Ghostly

— Не ожидал.

Хана вздрагивает, щурится от холодного колючего ветра, норовящего то ли ослепить, то ли забрать душу. Натягивает капюшон глубже, старательно прячась, но в руках продолжает удерживать розовую камелию*.

— Ты что тут делаешь, Чонин?

Парень грустно улыбается, кивая куда-то в сторону далеко-далеко, отчего его теплая шапка съезжает прямо на глаза. Он недовольно и совсем по-лисьи фыркает, поправляет ее и делает шаг к собеседнице. Холодной рукой убирает комья первого снега с надгробной плиты, внимательно читая имя.

— У меня тут бабушка неподалеку упокоена, родители попросили съездить, принести цветы, — он говорит звонко и бодро, так, будто не к мертвецу пришел.

За это Хана уважает мальчишку. Он смерти не боится, потому время от времени ездит с ней на городское кладбище, проведывать другую сторону жизни. Серые камни в ряд, потухшие благовония и тишина, что давит в любое время года, в любое время дня и ночи. Вообще в любое время.

— Не ожидал тебя увидеть рядом с ним, — совсем-совсем тихо выдыхает Чонин, пряча продрогшие руки глубоко в карманы.

Ли кивает, быстро укладывает свой подарок прямо на вершину камня и, не глядя на выбитое ровными символами имя, разворачивается к выходу. Слезы невольно выступают от резкого кусающего ветра, но девушка лишь терпит, как мокрые дорожки замирают на щеках.

Они идут в тишине, вслушиваясь в тихое живое дыхание друг друга. Хана прячет взгляд, упрямо глядит под ноги, пока Чонин аккуратно прокладывает им путь на выход.

— Могла бы и позвонить, я всегда компанию составлю, — почти обиженно бубнит парень, снова поправляя шапку.

— К экзаменам готовься, компаньон, — лениво фыркает Ли, но от его слов действительно становится теплее.

— Ты прям как Бан Чан, — кривится Чонин, смешно морща нос. — Чонин-а, готовься, гото-о-овься и посмотри, как хен страдает на работе.

Хана невольно прыскает, поражаясь невероятному сходству со старшим товарищем. Чонин умудряется даже мимику Бан Чана с точностью до морщинки передать, не говоря уже о глубоком, пусть и спародированном голосе. Девушка невольно поднимает взгляд на младшенького, умудряется увидеть яркие ямочки и хитрый прищур глаз, но улыбка тут же падает, когда всего в паре сантиметрах от лица Чонина виднеется другое, мертвое и перекошенное лицо.

Смех застревает в легких, а страх невольно начинает бить по кончикам пальцев. Всеми силами Ли вцепляется в руку парня, пока мертвец белыми глазами впитывает тепло, исходящее от живых. Он сопровождает их давно, Хана понимает это по изменившемуся темному лицу и слишком невеселой близости.

Чонин, кажется, тоже понимает. Потому сжимает чужие пальцы сильнее и прибавляет шагу, пытаясь скинуть с себя чувство слежки. Стоит им только пересечь черту, разделяющую границу живых и мертвых, как незваный гость отстает, так и не понимая, что его увидели.

— Сильно испугалась? — Чонин вовремя тормозит.

Хана резко останавливается, упирая руки в собственные колени, и плотно зажмуривается, прогоняя от себя эту ауру.

— Я не испугалась, — тут же злится девушка, выпрямляясь. — Просто это приведение неожиданно появилось.

— Приведение?

— Да, приведение, — кивает Хана, кутаясь в свой шарф плотнее. — Они не покидают кладбище, просто присматривают. Но менее жуткими от этого не становятся.

Чонин кивает, словно что-то понимает в этом. Пару секунд разглядывает девушку напротив, заостряя внимание на покрасневшем носе и глазах. Снимает шапку, натягивая на чужую бедовую голову под непрекращающееся ворчание, накидывает на себя капюшон и улыбается.

— Что? — смущается невольно Хана.

Уж больно вырос на ее глазах Чонин. Из неуверенного, милого и пухлого парнишки, которого она встретила, он превратился в сильного и уверенного мужчину, умеющего слушать, а главное, слышать.

— Пошли, еще до остановки далеко, — он оборачивается первым, топая в нужном направлении.

Пару минут молчания, из-за которого у Ханы проходит голова и страх, сменяются бесконечными расспросами от Чонина. Тот всерьез интересуется даром, рассказывая о встреченной им ведьме в далеком детстве.

