Порочный | 18+

Утренний свет залил всё пространство моей спальни. Медленно распахнула глаза, через силу улыбаясь новому дню. В этот момент на тумбочке зазвонил мобильный. Наверняка это Вильям хочет сообщить, что долетел и уже не может без меня жить. Потянулась к аппарату, но тут же подавила разочарованный вздох – звонил Филипп. Только его мне и не хватало. Мы так и не разговаривали после той знаменательной вечеринки, поэтому скрепя сердцем все-таки решила ответить.
— Филипп, привет…
— Мона, мне так жаль! Прости, что я напился и учудил этот скандал. Сам полез с кулаками на твоего родственника. Просто позор! – на том конце послышался обреченный вздох. Филипп был хорошим парнем, и мне даже стало его немного жаль.
— Ничего страшного. Кто не напивался в восемнадцать лет и не ввязывался в драки? – невпопад рассмеялась я.
— Может, сегодня днем пообедаем где-нибудь? Я очень хочу загладить вину.
— Извини, но ничего не выйдет. Мне пора! Счастливо! – резко отключилась, спрыгивая с кровати, и уже хотела направиться в душ, как телефон зашёлся еще одной истошной трелью.
На этот раз звонили с незнакомого номера.
— Слушаю! – ответила равнодушно.
— Ну, привет, малолетняя вертихвостка!
— Дженнифер?! Что тебе надо? – выдала изумленно. Никак не ожидала услышать ее еще раз.
— А ты думала кто? Может, Вильям? – с того конца до меня донесся холодный металлический смех, заставляя внутренности сжаться.
— Зачем ты звонишь? – поинтересовалась чересчур взволнованно.
— Подыскиваю кандидатуру на роль крестной. Хотела узнать, согласна ли ты?
— Что? Какой ещё крестной? – пробормотала дрожащими губами, с такой силой стискивая пальцами телефон, что, казалось, он вот-вот треснет.
— Крестной нашего с Вильямом ребенка. Я беременна, Симона, твой обожаемый сводный брат скоро станет папой…

Вильям

Распахнул глаза, пытаясь сообразить, где нахожусь. За последние сутки мое местонахождение менялось со скоростью звука. Голова отклеилась от подушки и я, наконец, смог оценить обстановку: просторная спальня, оформленная в серо-стальных тонах посреди пентхауса в манхэттенской высотке. Да, черт возьми, все так и есть, и это не плод моей больной фантазии.
Склонил голову вбок, расчесывая пальцами трехдневную щетину. В память врезался тяжёлый взгляд её огромных широко распахнутых темно-карих глаз, брошенный перед самым нашим расставанием. Мона глядела на меня как на врага народа, и её можно было понять. Вечное стремление держать всё под контролем и желание защитить близкого человека привели к необратимым последствиям, сыграв со мной злую шутку. Ещё пару дней назад готов был локти кусать от тупого бессилия, ощущая себя связанным по рукам и ногам.
Но прошлые сутки изменили всё.
По коже понеслись заряженные яростью электрические импульсы. Думаешь, ты самый умный, приятель? Ни черта подобного! «Ещё посмотрим, кто будет харкать кровью последним», – зловещим шепотом процитировал одну из любимых фраз моего друга боксера.
Да, черт побери, вчера днем, когда Мона, сжавшись в комок после очередной близости, задремала у меня на руках, в голову пришла неплохая идея. Не факт, что сработает, но попробовать стоит. По крайней мере я больше не собирался сидеть сложа руки, полагаясь на милость судьбы. Уже в аэропорту связался с Демианом и, заручившись их с Мией поддержкой, со спокойным сердцем сел в самолет. Наше расставание будет недолгим, любовь моя! Совсем скоро у меня появится компромат на этого ублюдочного Филиппа. Щенок ещё пожалеет, что открыл ящик Пандоры…
Тихо посмеиваясь, потянулся к телефону, чтобы скорее позвонить своей маленькой обиженной Белоснежке. Глаза сузились, обнаружив на экране несколько непрочитанных сообщений. Первое пришло от Дженнифер. Оно гласило:
«Слышала, ты вернулся в Нью-Йорк. Может, поужинаем сегодня вечером? У меня есть разговор».
Поморщился, тут же закрывая послание и моментально выкидывая его из головы. Даже странно, как я вообще мог столько времени проводить в её компании?! Наши совместные воспоминания не вызывали в душе ничего, кроме брезгливости. Другое дело ласковые прикосновения моей драгоценной сводной сестрички. Губы поплыли от улыбки, стоило вспомнить её дурманящие объятия. Моя собственная звезда. Сколько бы я не избегал её, закрывая окна и двери, но повлиять на этот бесконечный свет так и не удалось. Совсем скоро возьму Симону под своё полное покровительство, а она будет освещать мою блеклую жизнь своим волшебным сиянием. Всегда.
«Да, малышка, уже с самой первой встречи было понятно – с тобой не будет легко!» – ухмыльнулся, машинально открывая очередное непрочитанное сообщение.
«Ты всё сделал правильно, Вильям! Достойный сын своего отца».
Челюсти сжались, а белки глаз от перенапряжения, должно быть, налились кровью. Ощутил, как в горле образовывается комок, готовый взорваться в любую секунду.
