1 начало
Тетрадь для записей Севастьяновой Кати. Очень личное! Не влезать! Убьет!
27 августа 20...
Бла. Бла-бла. Бла-бла-бла-бла-бла. Бла. Бла. Бла. Бла. Бла-бла. Бла-бла-бла-бла-бла. Бла!
27 августа 20...(вечер, дополнено)
Ладно. Без шуток. Меня заставили вести дневник. Мне же во благо. Именно от руки в тетради. В чертовом двадцать первом веке! Для чего? Говорят, своеобразная терапия...
Психолог, к которому мы с мамой ходим вот уже несколько лет, это порекомендовал. И он же, кстати, посоветовал нам завести щенка. Якобы домашний питомец поможет мне справиться с тревожным расстройством. Скажу одно: когда спустя две недели из-за испорченных деревянных плинтусов мама увезла щенка обратно в приют, расстройств в моей жизни только прибавилось.
Итак! Барабанная дробь! Я веду дневник! Ужас какой. Я, конечно, начинала пару раз записывать что-то в блокнотах в детстве, но все это выглядело примерно так: «Не хочу идти в гимназию», «Ненавижу математику», «Люблю Виолетту! Дневник, что делать?» или же «Мама меня никогда не поймет!».
Думаю, сейчас эти записи будут мало чем отличаться. Потому что гимназию и математику я по-прежнему не люблю, мама меня все так же не понимает... Хотя, почему же? Есть и изменения. Теперь Виолетту я не-на-ви-жу.
Психолог говорит, я – творческая и ранимая девочка. Ха! Ха! Ха! Дневник должен помочь мне узнать лучше саму себя. Будто я с собой незнакома. Но Катерина Севастьянова – известная для меня личность. И не всегда приятная. Будь моя воля, я бы вообще пореже с ней общалась... Но, увы и ах.
На сеансе меня попросили обязательно написать в дневнике, какой я себя вижу через десять лет. Что ж... Надеюсь, к тому времени буду богатой, успешной, независимой...
29 августа 20...
Не люблю август. Скорей бы кленовая аллея недалеко от набережной, куда выходят окна моей комнаты, стала желтой.
Сидя на подоконнике, провожаю взглядом сизые кучевые облака. Форточка открыта, воздух свежий, совсем осенний. Надеюсь, учебный год обойдется без неприятных сюрпризов. Пожалуйста!
31 августа 20...
А что вообще обычно пишут в дневниках? Кажется, в моей жизни не происходит ничего сверхинтересного. Завтра — начало учебного года. Тоска. Подготовка к экзаменам, бесполезный треп с моими якобы подругами, которых я, слава богу, не видела целое лето... Много заданных уроков, репетитор по английскому языку, дурацкая школьная форма — синяя и скучная. Подплечники на пиджаках. Вы это серьезно? Фу!
А еще — предстоящие выборы королевы и короля нашей гимназии. Хотя это вообще ерунда. Я в своей победе не сомневаюсь, и даже особо заморачиваться по этому поводу не буду.
Вместо торжественной утренней линейки к нам притащатся важные дяденьки и тетеньки из славных университетов нашего города и начнут агитировать за свои учебные заведения. «Очень важно определиться с вузом уже сейчас!» — станут бубнить они будущим выпускникам элитной гимназии. Будто эти важные взрослые и не понимают, что мои одноклассники после выпуска разлетятся: кто в столицу, кто — за границу... Наивные глупые дяденьки и тетеньки.
Думаю, завтра запись в дневнике по сложившейся традиции будет такой: я ненавижу гимназию!
1 сентября 20...
Я ненавижу Виолетту Малышенко! Всей душой! Всем сердцем!
1 сентября 20... (вечер, дополнено)
Поверить не могу, что купилась на шутку этой болванки! За лето потеряла сноровку, что ли? Кто же мог подумать, что Малышенко начнет меня допекать в первый учебный день, да еще и с самого утра.
Я спешила по коридору, когда меня окликнули:
— Севастьянова!
Если честно, в тот момент я даже обрадовалась, что встретила Виолетту. Нет, не потому что я по ней соскучилась и теперь пялилась во все глаза, изучая, как она изменилась за лето. А еще где-то здорово загорела. Я была рада по другой причине: ведь у меня из головы вылетел номер кабинета, где должно было проходить наше классное собрание с важными гостями.
— Привет! — широко улыбнулась я Малышенко.
Ну я даю, блин! Да она не заслуживает даже моей ухмылки. Нужно было сразу её послать куда подальше.
— Я очень тебя вовремя встретила!
— Вот как, — озадачилась Ви.
Похоже, не ожидала от меня такого радушия. Наверное, решила, что я в честь праздника с ним такая вежливая. Как никак — День знаний!
— Угу, — кивнула я, — думала, пропустила собрание.
— А еще ничего не началось, Трина. — усмехнулась Малышенко, прислонившись плечом к стене.
Ненавижу вечную расслабленность Девушки. И это нелепое « Трина » из её уст. Постоянно она мое имя коверкает. Десять лет подряд. Стоит вся такая деловая, руки в брюки, будто её нельзя вывести на эмоции, а мир вертится только вокруг Малышенко. Мне бы еще тогда насторожиться от её ответной вежливости, но в голове крутилась одна-единственная мысль: главное не опоздать!
— Ух, серьезно? — удивилась я. — А не подскажешь, в каком кабинете будет собрание?
Я снова дружелюбно улыбнулась Виолетте. А она в ответ — мне. Но молчала. Так мы и стояли друг напротив друга в пустом коридоре с натянутыми неискренними улыбками. В фильмах в такую немую неловкую паузу обычно стрекот сверчков вставляют.
— Ну? — нахмурилась я.
— А что мне за это будет? — спросила Малышенко, наклонившись ко мне.
