21. Продакт плейсмент
Верена
― Черт... ― говорит самому себе Майк.
Мы сидим в одном из уличных кафе Праги. Сейчас довольно солнечно. На мне яркий топ с открытой спиной и пиджак с заплатками. Пиджак я сняла, потому что жарко. На спине нарисован целый город. Постапокалиптический, пустынный мегаполис. И зеленые линзы. Как будто я работаю в одном из офисов неподалеку. Просто ланч. Передо мной чашка горячего капучино и кусок торта. Микки стоит в паре метров от кафе и курит. За столиками этого делать нельзя. Виктор куда-то делся. Наверное, опять играет. Нужно бы уезжать из этого города. Он получил свои пятнадцать минут славы. Зрители его полюбили. Его теперь также обсуждают на форумах. Причем, в отличие от меня, о нем даже что-то хорошее говорят. Я, как была «ауитчной подругой Микки», так ею и осталась. Больше достается только Майку. Его вообще на дух не переваривают.
― Что такое?
― Да один американец очень хочет с Микки встретиться, ― говорит Майк.
― С Микки?
― И с тобой тоже. Про меня и Виктора никто не вспоминает, ― довольно резко говорит Майк.
― Не поверишь, но со всеми нами очень много кто хочет встретиться, ― говорю я.
― Да нет, он с чем-то важным. Короче говоря, сейчас подойдет, ― заявляет он.
― А ты раньше сказать не мог? ― возмущаюсь я. Микки докуривает свою сигарету и идет к столику. Он выглядит злым и уставшим.
― В чем дело?― спрашивает он, заметив мою вытянувшуюся физиономию.
― Сейчас один американец подойдет, он давно просит о встрече, ― поясняет Майк, ― О, а вот и он, ― Майк вытягивает руку вверх, будто хочет подозвать официанта, и машет кому-то рукой. К нам подходит мужчина лет семидесяти. Такой, знаете, счастливый пенсионер из дневной мыльной оперы или документального фильма «Секс после 70-ти возможен». Улыбчивый, загорелый. Сверкает фарфоровыми зубами и лучится морщинами. По-другому и не скажешь. Он действительно излучает оптимизм и морщины.
― Здравствуйте. Очень рад с вами познакомиться... ― он пожимает руку Микки, кивает мне и Майку. Чуть отставляет стул в сторону и садится. Теперь мы все на одной стороне, а он на другой. Как будто он принимает нас на работу.
― Здравствуйте, ― ежусь я и очень хочу надеть пиджак, но не делаю этого.
― Вы не боитесь так вот запросто сидеть в кафе? ― спрашивает Американец.
― А почему мы должны бояться? ― с вызовом спрашивает Микки.
― Вас ведь... ну... Узнать могут, ― говорит Американец. Микки перегибается через стол, чтобы что-то сказать Американцу. Тому тоже приходиться нагнуться.
― А вы по сторонам посмотрите, ― тихо говорит Микки.
Американец начинает озираться по сторонам. Улыбка больше не искажает его лицо. Он почти напуган. Я тоже оглядываюсь. За соседним столиком такая же пара. Рыжая девушка с зелеными линзами и в топе без бретелек. Из-под куска ткани на спине выползают очертания города и рыжие перья феникса. Еще через пару столов вижу другу девушку, тоже рыжую, только волосы чуть короче, вишневого оттенка, на спине у нее дракон борется с птицей. С девушкой рядом сидит парень. С выбритыми висками. Они смеются над чем-то. Они счастливы.
― Ну что ж...- пенсионер немного ошарашен. - Не будем тянуть резину. Я бы хотел, чтобы в следующем своем видео вы прорекламировали мою продукцию, ― говорит лучистый дедушка.
― Что за продукция? ― спрашивает Микки. Майк закрывает крышку компьютера и начинает внимательно слушать.
― Маршмеллоу, ― на полном серьезе говорит он.
Я даже кофе поперхнулась, представив, как из огня вместо долларов мы выносим коробку с зефирками.
― Нет, простите, но это не для нас, ― говорит Микки.
― Давайте не будем принимать скоропалительных решений. Я расскажу подробнее о своей продукции, о том, что конкретно я от вас хочу и сколько за это готов заплатить, а уж потом вы будете решать, подходит это для вас или нет...
В последующие полтора часа я узнаю о жевательном зефире столько, сколько, наверное, не знает ни один кондитер в мире. Микки и Майк уже начинают засыпать, когда этот господин заказывает всем нам какао с зефирками и продолжает свой рассказ о лекарственных свойствах этого удивительного продукта, изобретенного еще во времена правления Рамзеса Третьего.