Сукин ты сын, ну поглумись еще чуть-чуть… Скоро клочки полетят… Вот увидишь. Очень скоро. Поспешно удалил чертово послание и принялся набирать любимой. Один. Второй. Третий гудок. И так до бесконечности, но Симона не взяла трубку. Внутри что-то щелкнуло. Должно быть, не слышит. Или занята. Разница во времени между Парижем и Нью-Йорком – шесть часов. Если у меня сейчас девять утра, то у нее уже три часа дня. Тогда почему не подходит к телефону?! А может, просто хочет поиграть в обиженную? Ну, ничего, я завалю её спальню цветами. Пусть убедится в моей искренности.
Не откладывая в долгий ящик, позвонил в популярный парижский магазин, оформив доставку на две недели вперед. К каждому букету я попросил прикладывать карточку с подписью: «От твоего принца. Люблю».
Остаток дня решал накопившиеся вопросы в своем рабочем кабинете. Несмотря на то, что отель «Сумрак» – наше совместное с друзьями детище – прекрасно зарекомендовал себя среди гостей города, за дни отъезда возникло множество проблем.
— …Да, миссис Ричи, всё верно! Сегодня же свяжусь с поставщиками… – администратор заученно улыбнулась, покидая мой кабинет, и только тогда я позволил себе развязать галстук, устало откинувшись на спинку кресла.
Кажется, в сотый раз набрал Моне, но ответа так и не последовало. Её молчание только сильнее укрепило тревожное предчувствие, с самого утра зародившееся в душе. Вдруг на краю стола завибрировал мобильный. Быстро схватил его, вперив одержимый взгляд в подсвеченный экран. Это был входящий от Эрика. Тут же принял звонок, тепло поприветствовав друга.
— Ну привет, братишка! Демиан поделился со мной подробностями нашего нового плана. Это гениально! Уже сегодня вечером начнем приводить его в жизнь.
— Надеюсь, маленький засранец клюнет, – ответил с деланным равнодушием, испытывая нешуточное волнение внутри.
— Даже не сомневаюсь! Главное, ты усыпил его бдительность. Малолетний придурок считает, что он теперь на коне! – Эрик хрипло рассмеялся, а я покачал головой.
— А окажется под конем. Уже скоро.
— Под тремя безудержными жеребцами. Мы его затопчем! – развязно парировал друг, на что я не смог сдержать улыбки.
— Спасибо за помощь. Жаль только, не смогу присутствовать на вашей свадьбе, – лишенным эмоций голосом добавил я.
— Мы с Селестой решили её отменить, так что ты ничего не пропускаешь.
— Что?! – брови тут же взметнулись ввысь. Какого черта он говорит?!
— Расслабься! Мы всего лишь отменили банкет на три сотни гостей. Ты один из немногих, кого я хочу видеть на празднике, и больше не желаю устраивать пиршество во время чумы. Отметим в нашем тесном дружеском кругу, как только появится такая возможность. Любимая полностью поддержала мое мнение.
— Что-то я не понимаю… У вас не будет свадьбы? Или как? – переспросил, озабоченно потирая переносицу.
— Ну, почему же? В субботу утром мы, как и планировали, официально узаконим отношения, вечером состоится ужин в компании родственников, а ночью отправимся отдыхать на острова! Пора бы уже начать догонять этого быка осеменителя Демиана…
* * *
Два дня спустя

Проснулся субботним утром, ощущая, будто лежу не на ортопедическом матраце, заправленном тончайшей бамбуковой простынкой, а на острие ножа. Прошло уже двое суток с момента нашего расставания, но Симона так ни разу и не подошла к телефону. Звонил и в особняк, только экономка – миссис Фармер – всякий раз монотонно отвечала, что её нет дома. Вчера вечером, отчаявшись, даже набрал отцу. Правда, он также не потрудился перезвонить. Поднялся с постели, принял бодрящий душ и вновь поднес мобильный к уху. На этот раз решил связаться с Жозефин – матерью Симоны.
— Вильям? Что тебе нужно? – после четвертого звонка холодно отозвалась она.
— Добрый день. Хотел узнать, всё ли в порядке с вашей дочерью. Она не отвечает на мои звонки. Я беспокоюсь, – стиснул зубы, с волнением ожидая ответа мачехи.
После секундной паузы, прерывисто выдохнув, женщина глухо сказала:
— В ближайшее время дочка не сможет ответить. Сразу после твоего отъезда у Моны случился рецидив. Она попала в психиатрическую клинику.
Внутри моего сознания произошел взрыв мощностью сто мегатонн. Кажется, планета сошла со своей оси.
— Приступ? Какой еще приступ?! О чем вы говорите?! – прорычал я, будто сам не дружу с головой.
— Увы, это правда. Её лечащий врач неоднократно предупреждала нас, поэтому Симона несколько раз в год принимала курсами успокоительные препараты. Я обнаружила, что за последние пару недель она не приняла ни одной таблетки… А после того, как ты уехал, у девочки случился сильнейший нервный срыв. Твое появление в её жизни спровоцировало новый приступ.
Установилась оглушающая тишина. Словно сквозь какую-то пелену до меня доносился монотонный звук воды, капающей из крана. Твою мать. Что она несет?! Какие, к черту, таблетки?!
— Я не верю ни единому вашему слову! Мона здорова! Я видел её всего несколько дней назад! – орал, как заведенный, просто отказываясь в это верить.
Моя девочка здорова, весела и полна сил. В голове до сих пор стоял её чистый беззаботный смех – музыка для моих ушей.