Улыбка сразу слетела с моего лица.
— Послушай, Вилка, дорогуша, — сквозь зубы начала я. — Если ты сейчас мне не скажешь, в каком кабинете собрание...
— И что же со мной будет? — усмехнулась Вилка.
— Я тебя в щепки разнесу, оглобля ты загорелая!
— Ты оценила мой загар? — наигранно обрадовалась Виолетта. — Август с родителями в Хорватии провел.
— Очень счастлива за тебя и за твоих родителей, — буркнула я, поглядывая на наручные электронные часы.
— Ладно, Трина, — примирительно произнесла эта дура. — Ты выглядишь совсем расстроенной, но я — не монстр какой-то, чтобы скрывать от уважаемого в нашей гимназии человека номер кабинета...
— Ну? — торопила я девушку.
— Пятьдесят первый! — разродилась ответом Виолетта.
Я, если честно, уже и не ждала...
— Что?
— Пятьдесят первый кабинет, говорю. Ты, Триша , уши что ли не чистишь?
Некогда мне было огрызаться на Малышенко. Я решила, что мне еще представится такая возможность — сказать пару ласковых «любимой»однокласснице. А сейчас пора спешить на собрание. Не могу себе позволить опаздывать на школьные мероприятия. Потому что я — действительно уважаемый в гимназии человек! А Вилка пусть и дальше шарахается по коридорам, ей не впервой прогуливать.
Я вприпрыжку добежала до лестницы, быстро поднялась на третий этаж и пулей влетела в кабинет с табличкой «51» на двери. Увидев собравшихся, затормозила. Вокруг сдвинутых парт сидели незнакомые мужчины и женщины. А где одноклассники? «Прикольно! — подумала я. — Так боялась опоздать, а в итоге пришла первой!»
— Можно? — бойко поинтересовалась я.
— Конечно-конечно! — один из мужчин выдвинул из-за парты стул и поставил около себя. — Вот ваше место, пожалуйста!
Он постучал по сиденью, приглашая меня присесть.
— За общий... стол? — удивилась я.
Решила, будет что-то вроде лекции. «Ах, наш вуз лучше всех! Ля-ля-ля... Готовьте денежки, малолетние мажоры!»
— Разумеется, — кивнул другой пожилой мужчина. — Мы здесь все на равных.
Я растрогалась. Какой институт он представляет? Хочу там учиться!
Плюхнулась на стул, который мне предложил милый джентльмен в клетчатом пиджаке, и огляделась. Ясно, что весь класс за таким вот импровизированным столом точно не поместится. Хорошо, что я успела попасть в первые ряды и сидеть рядом с заслуженным преподавательским составом!
— Ну-с, кто начнет? — проговорил тот же пожилой мужчина, который до этого вещал о равноправии.
— А остальных ждать не будем? — спросила я.
— Подтянутся, — лениво бросил тот, кто сидел под боком.
Ладно, как скажете. Я подперла рукой щеку, приготовившись слушать.
— Предлагаю начать с новенькой, — донесся женский голос откуда-то справа.
Из-за пышной седой прически старичка по соседству, я не могла как следует всех разглядеть. Не высовываться же мне, это неприлично. Я — из хорошей семьи.
Странно, у них есть новенькие? Я осторожно завертела головой, высматривая того, кто должен начать эту э-э-э... лекцию? Но почему-то присутствующие уставились на меня.
— Представьтесь! — выкрикнул кто-то.
— Мм, ну ладно, — немного опешила я. — Меня зовут Катерина. Катерина Севастьянова. Я перешла в одиннадцатый класс...
— Такая молоденькая! — всхлипнул тот же женский голос справа. — А уже зависимость...
— В таком возрасте они пить да колоться начинают, — прогундосил кто-то.
— Что вы несете? — завопила я.
Дверь с шумом распахнулась, и в кабинет быстрым шагом вошел учитель музыки — Борислав Венедиктович.
— Севастьянова! — театральным шепотом начал он. — Ты что тут делаешь, дитя мое?
Мне казалось, сейчас он подбежит ко мне и с силой встряхнет за плечи.
— Вы почему дверь на ключ не закрыли? Здесь не место ученикам! — накинулся он на собравшихся. — Я же вам сказал!.. Меня у-во-лят!
Мужчина побагровел и схватился за сердце.
— Но вы должны были вот-вот прийти! — заверещала в ответ женщина, которая минуту назад жалела меня — «такую молоденькую».
— Да! Но! Протестую, ангелы мои! Строжайшая секретность, вы не забыли?! Я ведь вам говорил! — продолжал возмущаться Борислав Венедиктович. Он осекся, сердито посмотрел на меня и прогремел на весь кабинет: — Ты почему не на собрании, Севастьянова?
— Так я это... уже! Вроде как на собрании! — пролепетала я.
— Ты не на том собрании, на котором должна быть сейчас!
Учитель взял меня под локоть и буквально вытянул из-за парты.
— А вы не подскажите, где проходит мое собрание? Где старшеклассники?
Совсем одурела я от происходящего. Борислав Венедиктович продолжал тащить меня к выходу.
— В тридцать четвертом кабинете, Катерина! — заорал он мне в ухо. — В тридцать четвертом, ангел мой, Севастьянова! — повторил он мне, словно слабослышащей, хотя от его ора несложно было и оглохнуть.
И меня вытолкали из кабинета. Позор какой! Что это было? Малышенко специально не на то собрание отправила?! Зараза! Я понеслась к лестнице. Быстро спустилась на второй этаж и помчалась по пустому коридору к тридцать четвертому кабинету. Прибежав, поправила выбившуюся прядь волос. Настойчиво постучала, открыла дверь и заглянула в класс.
————————————————
Мой тгк : давай напьемся?