Демоны прошлого
В субботу я встретилась с мамой в кафе. Мы заказали оладьи с ягодным соусом и капучино. Она так пристально изучала мое лицо, словно на нем были написаны самые последние скандальные новости. Мама выглядела очень устало и озабоченно, мне даже показалось, что она заболела.
– Я в порядке, – поспешила сказать она, как только мы уселись за столик. – Просто Тайлер Стаффорд вчера решил прокрутить по кругу всю дискографию Гоустмейна. Под песню «Сыт по горло» я встретила рассвет. Не спрашивай, откуда я все это знаю...
– Кажется, это самое крутое, что я от тебя слышала, – рассмеялась я.
– «Сыт по горло, тошнит от наркотиков, показушной любви и драмы, куплю хату своей маме, думаю, конец не за горами...» – пропела мама, постукивая туфелькой по ножке стола.
– Так и до музыкального обозревателя недалеко, – сказала я. – Если фирма обанкротится, могу пробить для тебя авторскую колонку в «Зумере»... Хочешь, поговорю с ним?
– Не надо. Справедливости ради, он старается взяться за ум. Молодой пастор приезжает к нему чуть ли не каждый день. Вчера я даже поймала его у машины, на которой он приехал, и пожелала терпения и сил. Они Библию изучают вместе, представляешь!
Я вспомнила, как Тайлер и этот самый пастор смотрели друг на друга в ту ночь, когда подбросили меня до «Кей-Тауна». Скорее всего, они были любовниками. Просто друзья не поедали бы друг друга глазами.
– Библию? А, ну тогда все точно будет хорошо, – ответила я, пряча улыбку.
– Что произошло в кабинете отца, когда меня не было? – спросила мама, резко меняя тему. Она то и дело поправляла воротник, словно ей было тяжело дышать.
Я отпила кофе и, размазывая вилкой ягодный соус по тарелке, все рассказала. О том, как отец позвонил мне и сказал, что плохо себя чувствует. Как я прилетела к нему сломя голову. Как в его кабинете вместо него оказался Джош. Как он начал с извинений, а закончил тем, что снова накинулся на меня. И если бы не Джейден, который приехал со мной и услышал мои крики, то все повторилось бы снова.
– Ты веришь мне? – спросила я.
Мне было важно, чтобы она поверила. Пусть весь мир сомневается в моих словах, но мне страшно нужно было, чтобы поверила мама. Она утерла красные глаза и крепко сжала мою руку.
– Кому же мне еще верить, как не тебе? – проговорила она. – Что было дальше?
– Джейден пришел мне на помощь, врезал Джошу и велел мне идти в машину. В гостиной я встретила отца и сказала ему, что отказываюсь от права наследования и знать его не хочу. Нет иного пути остановить его с этим бесконечным сватовством...
– Отмени это решение, Ванесса, – сказала мама, поднимая на меня огромные красные глаза с немного размазанной тушью.
– Нет, – упрямо ответила я. – Если отец не считает меня за человека разумного, способного самостоятельно распоряжаться нашим бизнесом, то может пустить свою компанию с молотка. Мне нет до нее дела.
– Вообще-то отец очень переживает о тебе. Если бы ты только могла приехать к нам и поговорить с ним...
– Боже упаси, – ответила я. – Этого не будет. Он заманил меня! Заманил в тот кабинет! Зная при этом, что Джош сделал со мной!
Мама тяжело вздохнула и снова сжала мою руку. Оладьи стыли на тарелке, и ни я, ни она не могли наконец начать есть.
– Ты не собираешься вообще приезжать в наш дом? Не можешь же ты вечно жить у друзей.
– У этого друга могу. Он не против и всегда меня поддержит.
И тут мама поняла, что к чему. Ее глаза расширились, и она спросила:
– Ты живешь с этим парнем, Джейденом? Я думала, что ты поселилась у Магды, а он просто вещи забрать помог. Боже, только не говори мне...
– Да, я живу с ним.
Она покачала головой, взяла вилку и распилила оладьи надвое. Так энергично, что соус брызнул во все стороны. Забрызгал даже ее белый немыслимо дорогой жакет с золотыми пуговицами, но она даже не заметила этого.