— Ты ещё имеешь наглость спорить со мной? Приехал с одной, но тут же переключился на ту, что помоложе! Ну, разумеется! Соблазнил глупышку, а потом как ни в чем не бывало укатил восвояси! А моя дочь сошла с ума, – токсично процедила мать Симоны, а я до боли сжал челюсти, собирая остатки воли в кулак.
— Жозефин, всё не так, как вы говорите! Я ЛЮБЛЮ СИМОНУ И СОБИРАЮСЬ НА НЕЙ ЖЕНИТЬСЯ! Неужели отец ничего вам не сказал?! Я ведь просил его…
— Оставь мою дочь в покое. С её расшатанной психикой ей совершенно нельзя нервничать! Просто сгинь из нашей жизни! Прошу тебя…
— Но… Я не понимаю… Это же абсурд какой-то! Я ЕЁ ЛЮБЛЮ! Вы СЛЫШИТЕ? ЛЮБЛЮ…
Сердце готово было проломить грудную клетку, а пульс в ушах стучал с такой силой, что я мог оглохнуть. От всех этих безудержных эмоций, которые вихрем закружились в груди, я задыхался. Вдох. Вдох. Вдох. И невозможность сделать выдох…
— Чего ты не понимаешь, Вильям? Ты даже не знаешь, что произошло с Моной несколько лет назад… Никто не знает! Это была наша тайна…Страшная тайна… Я чуть не потеряла единственную дочь… Теперь ей предстоит новый курс реабилитации… И всему виной – ты! ТЫ ВСЕМУ ВИНОЙ! Просто пообещай, что больше не сунешься в Париж. Оставь бедную девочку в покое… Навсегда!
Кажется, в этот момент мое сердце перестало перекачивать кровь.
* * *
8 часов спустя

«В жизни каждого человека бывают минуты, когда для него как будто рушится мир. Это называется отчаянием. Душа в этот миг полна падающих звезд». Французский писатель Виктор Гюго в одном из своих произведений как никогда лучше описал мое состояние. Всё ждал, когда же сообщат, что это дурацкий розыгрыш, жестокая шутка, издевка, насмешка судьбы… Но этого не произошло. Я просто отказывался верить, что малышка Мона попала в клинику для душевнобольных. Президентская гонка, карьера отца, шантаж Филиппа уже не казались чем-то сверхважным. Отныне фокус сместился.
Был поражен, как за всей этой разноцветной мишурой не заметил главного. Как мог проглядеть, что любимая девочка, с которой мы провели под одной крышей несколько незабываемо – сладостных часов, чуть ли не находится на грани нервного срыва?
Это казалось абсурдом. Перед глазами до сих пор стояло её умиротворенное улыбающееся лицо с приоткрытыми влажными губами. Если она отчего-то и готова была потерять рассудок, то только от наслаждения, вызванного моим горячим телом и ненасытными ласками. В тот день мы оба рехнулись от счастья…
Прокручивал в голове каждую нашу встречу, пытаясь понять, как не усмотрел странностей в поведении девушки? Да, Мона была вспыльчивой, эмоциональной и капризной, как, собственно, все девчонки её возраста, но она никогда не производила впечатления человека с расшатанной психикой. Мы столько времени проводили вместе: я бы обязательно что-нибудь заметил…
Миллионы мыслей витали в голове, закручиваясь в разрушительную воронку торнадо, когда я летел в самолете вечерним рейсом обратно в Париж. Решил во что бы то ни стало во всём разобраться, ведь уже и сам находился на грани помешательства. Кровь в жилах начинала вскипать только от мысли, что она одна в маленькой безликой палате психиатрической клиники. Готов был пожертвовать всем, лишь бы помочь моей ненаглядной Белоснежке выбраться из кошмарного заточения.
«Только дождись меня! И я разрублю все оковы, которыми тебя связали по рукам и ногам. Я уже здесь!» – еле слышно произнес во время посадки в аэропорту Шарль де Голля.
* * *
Залетел в дом, сразу же направляясь в спальню родителей. Из вчерашних новостей узнал, что несколько дней назад они вернулись в Париж.
— Жозефин?! – без стука распахнул входную дверь, в ту же секунду сталкиваясь с тяжелым взглядом мачехи.
Женщина замерла посреди комнаты, нервно поправляя пальцами чалму из полотенца на голове. По всей вероятности, она только что вышла из ванной.
— Вильям? Что ты здесь… Как ты посмел приехать?! – холодные темно-карие глаза метнули целую охапку шаровых молний, вот только у меня в груди теперь находился громоотвод.
— Хочу знать правду, – спокойно ответил, отмечая, как подрагивает маленькая жилка на тонкой шее мачехи.
Женщина явно нервничала, и теперь предстояло установить причинно-следственную связь этого явления.
— Хорошо. Дай мне только немного времени, чтобы привести себя в порядок! Анри уже уехал в предвыборный штаб, а мы с тобой пообщаемся за завтраком, – сквозь зубы процедила брюнетка, и я не стал более задерживаться в их комнате.
Минут двадцать спустя мать Симоны, наконец, присоединилась ко мне за обеденным столом. Теперь она выглядела иначе: блестящие темно-каштановые волосы были зачесаны на одну сторону, тонкие губы сдобрены бледно-вишневым блеском, а на чуть впалых щеках неожиданно заиграл здоровый румянец. Ухоженная брюнетка облачилась в стильный деловой костюм, который состоял из легкого пиджака и шелковой юбки. Она закинула ногу на ногу, протягивая мне альбом, который всё это время держала в руках.
