Вчера я умру

Мне жаль, но я разбился в прах

И время тянется довольно

Я был высокомерен и в поступках и в делах

И думал, что мне всё дозволено.

Пообещай мне всё забыть,

Лишь для того, чтоб дальше жить,

Ведь я когда-то выбрал ад,

Я врал себе и был так рад.

Я был так слеп, прости,

Но отведенное нам время по-иному проживи

Ты.

— Breaking Benjamin – You

***

Настоящее время.

Прошло три месяца. Три жутких, адских месяца с того момента, как я потерял её. Для кого-то самой крупной, ломающей человеческую жизнь потерей является проигрыш определённой суммы денег, для кого-то – пролить из стопки грамм спиртного, для кого-то – потерять золотую серёжку, передававшуюся в семье из поколения в поколения. А для меня – потеря единственного человека, который стал мне дороже собственной жизни.

Она не видела, что было со мной. Не видела, как я, наплевав на жутчайшую боль, метался по квартире, орал во всю глотку, тем самым доведя Еву до слёз. Как молился вслух, сжимая крест на груди, до крови раскроив себе ладонь. Она не знает, что было со мной, когда я осознал, что видел её в последний раз. Говорил с ней. Уверял, что всё будет хорошо... а теперь её нет, и вся моя вселенная мгновенно рухнула, канув в преисподнюю.

- Стас, немедленно подними свою пьяную задницу и убери постель! – Ева кинула в меня подушкой, заходя в гостиную. Ах да, я переселился сюда из-за того, что свою комнату она навсегда запачкала своим появлением в ней. – Сколько можно?! Чёрт возьми, ты уже стал потенциальным алкоголиком!

- И? – Я делаю глоток из стакана и ставлю его на пол рядом с собой. – Прелесть алкоголя в том, что ты забываешь обо всём, а когда засыпаешь, сны не приходят. Я не хочу видеть её в кошмарах. - Я делаю ещё один глоток, потом, отставив стакан, прикладываюсь к горлышку бутылки.

Не успеваю я сделать и пары глотков, как Ева вырывает у меня бутылку с такой силой, о какой я даже не подозревал, но потом, открыв глаза, я вижу не на шутку разозлённого Лёху.

- Да что с тобой такое, чувак?! Что, на хрен, происходит?! – заорал он. Обычно я стараюсь отвечать ровно и спокойно, хотя, если честно, меня не совсем радует то, в какое русло каждый раз перетекает наш разговор.

- Ничего. Будто сам не знаешь. - Я встаю, недолго думая, беру куртку, и накидываю её, пулей вылетая из квартиры. Перед тем, как захлопнуть дверь, я предупреждаю: - Вернусь ночью.

Три месяца назад.

Адская острая боль заставляет меня поморщиться и, глухо застонав, задержать дыхание. Да, даже дьяволу может быть больно, представляете?!

Последнее полноценное воспоминание: я отдаю Милану Еве, и возвращаюсь в крыло «Б». А дальше лишь обрывки, которые соизволил оставить избыток адреналина и сотрясение мозга. Один из обрывков – Александр спускает курок, целясь мне в сердце, но я вовремя уворачиваюсь, и пуля попадает в правую часть груди, задев лёгкое. Дальше я просто лежал и захлёбывался в собственной крови, пока сейчас каким-то чудом не открыл глаза на... больничной койке.

Стоп. Что, чёрт возьми, я тут делаю?! Я не умер?! Какого чёрта?!

У меня в голове всё перемешалось, стоило мне дёрнуть головой. Нет. Я не из жалких, я не хочу, чтобы головная боль и головокружение контролировали меня. Это не по правилам моей игры.

