Резиденция Морозова

В понедельник после учёбы я отправляюсь домой к отцу. Полученных в воскресенье денег с накопленными чаевыми как раз хватает для оплаты учёбы сводной сестры.

— Почему на карту не перевела? Могла бы позвонить, — ворчит мачеха, стоя под порогом, преграждая мне путь в другие комнаты. Она не пытается скрыть нарисованное на лице недовольство, наоборот, всем своим видом демонстрирует пренебрежение.

— Решила отдать лично в руки.

На самом деле я надеюсь застать отца трезвым и ещё раз поговорить с ним. К сожалению, мне не везёт. Мачеха с презрением сообщает, что он устроился на работу грузчиком, и его нет дома.

— Ты думаешь, у него там зарплата нормальная? — возмущается она. — Сущие гроши, не то что на квартплату, на еду не хватает. Угораздило же меня связаться с пьяницей и тунеядцем. Лучшие годы на него потратила.

В груди разгорается пожар от досады и злости. Я сжимаю зубы, чтобы не наговорить ей гадостей. Если бы не чёртов алкоголь, отец мог бы устроиться на другую работу, он не был глупым. Огненная вода словно растворила его прежнюю личность, сделала его мягкотелым и безвольным. Изменившегося отца я совсем не узнавала, и от этого становилось страшно. Я совершенно не понимала, что от него можно ждать.

— Милена дома? — я бестактно перебиваю причитания Анны.

Мне противно слушать, как она прибедняется и жалуется на жизнь, поливая грязью человека, который обеспечил ей крышу над головой.

— Дома, дома, — мачеха требовательно тянет руку и нагло приказывает:

— Деньги давай. Стоит мне тут, зубы заговаривает, а у меня дел по дому полно.

Я осматриваю прихожую придирчивым взглядом. Под порогом песок, на тумбочке пыль, обои в сальных пятнах. Сразу видно мачеха только и делает, что делами по дому занимается.

— Милену позови, — прошу я и совсем не тороплюсь отдавать Анне деньги.

— Ты мне не доверяешь?

Лицо мачехи кривится, поросячьи глазки злобно сверкают, а нос морщится, как сушёная слива.

— Деньги на учёбу? — уточняю я.

— Конечно! За кого ты меня принимаешь?

— Для Милены?

— Да, — нетерпеливо отвечает мачеха.

— Вот ей и отдам.

— Давай сюда, — повышает голос Анна. — Я ей передам.

— Нет, — стою на своём. — Отдам только ей, лично в руки.

Мне не хочется, чтобы мачеха потратила их на себя, а потом как ни в чём не бывало позвонила мне и потребовала новую сумму.

— Милена, иди сюда, — нетерпеливо кричит Анна. — Милена!

Мачеха направляется к комнате дочери. Агрессивно толкает двери и кричит ещё громче:

— Миленка! Сколько можно тебя звать? Оторвись ты от своего компьютера, никуда он не убежит.

— Что ты орёшь? — слышится раздражённый голос сестры. — Не видишь я в наушниках? У меня вебинар, вообще-то. По учёбе! — последнее слово она нарочито злобно подчёркивает.

— Иди. Там эта. Деньги тебе на учёбу принесла, — говорит мачеха и добавляет издевательским голосом, якобы парадируя меня: — Хочет передать лично в руки.

Через несколько секунд в коридоре появляется сводная сестра. Её ресницы слипаются от толстого слоя туши, глаза подведены чёрным карандашом, а на губах бледно-розовая помада. Хочется зажмуриться от обилия сверкающих пайеток на топе поросячьего цвета. Я достаю из рюкзака заранее приготовленную сумму и протягиваю сводной сестре.

— Мне интересно, как ты их заработала? — ехидно спрашивает Милена и начинает пересчитывать деньги. — Поделишься? Тоже думаю на работу устроиться.

— Честным трудом, — хмуро отвечаю я.

— А именно? — наседает сводная сестра. — Кем работаешь?

— Горничной.

Они с мачехой переглядываются и смеются, словно гиены. Как будто бы я сказала, что-то глупое или неприличное.

Мне перестаёт хватать воздуха. Шарф словно плотнее сжимается вокруг моей шеи. От заплесневевшего запаха, стоя́щего в квартире, начинает подташнивать.