— Что это еще такое? – спросил, враждебно прищурившись.
— Если ты все еще сомневаешься в правдивости моих слов, то просто посмотри фотографии, – будничным тоном произнесла Жозефин, делая маленький глоток чая из фарфоровой кружки.
Положил перед собой небольшой альбом, на ярко-розовой обложке которого изображен единорог. Уголки губ непроизвольно искривились в слабую полуулыбку. Несколько лет назад вся комната Симоны больше напоминала официальное представительство какой-нибудь сказочной страны: повсюду картинки с замками и единорогами, а вместо кровати масштабное сооружение, похожее на огромный трон принцессы с шелковым балдахином-пылесборником. Машинально перевернул страницу и вздрогнул, ощутив, как тело вмиг пронзили микроскопические ножи колючих мурашек…
— Что это ещё за чертовщина? – выдал голосом человека, рядом с которым находился маньяк, сжимавший в одной руке канистру с бензином, а в другой – коробок спичек.
— А что, не узнал? Так выглядела Мона шесть лет назад… Неужели непохожа?
Ладони покрылись испариной, а сердце рухнуло до глубины грунтовых вод. Я был готов к чему угодно, но только не к этому… С помятой фотографии мне слабо улыбалась сводная сестра. В горле встал ком – на снимке моя Белоснежка выглядела иначе. Худой. И не просто худой, а тощей. Выпирающие косточки, обтянутые бледной кожей. От прежней Симоны в ней только и остались, что огромные широко распахнутые глаза-океаны. В них без труда могли дрейфовать судна с моряками, пропавшими без вести. Моя обжигающая сладкая невинная девочка, сотканная из сотен аленьких цветков и пахнущая как самые дивные цветы райского сада…
Мона всегда была излишне худой: тонкие плечи, выпирающие ключицы и лопатки, ручки-веточки… Но девочка, которая улыбалась мне с фотографии, выглядела так, будто в ее теле нет ни грамма жировой прослойки. Она казалась невесомой.
— Что это, бл*ть, такое?! – заорал на собеседницу, больше не в состоянии держать себя в руках. – Как можно было довести её до такого состоянии? Как?! Вы что, морили ее голодом? Отправили на каникулы в филиал Бухенвальда? ПОЧЕМУ ОНА ТАК ВЫГЛЯДИТ? ПОЧЕМУ?! – подскочил со стула, как можно дальше отшвыривая чертов альбом.
Бесконтрольная ярость душила ледяными ладонями. Я просто ослеп и оглох.
— Успокойся и сядь на место. Хватит с меня психов, – спокойно отозвалась собеседница, отрезая себе кусок сливового пирога.
— Я ни черта не понимаю! Объясните?! – наши взгляды схлестнулись, как стальные мечи.
Глядел на эту чересчур уравновешенную женщину с нескрываемым отвращением. Как можно было довести собственную дочь до состояния заморенной голодом сироты?! В голове не укладывалось…
— В двенадцать лет Симона заболела нервной булимией, которая чуть позже переросла в анорексию, – тихо ответила мачеха, парализуя взглядом кусочек пирога.
— Но почему? Что всё это значит? Ни черта не пойму…
Она так спокойно рассказывала, будто это не её дочь выглядела на фотографии как живой мертвец, но при этом не переставала улыбаться.
Уголки губ Белоснежки были приподняты почти на всех страшных кадрах. Моя жизнерадостная малышка старалась улыбаться через силу. Тогда, во время нашей первой встречи, я влюбился в её звонкий заразительный смех. Она всегда была жизнерадостной, вот только её родителям, похоже, до этого не было никакого дела.
— В тот период нам обеим пришлось несладко. Муж бросил меня ради какой-то стриптизерши, а Симона слишком близко к сердцу приняла наш развод. Однажды она увидела, как её папаша вместо того, чтобы уделить время единственной дочке, пошел развлекаться со своей проституткой… С этого дня Мона перестала есть…
Молча качал головой, пытаясь хоть как-то осмыслить всю эту чертовщину, пока мачеха продолжала неспешное повествование.
— …Глупышке показалось, что причина нашего развода кроется в ней. Что она недостаточно хороша… – моя собеседница тяжело вздохнула, – поэтому Мона решила немного похудеть, а потом так увлеклась процессом, что уже не могла нормально принимать пищу. Вес опустился до критических отметок, и она всё продолжала его терять… За какие-то пару месяцев из весёлого подростка превратилась в безликую тень. Жуткое зрелище. Но мы всё это пережили, – мачеха подняла на меня влажные глаза и многообещающе замолкла, а вот я, наоборот, не мог сдержать подступающий к горлу поток слов.
— Как долго она выходила из этого состояния? – изрек глухим безжизненным голосом.
— К счастью, Симоне очень повезло с лечащим врачом. Спустя пару недель в стационаре девочку выписали домой, но потребовался ещё год, чтобы она набрала потерянный вес и закрепила результат. А еще еженедельные консультации с психотерапевтом, тренинги с целью нормализации пищевого поведения, антидепрессанты, транквилизаторы… Мы прошли через сущий ад, Вильям! – мачеха смотрела на меня, обдавая арктическим холодом.