― Почему мы? ― спрашиваю вдруг я. Мужчина осекается, а затем расплывается в своей фарфоровой улыбке.
― Потому что вы очень популярны в Америке, особенно у моей целевой аудитории.
― А если бы мы захотели посетить своих поклонников в Америке, вы бы смогли нам с этим помочь? ― спрашиваю я.
― Это довольно сложно. Вы граждане какой страны?
― Польша.
― Германия.
Пенсионер на секунду задумывается. Буквально видно то, как он сейчас просчитывает различные варианты.
― В целом... Вы знаете, да. Я примерно представляю, как это можно устроить, ― говорит вдруг этот улыбчивый мужчина с фарфоровыми зубами и длинными лучиками морщин вокруг глаз. Честно, я просто наобум спросила. Даже не ожидала такого.
Мы снимаем огромный лофт в центре Праги. Да. Знаю. Совсем нескромно, но у нас много денег. Правда. Слишком много, для того, чтобы потратить их сразу, а никто из нас не хочет думать о будущем. Мы слишком хорошо разбираемся в поп-культуре. У таких персонажей будущего нет. Да и если бы оно все-таки было, оно слишком печально, чтобы о нем задумываться. Убогая старость где-нибудь на окраине жизни. Это в лучшем случае. И для настоящих звезд, а не для нас.
Перед входом в здание вижу какое-то столпотворение. Человек сорок-пятьдесят. В основном женщины средних лет, но есть и пара мужчин. Они что-то кричат, но я пока не могу расслышать, что именно. Оборачиваюсь и понимаю, что Микки рядом нет. Где-то сбоку, на приличном расстоянии от меня вижу Виктора. Майка тоже нет. Становится не по себе. Слишком много людей, и сейчас они увидят меня. Не на экране. Настоящую меня. Даже без линз с паутинкой, в обычных зеленых. Они недостаточно...
― Посмотрите, это она, ― кричит кто-то из женщин.
― Точно это она.
― Такие как они убивают наших детей, ― визжит женщина в сером плаще. Она визжит по-чешски. С трудом, но я понимаю ее. Знаете, в данном случае, по интонации обо всем можно догадаться. Даже, если вы знаете только китайский, к примеру.
Все эти разъяренные дамочки обступают меня. И вот я уже окружена взбешенными женщинами всех возрастов. Они кричат, что я исчадие ада и девушка антихриста, у меня нет ничего святого, я убиваю и пожираю их детей. Даже не знакома с их детьми, в конце концов. Их искореженные злостью лица на расстоянии вытянутой руки. Делаю шаг назад, и кто-то с силой пихает меня в спину. Тычет пальцем в татуировки и что-то орет.
Снова пытаюсь убежать. Выбраться из этого ужаса. Исчезнуть. Это единственное, чего я, правда, хочу, ― исчезнуть.
Кто-то берет меня за плечи. Микки. Его ладони сейчас крепко держат меня и закрывают спину от бесконечных тычков разъяренных женщин. Он достает пистолет. Все тут же прекращают кричать. Где-то вдалеке слышатся угасающие выкрики, но и они вскоре стихают.
― Антихрист здесь я. А не она. Вопросы какие-нибудь еще есть? ― кричит он. По-немецки. Но все прекрасно его понимают.
Он отталкивает женщину, которая пнула меня, когда я попыталась сделать шаг назад. В руках у нее бутылка с желтой тягучей жидкостью. Подозреваю, что она планировала меня поджечь. Она неоригинальна. Мы уже использовали этот трюк в одном из роликов.
Когда заходим в лофт, я утыкаюсь в грудь Микки и рыдаю. Прямо при входе. Просто не хочу открывать глаза. Лимит везения исчерпан, понимаете. Я опять проиграла. Нужно исчезнуть, пока меня кто-нибудь не убил. Нужно раствориться. Прекратить эту глупую имитацию жизни. Я не...
Я не замечаю, что говорю все это вслух, размазывая сопли и слезы по свитеру Микки.
***
― И можешь не возвращаться, ― орет голос мистера Джейкобсона. Камера пока не включена, можно только слышать голос. Что-то стукает, затем слышен хлопок двери. Мат и тишина. Наконец, камера включается. На экране мистер Джейкобсон с аккуратно подстриженной бородкой. В бандане с черепами.
― Здравствуйте, ― говорю я.