– И как тебе с ним живется? Ты хотя бы узнала его? Кто он? Откуда он? Что у него за семья?
– Он совсем не похож на Джоша. Вот и все, что я скажу.
Мама вдруг рассмеялась, приложила салфетку ко рту.
– Ванесса, детка, быть непохожим на Джоша – это чертовски мало. Это так мало, что с таким же успехом ты могла бы предложить себя первому встречному на улице. Что если этот тип совсем тебя не достоин?
– А почему не достоин? Что тебя смущает? Его татуировки? Его внешний вид? Или то, что он работает курьером? Тебе не кажется, что это бесчеловечно – судить о ком-то так поверхностно?
– Да ничто меня не смущает, Ванесса. Я всего лишь говорю, что ты вообще не знаешь его, и прошу подумать над тем, что заставляет тебя жить и спать с ним. Может быть, этот малец просто голову тебе заморочил.
Мы помолчали, долго, минут пять. Съели молча оладьи и допили кофе. Я все это время думала над ответом.
– Знаешь, рядом с Джейденом я чувствую себя принцессой. Как будто у меня корона на голове, а он – рыцарь, который ради меня стрелу поймает и кровь прольет. И если этого недостаточно, чтобы влюбиться в мужчину, то что еще нужно? Благородное происхождение? Крутая профессия? Дом в Килларни? Ролексы и мерсы? Ну так все это было у меня, мама, и могу сказать, что толку от этого не много. Это просто золотая шелуха. А под ней все может оказаться гнилым до самой сердцевины.
Мама ничего не ответила. Поковыряла вилкой в тарелке и подытожила:
– Это все красиво в теории, но есть один вопрос, на который тебе в итоге придется ответить, а именно: что он может тебе дать?
– Да много чего! Защиту, покой, безопасность, личное пространство, заботу, уважение, адекватность, здоровую психику, нежность, ласку, позитив, дружбу, поддержку, понимание, желание просыпаться утром, счастье, уверенность в себе, серотонин, крепкую руку, надежное плечо, чувство, что со мной никогда ничего не случится. Мне продолжать? Этого достаточно? Или ты бы хотела видеть еще и мерс в этом списке, а без него все перечисленное не стоит внимания?
Мама долго переваривала услышанное, опустив глаза и сжимая в кулаке вилку.
– Может этого и достаточно, милая, – наконец сказала она. – Я всего лишь хочу, чтобы моему ребенку было хорошо. Конечно, не в мерседесах счастье. Особенно, если один у тебя уже есть.
* * *
В конце января Магда затащила меня в кинотеатр на какую-то страшно популярную мелодраму о мафиози, который похитил девушку и решил держать ее в плену, пока она не влюбится в него.
Примерно на середине я малодушно соврала Магде, что пролила на себя колу и мне нужно домой. Вышла из кинотеатра и, пытаясь успокоиться, побрела домой под дождем.
На самом деле меня трясло от увиденного, и чувство бессильного гнева клокотало внутри. В том, чтобы похитить человека, держать под замком и принуждать к жесткому сексу, вообще-то не было ничего романтичного. Не было ничего притягательного в мужчине, который решил, что женщина будет принадлежать ему, и точка. Меня пугала ярость и сексуальная агрессия, которая была возведена в статус волшебной грезы – причем не только в этом фильме, но и во многих других.
Насилие надевало маску романтики, ослепительно улыбалось и выходило на сцену. Оно, как селебрити, пожимало всем руки, заигрывало с репортерами и позировало перед камерами. Засахаренное, романтизированное и украшенное вишенкой, пролезло в повседневную жизнь. Отовсюду рекламировали фильмы о насилии и книги о насилии, в которых страстные агрессоры, окутанные магической аурой, просто не знали, как еще проявить свою любовь, если не через жестокость и абьюз. По плохишам, без разрешения лезущим к тебе в трусы, сохли все школьницы. По наглым подонкам сходили с ума даже мои коллеги – интеллигентные женщины за тридцать. Агрессивные мачо, помешанные на доминировании, возвели унижение в ранг искусства и смотрели на тебя со всех рекламных щитов.