— Что вы за мать, раз допустили такое? Неужели нельзя было забить тревогу раньше, когда девочка только начала худеть? – сдавленно прорычал, даже не отдавая себе отчета, что все еще сжимаю ладони в кулаки.
— Не говори ерунду. Всё это случилось за считанные недели… Мне тоже в тот период было нелегко, – в уголках её карих глаз заблестели слезы, вот только они не вызвали в душе ни единой эмоции. Обычно с таким видом крокодилы оплакивали своих неожиданных жертв. После небольшой паузы женщина судорожно добавила: – Я не думала, что нашей семье когда-нибудь вновь придется пройти через весь этот кошмар…
— Я видел Мону несколько дней назад и на тысячу процентов уверен, что она была абсолютно здорова…
Наши взгляды столкнулись. Брюнетка язвительно рассмеялась, глядя на меня с презрением.
— Откуда ты знаешь? Тебя ведь интересовало исключительно её тело… Ну, признайся же, Вильям! – это звучало как обвинение.
— Неправда… Я люблю вашу дочь, и сегодня же увижу её! Уверен, всё не так страшно, как вы говорите, – холодно отозвался, не разрывая зрительного контакта.
— Когда ты уехал, произошло нечто такое, что выбило девочку из колеи. Она как с цепи сорвалась: переколотила всю посуду на кухне, разбила мобильный телефон… И даже сильнейшие таблетки, которые держали Мону раньше, не помогли. Пришлось отвезти в психиатрическую клинику… – С каждым новым словом в груди только сильнее разгоралось пламя огня. Будто босыми пятками наступал на раскаленные угли. – Ах да, забыла сказать. Дочка все время повторяла «Я ненавижу Вильяма… Вильям меня предал… Я ненавижу Вильяма…» Её лечащий врач строго настрого запретил тебе приближаться к клинике даже на пушечный выстрел…
— Я не успокоюсь, пока сам не поговорю с её лечащим врачом! – твердо возразил, подавив усталый вздох.
Эта женщина, отличаясь невероятно тяжелой энергетикой, была энергетической пиявкой.
— Анри предупреждал, что ты думаешь только о себе. Так и есть. Лишь бы удовлетворить мужское эго, а на бедную девочку плевать… Ну, что же! Вот, возьми! – мачеха раскрыла бледно-зеленую сумку из крокодиловой кожи и достала оттуда небольшой прямоугольник. Она протянула мне визитку, холодно заключив: – Здесь адрес клиники и телефон лечащего врача Симоны. Надеюсь, тебе не стоит повторять, что девочка находится в стационаре на условиях полной конфиденциальности – под другим именем и фамилией!
Коротко кивнул, засовывая картонный прямоугольник в карман, и, не прощаясь, вылетел из дверей особняка.
Остановился только около неприступных железных ворот, ощутив тяжесть на сердце и тотальное отчаяние, царапающее каждую молекулу тела. Я сделал глубокий вдох, чтобы хоть как-то привести себя в чувства. Но ни черта не вышло. Ко всему прочему голова начала раскалываться, словно меня огрели стальным паяльником. Вот черт. ЧЕРТ. Тихо выругался, пытаясь сообразить, что делать дальше. Разговор с матерью Симоны ничего не прояснил, только сильнее всё запутал. В душе творился настоящий бардак, но разгребать мусор сил уже не было. Поддавшись неконтролируемому порыву, набрал номер единственного человека, который мог меня понять.
— Демиан, я вернулся в город и, возможно, это мой последний день на свободе. Скажи, что делать, когда мир рушится? Ты ведь спец в таких делах…
На том конце послышался странный зловещий свист. Спустя пару секунд друг спокойно ответил:
— Встречаемся через пятнадцать минут на площади Аббатис. И не вздумай опаздывать, красавчик!
— Хватит называть меня красавчиком! Меня это раздражает!
Друг хрипло рассмеялся, а на заднем плане послышался недовольный голос Мии. Кажется, она ему что-то высказывала. Уголки губ дрогнули от слабой улыбки. Так-так, безбашенный боксер теперь отчитывается перед своей сварливой беременной женой перед тем, как выйти из дома. Вот так анекдот!
* * *
Уселся на лавочку в центре популярной парижской площади, безэмоционально глядя на толпы оголтелых туристов. Середина июня в городе считалась настоящим пиком сезона. На дворе стояла духота, а мои легкие до сих пор работали с переменным успехом.
— Молодец, что приехал вовремя…
Резко поднял голову, встречаясь с лукавым взглядом оливковых глаз. Демиан Готье с любопытством разглядывал меня, стоя напротив. Машинально обвёл взглядом его поджарую фигуру, отмечая, что друг верен себе: независимо от времени года Дем предпочитает в одежде черный цвет. Вот и сегодня облачился в обтягивающую майку, подчеркивающую развитую мускулатуру загорелых рук и вываренные дырявые джинсы.
— Выглядишь как какой-то секретный агент, – раздраженно бросил ему в ответ, отворачивая голову, когда брюнет уселся рядом.
— А ты как нудный старикашка, – язвительно рассмеялся друг, но я проигнорировал его выпад.
— Прекрати хандрить! Компромат на малолетнего недоумка уже у нас. Всё хорошо, братишка, Филипп повелся! Слышишь? Даже странно, как у него вообще хватило ума кого-то шантажировать! Редкостный тупица, который сразу же поплыл, – тихо рассмеялся союзник, и только тут до меня дошел смысл сказанных им слов.