― Привет, ― говорит он и пытается по-другому установить экран. Он смотрит на свое изображение и ему явно не нравится ракурс. ― Мне сразу раздеваться, или предпочитаешь прелюдию? ― спрашивает он.
― Простите? ― я поперхнулась чаем.
― Ты оплатила восемь часов психотерапии, я подумал, что это непристойное предложение, ― пожимает он плечами.
― Вам сорок семь лет, ― возмущаюсь я, хотя все равно начинаю улыбаться.
― А ты знаменитая аутичная Верена, мало ли, что тебе в голову взбредет. Кто вас, извращенок, знает...
― Нас правда смотрят в Нью-Йорке? ― поражаюсь я.
― И в Мельбурне с Бангкоком. Не поверю, что ты не читаешь форумы.
― Читаю, но как-то все равно не верится.
― Ты добилась своего, пора признать, ― говорит он. ― Не понимаю, правда, зачем обчищать продуктовый магазин на следующий день после ограбления банка.
― Попросили, ― нехотя говорю я.
― Так и знал, что все это подстава, ― говорит Джейкобсон. ― Хоть пара реальных роликов была?
― Да. Первое ограбление банка. Там, где меня в заложницы взяли. И про Ифти. И еще, там, где подстрелили. Довольно много роликов вообще-то было.
― Да ладно и тот тоже? ― по-детски реагирует он.
― Да. Почти. Я хотела найти Микки и подстроила все. Чтобы мы могли сбежать.
― Черт, ты восхитительна!
― Спасибо.
― Так в чем проблема?
― На меня сегодня напала толпа разъяренных дамочек и назвала меня... девушкой Антихриста, по-моему.
― Это лучи славы, Верена. Я выключу ноутбук, если скажешь, что ты этого не хотела.
― Нет. Не хотела. Я... хотела доказать, что еще жива. Хотела отомстить и исчезнуть.
― И?
― Пора исчезать, а я еще не отомстила.
― А Микки? ― тихо спрашивает он. ― Ты его правда любишь?
― Да. Наверное. Не знаю. Но без него страшно.
― Ну да. А с психопатом, застрелившим сколько там? По меньшей мере троих человек, ты чувствуешь себя в безопасности... Понимаю.
Он долго расспрашивает о том, как мы все снимаем. О Викторе и Майке. Особенно долго расспрашивает о Марко и том, как ему удалось столько о нас узнать. Говорит, что Марко снимает лучше. Почти как репортажи Флемми...
― Джереми Флемми?
― Да. Он процветает, если ты хотела об этом узнать.
― Я не хотела знать о том, что он процветает. Я бы хотела узнать о том, как процветают незабудки на его могиле.
― Фу, как грубо. Но ведь кое-кто заделался режиссером, как и Флемми, так?
― На что Вы намекаете?
― Ни в коем случае, за такие деньги, которые ты мне платишь, я обязан говорить прямо.
― Вам это не выгодно. Вы ж почасовую оплату берете.
― Ты забываешь, что я работаю по предоплате. И сколько бы ни продлился наш разговор, твои 400 баксов, я не верну.
― И не надо. У меня много денег.
― Это повод повысить мою ставку.
― Мистер Джейкобсон, как долго Вы намерены обсуждать свою ставку?
― О ней я могу говорить бесконечно долго.
Полагаю, что с точки зрения психологии, этот разговор ― бессмысленная трата четырех сотен баксов. Мистер Джейкобсон самый плохой и самый дешевый психолог Нью-Йорка, в конце концов. Но, на самом деле, он, правда, поднимает настроение. Тут я слышу, как просыпаются Микки. Вскакивает и подходит ко мне в темноте ночи.
― Черт, у тебя там привидение, ― орет мистер Джейкобсон. Я оборачиваюсь.
― Микки, приятно познакомиться. Ты кто? ― Микки хмурится спросонья, садится ко мне на подоконник и закуривает.
― Тот самый Микки Нокс? ― спрашивает мистер Джейкобсон.
― Тот самый. Сейчас еще Виктор с Майком подтянутся, пойдем грабить кого-нибудь, ― хмыкает он.
― Моя дочь жизнь бы отдала за ваши автографы, ― говорит он. И это не звучит как шутка.