Но, черт, какое бы имя оно ни брало, в какие бы наряды ни рядилось, насилие оставалось насилием! Женщинам просто шептали «люблю» в перерывах между сексуальной эксплуатацией и полной эмоциональной выжимкой. Им дарили подарки, их осыпали комплиментами, но при этом продолжали плевать на принцип согласия и их собственное мнение. Оскорбляли, держали в плену, совали им член в рот при каждом удобном случае... Любовь? Да нет ее здесь, и не было. Нас просто обвели вокруг пальца. Мы едим дерьмо вместо тирамису и просим еще...
Я шла домой, энергично перешагивая через лужи, и очертания будущей статьи для «Зумера» уже принялись вырисовываться в моей голове. Я уже представила, как задаю читателям наводящие вопросы: «Ладно, а если мы заменим богатого сексуального мафиози на какого-нибудь жуткого маньяка из соседнего подъезда, который совсем не красавец и с деньгами у которого тоже туго. На досуге он любит делать чучела из бродячих кошек, а по вечерам берет бинокль и подглядывает в чужие спальни. А еще ему хочется женщину, но те считают его чудаковатым и не хотят иметь с ним дел. И вот этот самый тип решает похитить вас и держать в своей квартире, пока вы в него не влюбитесь. Еще он намерен заняться с вами сексом. И не один раз. Даже если вы этого не хотите. А теперь вопрос: считаете ли вы эту ситуацию по-прежнему романтичной? И если нет, то что именно оттолкнуло вас от этого типа? Бедность? Отсутствие физической привлекательности? Почему этот похититель автоматически теряет свой романтичный ореол и превращается в банального маньяка? А может, из любых отношений стоит мысленно вычесть статус, молодость, деньги и сексапильность – и тогда сразу станет ясно, в чем их суть? Может быть, в агрессивных хищниках на самом деле нет ничего прекрасного и романтичного – соскреби с них красивую глазурь из статуса и богатства и увидишь вещи в настолько неприглядном свете, что захочется выть...»
Джейден вернулся поздно, так что у меня был весь день, чтобы закончить статью. Я дала ему черновик и спросила, что он думает.
– «Останется ли сказка о романтическом абьюзе сказкой, если из нее вычесть статус и богатство?» – прочел он вслух последнюю строчку моей статьи и откинулся на спинку дивана, задумавшись. – Интересный вопрос. Думаю, что нет.
– И я так думаю. Любая пришла бы в ужас, если бы ее похитил какой-то жуткий маньяк, живущий в подвале и питающийся отбросами. Однако если маньяк владеет островами и особняками, и выглядит, как Микеле Морроне, то его можно простить. И даже мечтать о нем. Что с нами не так? Сегодня я была в кино, а там примерно полсотни женщин и юных девчушек взахлеб смотрели фильм, где героиню похитил и принуждал к сексу какой-то мафиози. Это вообще как? – спросила я Джейдена, обхватив колени руками.
– Возможно, это просто сексуальные фантазии, а фантазии не имеют ничего общего с тем, к чему мы готовы в реальности. Два непересекающихся мира.
– Но фантазии могут трансформировать психику, они могут влиять на нее и со временем превратить во что угодно. Они подготавливают почву. Я боюсь, что все эти книги и фильмы по чуть-чуть вдалбливают, шепчут юным девчушкам, что домогательства, насилие и унижение – это просто темная разновидность романтики. Джейден, даже я, взрослая женщина, которая пишет статьи на социальную тематику и закончила Тринити, год жила с человеком, который настолько умело мог мной манипулировать, что даже очень жестокие вещи воспринимались мной как норма и как нечто, что я сама заслужила. Что говорить о юных и наивных? А больнее всего то, что эти книги в основном пишут женщины. Практически все книги о нездоровых отношениях и бесчувственных подонках, окутанных романтической аурой, написаны женщинами. Зачем мы так сами с собой? Мы доказываем и нашептываем другим, что назвать женщину сукой и сунуть ей руку в трусы без разрешения – это на самом деле горячо и романтично. Избить, потому что приревновал, – нормально. Похитить и заставить подчиняться – волшебно. И, проворачивая все это, мы сбиваем с толку и толкаем к пропасти целое поколение девочек. Боже, я правда не понимаю, почему женщин так сильно влекут агрессивные подонки.