Еще вчера казалось, что Филипп и есть корень всех наших бед, а сегодня…
— У Моны случился нервный срыв. Её положили в психиатрическую клинику. И я ума не приложу, что теперь делать…
Глаза друга сузились, а кадык на шее задрожал.
— Куда её положили?.. – спросил он напряженно. Недолго думая, достал из кармана визитку и протянул её собеседнику.
— Частная клиника Жоржа Виконта, – прочитал он озабоченно. – Кажется, охраны там не меньше, чем в Алькатрасе. Гиблое место, скажу я тебе… – Демиан вдруг резко замолчал, опуская руку в карман джинсов. – Черт, совсем забыл, я же завязал, – добавил он сквозь зубы.
— Откуда ты знаешь про эту клинику? – поинтересовался я напряженно.
— Мне самому пару раз приходилось там бывать после усыновления. Но родители довольно быстро поняли, что их методы… хм… – бывший боксер прикрыл лицо тыльной стороной ладони и многозначительно замолчал. Он судорожно выдохнул, после чего низким голосом добавил: – Вильям, в этой клинике довольно агрессивные методы лечения. Мы должны забрать Симону как можно быстрее. Дома рядом с тобой ей будет гораздо лучше. Что, черт побери, вообще произошло?! – его голос ожесточился, а на лице застыло суровое непроницаемое выражение.
— В подростковом возрасте у неё был нервный срыв, а теперь случился рецидив. По моей вине, – голос предательски дрогнул. Перед глазами вновь встало её осунувшееся бледное лицо, на котором играла слабая улыбка.
— Как человек, который в детском возрасте пережил насилие, а несколько месяцев назад побывал одной ногой в могиле, могу с уверенностью сказать, что человеческий организм способен пережить огромную глыбу страданий. Ей всего восемнадцать…
— Ты прав. И спасибо за помощь с Филиппом. Скинь мне компромат на него. Чуть позже сам свяжусь с уродом. А теперь нам пора спасать мою Белоснежку. Хватит терять время…
* * *
Частная психиатрическая клиника Жоржа Виконта находилась в тихом пригороде Парижа и больше напоминала мрачный дворец какой-нибудь черной ведьмы: неприступные стены, высокие глухие ворота и кладбищенская тишина, отдающаяся в ушах ударами пульсирующей крови. Мне потребовалось полчаса, чтобы проникнуть на территорию клиники, миновав два пункта охраны. Демиан был прав, когда сравнил данное учреждение с тюрьмой Алькатрас. Столько стражей порядка, как будто здесь держали не слабых больных людей, а опасных преступников.
Наконец, проведя более получаса в небольшом бледно-розовом холле перед кабинетом лечащего врача Симоны, дверь скрипнула, и меня пригласили войти.
— Мистер Легран, рада вас видеть, – равнодушно поприветствовала короткостриженая блондинка, поправляя на носу круглые очки в роговой оправе. – Мадам Легран сообщила о вашем визите. К сожалению, у меня не так много времени, так что…
— Наверное, вы неправильно поняли. Я приехал не к вам. Я приехал забрать Симону домой. Сейчас же, – добавил, угрожающе играя желваками на челюстях.
На лице собеседницы проскочило какое-то еле уловимое странное выражение. Пару секунд она медлила, выжидающе глядя мне в глаза, а затем холодно заключила:
— Увы, это невозможно. Организм девочки ослаблен и истощен. Она не в состоянии самостоятельно справиться со стрессом. Потребуется как минимум несколько недель интенсивной терапии…
— Мадам Круазет, – прочитал я имя на бейдже, который болтался на тощей груди докторицы. – Простите, но у меня нет времени всё это выслушивать. Я хочу увидеть Симону и поговорить с ней. Прямо сейчас! – добавил с нажимом, уже даже не пытаясь скрыть раздражения.
Вместо ответа блондинка средних лет отрицательно покачала головой и, достав из ящика стола пульт, включила небольшую плазменную панель, которая висела на противоположной стене её кабинета.
— Вы хотели увидеть Симону? Хорошо, я покажу её вам, – равнодушно отозвалась женщина, переключая каналы.
Неожиданно на экране возникло черно-белое видео. Озабоченно прищурился, стараясь уловить смысл происходящего. Передо мной открылась небольшая квадратная комната с мягкими стенами, в центре которой стояла кровать, письменный стол и два стула. Сердце судорожно сжалось в груди, когда взгляд зацепился за хрупкий силуэт девушки с длинными распущенными волосами. Она лежала на полу, сотрясалась всем телом, будто у неё судороги.
Симона.
Сделал резкий выпад вперед, но тут же замер, глядя на то, как любимая обнимает себя руками под коленями, продолжая конвульсивные хаотичные движения телом. Она раскачивалась и тряслась как фарфоровая статуэтка, и меня не покидало чувство, что моя обожаемая девочка в любой момент может разлететься на части… Вдребезги. Несколько мучительно долгих минут молча следил, не находя в себе сил, чтобы говорить.
Я был потрясен.
— Мистер Легран, вы всё видите сами… – осторожно сказала хозяйка кабинета, заставляя меня вновь обратить на неё внимание.
— Что с ней происходит? – ошеломлённо спросил, продолжая болезненно вглядываться в экран.
Моя девочка казалась такой маленькой и беспомощной…
— У неё психоз. Сейчас мы определяем происхождение болезни и степень тяжести, – равнодушно отозвалась женщина в белом халате, перебирая кончиками пальцев листы в ежедневнике.