— Она сказала, я буду айдолом, — грустно выдыхает Ян, шмыгая носом. — Не вышло. Так чем же они отличаются друг от друга?

— Кто, ведьмы?

— Нет, призраки.

Хана морщится, от любопытства Чонина у нее всегда бежали мурашки. Впервые, когда парень узнал об этом, то поверил сразу же. Долго не расспрашивал, но затем засыпал вопросами так, что Ли еще сутки прибывала в ступоре.

— Ну, вообще-то, многим, — Хана на секунду задумывается, вспоминая старинные книги матери. — Приведения обычно зациклены на чем-либо. Допустим, они проживают один и тот же день, обитают в одних и тех же местах. В каком-то смысле, это наказание, с ними невозможно поговорить, просто в какой-то момент, когда память о них стирается, стираются и они сами.

— Это не одно и то же с призраком?

— М-м-м, возможно, но призракам был дан шанс уйти в свет, но они этого не сделали. Когда человек умирает, у него есть вариант уйти или остаться, и если у тебя есть неоконченное дело здесь, то ты застреваешь.

— Это как в «Приведение» с Вупи Голдберг*? — озаряет Чонина, но тут же получает по руке.

— Нет, призраки так же заточены в каком-то месте или на каком-то человеке. Они не могут передвигаться. В «Приведении» был фантом: осколок души человека, который также остался, но вышел из состояния призрака. Осознал, что он мертв.

— Многие не понимают? — искренне удивляется парень.

Хана улыбается, неопределенно качая головой. Это слишком сложно объяснить, потому проще все заменять на приведений.

— А духи? — вспоминает Чонин еще один класс.

— Они сильны, могут появляться на людях и просто хотят обратно в мир живых. На самом деле, духи — неприятные создания, это душа человека, в каком-то смысле, эволюционировавшие фантомы. И с ними опасно связываться. Они подпитываются человеческой энергией, могут даже довести до самоубийства или комы, если осознают свою силу.

Чонин молчит, жует губы, видимо, вспоминая что-то еще. Хана наблюдает за ним исподтишка, старательно скрывая улыбку. Знает его следующий вопрос, потому говорит прежде, чем парнишка открывает рот.

— У каждой души это индивидуально. Классы создали в двадцатых годах прошлого столетия, но на самом деле все гораздо сложнее. Медиумы стараются не делить на духов, призраков, приведений. Моя мама зовет их не-мертвыми, я же называю не-живыми.

— Ты помогаешь нам с... — Чонину тяжело произнести имя, его лицо кривится, отчего парень невольно проводит рукой по губам.

— Помогаю, да, — кивает Ли и мягко улыбается. — Мы все уникальны, и то, что я тебе сказала, эта дележка... Живых делят на классы по их доходам, по происхождению, возрасту, ориентации, но с не-живыми такое не пройдет. Каждый уникален, но в то же время на кого-то похож. Мы все одна пустыня, но и маленькие песчинки разных размеров и форм.

Чонин смеется первым. Легко обнимает девушку одной рукой и натягивает шапку ей до носа, замечая, что вдалеке подъезжает нужный им автобус.

— Тебе бы в политики, нуна, — весело отзывается младшенький, хватая девушку за руку. — Побежали, нам нельзя опаздывать.

***

Тишина окутывает полутемными тонами и ароматом геля для душа. В библиотеке прохладно, потому Хана поджимает под себя ноги, сворачивается в клубок, чтобы хоть как-то согреться. Подушки, на которых они сидят с Хваном, очень мягкие, хочется спать от всей этой атмосферы старого доброго уюта и спокойствия. Но Ли держится.

Кусает губы, исподтишка разглядывая парня по правую руку от нее. Хенджин задумчив, еще влажные после душа волосы прядками падают на лицо, отчего он то и дело поправляет их, зарываясь пятерней.

— Итак, — первая подталкивает к разговору Хана, понимая, что сидеть так будут они еще очень долго.

Хенджин моргает пару раз, будто только очнулся ото сна, и переводит взгляд на девчонку. Разглядывает ее очень и очень внимательно, отчего Ли морщится еще больше, укладывая подбородок на колени.

— Итак? — глупо переспрашивает парень, вытягивая длинные ноги. — Что это такое?