– Я не выныриваю из книг по биологии с тех пор, как решил поступить на медицинский. Хочешь посмотреть на все это с точки зрения эволюции? – спросил Джейден, загадочно улыбаясь, словно был фокусником, предлагающим мне волшебный трюк.
– Давай, – кивнула я, отчаявшись найти хоть какое-то объяснение всему, что я видела вокруг.
– На молодой возраст приходится пик выработки тестостерона у мужчин. Факт. А его повышенный уровень прямо коррелирует с жестокостью и агрессией. Большинство тех, кто сидит в тюрьме, – это мужчины до тридцати лет. Тоже факт. А у наиболее жестоких преступников были обнаружены самые высокие уровни тестостерона. Это не случайность. Паззл складывался именно в такую картинку миллионы лет. Всем нашим предкам, вплоть до лобстеров, нужно было бороться за ресурсы и уничтожать соперников. Агрессия была нужна. Агрессивных любили, выбирали и почитали. У нас в крови засела тяга к тем, кто жесток. Женщинам сама природа шепчет: «Если он жесток, то будет победителем, а значит ему стоит подарить свои яйцеклетки», – улыбнулся Джейден. – Прошли тысячи лет, но какая-то древняя зона в мозгу до сих пор сигнализирует прекрасному полу, что агрессия – это первый признак прекрасного победителя.
– Что же ты наделал, мозг, – простонала я.
– Он не поспевает за развитием социума. Он не в курсе, что мы уже вышли из пещер. Он не знает, что агрессия в нашем новом мире чаще вредит, чем помогает. Агрессорам сложно строить карьеру, сложно уживаться в коллективе, у них гораздо больше проблем с законом. Наступает время тех, кто адекватен и умеет идти на контакт.
– Но нас по инерции манят ненормальные и жестокие.
– Ничего, не расстраивайся, мозг со временем все поймет и наверстает. Через несколько тысяч лет так точно, – сказал Джейден.
– Черт, кажется, мы в заднице.
Джей отложил ноутбук и притянул меня к себе, растирая руками мои плечи.
– Наверно, багаж, доставшийся нам от предков, и правда не самый лучший, но я верю, что адекватных людей по-прежнему больше. И они на своих плечах вытащат из пропасти этот мир.
– Таких людей, как ты, – прошептала я. – Разгребающих пепел и стекло.
– Нет, таких, как ты, – улыбнулся он. – Решительно пишущих статьи на сложные темы.
– Может, я слишком остро все воспринимаю? – спросила я. – Иногда я думаю, вот было бы хорошо смотреть на мир, как все. Не чувствовать этой раздирающей несправедливости на каждом шагу, не видеть, как почва разъезжается под ногами, и не мечтать все исправить.
– Нет, – сказал Джей, откинул волосы мне за спину и поцеловал в лоб. – Будь такой, какая ты есть. Кому-то нужно чувствовать боль и несправедливость острее других, чтобы ощутить ее раньше и предостеречь. Ты рождена, чтобы быть на линии фронта – на самой передовой. И твои чувства – это твое оружие.
– Не знаю... Это больно и страшно – быть на линии фронта.
– Ничего, ты не одна, я рядом, – сказал он.
* * *
В ту ночь я снова пришла к нему поздно и в одной ночной рубашке на голое тело. Я не стала пить таблетки, решила, что справлюсь без них, хотя ноги подкашивались от волнения.
Джейден следил за мной взглядом, когда я вошла в комнату, и этот взгляд был почти физически ощутим: он был горячим, как расплавленный воск, – на грани того, что можно вынести.
– Не шевелись, – попросила я, робея. – И закрой глаза. Можно мне просто побыть рядом с тобой?
Он подчинился: вытянулся на диване и закрыл глаза. Я погасила свет, сняла с себя ночную рубашку и легла рядом. Положила руку на его грудь, касаясь его так осторожно, будто могла сделать больно. Мне нравилось, как его кожа покрывалась мурашками под моими пальцами и как учащалось его дыхание. Нравилась его безоружность и мысль, что он никогда не сделает мне больно.