Только сейчас заметив, что подключён к системе, недолго думая выдёргиваю из своих рук иглы и провода, и резко откинув одеяло, сажусь. Голова кружится, но меня это не волнует. На мне больничная пижама. О боже... это так унизительно! Я – двадцатитрёхлетний главарь Отступников, побывавший во множестве переделок за всю свою жизнь, лишь единожды (до этого случая) попадавший в больницу, бывший командир «Восьмых» у Василевски. Но я лежу на больничной койке с заживающим лёгким, одетый в клоунский прикид. В такой, какие одевают, собираясь на утренник в детский сад.

Господи Иисусе, за что ты меня так не любишь?!

- Ну-ка немедленно прими то же положение, что и минуту назад. – Я вздрагиваю от неожиданности, но когда узнаю голос лучшего друга, облегчённо выдыхаю. Дышать, кстати, тяжело.

- Я не баба, - фыркаю я, пожимая Лёхе руку, и он лыбится. Приятно видеть его первым. Я был бы ему благодарен в сотню раз больше, если он пришел бы с Миланой.

Милана! Чёрт, как вылетело-то?!

– С Ней всё в порядке? Ты был там? – Блондин резко изменился в лице, и на долю секунды на его лице появилась тень жалости. Я напрягся.

- Лучше ляг, - посоветовал он и, уловив моё непонимание, пояснил:- Тебе это ой, как не понравится. Когда я приехал к Милане домой после того, как тебя отправили в нокаут, её там не оказалось. Владимира тоже не было, а в доме был разгром, будто там произошло цунами – всё раскидано, бумаги, осколки, была даже кровь. Я раскопал, что к чему: Денис взял раненого Владимира в заложники, и отпустил в обмен на полное подчинение со стороны Миланы. Я дал приказ обыскать город, но никто ничего не обнаружил. Она как будто испарилась. Её не нашли. Прости. - Он посмотрел на меня, ожидая моей реакции. Я задохнулся от этой новости, и поднял на него огромные глаза.

- Что? – переспросил я. Чёрт, у меня зрительные и звуковые галлюцинации. Я всё-таки умер.

- Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы понять, что ты всё прекрасно слышал. - На лицо Лёхи снова возвратилась ухмылка, словно то, что он только что сказал, и впрямь было галлюцинацией. Твою ж!.. похоже, я стал психом. – Вещи возьмёшь в сумке, - кивает он на спортивную сумку «Adidas», стоящую около прикроватной тумбочки, и я облегчённо вздыхаю. – Действительно, ты не баба, чтоб разлёживаться в клоунском прикиде, Стася, - он засмеялся. Я стукнул его в плечо, ибо мне было далеко не до смеха в данный момент. В голове до сих пор пульсировали слова, сказанные им несколько минут назад.

Её не нашли. Денис забрал её, и её не нашли. Я грёбанный идиот. Я должен был сам отвезти её, и не выбросить в переулке, позволив добираться до дома одной, да ещё в таком состоянии, в котором она была. Я должен был догадаться, что он предпримет то же самое, что и в прошлый раз. Что она сама придёт в его грёбанную мышеловку. Я чёртов идиот, и это обоснованный сотню раз факт.

- Сколько я был в отключке? – всё ещё мало что соображая, интересуюсь я. Я не вижу Лёхи – передо мной кадры с присутствием Миланы.

Я вижу её впервые. Девчонка-подросток, на вид лет четырнадцати подходит к краю крыши, собираясь спрыгнуть, а через секунду я уже прижимаю её к бетонной крыше, мысленно посылая в её адрес все ругательства, которые только знаю, но вслух произношу только одно – «Дура!». А потом оказывается, что она вовсе не собиралась покончить с собой, а просто пыталась побороть свой страх высоты.

Вот мы лежим на дороге, взявшись за руки, и я впервые говорю вслух, что люблю её. Вот я застёгиваю цепочку на её шее, вот лежим на кровати, обнявшись, словно дети, а в тот же вечер я предаю её и ухожу, чтобы убить Василевски.