Хана ищет ответ на вопрос и находит. Но сказать всю правду становится непосильной задачей, потому уходит много времени на придумывание правильного и подходящего ответа.

— Может, призрак или дух.

Снова тишина. Ли снова переводит взгляд на Хвана, а тот снова проваливается в собственные мысли. Так делу не поможешь, потому девушка громко выдыхает, закатывая глаза.

— Я ведь уже говорила: мир тускнеет, вспышки раздражения, апатия, потеря аппетита и звуки иногда доходят так, будто ты под водой находишься. Все верно?

Хенджин вздрагивает всем телом. Невольно зачесывает волосы назад, одним движением успокаивая себя. Кивает раз и почти незаметно, но это гораздо громче всех криков мира.

— Оно во мне? — шепотом спрашивает парень, сжимая пальцы в кулак. — От этого никак не избавиться?

— С чего ты взял? — немного удивляется Хана, выпрямляя спину. — Ему просто что-то нужно, у него, скорее всего, незаконченное дело. Вот он и прицепился к тебе.

— Я — его незаконченное дело? — теперь удивленно моргает Хван, хмурясь больше обычного.

Ли отрицательно качает головой, старательно отводя взгляд. Когда Хенджин смотрит настолько прямо, становится не по себе.

— Я не знаю ни кто он, ни что ему нужно...

— С ним можно поговорить? — перебивает девушку Хван, подаваясь чуть вперед.

— Не думаю, — честно отзывается Хана. — Он необычен. Может, он уже стал духом или...

— Что?

Хенджин не понимает. Решительно ничего. Он слушает лекцию о различиях и сходствах, каждый раз вздрагивая, когда Хана зовет их по-разному. Приведения, призраки, фантомы, духи... Для него же это нечто, монстр за спиной, что-то, что лишает его нормальной жизни.

— Я не смогу достучаться до него, пока что. Просто на время оградим тебя, только нужно знать, как именно.

— Ты не знаешь? — вспышка раздражения бьет его прямо в грудь. — Хреновая из тебя тогда ведьма.

— Во-первых, я не ведьма, — обижается Хана, невольно отстраняясь от парня. — Во-вторых, всё индивидуально. Нужно время и немного терпения.

— Терпения, — зеркалит последнее слово Хван, пробуя на вкус. — Оно убивает меня, преследует, а ты терпения от меня ждешь? Избавь с-е-й-ч-а-с.

Они сталкиваются взглядами, глядя друг на друга слишком долго. Хана видит злость в нем, видит неустойчивость и кучу проблем, которые Хенджин несет за собой. Он же видит перед собой кого-то, кто может помочь, но не хочет. Набивает себе цену в его глазах, отчего становится еще более неприятно, словно не человек перед ним, а большая склизкая змея.

Змеям отрубают головы.

Хенджин резко вздрагивает, закрывая глаза. Мысль бьет его наотмашь, и если бы он был сейчас на ногах, обязательно упал. Но он сидит, вцепившись побелевшими пальцами в собственные бедра и крепко жмурит глаза, прогоняя от себя это.

Ему кажется, что над ним черный дым. Он клубится, его щупальца исходят от сердца Хенджина и распространяются на многие километры, делая хозяина прокаженным.

— Хенджин, — голос Ханы врезается бронепоездом.

Одним движением он успевает перехватить чужую ладонь, сжать так, что девушка напротив тихо ойкает. Злость вибрирует всего секунду, а затем приходит осознание.

— Ты должен контролировать, — голос Ли вдруг становится ледяным и ровным.

Ни единой эмоции. Она снова на подушке, сжимается в клубок, не смотрит на него. Хенджин мелко кивает, приходя в себя и чувствуя, как чужое тепло, пусть человек и на расстоянии вытянутой руки, все-таки его греет. Он виновато закусывает губы, осматривая бледное лицо девчонки, и задает вопрос прежде, чем успевает подумать.

— Как ты узнала?

Хана поджимает губы. Укладывает подбородок на колени и хмурится сильнее, когда ждут ее ответа. Ли не думает, что Хенджину интересно, но, на удивление, он выглядит именно так. Смотрит открыто, но вовремя прячет взгляд, чтобы не смущать.

— В детстве, — коротко чеканит Хана, закрывая глаза.

