ЗАКЛЮЧЕННЫЙ

ЛИСА.
Я никогда не думала, что буду смотреть на тюремную решетку, находясь внутри камеры. Самое смешное, что прутья тут выглядят так же, как и снаружи, круглые черные цилиндры, непроходимые, неприступные. В тюрьме они служили напоминанием того, что я не была настолько в безопасности, насколько мне казалось. Их вид в первый день пошатнул мое ощущение безопасности, которое я выстраивала много лет.
И теперь, когда я была заперта в тюрьме этого городишки, они полностью разрушают эту безопасность.

Я отказываюсь сидеть на почерневшей от плесени тюремной койке или проходить мимо туалета без крышки. Он отвратительно воняет, даже если его промыть. Поэтому я стою в единственном оставшемся углу, съежившаяся и жалкая. И злая.
Мою мать арестовывали бесчисленное количество раз. Она рассказывала мне вещи, придуманные специально, чтобы помочь.
"Не борись, ты только изнуришь себя этим. Будь вежлива с охранниками, и они будут вежливы с тобой. Напряги запястья, когда на тебя надевают наручники, таким образом, у тебя появится шанс освободиться от них".
  Она предполагала, что я закончу преступницей и сломленной, как она.
Я никогда не думала, что она окажется права.

С улицы доносится шаркающий звук. Телефон звонит, и я слышу низкие тона шерифа. Он, должно быть, разговаривает с копами из «Кингмен», или даже с ФБР. Возможно, они хвалят его за поимку такого опасного преступника, как я.
Истерический смех угрожает вырваться из меня. Я подавляю его, потому что, как только я начну, не смогу остановиться.
Я сообщила им название мотеля, где он был. Они подумали, что я солгала.
Звук приближающихся шагов, медленных и уверенных, от передней части полицейского участка до одиночной камеры, где я жду.
Я с ненавистью смотрю на шерифа, стоящего по ту сторону решетки, держа в руках бутылку воды.

— Хотите пить?

Я смотрю со злостью еще немного. Я ужасно хочу пить, но мысль о том, чтобы принять помощь от этого человека, скручивает мой желудок, хотя я понимаю, что он просто выполняет свою работу.
У него нет права решать кто виновен, а кто нет; он просто сажает их в тюрьму.

— Их не будет здесь еще шесть часов, так что вы могли бы выпить. Подойдите вперед. Вы голодны? Выглядите немного бледной. У вас есть право на обед.

Уже время обеда?
— Я не голодна, — отвечаю резко. Хотя должна бы быть. На самом деле, я чувствую, как меня немного лихорадит.
— Я не помогала ему, — говорю я.
   Мои челюсти сжаты настолько плотно, что я едва выговариваю слова. Я знаю, что бесполезно что-то доказывать ему, но ничего не могу с собой поделать. Что-то в моей невиновности, в моем положении несправедливо обвиненной, превращает мою кровь в лаву. Я была под дулом пистолета и меня протащили через весь штат. На моих запястьях синяки. Теперь я та, кого заперли за решеткой.
Он вздыхает.

— Если это правда, то они разберутся.

Думаю, он верит мне, но я по-прежнему должна стоять в этой холодной, сырой камере. Я по-прежнему должна принять эту бутылку воды, как будто это кусок хлеба, а я бездомная собака.
И я хочу верить, что они разберутся, но для начала, как же они вообще смогли запутаться в этом?

— Какие доказательства против меня? — Когда он не отвечает, я давлю на него. — У них должны быть доказательства, чтобы они смогли получить ордер на арест, не так ли? Они не могут просто так арестовать кого-то без всяких доказательств.
Что-то мелькает в его глазах, похожее на беспокойство. Он знает, здесь что-то не так.

— Это не мое дело знать подробности, мисс. Я не участвовал в расследовании.

— Вы кажитесь довольно вовлеченным в это, — выпаливаю я.
Он снова не смотрит мне в глаза. Ставит бутылку на пол и уходит.

— Я вернусь позже, — говорит он, прежде чем вернуться на свой пост.

Как они могут удерживать меня здесь? Я делала правильные вещи годами. Даже когда это больно. Особенно, когда это больно. Я старалась быть хорошей студенткой, хорошей девочкой. Несправедливость поднимается внутри как желчь, острая и кислая. Я думаю об Эстер. Думает ли она, что я помогла ему сбежать?
Как кто-то может думать так? Я едва его знаю.
Но это не совсем верно. Я знаю его.

Темное пятно растекается у основания бутылки с водой, превращая пыльный бетон в черный. Конденсат стекает по бутылке и добавляется к бассейну воды. Я позволяю своему уму плыть по течению, пока наблюдаю, как капли стекают по бутылке и медленно высыхают.
Теперь, когда я перестала бежать, когда нахожусь в безопасности, по крайней мере, в безопасности от него, я чувствую себя сонной. Все напряжение, удерживающее меня, исчезает, и теперь я безвольная. Дрожащая. Тени удлиняются вдоль грязной тюремной койки и испещренному полу. Я не хочу размышлять об использовании туалета, поэтому стараюсь не пить слишком много. Половину бутылки и все.
Но, боже, я так устала. И мне жарко.
Я сворачиваюсь на боку.
Бетон ощущается таким прохладным на моей щеке, и, наверное, он более гигиеничный, чем койка. Я говорю себе, что немного вздремну.
   Следующее, что я знаю, я просыпаюсь в испуге от грохота. Я подлетаю с того места, где лежала.
Надо мной темная фигура. Солнечный свет по его контуру придает ему неземное сияние. Звон ключей.

