Глава 25
Никогда прежде у меня так не болела голова. Оказалось, я вообще понятия не имел, что такое настоящая головная боль. Когда от любой, мало-мальски примитивной мысли, хочется сдохнуть. И когда каждое движение, каждый звук, каждая вспышка света безжалостно вгрызаются в мозг, заставляя слепнуть от боли. Во рту пересохло, язык приклеивался к небу, я умирал от жажды, но не мог ничего сделать, даже пальцем пошевелить, даже веки разлепить, и то казалось невыносимым.
Но самым ужасным, подкатывающим к горлу тошнотой, был бодрый, жизнерадостный голос Дятла, который, как ни в чем не бывало, пересказывал бабушке свои вчерашние подвиги. Если бы мне не было так плохо, я бы умер от стыда. Но дважды умереть невозможно, поэтому умирал я медленно в беспамятстве, свернувшись калачиком и трясясь от озноба.
И вдруг вскочил. Резко и быстро. Сам не знаю, как так получилось, но если бы я пролежал ещё хоть полсекунды, то меня бы точно стошнило прямо в кровати. Бросился в туалет. Еле добежал. А когда выполз, в дверях кухни с выражением безоговорочного осуждения и глубочайшего презрения стояла бабушка. С очень жестоким и некрасивым по отношению к умирающему человеку выражением.
Ноги подкашивались, и я, стараясь не смотреть в её сторону, по стеночке пополз обратно в комнату. Но она, естественно, отправилась следом, дождалась, пока я не упаду, а затем принялась методично выносить мозг. Что я малолетка и идиот, что имел совесть поступить так в её день рождения, что напоил Ванечку, которому пить вообще противопоказано, и всякое другое. А потом с нацистской дотошностью стала допытываться, не стыдно ли мне. И что она сейчас пойдет и позвонит моей маме.
Не знаю, чего она хотела от меня услышать, и что вообще я должен был теперь сделать, но добилась только того, что я снова вскочил и побежал в туалет, чуть не сбив её по дороге.
В том, что я заболел, я ничуть не сомневался. О чем ей и сообщил, но она ещё больше раскричалась, что мою болезнь нужно лечить ремнем и розгами. Я спокойно и очень тихо попросил её не кричать, но лучше бы молчал. В общем, на её крики пришел папа и посмеявшись, что я сам себя наказал, предложил опохмелиться. Дятел же один поступил со мной по-человечески: принес таблетку анальгина и полную чашку воды. А потом уговорил бабушку не ругать меня хотя бы сейчас и накрыл своим пледом. Они все вышли и, наконец, оставили меня в покое.
Второе пробуждение оказалось совсем другим. Долгожданное и невыразимое облегчение, будто я валялся в лихорадке несколько долгих дней, а потом вдруг резко отпустило. Мне было так хорошо и легко просто лежать в постели, осознавая, что больше ничего не болит, что всё кругом казалось дружелюбным и приветливым. Так восхитительно вновь вернуться в своё родное, здоровое и полное сил тело.
На соседней кровати в кромешной темноте копошился Дятел. Я включил лампочку и увидел, что он переодевается.
— Ты куда?
— В магазин бабушка просила сходить. За манкой и молоком. Думал, из-за того, что я вчера потратил все магазинные деньги, она больше никогда меня никуда не пошлет, но она простила.
— Хочешь, я схожу?
— Ты же плохо себя чувствуешь.
— Уже намного лучше, — я осторожно сел. — Заодно и проветрюсь.
— Уверен?
— Абсолютно. Ты меня спас водой и таблеткой, так что я теперь твой должник.
Я быстро оделся, взял деньги и, не показываясь бабушке на глаза, вышел из дома.
Воздух на улице был свежий, влажный и оживляющий. Вечерние огни приятно переливались в лужах. Сделал глубокий вдох, и голова закружилась от упоения. Всё же очень приятно вернуться к жизни после кромешного ада. Постоял немного, наслаждаясь. Затем пошел в магазин, купил всё, а как только вышел, позвонил Трифонов.
Голос у него был резкий и злой.
— Можешь ко мне зайти?
В голове пронеслись ответы вроде «нет» и «не знаю», но сказать, что бабушка ругается за вчерашнее, язык не повернулся. Решил, что смотаюсь туда и обратно. Никто даже не заметит.
Трифонов был в бешенстве. Весь красный, спина на футболке мокрая от пота, волосы тоже влажные. Он постоянно двигался, не находя себе места. То садился на кровать, то вставал и ходил, то долбил по груше, то просто по стене. Объяснял же всё очень сбивчиво. Как-то скомкано и мутно, что-то недоговаривая и приправляя кучей ругательств. Так что моя многострадальная голова снова заныла. Из его слов, я разобрал только, что он хочет убить Ярова, что его мать в шоке, что у Лёхи опять какие-то траблы с девчонками, что нужно записать какой-то ролик, и что у меня подходящий телефон.
