Эпилог
Дождь стучал по крыше загородного дома Банчана и Феликса. Не тревожный ливень Корё, а мягкий, уютный, пахнущий мокрой хвоей и земляникой с грядки. В гостиной, на полу перед камином, где потрескивали настоящие дрова (Банчан категорически отверг электрическую имитацию), лежал ковёр. Не музейный шедевр из Китая, а огромный, пушистый, цвета топлёного молока. На нём, прислонившись спиной к дивану, сидел **Феликс**. На нём были те самые **розовые шорты с Hello Kitty**, подарок, ставший талисманом их странного мира. Его ноги были закинуты на колени **Банчану**, который что-то ворчал, пытаясь распутать клубок пряжи для вязания – нового, неожиданного хобби бывшего принца-мятежника.
— Ты уверен, что это будет шарф? — Феликс ухмыльнулся, наблюдая, как толстые пальцы Банчана беспомощно путают нитки. — Похоже на ловушку для очень маленького йети.
— Заткнись, — буркнул Банчан беззлобно, тыкая спицей в клубок. — Я учился владеть мечом, справлюсь и с этим. Для тебя. Чтобы не мёрзла шея зимой. — Он потянулся, клубок выскользнул и покатился к камину. Феликс рассмеялся, ловя его. Их пальцы встретились на шершавой пряже. Банчан замер. Его взгляд, когда-то полный ярости и одержимости, стал спокойным, глубоким, как омут в знакомом лесу. — Я ждал этого, — прошептал он, не отпуская пальцы Феликса. — Не трон. Не власть. Вот этого. Дождя за окном. Твоих ног в этих дурацких шортах на моих коленях. И чтобы никто не стрелял. Никогда.
— Помню, — Феликс наклонился, его губы коснулись шрама на скуле Банчана – следа давней драки, не войны. — Помню, как ты дарил ковры Минхо. Дорогие. Чтобы загладить грубость. Чтобы… чтобы я видел, что ты стараешься. — Он поцеловал его. Медленно, сладко, чувствуя, как ответная волна тепла разливается по его собственному телу. — И я вижу. Каждый день.
На кухне царил хаос, пахнущий горелым печеньем и дорогим кофе. **Чонин**, стоя на табуретке, пытался «спасти» крем для торта, который по консистенции напоминал цемент. **Джисон** наблюдал за ним, облокотившись на столешницу. На его обычно бесстрастном лице играла тень терпеливого раздражения.
— Вероятность успеха твоей операции — 12%, — констатировал он, глядя, как Чонин добавляет в миску что-то розовое из тюбика.
— Ты просто завидуешь моему кулинарному гению! — Чонин обернулся, размахивая венчиком. Капля розовой субстанции попала Джисону на идеально белую рубашку.
Тишина. Чонин замер, ожидая взрыва. Но Джисон лишь вздохнул, поднял палец и аккуратно стер пятно. Потом подошел, взял венчик из рук Чонина и без лишних слов начал вымешивать крем, его движения были точными, выверенными.
— Эй! — возмутился Чонин. — Это мой торт!
— Наш, — поправил Джисон, не глядя. — И если ты хочешь его съесть, а не использовать как строительный материал, молчи и подавай сахарную пудру. Эффективность.
Чонин фыркнул, но полез в шкаф. Его рука случайно коснулась руки Джисона. Кумихо не отстранился. Чонин улыбнулся про себя. *Его* вечно молчаливый, логичный кумихо. Его хаос. Его странное, идеальное счастье.
В зимнем саду **Минхо** восседал на новом кресле, подаренном Банчаном («Чтобы твоя бессмертная задница не затекла»). Он смотрел, как **Сынмин** пытается пересадить орхидею. Горшок пошатнулся. Земля рассыпалась по мраморному полу. Сынмин ахнул, замер, ожидая привычного ледяного взгляда или колкости.
Но Минхо лишь поднял золотистые глаза от древнего свитка.
— Растяпа, — произнес он беззлобно. — Джисон уберет. Иди сюда.
Сынмин, с землей на носу, неуверенно подошел. Минхо потянул его за руку, усадив на подлокотник кресла.
— Ты… не злишься? — спросил Сынмин, смотря на рассыпанную землю.
— Зачем? — Минхо провел пальцем по его щеке, стирая грязь. — Ты разбил все мои тарелки в прошлом. Рассыпанная земля — ничто. — Его губы тронули висок Сынмина. — Ты по-прежнему стоишь дороже всех ковров и фарфора в этом мире. Даже китайских. И даже подаренных бывшими ослами. — Он обнял его за талию, прижимая к себе. Сынмин расслабился, положив голову на его плечо. Вечный кумихо нашел свой вечный покой в объятиях вечного растяпы.
На террасе, под навесом, спасаясь от дождя, курил **Хёнджин**. Рядом, прислонившись к перилам, стоял **Чанбин**, доедая бутерброд.
— Ты опять крошишь, — заметил Хёнджин без особого огня.
— Это не крошки, это тактическая рассыпчатость, — парировал Чанбин, смахивая хлебные мякиши с футболки Хёнджина. Тот вздохнул, но не оттолкнул. Вместо этого он взял сигарету у Чанбина из пальцев, затянулся и выпустил дым в мокрый воздух.
— Когда-нибудь, — произнес Хёнджин неожиданно тихо, глядя на мокрые сосны, — я научусь не орать, когда ты роняешь пепел на мои ковры.
Чанбин ухмыльнулся.
— А я научусь не орать, когда ты орешь. Договорились?
Хёнджин повернулся к нему. В его темных глазах, обычно таких колючих, светилась редкая мягкость. Он не ответил. Просто потянул Чанбина за воротник и притянул к себе. Поцелуй был не учебным, не пьяным, не вызовом. Он был **домашним**. Губы Чанбина пахли кофе и чем-то беззаботно-своим. Хёнджин впустил этот вкус, этот запах, этого большого, нелепого, упрямого человека в самое нутро. Там, где раньше была только пустота и жажда обладания, теперь было… спокойствие. Странное, необъяснимое, но прочное.
— Ладно, — выдохнул Хёнджин, отрываясь, но не отпуская его. — Договорились.
Дождь стих. На мокрых листьях заиграли первые лучи пробившегося сквозь тучи солнца. Из дома донесся смех Чонина, что-то грохнуло (вероятно, снова Сынмин), послышалось спокойное замечание Джисона и ответное ворчание Банчана насчет пряжи. Феликс вышел на террасу, завернувшись в плед. Он увидел Хёнджина и Чанбина – их сплетенные руки, тихую близость. Увидел в окно Минхо, гладящего по волосам уснувшего у него на плече Сынмина. Услышал из кухни возню Чонина и ровный голос Джисона, дающего инструкции.
Он подошел к Банчану, который вышел следом, и молча прижался к его сильному плечу. Банчан обнял его, его рука легла поверх пледа. Они смотрели, как первые звёзды зажигаются на прояснившемся небе. Не падающие. Не предвещающие катастрофу или прыжок во тьму. Просто звёзды. Свидетели их странной, шумной, порой нелепой, но такой **настоящей** жизни. Жизни, где война осталась в прошлом, где ковры дарили в знак примирения, где розовые шорты стали символом любви, а вечный хаос обрёл форму дома.
— Мы дома, — прошептал Феликс, чувствуя, как губы Банчана касаются его виска.
— Да, — ответил Банчан. И в этом слове было все: Корё, боль, поиск, падающие звёзды и, наконец, тихое место, где они все смогли упасть и остаться целыми. Вместе.