Неважно кем я работаю. Любая работа нужна, — стараюсь мысленно успокоить себя.

— Хватает? — спрашивает Анна, когда Милена наконец-то заканчивает пересчитывать деньги.

Мачеха смотрит алчными глазами на руки дочери. У меня создаётся ощущение, что ещё чуть-чуть и у неё изо рта польётся слюна прямо на бумажные купюры.

— Да, — кивает Милена.

Я разворачиваюсь и выхожу в подъезд не попрощавшись.

— Ждём в январе, — кричит мне в спину мачеха, — и лучше переведи!

Сдерживаю порыв показать ей средний палец. Буквально слетаю по ступенькам вниз, не замечая пролётов. Меня трясёт от отвращения и неприязни. Оказываюсь на улице и решаю пройтись пешком, чтобы проветриться и успокоиться. Снег хрустит под ногами, а морозный воздух обжигает лицо. Через некоторое время злые чувства остывают. Холод проникает под куртку, хочется поскорее добраться до дома и выпить горячего чая.

Минут через двадцать я добираюсь до своего подъезда и радуюсь спасительному теплу. Взлетаю по ступенькам, отпираю дверь и оказываюсь в самом любимом и уютном месте на земле. В квартире непривычно тихо. Никто не встречает меня под порогом. Беспокойство просыпается в груди, обычно бабушка всегда выходит мне навстречу, а про Ольгу и говорить нечего.

— Бабуль? — подаю голос я. — Оль? Вы где?

Из зала показывается сестрёнка, её личико выглядит осунувшимся, а глаза похожи на два озера заполненных водой.

— Что случилось? — испуганно спрашиваю я. — Что с бабушкой?

— Папа приходил, — тихо говорит она. — И бабушка..., — голос сестры срывается, слышится всхлип.

— Что бабушка?

Сердце ухает в пятки и бешено колотится.

— Он ушёл, а она из кухни не выходит, — шёпотом жалуется сестрёнка. — Мне кажется, она там плачет.

Я скидываю куртку и обувь. Спешу на кухню. Бабушка в темноте стоит у окна, лишь свет от уличных фонарей освещает комнатку.

— Бабуль? — тихо зову я. — Что случилось?

Подхожу к ней со спины и крепко обнимаю.

— Отец твой заходил.

— Трезвый?

— Немного датый.

Сердце леденеет от страха, пульс стучит в висках. Неужели попросил продать квартиру?

— Что он хотел?

— Денег просил. Сказал, что на еду не хватает. Анна совсем его запилила, жизни не даёт. Но он сказал, что как устроится на хорошую работу, всё вернёт.

Вернёт, как же. Скорее всего, придёт и заберёт снова. Но хотя бы спасибо за то, что не заикнулся про продажу квартиры.

— Как я могла не дать? — надтреснутым голосом спрашивает бабушка. — Он же мой сын. Отдала всё, что вам с Ольгой на подарки к Новому году копила. Оставила вас без праздничного стола. Дура, старая.

Бабушка не смотрит на меня, понимаю, что ей больно и стыдно. Ненависть к отцу и его жене проникает в душ и жжёт раскалённым железом. Горло перехватывает, глаза щиплет от непролитых слёз. Делаю глубокий вдох и говорю:

— Бабуль. Ничего страшного. Справимся. Мне зарплату дадут перед Новым годом, и я куплю продукты и подарки.

— Милая моя внученька, — бабушка поворачивается от окна и нежно гладит меня по голове.— Тебе бы ещё само́й в заботе купаться, а приходится и трудиться, и учиться.

Ольга, всё это время стоявшая на пороге кухни, несмело подходит к нам. Она обхватывает нас с бабушкой руками и утыкается лицом мне в рёбра. Чувствую её всхлипы и ненавижу отца ещё сильнее. Сердце болезненно щемит. Я бы многое отдала, лишь близкие мне люди не страдали. Их грусть ранит душу не меньше физической боли.

— Всё будет хорошо, — говорю я. — Мы справимся.

Я справлюсь.

Лёгкие сжимаются от обиды и злости. Это несправедливо. Я отнесла им деньги, а отец пришёл и забрал у бабушки последние.

— У нас будет праздничный стол и подарки, — обещаю я.

Пожалуйста, пусть у меня всё получится.