В конце концов, я не выдержал:
— Можешь успокоиться?
— Успокоиться? — он застыл.
Постоял, поморгал, посжимал кулаки, вздохнул пару раз глубоко. И тут прямо на моих глазах случилось превращение. В одну минуту ему полностью удалось взять себя в руки. Дыхание восстановилось, взгляд стал более осознанным, пятна начали сходить.
— Яров решил доводить меня до тех пор, пока я не сотру его в порошок. Больше утираться я не намерен. Хотел сразу урыть его, но мать из дома не выпустила.
— Объясни нормально, что он сделал.
— Кинул в Интернет на сайт знакомств телефон моей матери, и теперь ей звонят всякие уроды. Как такое вообще могло в голову прийти? Тварь.
— С чего ты взял, что это Яров?
— А с того, — Трифонов сунул мне под нос телефон.
Сообщение от Ярова: «Маме привет».
— Ты же понимаешь, что он специально это делает, хочет разозлить тебя так, чтобы ты наделал каких-нибудь глупостей и вылетел из школы.
— А он не боится, что я плюну на эту школу, просто пойду и убью его? Он же меня знает. Это также тупо, как совать два пальца в розетку.
— Можно придумать какую-нибудь месть.
— Нины хватило, — отмахнулся Тифон. — Такое не для меня. Подлянки для слабаков и трусов. Поэтому я и попросил тебя прийти. Хочу запись сделать, в школьную Подслушку выложить. На моём телефоне камера не работает, а Криворотов как назло свалил. Всё утро тут ошивался, а как этот гимор случился, ему резко понадобилось уходить. Достал уже со своими припадочными малолетками. А у Зои мать сегодня приехала.
Я включил камеру и протянул ему телефон.
Он взял и, даже не приглаживая волосы и не пытаясь как-то особенно выглядеть, сказал коротко, но предельно ясно:
«Короче, Яров, жалкая ты тварь. Я тебе и так, как ребенку, поддался, а ты всё не уймешься. Запасайся дерьмом, буду тебя лечить. В этот раз по-взрослому. Встречаемся завтра, в три, сам знаешь где. Бери с собой кого хочешь, хоть папашу. Но сливаться не советую. Это будет засчитано как поражение и весь район узнает какое ты трусливое чмо. А все, кому будет любопытно взглянуть на вымаливающего прощение и рыдающего кровавыми слезами дерьмового Ярова, смогут увидеть это шикарное зрелище на его собственной странице уже вечером. Если выживет, конечно».
Тифон удовлетворенно вернул мне Сяоми.
— Хочешь есть?
Мысль о еде моему организму не понравилась.
— Нет, пойду, — я потряс перед его носом пакетом с продуктами. — Мои думают, что я в магазине.
Вышел в коридор и начал обуваться. Из соседней комнаты выглянула его мама. Я поздоровался. Она тоже.
— А что Лёша? — встревоженно поинтересовалась она. — Как у него дела?
Тифон пожал плечами.
— Нет, Андрюша, ты должен позвонить ему. Я себе места не нахожу.
— Всё, мам, на это вообще забей.
— Как ты можешь быть таким равнодушным? — на её милом скуластом лице отразилось взволнованное негодование. — Вам всё шутки и развлечения!
— Мам, давай попозже?
Ему стало неудобно за эти разговоры. И я принялся быстрее пихать ноги в ботинки.
— Никита, — она вышла в коридор. На ней был шерстяной свитер крупной вязки и домашние клетчатые штаны. — Можно тебя на два слова?
Я кивнул.
— Лучше сваливай, — прошептал Трифонов на полном серьёзе. — Сейчас начнется.
Я растеряно застыл в одном ботинке, не зная, кого слушать.
— Мам, не нужно, — он подошел к ней и стал шепотом что-то говорить на ухо.
Но она отмахнулась.
— Тебе всё не нужно. Никогда не слушаете, что вам взрослые люди говорят, а потом у всех начинаются проблемы.
— Не будет никаких проблем. Обещаю.
— Как это не будет, если они уже?
— Слушай, Никита торопится. Его дома ждут, и он тут вообще ни при чем, его это не касается. Говори с Криворотовым.
— Это касается всех! А с Лёшей у меня будет разговор особый, раз уж его родители не могут объяснить ему очевидные вещи.
Голос у неё был твёрдый, хорошо поставленный, и я тут же вспомнил, что она училка. Поэтому всему, что последовало дальше, почти не удивлялся.