О таком не рассказывают. Хенджин не просит, лишь ждет, когда зазвучит голос, а девчонка говорить решительно не хочет. То, что таится в своей душе кажется еще более неправильным, когда узнаешь чужие. Хана знать не хочет, но открывает рот, будто погружаясь в собственное детство.

— В Новом Орлеане на странных детей смотрят иначе. Называют одаренными. Гладят по голове на Рождество и отдают лучшие сладости на Хэллоуин. У моих родителей был магазинчик: разные приправы, сладости, обереги. Туристы были счастливы, особенно когда мама гадала им. Когда мне было десять, мы переехали в Тэгу.

Хана кривится от неприятных воспоминаний, долгом переезде и постоянном беге от чего-то куда-то.

— Вернулись на родину папы. Он самый лучший мужчина в моей жизни. Провожал меня в школу и встречал из нее, научил кататься на велосипеде, всегда защищал перед мамой. Они очень любили друг друга. Папа всегда был рядом, пока мама работала и занималась магазинчиком. Ругался, когда я говорила с незнакомцами, и хвалил, когда я выучила его родной язык.

Быстрая улыбка тут же пропадает, Ли будто сжимается еще сильнее, невольно вспоминая улыбчивое лицо отца, маленькие ямочки на его щеках, когда он улыбался и нежность, с которой он смотрел на маму. Будто все это было только вчера.

— Дети в школе не любили выскочку из Америки. Постоянно издевались над акцентом, внешностью, над тем, что моя мама работает ведьмой. Много чего было: от ябедничества на меня учителю до обрезания волос. Они постоянно смеялись, постоянно шутили, постоянно были лучше в чем-то. Учителя не реагировали, не принято, мама была слишком занята, а папа...

Хана вздрагивает, прочищая горло. Сухой ком встает поперек, мешает говорить, донести всю жестокость подростков, когда появляется кто-то, кто отличается от них. Слабее или сильнее, ниже или выше, кореец или иностранец: толпа может сгрызть любого человека.

— На день отца я нарисовала папу. Ему понравилось, но он очень просил не показывать этот рисунок, извинялся, что не может прийти на праздник. Я передала его слова учителю, извинилась за него. Даже сочинение про него написала, про велосипед и про их с мамой любовь. Но тогда даже учитель посмеялась.

Тот день в классе был очень солнечным и теплым. Лица одноклассников сейчас — сплошное пятно, лицо учителя — перечеркнутая обида.

Хватит выдумывать, Хана Ли. Честное слово, мы все устали от твоих фантазий. Твой папа мертв, и очень давно, — прямо в лицо выплевывает фразу учитель.

Она с ним разговаривает, — встревает детский голосок.

Она вообще не затыкается.

Когда ты уже замолчишь?

Она общается с привидениями?

Ведьма, так ее маму называет мой папа. А мой папа — начальник...

Болтунья....

Ведьма...

Замолчи...

— Я пришла домой и папы не было. Мама сидела одна, собирала вещи и плакала. Сказала, что ей позвонили со школы и рассказали обо всем, что мы снова переезжаем. И тогда я спросила об отце. Всё оказалось правдой: отец погиб до моего рождения, разбился на своем мотоцикле. И мама, наконец, спустя двенадцать лет, смогла отправить его в свет. Убедила, что я буду счастливее без него.

Девушка сжимает пальцы в замок, впиваясь ногтями в мякоть ладони. Ей не хочется лить слезы, но само воспоминание об отце и то, что его лицо и голос постепенно стираются из памяти, приносит с собой это дрожащее чувство. Ли щиплет себя за нос, отгоняя глупые мысли, и впервые поднимает взгляд на Хенджина.

Тот сидит ровно, глядя на нее спокойно и тепло. Не пытается прервать или успокоить, просто слушает, слегка наклонив голову. Его губы чуть подрагивают от напряжения из-за чужих слез, которые все-таки срываются.

— Счастливее я не стала, — выдыхает Хана, закрывая глаза.

Тогда из Тэгу они с мамой переезжали в Кванджу, Ульсан и Чханвон*. Закончив школу в Пусане и поступив туда в университет, Хана быстро перевелась в Сеул, куда мама решительно не хотела ехать, но сдалась под натиском дочери.

— Последняя остановка, — как сама про себя прозвала этот город Хана. — Не получится, уеду обратно в Новый Орлеан.