Одно окно на двоих. Возможно, это прозвучит банально, но все это успокаивает и вселяет надежду. Мы не закончим, как Бонни и Клайд. Нашу машину не расстреляют из сотни револьверов. И не как Сид и Нэнси. Микки не убьет меня в наркотическом угаре. Наверное. Я с подозрением кошусь на него. И не как Курт и Кортни. Никто из нас не собирается кончать жизнь самоубийством. Или все-таки застрелимся. Может, даже вдвоем. В конце концов, все когда-нибудь заканчивается. Мне правда сложно себе представить то, как я готовлю на кухне ужин, а Микки подстригает газон. С другой стороны у нас есть деньги на дом. И подоконник. Один на двоих. За окном целый мир, полный надежд и возможностей. И сейчас почему-то кажется, что мы обязательно победим. Возможно, мистер Джейкобсон и не самый паршивый психолог в Нью-Йорке. Он просто себя не ценит. 50 баксов в час... Он достоин большего.
На экране Джейкобсон рассказывает о своей бывшей жене. С момента нашего последнего разговора он придумал больше тысячи намного более изощренных способов убийства. Он их даже записал и сейчас собирается зачитывать сотню способов убийства с применением паяльника, затем по программе бытовые приборы и подстроенные автокатастрофы.
― Погоди, ты говорил, что у вас дом на углу, ― говорит Микки.
― Ну да, ― осекается мистер Джейкобсон.
― А улица заканчивается тупиком, где ты собрался разгоняться?
― Точно, я как-то не подумал об этом...
― Возле супермаркета вернее, и скрыться проще будет, ― со знанием дела говорит Микки и облокачивается на стекло, прижимая меня к себе.
― Я вот тоже был таким в вашем возрасте, а потом вся любовь заканчивается напильниками и паяльниками, ― говорит вдруг мистер Джейкобсон.
***
Утро начинается с того, что на кухне появляется Виктор. Почему-то это утро напоминает мне серию из какого-нибудь комедийного сериала. Вроде «Двух с половиной человек» с Чарли Шином и Эштоном Катчером.
― Вы собрались в Штаты? ― тут же бросается с места в карьер Виктор.
― Пока не знаю, но я бы хотела вернуться, ― честно говорю я.
― Вернуться это про Польшу или Германию, а в Штатах, что ты забыла? ― спрашивает Виктор, и я долго смотрю на него. Хотелось бы сказать немигающим взглядом, но я целых три раза моргаю, а он ни одного. Выиграл, по-любому.
― Там можно было бы снимать не только реалити, но и... не знаю, рекламу маршмеллоу, ― говорю я.
― Помнишь, как мы от вампиров убежали? ― спрашивает Виктор.
― Помню.
― Ты тоже проиграешь.
― Я не собираюсь играть в старые игры. Мы можем сделать карьеру, ― говорю я.
― Тогда нужен агент какой-нибудь. Опытный человек, который всех знает. Такой весь из себя важный и с козлиной бородкой, ― хмыкает Виктор. Он понимает, что я хочу вернуться в Штаты не для рекламы зефирок.
― Я знаю одного, ― говорю вдруг я.
― Опытного и все знающего? ― недоверчиво спрашивает Виктор.
― Нет. Но с бородкой, ― радостно говорю я.
― Бородка ― это главное, ― бормочет Виктор.
― Ты можешь не ехать, ― говорит Микки Виктору. ― Вообще это еще не точно, и мы с тобой не подписывали контракт кровью, не давали клятву верности, ты можешь уйти в любой момент.
― Не могу, ― бросает Виктор и ставит чайник. ― И Майк не может.
― Почему?
― Почему Верена вернулась к тебе, рок-звезда? Почему ты в истерику впадаешь, если час ее не видишь? В обычной жизни мы просто неудачники. Сейчас, здесь, со всеми этими роликами, рисунками и сказками...
― А сейчас ты - супергерой, ― заканчиваю я его мысль.
― Сейчас у меня есть сто штук, чтобы проиграть их в казино, и мне даже жалко их не будет. Сейчас меня могут остановить на улице и попросить автограф. Нет, ты знаешь, я как-то по-другому неудачников себе представлял.
― Тогда едем в Штаты. Лично я всегда мечтал там побывать,― говорит Майк. Он стоит в дверях и наблюдает за нами. ― Только... я бы хотел попрощаться с мамой.
― Ну конечно. Ты единственный, от кого еще не отказались родители, ― фыркает Виктор.
Я невольно вспоминаю лицо отца, когда он говорит: «... у меня больше нет дочери».
― Я тоже хочу увидеть маму, ― говорит Микки.
Вспоминаю вопль ужаса, которым заканчивается репортаж о его жизни.