— Надолго не задержу, просто скажу кое-что важное, — пообещала она мне, а затем строго прикрикнула на Тифона. — Марш на кухню!
Пришлось разуться и пойти за ней.
Тифон сел за стол, положил голову на руки, будто спать собрался, и притих. Я сел напротив.
Мать нависла над нами, скрестив руки на груди и поглядывая сверху вниз. Точь-в-точь как в школе.
— У тебя есть девочка?
Вопрос был неожиданный и очень странный. К подобному я готов не был. Тифон издал протяжный, хриплый стон, и она легонько похлопала его между лопатками.
— Андрюша, не сутулься и прекрати вести себя, как маленький.
— Нет, — сказал я, отвечая на её вопрос.
— Точно?
— Да.
— Это хорошо. Ты ведь знаешь, что девяносто процентов подростковой любви не заканчивается ничем хорошим. Это только поначалу кажется, как всё прекрасно и неповторимо. Дело в том, что в вашем возрасте людям свойственно слишком идеализировать противоположный пол и наделять предмет своего внимания воображаемыми качествами, которые подкрепляются сильным физическим влечением.
Трифонов снова застонал.
— Выгони меня из класса, — взмолился он.
— Не дождешься. Это серьёзная тема. И нечего от неё увиливать.
— Тысячу раз слышал.
— Послушаешь в тысячу первый, — она подвинула мне ближе яблоки, и пришлось взять ещё дольку. — Возникает влюблённость. Эмоциональное состояние, которое не имеет никакого отношения к взрослым, истинным чувствам. Это чётко нужно осознавать. Кроме того, вам всё кажется простым и сиюминутным. Никакой ответственности, никаких забот. Незатейливые радости, эмоциональные подъемы, примитивные желания. Но на самом деле, это лезвие бритвы, по которому нельзя пройти не порезавшись. Здесь и суицид, и ранняя беременность, и множество сломанных судеб.
По всей вероятности, это была тема одного из её уроков.
— Любовь — это хорошо и прекрасно, но человек к ней должен быть готов. Особенно мужчина, — она снова похлопала Тифона между лопаток. — Потому что именно на нем лежит вся ответственность не только за свои поступки, но и за женщину. Любовь — это не какая-то неуправляемая стихия, ломающая все нормы и правилa поведения, а глубокое чувство, нуждающееся в непреклонном самоконтроле и дисциплине. Следует осознавать необходимость сдержанности чувств до наступления социальной зрелости, нравственно-психологической и экономической готовности образовать семью.
Кажется, я начал догадываться, при чем тут Криворотов, но отчего она заговорила о таком со мной, совершенно не понимал.
Трифонов резко встал. Табуретка за ним опрокинулась.
— Я пойду, погуляю.
— Андрей! — она удержала его за локоть. — Я ещё не закончила.
— Я знаю, чем всё заканчивается, и по дороге Никите перескажу.
— И чем же?
— Мам, поверь, у нас сейчас полно других проблем. Всё, о чем ты говоришь, несомненно, правильно и хорошо, но лучше объясни это Криворотову.
Почему мы должны за него отдуваться? — он осторожно освободился от её руки.
— Потому что тот, кто предупрежден, тот вооружен.
— В таком случае, в моём арсенале вооружение стратегического значения в масштабах всей страны.
— Прекрати иронизировать.
Тифон сходил в свою комнату и вернулся, натягивая толстовку.
— Ты знаешь, что в твоём возрасте человек уже должен отвечать не только за свою жизнь. Любой поступок, любое действие, способное повлиять на другие жизни, влечет за собой ответственность. А по тому, как мужчина относится к женщине...
— Мам! У нас с Никитой никого нет! — он сказал это очень спокойно, но лицо сделалось каменным, а на щеках опять выступил румянец.
Затем кивнул мне, чтобы одевался.
— Точно? — мама подозрительно прищурилась.
— Спроси у кого хочешь.
— Пообещай, что не пойдешь к Ярославу и не будешь ничего такого устраивать.
— Не пойду. Но лучше бы не напоминала.
Тогда она ласково и примирительно обняла его, прошлась ладонью по плечам, потёрла пальцем дракона.
— Ну вот зачем тебе эта гадость?
Тифон немного оттаял:
— Чтоб девчонок отпугивать.
А как только вышли на улицу, принялся мне неловко объяснять, что это она из-за Лёхи стрессанула. Ей, видите ли, на подлянку Ярова плевать, а до любовных страстей Криворотова дело есть.
Оказалось, что после вчерашнего Лёха остался у Тифона ночевать и всё утро провел у них, но потом ему снова пришло сообщение, типа того, что тогда Шурочкина присылала. Только на этот раз от Данилиной. И та не с крыши прыгать собралась, а в метро под поезд. Мама Тифона, как услышала, что Лёха про это рассказывает, сразу переполошилась.