— Но… – бросил ещё один изумленный взгляд на картинку в телевизоре, ощущая, что глаза вот-вот вывалятся из орбит.
Я провел ребром ладони по голове, а затем вдруг до боли сжал свои взъерошенные волосы. Господи, но почему?! Сомнений быть не могло. Излишне худая, с волосами до самой задницы… Не в силах больше смотреть на это, тихо спросил:
— Когда я смогу её навестить?
— Мистер Легран, боюсь, в ближайшее время это невозможно. Истерика случилась с пациенткой после того, как я показала ей вашу фотографию…
Между нами установилась смертельная тишина. Слышно было только, как стучит мое сердце наперегонки с часами в ее кабинете. Не в состоянии подобрать хоть какие-то слова, я развернулся и, оглушенный ударами собственного пульса в ушах, покинул кабинет. Спустя несколько минут вернулся в машину Демиана.
— Они все наперебой твердят, что я могу её убить… – прошептал лишенным эмоций голосом, усаживаясь на пассажирское кресло.
Друг поморщился, на что я просто закрыл глаза, проваливаясь всё глубже и глубже в беспросветную мглу собственного сознания. Земля ушла из-под ног. Точка опоры сместилась.
— Убить человека способно только безразличие. Уж поверь профи. Если ты откажешься от нее сейчас, то первый вставишь кинжал в хрупкую спину. Знаешь, когда на войне заканчивались патроны, бойцы умирали под музыку, а мы с тобой ещё повоюем, братишка! – Демиан прокашлялся, а затем тихо добавил. – Не бросай её. Мона сильная девочка, она справится. А любовь способна творить чудеса…
Тягучие сумерки сгустились над Парижем, когда мы попрощались с другом, и я вернулся обратно в особняк. Нужно было посоветоваться с отцом, чтобы скорее придумать способ вернуть Симону домой.
Зашел внутрь, обнаружив, что свет в гостиной уже не горит. В желудке с самого утра было пусто, но вместо того, чтобы заглянуть в кухню, без промедления отправился в отцовский кабинет. К счастью, он находился внутри – на это указывала тонкая полоска света, разрезавшая темное пространство между паркетом и стеной.
— Отец… – приоткрыл дубовую дверь, так как на мой стук ответа не последовало.
— Что тебе здесь надо? – холодно отозвался он, не поднимая головы.
Сделал несколько шагов вперед и замер как перед пропастью. Мой отец – успешный бизнесмен, меценат и один из главных претендентов на пост президента страны – с особым усердием выравнивал кредитной картой тонкую полоску белого порошка. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он достал из кармана купюру, свернул её и стал медленно вдыхать наркотик. Мужчина втягивал его через нос, отчего ноздри раздувались как у огромной выброшенной на берег рыбы.
Мне стало дурно. Второй раз за чертов день не находил слов, чтобы описать те чувства, которые как серная кислота насквозь прожигали внутренности.
— Что ты творишь, отец? – наконец, безэмоционально выплюнул из себя тихий упрёк.
Выдержав театральную паузу Легран-старший развязно ответил:
— Я просил тебя о помощи, сынок, а вместо этого ты поехал трахаться со сводной сестрой… – он поднял голову, вперив в меня безжизненный взгляд остекленевших глаз.
Мои ладони сжались в кулаки, а зубы заскрежетали.
— Не смей так говорить о Симоне! – зловеще прищурился, ощущая, как в жилах вскипает кровь.
— Ты никто, чтобы указывать мне, – надменно рассмеялся собеседник, облизывая указательный палец.
— Как долго ты принимаешь наркотики? – поинтересовался металлическим тоном, продолжая глядеть на остатки белого порошка на его ноздрях.
— Я всего лишь снимаю напряжение. Видел сегодняшние газеты? Мой бывший компаньон нарисовался. Дал интервью на две полосы…Поведал народу обо всех моих грешках! Теперь рейтинг упадет еще ниже! Хотя куда уже ниже?! ХА-ХА-ХА! – он зашелся приступом истерического смеха, а я ощутил, как по коже разливается озноб.
— Возьми себя в руки, ты же мужик! Есть более серьезная тема для беспокойства! Демиан сказал, больница Симоны – это не лучшее место… Мы должны забрать её домой!
Тонкие губы отца сложились в презрительную усмешку.
— Хватит строить из себя супергероя! Зачем тебе эта малолетняя идиотка? Я понятия не имел о ее проблемах. А после того, как Жозефин рассказала, даже как-то не по себе… Вдруг у девчонки поедет крыша, и она всех нас порежет? – лицо отца вновь перекосилось от омерзительного истерического хохота, а рука потянулась к открытой бутылке виски. Меня передёрнуло от отвращения. – Проваливай, Вильям, тебе нельзя светиться в городе. Неужели забыл?
— Мы нашли управу на Филиппа, мне больше не нужно уезжать. Теперь он вернет тебе всё до копейки. Ещё и приплатит… Но я не брошу Симону, и не оставлю ее, черт тебя дери! Даже если она перестанет меня узнавать, всё равно буду за ней присматривать!
— Я всегда знал, что тебе на меня плевать, – процедил отец, промочив горло неразбавленным алкоголем.
— Теперь да! Я больше тебя не уважаю. Посмотри в кого ты превратился! Ты же потерял человеческое лицо… Предлагаешь мне отказаться от девушки, которую я люблю! Да что ты за отец?!