А вот она, вся серо-синяя, словно труп, лежит на больничной кровати, и на секунду я даже испугался, что не успел и потерял её, но она открыла глаза. В этот момент я благодарил Бога так, как никогда и никого ещё не благодарил. То, что она выжила после потери практически всей крови, стало самым настоящим чудом. По крайней мере, для меня.

- Эй, чувак.

Лёша машет ладонью перед моим лицом, и я резко подаюсь назад, отчего в правой части груди возникло такое ощущение, будто кто-то засунул туда руку и, взяв моё лёгкое мёртвой хваткой, резко повернул. Я задержал дыхание в ожидании, считая от одного до десяти и обратно, ожидая , пока пройдёт боль.

Обычно (нет-нет, я не всегда пробиваю свои лёгкие!) она проходит на пятнадцатой секунде. И нет, мне почти не составляет труда задержать дыхание до тридцати пяти секунд – в детстве отец ровно столько топил меня в бочке с ледяной водой за некоторые провинности, поэтому я был вынужден научиться задерживать дыхание, чтобы выжить. Добро пожаловать в мою жалкую и трудную жизнь.

- Э, Майоров, у тебя что, какие-то проблемы? – озадачился друг. Я ещё аккуратно выдохнул и отрицательно мотнул головой:

- Нет, всё в норме.

***

Настоящее время

Прекрасно понимая, что алкоголь – не выход из ситуации, я снова надрался как собака. Снова. Второй месяц я в официальном запое. И я ещё называю себя главным, меня слушаются мои люди. Такого придурка как я. Ха! Вы это представляете, да?!

«Так, хватит самокопания, Майоров, лучше пей. Просто пей, не думая ни о чём. У тебя в запасе ещё много относительно трезвых лет. Или месяцев».

Мои люди всё ещё продолжают поиски Миланы. Везде, где это только можно – два раза в день прочёсывают город, окрестные леса, патрулируют дороги, осматривают заброшенные дома и заводы, но нигде, нигде, чёрт возьми, её не нашли!

Василевски не потащили бы ей в штаб-квартиру «Гондолы» потому, что для ребёнка там слишком опасно и если она им так нужна, то они бы нашли для неё другое место. Гондоловцы могли бы просто-напросто разорвать девчонку в клочья, если бы она вышла из камеры без сопровождения Дениса или Александра.

Милана растворилась в воздухе! Её нет! Вы это слышите, да?! ЕЁ НЕТ! А я? А что я? Я стал чёртовым рабом своих внутренних монстров, которые день за днём всё сильнее и сильнее давят на меня изнутри. Я стал воином. Гребанным солдатом чёртового фронта в своей башке!..

Хотя, если разобраться, у каждого из нас внутри своя война. Только ты и твои демоны. Окружающим плевать на тебя, ведь они такие же солдаты, как и ты. Как и все мы.

И никакие ангелы не помогут. А знаете почему? Потому что их, просто-напросто, не существует. Как и меня. Меня больше не существует. Я умер в тот день, когда я очнулся в городской хирургии, ибо местная была полностью разгромлена и заполнена трупами шестёрок Аришина, его же солдат, некоторых моих людей, медсестёр, докторов, причём некоторые из них даже были непричастны ко всему этому. Они просто убиты. Все до одного.

Думаю, пора начать новую жизнь. Жизнь, в которой не останется места для жалкого нытья, а-ля я такой бедный, пожалейте меня. Такую, в которой не будет места для всего того, что было в старой, кроме как Лёхи с Евой (которым я поручу дело Миланы, ибо сам больше не в силах слышать её имя каждый день), работы, которой у меня непочатый край, кратковременных запоев, помогающих «отчиститься» и мести, жажда которой растёт во мне день ото дня.

Она вынашивается с самого детства, вот уже пятнадцать лет, с того момента, как я был беззащитным маленьким ребёнком, жалкой жертвой издевательств и постоянных избиений в семье.