— У неё вообще пунктик на эту тему.
— Про отношения?
— Ты же слышал. У неё два главных воспитательных запрета: на девок и на алкоголь. И оба я соблюдаю. Так что ко мне претензий вообще быть не может. Главное, чтобы Яров теперь не соскочил, иначе придется его в районе вылавливать. — Капюшон закрывал половину его лица, изо рта шел пар. — Мы с ним в секции по боксу подружились. В школе вообще друг друга не замечали, а там как-то сошлись. Жаль, что он таким гадом оказался, я бы может, с ним всю жизнь дружил. Он надёжный. Но гад.
— Я когда вас с Лёхой только увидел, решил, что вы улица и отбросы, типа Гариков.
— Ну, это ты правильно решил. Лёха ещё тот отброс, — Тифон повеселел.
— Да и я тоже.
— Сейчас я уже понимаю, что это не так.
— Да так, так, — он похлопал меня по плечу. — Мы просто понтующиеся отбросы. Типа мы не такие, но, по сути, гораздо ближе к ним, чем нам самим хотелось бы об этом думать. Мы отбросы, которые очень рассчитывают в один прекрасный день смешать с дерьмом тех, кто считает себя «сливками».
Дома бабушка процедила сквозь зубы: «Зайди к папе. Он хотел поговорить». И я сразу понял, что Аллочка его уже накрутила.
Папа был занят своим привычным делом — изучением новостей.
Удивительно, какую крепкую нервную систему нужно иметь, чтобы это всё впитывать, но он был расслаблен. Видимо, отдохнул за воскресенье, а заметив, что я выключаю музыку и сматываю наушники, вдруг ни с того ни с сего спросил:
— Что слушаешь?
— Музыку.
— Какую?
— Разную.
— Ну, дай послушать хоть.
Я просто выдернул наушники, и Бринги заиграли на всю комнату. Динамики в новом телефоне были отличные, однако даже скрим Оливера не мог заглушить орущего по телеку депутата.
Папа поморщился.
— Ужас.
— Ты про музыку или про телевизор?
— Как ты это вообще слушаешь? Ни мелодии, ни голоса, ни смысла. О чем хоть орут-то эти твои придурки?
— Мои о настоящей дружбе и предательстве, а твои?
Папа нахмурился.
— О молодежной политике. Говорят, нет больше молодежи. Одни наркоманы и интернет-зависимые. Будущее страны под угрозой.
— Плохо.
— Что плохо?
— Ну, что нет её теперь. Молодежи этой.
— Ещё полгода назад я был категорически не согласен с такими утверждениями, потому что смотрел на Ваню и видел надежду подрастающего поколения. А теперь даже не знаю.
— С Ваней что-то не так?
— Пока ещё всё в порядке, но я уже замечаю, как твоё присутствие в нашей семье на нем сказывается.
— Понятно, — сказал я.
— Что тебе понятно?
— Да всё понятно. Насчет «вашей семьи».
— Ты осознаешь, Никита, как катишься по наклонной?
— Скажи прямо, что хочешь, чтобы я свалил.
— Я хочу, — папа вдруг выключил телевизор. — Чтобы ты хорошенько задумался насчет своего поведения, своего места в этой жизни и своего будущего. Маме я пока ничего говорить не стал, но очень надеюсь, что ты сделаешь все необходимые выводы из этого неприятного случая.
А чуть позже позвонил Яров, спросил в теме ли я «выходки» Трифонова, и что она подтверждает его слова о том, что примитивное сознание не способно вместить в себя нечто большее, нежели махач. Я ответил, что я в теме и его выходки тоже. И считаю её подлой. Ярик с интересом выслушал и стал спрашивать, сильно ли взбесился Тифон, а узнав, что очень, обрадовался. После чего сказал:
— Сейчас у тебя есть последняя возможность выбрать, с кем ты. После завтрашнего дня изменить уже ничего нельзя будет.
— Ярослав, я всё никак не врублюсь, что на кону? Ради чего вся эта гнилая тема?
— Тебе не понять. Ты другого склада. В тебе ни грамма пассионарности.
— Чего?
— Ты не победитель. И даже не боец. Так, клубная группа поддержки.
Он сказал это обидно, но, пожалуй, справедливо.
— Пусть так. Но побеждать тоже нужно с какой-то целью. Я же вижу, что речь не о репутации. У него своя история, у тебя своя, но вы упорно лезете в личное пространство друг друга. Ему не дает покоя твой статус, тебе — его физическое существование.
— Именно — физическое существование, — одобрительно усмехнулся Яров. — Так что завтра я намерен это исправить.