— Ты бы был никем без моих денег и связей! Хотя нет, ты же у нас жеребец! Ублажал бы баб, работая местным жигало! – Легран-старший омерзительно рассмеялся, от чего у меня ещё сильнее зачесались кулаки. Он сделал большой глоток виски прямо с горла, а потом тихо сказал: – Все мои проблемы начались сразу после того, как ты вернулся в Париж. Это всё ты. Не сын, а настоящее недоразумение! Даже с Моной у вас ни черта не вышло… Довел девчонку до нервного срыва!
Своими последними словами он отжал спусковой крючок.
— Хватит бухать и нюхать! Пора охладиться! – резко подлетел к нему и, схватив невменяемого мужика за грудки, потащил в ванную комнату.
— Оставь меня, Вильям! Уезжай! Иначе, я упеку тебя за решетку! Итак всё летит к чертям! Всё рушится… Из-за тебя…
Я затолкал брыкающегося мужика под душ, на полную мощность включив кран с ледяной водой.
— Ни черта подобного! Я послушался тебя, и что из этого вышло? ЧТО?! – занес кулак над головой, вдруг увидев животный ужас в глазах отца.
— Вильям… – его губы затряслись, – сыно-о-о-к…
Твою мать, секунду назад я был готов разбить лицо родному отцу…
Эта глыба. Непоколебимая гора. Анри Легран – человек, вылепленный из стали, превратился в немощного старикашку, готового расплакаться от страха. Почувствовал отвращение. Я даже не мог его ненавидеть. Жалость и пустота поселились в груди при виде этого перепуганного до чертиков мужика…
— Я послушал тебя, и Симона попала в больницу. С этого момента я больше никогда не буду тебя слушать…
Вода хлестала с такой силой, что вся его одежда моментально вымокла насквозь. Ледяные ручьи бежали по перекошенному от страха лицу и трясущимся побелевшим губам. Решив, что с него достаточно, закрыл кран, а затем в упор посмотрел на человека, чья кровь текла во мне. Отхаркивая воду, он угрожающе прохрипел:
— Убирайся из города! Тебя больше не пустят в Париж! Иначе… Иначе я лишу тебя наследства! Лишу вас с этой сумасшедшей всего! Вы от меня ни гроша не получите! Я тебя предупредил…
— Ты просто жалок, отец! – произнес, до боли сузив глаза. – Желаю победы! Что еще остается, когда проиграл самое главное? Сердце…
* * *
Четыре дня спустя

Не знаю, сколько времени прошло с момента нашей последней встречи с отцом, после которой я вернулся в старую квартиру матери и не покидал её несколько дней, затарившись в алкогольном магазине возле дома. Решил отыскать пресловутую истину на дне бутылки виски. Правда, так увлекся, что забыл, какой сегодня день недели…
Где-то поблизости запищал телефон, и я, пошарив онемевший от беспробудного пьянства рукой, с третьей попытки сумел принять вызов.
— Вильям, какого черта ты продолжаешь бухать? – накинулся на меня Демиан, отчего губы сложились в болезненную ухмылку.
— Что еще остается делать? Они снова меня не пустили, а уехать и оставить её я не могу, – токсично рассмеялся, стирая со лба проступившие капли пота, неотрывно глядя на серебристый диск луны, повисший над городом.
— Предлагаю пробраться к ней под видом медицинского персонала и увезти из этого ада. Подключим моих родителей, они наверняка помогут… – Демиан вдруг осекся, а я вновь ощутил в горле ком отчаяния.
Да, черт возьми, его приемные родители были людьми с большой буквы. Они спасли маленькую загубленную детскую душу и вырастили из моего друга настоящего мужика. Я и не сомневался, что семья Готье поможет решить нашу проблему, вот только боялся сделать Симоне ещё хуже этим вмешательством…
Демиан продолжал что-то энергично выкрикивать в трубку, когда моя рука безвольно опустилась, и телефон выскользнул из неё на пол. Кажется, звонок сорвался. К черту. Где-то на задворках сознания пронеслась мысль о нескольких непрочитанных сообщениях от Дженнифер. Что этой девице снова от меня нужно? Только её и не хватало для полного несчастья…
Сидел на пыльном полу, прожигая взглядом белоснежную стену и просовывая указательный палец в пустую бутылку виски. Вокруг меня воцарилась поразительная тишина. Пожалуй, как перед надвигающимся землетрясением.
За эти дни я ещё дважды приезжал к её лечащему врачу, но не узнал ничего нового. Недружелюбная женщина продолжала настаивать, что мое присутствие способно спровоцировать очередной приступ. Да что за чертовщина?! Долбанул пустой бутылкой об стену, изо всех сил напрягая проспиртованный мозг, чтобы припомнить хоть что-то, указывающее на правоту этих женщин. Во-первых, я так и не увидел мою Белоснежку. Вернее, они показали какую-то мутную черно-белую запись, и где вообще гарантии, что это была Симона? Возможно, я просто пытался убедить себя в том, что они неправы. Не хотелось верить, что эта худенькая, трясущаяся на полу девушка и есть любовь моей жизни… И меня не пускают к ней!
Нет. Даже после очередной выпитой бутылки отказывался это признавать. Это не МОНА! Нет! Нет! Нет…
С силой зажмурил глаза, переносясь на несколько лет назад…