Я склонилась над ним и принялась ставить поцелуи на его шее, груди и животе. Тревоги и волнения не было. Джейден не шевелился, дав мне полную свободу действий. Так, наверно, отдавали себя жрицам храмов юные воины перед боем: целиком и полностью, помня, что завтра война, а может и смерть. Его грудь вздымалась, будто под ней бушевал невидимый океан.
– Можно? – спросила я, расстегивая молнию на его джинсах.
Джейден открыл глаза и посмотрел на меня затуманенными, голодными глазами и ответил:
– Если это то, чего хочется тебе.
О, это было именно то, чего хотелось мне. У меня руки тряслись от нетерпения, когда я закончила с молнией и приспустила его белье. Мои пальцы принялись ласкать его, мои губы заскользили по его плоти. Мы лежали в простынях, пахнущих свежим хлопком. Его рука касалась моей щеки, снова и снова, будто он хотел удостовериться, что все это ему не снится.
Небеса были здесь – в этой комнате. Рай был здесь – под потолком нашей спальни.
Но вдруг перед глазами промелькнуло секундное воспоминание о том, как Джош «учил» меня делать минет. Он сказал, что мое горло слишком «не тренированное» – стоит ему протиснуться чуть глубже, и у меня начинаются рвотные спазмы – и это «нехорошо». Вспомнила, как Джош притягивал мою голову к себе – так сильно, что лоб упирался в низ его живота, – и держал, чтобы я «привыкла». Я задыхалась, но он не отпускал. Ему нравилась моя беспомощность, он заводился, когда унижал меня. Случалось, меня тошнило прямо в процессе, но даже тогда он не прекращал.
Волна удушья накатила на меня снова, как тогда. Я остановилась, пытаясь прогнать из мыслей образ Джоша, называющего меня «блевотной шлюшкой». Однажды меня вырвало, и он размазал рвоту по моему лицу.
Я отдернула руки от Джейдена, распрямилась и почувствовала, как на мгновение теряю ориентацию в пространстве. К горлу снова подкатила тошнота, как тогда.
– Ванесса? – позвал Джей где-то далеко, пока я пыталась справиться с волной тремора, прокатившейся по всему моему телу.
– Несса, – повторил он, и я почувствовала, как его руки ложатся на мое лицо, ныряют в волосы, ласково поглаживая.
Джейден хотел успокоить меня, но прикосновение напомнило мне то, что делал Джош. Тот тоже запускал пальцы в мои волосы и клал ладони на затылок. А потом использовал мою голову как предмет для своего удовлетворения. Как неживой, ничего не чувствующий предмет.
Я оттолкнула руки Джейдена и сползла с кровати. Со мной творилось что-то жуткое. Внутри все жгло, тошнило так сильно, будто меня только что накормили стеклом. Закончилось тем, что я вылетела из комнаты и побежала в ванную, где меня рвало до боли в горле. Измученная, я свернулась в клубок на коврике и заплакала от отвращения к самой себе.
Мужчина, который так много сделал для меня, который был воплощением всего самого лучшего в моей жизни, который так сильно влек и возбуждал меня – только что получил от меня подарок: меня вырвало, как только я прикоснулась к нему губами. И если это не самое настоящие унижение – то что тогда?
Ту ночь я снова провела в своей спальне одна. Обливаясь слезами и пытаясь прогнать из головы уже не впервые возникшую мысль, что я должна оставить Джейдена. Он страдал вместе со мной. Может быть, даже сильнее. Я подвесила его за веревки между небом и землей, вцепившись в него, но не в состоянии дать то, чего он хотел. Сколько времени он еще выдержит, прежде чем сдастся и предложит мне расстаться? Сколько раз я еще буду оставлять его одного в постели и – бежать, прятаться, трястись от панических атак, забившись в угол?
Он не выдержит долго. Может быть, уже сейчас понял, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на женщину с психическими расстройствами, которая сможет вынести близость только под таблетками. Которая никогда не будет достаточно раскрепощена. Она будет вести бой со своими демонами, но раз за разом проигрывать им.