Хенджин понимает ход этих мыслей. Девчонка перед ним все еще с закрытыми глазами и сжатыми крепко кулаками, борется с собственными слабостями и выглядит куда смелее, чем он сам. Его взгляд цепляется за проступающий синяк на руке, отчего становится даже стыдно.

Невольно он тянется к нему, касается самыми кончиками пальцев, будто может помочь, но встречает только то, что от него отшатываются, как от прокаженного. Это не задевает, просто хочется помочь.

— Сделаю все, что в моих силах, — уверяет его Хана, стирая мокрые дорожки на щеках.

— Расслабься, — слишком тихо даже для абсолютной тишины говорит Хван. — Я тебе доверяю, не-ведьма.

— Не зови меня так, — тут же огрызается девчонка, замирая на месте.

Хенджин подается ближе, большим пальцем стирая зависшую на щеке слезинку. У Ли все еще слишком горячая кожа, и парень спихивает это на ее экстрасенсорный дар.

— Ты ведь мне доверилась, так? — его голос приятно ложится на повисшую между ними тишину. — Я тоже постараюсь, но с одним условием.

Он выставляет перед собой мизинец. Хенджин не любит женские слезы, видеть и касаться их кажется кощунством, но тут слезы обычного человека, который что-то потерял и нихрена не обрел. И у самого Хвана были такие же, потому он будет стараться не допустить повторения в своей жизни.

А слезы Ханы служат ему напоминанием о том, что жизнь стремительно летит вперед. Что надо жить, а не просто существовать и давиться нелюбимым напитком.

— Не дай мне умереть, Хана Ли, — с улыбкой выдает Хенджин, двигая призывающее мизинчиком.

Ему хочется еще раз коснуться горячих пальцев этой девчонки, взять обещание и посмотреть, наконец, в окно. Вдохнуть полной грудью и проводить девушку до дома, позвонить ей вечером и, может, действительно пригласить на ничего не обязывающее свидание.

Не потому, что страх перед призраками осилит его в ночи. Потому что страх может появиться у фигурки напротив: страх доверять. А с ним Хенджин знаком давно и давно перешел на ты.

Хана напротив него невольно вздрагивает, почему-то нервно смеется, отчего новая порция слез прыскает из глаз, но она их тут же утирает, вкладывая свой мизинчик в его.

— Если не будешь звать не-ведьмой, — с глухим смехом выдает Ли, глядя ровно в глаза.

— Тогда ведьмой? — дразнится больше Хенджин, видя, как постепенно их обоих отпускает.

— Я тебя убью быстрее, чем любой призрак на этом свете, — заверяет девчонка почти со строгостью.

Хван смеется первым, слегка сжимая чужой мизинец в своем.

— А вампиры существуют? — переводит умело тему, когда Ли окончательно отпускает.

— Конечно, Кумихо* еще есть, Дарт Вейдер против Люка* сражается, ты взгляни на звезды, ага...

Привычная тишина в библиотеке заполняется легкими вопросами и смехом всего двух людей. И впервые не кажется такой пустой.

* - на языке цветов "Я тоскую по тебе".

* - Привидение» (другое название — «Призрак», англ. Ghost) — художественный фильм режиссёра Джерри Цукера, вышедший на экраны в 1990 году. Фильм получил ряд наград и номинаций, в том числе пять номинаций на премию «Оскар» в 1991 году, две из которых оказались победными (за лучший оригинальный сценарий и лучшую женскую роль второго плана (для Вупи Голдберг)). Фильм стал самым кассовым фильмом 1990 года, собрав 217 млн долларов в США и 290 млн долларов в других странах.

* - крупные города Южной Кореи.

* - Кумихо (кор. (хангыль) 구미호, где 구 — девять, 미 — хвост, 호 — лиса) — существо из корейской мифологии представляющее собой женщину-оборотня, способную превращаться в лису с девятью хвостами.

*Дарт Ве́йдер (англ. Darth Vader, 42 ДБЯ — 4 ПБЯ), также известный под своим настоящим именем как Э́накин Скайуо́кер (англ. Anakin Skywalker) — центральный персонаж первых шести эпизодов саги «Звёздные войны». В киноэпопее «Звёздные войны» демонстрируются его становление в качестве рыцаря-джедая, его переход на Тёмную сторону Силы и его итоговое искупление. Отец Люка Скайуокера и Леи Органы. Единственный персонаж, появляющийся в шести эпизодах и спин-оффе «Изгой-один» «во плоти».