Глава 3
- Ты, наверное, слышала, что в следующем году будут проходить Олимпийские игры, - я начала потихоньку подводить маму к вопросу. - Так вот, что было на той Олимпиаде 1994 года? - довольно резко спросила я.
В машине повисло молчание, в воздухе чувствовалось сильное напряжение. Мама явно не хотела говорить на эту тему. Но всё же ответила:
- А с чего ты взяла, что я знаю, что там произошло? - начала отговариваться мама. - Я вообще не имею к ней никакого отношения, меня туда никто не отбирал, да и...
- Фотографии, - перебила я.
- Ты о чём, какие фотографии? - в голосе мамы я услышала волнение.
- В кабинете у Ксении Андреевны, когда мы зашли туда, висели фотографии с последней Олимпиады, - на удивление спокойным тоном говорила я. - И на этих фотографиях были ты, Наталия Александровна, Ксения Андреевна, Иван Николаевич, Вадим Петрович (отец Гриши), по этому не ври мне, я знаю, что ты там была.
И опять молчание. Видимо мама удивилась, что я стала спрашивать об этом, ведь раньше данные темы не затрагивались, потому что об этом никто не знал. По крайней мере я думала, что никто не знал, но теперь я уже ни в чём не уверена.
Спустя минуты три мама всё же заговорила:
- Я не знаю, что тебе ответить, - начала женщина. - Всё, что я могу тебе рассказать - это то, что все люди, которых ты перечислила, были работниками и учениками академии, в том числе и я. Да, мы участвовали в играх, но поверь ни чем хорошим это не закончилось.
- Это я поняла, ещё когда стояла в кабинете у директрисы, - довольно нервно ответила. - Мама, пойми, мне нужно хотя бы приблизительно знать, что там происходило. Чего нам стоит опасаться, чего нужно бояться?
Я посмотрела на маму и увидела, как слёзы наворачивались на её глаза. Она была в смятении. По её лицу было видно, что она хочет рассказать, но не может этого сделать. Ей было тяжело:
- Я бы рассказала, но не могу, это...
- Это запрещено законом, ля-ля-ля. Слышала я это уже, от всех я это слышала, - перебила я маму.
- Детка, послушай, мы хотим вас защитить для того, чтобы история не повторилась, по этому вам лучше не знать, - сказала женщина спокойным голосом, пытаясь достучаться до меня.
- Так, может быть нам лучше знать, чтобы не повторять ошибки прошлого? - спросила я грубым тоном, надеясь, что мама мне всё расскажет.
- Нет! - строго ответила она. - И хватит мне здесь театр одного актёра устраивать, ты позволяешь себе слишком много. Я всё таки твоя мать!
Мама разозлилась и не на шутку. И действительно почувствовав себя виноватой, я извинилась и закрыла рот.
Всю оставшуюся дорогу домой мы ехали молча. Весь день и за ужином мы тоже не разговаривали. Папа был в недоумении от нашего поведения, но решил не лезть в это, так как знал, что может сделать только хуже. Дело в том, что характером я пошла в маму, и наши с ней ссоры можно сравнить только с ядерным взрывом. Именно по этому папа либо успокаивает каждую из нас по отдельности, либо просто не лезет.
* * *
Перед сном я решила пройтись для того, чтобы прийти в себя но сейчас это плохо получалось, потому что меня волновал только один вопрос: «Что было на этой дурацкой Олимпиаде, и почему никто не хочет говорить об этом?».
Проходя по нашему вишнёвому саду, я услышала плачь, это была мама. Дело в том, что в этом саду находилось мамино помещение, в котором она проводила время, когда ей было плохо или грустно. Но дело в том, что эта женщина туда никого не впускала.
Я решила рискнуть и приоткрыла дверь. Сквозь щёлочку я увидела фотографии, некоторые из них были такие же, как и в кабинете у КА. Кроме фото, там были ещё медали, грамоты, кубки и подарки с соревнований.
Спустя минут пять мама перестала плакать и я услышала спокойное:
- Зайди, - сказала она это своим заплаканым голосом, но приказным тоном.
Конечно же, я зашла. Моё сердце всё ещё надеялось, что мама расскажет мне хоть что-то о случившемся, но разум понимал, что нет, сегодня я правды не узнаю.
Комната была сделана в розовых тонах, в таких же, как у директрисы. Кроме фотографий и наград там висела её танцевальная форма, вещи с соревнований, пуанты и то, что я явно не ожидала там увидеть - гипс, костыли и бинты. Не могу сказать, что это совсем неожиданный набор, потому что у танцоров очень частые травмы и с одной стороны ничего не обычного, но с другой получается, что я совсем не знаю свою мать.
- Костыли? - спросила я. - У тебя была травма и ты мне об этом не рассказывала? Или это тоже часть вашей «вселенской» тайны?
Вначале она молчала, но потом всё же ответила:
- Это было в последний соревновательный день. Я шла на золотую медаль. Моим номером была партия Китри из балета «Дон Кихот», а ты сама понимаешь, что она не из лёгких. Во время приземления после очередного прыжка я упала, упала из-за того, что в моих пуантах были кем-то подложены лезвия. В начале я их не почувствовала, но с каждым движением становилось всё больнее и больнее. В итоге я ударилась спиной, головой и потеряла сознание прямо на сцене, очнулась уже в больнице, когда меня готовили к операции, - она говорила это с такой болью в глазах, что мне было тяжело это слышать. - В результате падения состояние ухудшилось и произошёл вывих атланта - это один из самых тяжелых вывихов в шейном отделе, после чего мне посоветовали перестать заниматься, чтобы не вызвать осложнения. Там в шкафу даже коляска хранится. Не хочу ничего выбрасывать, пусть эти вещи напоминают мне о том, кем я была когда-то и чему была посвящена огромная часть своей жизни.
- О, Господи, мама. Мне так жаль, я не думала, что всё настолько плохо, - говорила я с сожалением.
- Ничего, малышка, всё нормально, - сказала она. - Когда-нибудь я соберусь с силами и расскажу тебе больше, но пока...
- Нет, мам, я всё понимаю, всё нормально.
Я подошла и села на диван, на котором сидела мама. Мы обнялись, она немного, успокоилась, но боль в глазах всё же была. Представить не могу, как тяжело ей было всё это говорить, спустя столько лет молчания. Мы ещё чуть-чуть молча посидели, я оставила её и пошла спать, так как уже было поздно, а режим сбивать мне не хотелось.
* * *
*звонок с неизвестного номера*
- Эми, твоя дочь сегодня будет спрашивать об Олимпиаде, - заговорили на том конце женским голосом.
- Уже спросила, - ответила всё ещё заплаканная Эмилия.
- Ты ей всё рассказала? - взволнованно спросила женщина.
- Нет, конечно, рассказала только про травму и приврала о лезвиях в пуантах, но не более.
- Хах, классика. Не говори больше ничего, сама знаешь о последствиях.
- И не собиралась, слишком не приятно вспоминать.
- Мне послышалось или ты плачешь? - спросили как-то обеспокоено.
- Нет, тебе послышалось, - Эмилия взяла себя в руки и ответила абсолютно спокойно.
- Ладно, может, ещё созвонимся как-нибудь, - послышалось из телефона.
- Как-нибудь обязательно, пока.
*вызов завершен*