Я представлял, с какой ненавистью перережу глотку отцу, будучи взрослым, чтобы помериться с ним силой. Предвкушал его тёплую, алую кровь на своих ладонях, чувствовал её сладковато-кислый запах, напоминающий запах железа и гниловатого яблока, репетировал слова, которые скажу ему перед смертью, силой заставив взглянуть в свои глаза. И только жажда мести заставляла просыпаться и позволяла засыпать маленькому восьмилетнему мальчику, которой понимал всё и знал о хреновой жизни больше, чем любой взрослый.

Для посторонних наша семья была счастливой, полноценной многодетной семьёй, и лишь мы знали правду. И за каждое пророненное лишнее слово нас жестоко наказывали.

Как нас называл отец – мы были одним сплошным сборищем изъянов, и он даже не стеснялся открыто говорить нам, как ненавидит нас и проклинает тот день, когда женился на нашей матери.

Я хочу мстить. Хочу выпустить это гнетущее чувство наружу, чтобы оно не разорвало меня изнутри. Но я не перейду границу и не стану таким, каким был Он. Нет. Но в то же время мне хочется лишиться всех тормозов, на которых держится мой здравый рассудок, и стать безжалостным и бездушным монстром.

Я и есть монстр. Самый, что не на есть настоящий. И я не могу больше быть таким жалким, убивающим себя день за днём, минута за минутой мальчишкой. Я другой.

***

Спустя 2 часа

- Ты в самом деле собрался сделать это?!

Лёха был в самом настоящем ужасе, когда я, надравшийся по самое «не хочу» завалился в квартиру, и заплетающимся языком заявил ему о том, какое решение я принял. Со стороны это выглядело безумно и в каком-то смысле даже смешно.

- Да. И ты меня не остановишь, чёрти тебя дери. Я лишь хочу попросить... - начал я, и вдохнул поглубже, чтобы озвучить её имя. Впервые за три недели оно слетит с моего языка, и я прекрасно понимаю, что совершенно к этому не готов. Я ещё не смирился. Это равносильно тому, что вспороть почти зажившую рану. – Попросить о том, что если вам всё-таки удастся найти её, помоги ей. Спаси её, и всем, что будет в моей жизни после этого, я буду обязан тебе.

- Стас, чёрт возьми, ты не можешь отключить все свои чёртовы чувства и слепо мстить всему миру за то, что он сделал твою жизнь паршивой. Не можешь мстить за то, что потерял любовь всей своей жизни. Сам подумай, если бы она сейчас была бы тут, она бы поддержала твою идею? Нет. Она бы влепила тебе хорошую пощечину, назвала бы сдавшимся слабаком и ушла бы. И знаешь, я думаю, что ты с твоей одержимостью этого заслуживаешь. Пусть ты станешь ненавидеть меня, но я не позволю тебе закончить так, как и твой папаша, - друг вкрадчиво произносил каждое слово, каждый звук, чтобы не пришлось повторять дважды.

Со всей силой саданув по дверному косяку, я почти прокричал, почти прорычал с гневом и ненавистью в голосе:

- Я не такой, как он! Я никогда не переступлю границы, хотя я не против расчленить его прямо тут и прямо сейчас, но, к сожалению, это сделали до меня. Знаешь, ни одно чёртово изменение в мире не изменит того, что я его сын и его кровь. Я чёртов выродок.

- Ты лучше, чем хочешь казаться. И ты уже слетел с катушек. Но ты всё равно остаешься моим другом и, ни одной своей выходкой ты не сможешь разорвать нашей дружбы и испортить моё отношение к тебе. - Лёха, едва сдерживая свой спокойный тон, быстро удалился в свою комнату, со всей дурью хлопнув дверью, перед этим процедив что-то вроде «придурок».

Ещё несколько раз со всей силы саданув по стене, тем самым разбив костяшки на правой руке в кровь, я вышел из квартиры и пошел прочь из этого грёбанного места.

;"