— Я говорил тебе не сбегать.
- Чонгук. Он звучит обозленным.
Я отползаю назад и врезаюсь в стену. Он открывает дверь камеры, стоит надо мной, глядя вниз черным взглядом.

— Как ты попал сюда? — Я осматриваюсь вокруг. Пытаюсь вслушаться в признаки жизни.
— Где…?

— Не волнуйся, никто не умер. Пока что.

Я не знаю, кому он угрожает. Мне или копу, или, может быть, всему чертовому миру. Он способен на все.
— Вставай. — Что-то блестит в темноте, и я понимаю, что у него в руке пистолет. Я напрягаюсь.
— Вот и правильно, — говорит он с блеском в глазах, кажется, до сих пор отслеживая каждую мою мысль. — Ты готова быть хорошей девочкой?

— Что ты здесь делаешь?

— А на что это похоже?

— У меня были часы на то, чтобы рассказать все, что я знаю. Как выглядит твой друг. Номерной знак.

— И ты рассказала?

— Они пока еще не опрашивали меня, но…

— Не думаю, что так.

— Но ты не знал этого.-
Он смотрит на меня спокойно и уверенно. Это, как если бы я была где-то не здесь, избитая дикими океанскими волнами, и он — сильная, твердая, обнаженная скала.
Местами он тоже острый, возможно, прикосновение к нему разрежет меня. Я не знаю, как себя чувствовать.
— Почему? — шепчу я.

Он стоит на коленях, опустившись на мой уровень, и я вижу, как в его глазах мелькает что-то вроде беспокойства.
— Потому, что я должен был вытащить тебя отсюда.-
Он сжимает свою руку вокруг моего плеча и тянет меня вверх.
— Я всегда приду за тобой. Ты — моя.

ЧОНГУК.
Лиса спит, свернувшись калачиком на пассажирском сидении, куда я ее усадил. Моя жизнь стала бы намного легче, если бы она никогда не проснулась, но я не могу перестать смотреть на нее, беспокоясь о ней, как чертова наседка. Боже, ей нужна вода. И еда. Кажется, ее лихорадит, но это может быть от изнеможения. Ее запястья в ссадинах, так как она пыталась освободить связанные руки. Я должен был услышать. Должен был остановить ее.
    У меня не особо хорошо получается заботиться о ней. Вряд ли это особо изменится, но есть одно место, куда я могу взять ее.
   Я сворачиваю на проселочную дорогу, мимо закрытых магазинов и пустых парковок для трейлеров, продолжая внимательно наблюдать за ней. Время от времени касаюсь ее, чтобы убедиться, что она дышит и что есть пульс.
Сейчас ее лицо выглядит таким умиротворенным, но мои внутренности связывает в узел от воспоминаний о ней, закрытой за решеткой, как животное в клетке. Какого черта они арестовали ее?
   Я пытался получить ответ от шерифа, но предполагаю, что не дал ему достаточно времени для ответа. Неважно. Я уже знаю, что это губернатор. Он просто продолжает иметь меня — подставив меня, обвинив в убийстве того копа. Теперь он ложно обвиняет Лису.
Как будто он знает, что она важна для меня.

Я делаю быстрый платный звонок по автомату, когда мы останавливаемся, чтобы заправится, затем сажусь обратно в машину и продолжаю ехать, несмотря на то, что мои глаза будто наполнены гравием.
Шериф городка ничего не значит для меня, но по этому делу они вызовут ФБР. Я должен был быть сейчас гораздо дальше, но попытка Лисы сбежать отбрасывает меня назад. Я не спал на протяжении сорока восьми часов, за исключением двух-трех часов в мотеле. Это не тот вид усталости, который снимет «Маунтин Дью» (прим.перев. энергетический напиток), это вид усталости, который добьёт меня.
И добьёт Лиса.

Не знаю, в какой момент она стала что-то значить для меня. Но это так. Она важна мне. Я не смог выстрелить ей в спину, когда она убежала из грузовика, не смог позволить ей задохнуться в этой проклятой тюрьме.
Что-то изменилось внутри меня. Слабость? Я еще не знаю.
   Я веду машину, наблюдая за зеркалом заднего вида. Решив, что мне не нравится, что она спит так, что ее шея искривлена, я перемещаю ее, положив щекой на свое бедро, которое больше подходит в качестве подушки. Хотя она заслуживает проснуться с болью в шее.
Прикладываю два пальца к ее шее и только тогда замечаю, что моя рука дрожит, несмотря на то, что здесь не о чем беспокоиться: ее пульс сильный и ровный.
Она будет в порядке.
Все будет хорошо.
    Я пережил трех парней в душе, которые пытались уложить меня на лопатки. Да, я сломал пару ребер и пробил себе башку, но я выбрался из этого живым. Это моя мантра. Я могу перенести что угодно.

Я глажу ее волосы. Мой голос звучит тягуче:
— Почему ты убежала? Ты могла убить себя. Но, с другой стороны, ты ведь знала это, не так ли?

Конечно же, она не отвечает. Это нормально. Если она сможет слышать меня, если узнает мой голос, может, она будет чувствовать себя в безопасности. Но о чем я думаю? Она всегда будет бояться меня, ассоциируя меня с тьмой.
Так я отношусь к губернатору.
— Как ты выбралась из тех узлов? Либо я был небрежным, либо моя маленькая птичка знала трюк.

Она сдвигается, и ее рука ложится на мое бедро, чуть выше колена. Может, она думает, что это подушка, я не знаю. Я просто знаю, насколько сильно хочу, чтобы она держала ее там. Обвожу пальцем изгиб ее уха, ложбинку на шее. Я должен смотреть на дорогу, но не могу оторвать от нее глаз.
Я представляю, как она ждет, пока я усну, ее дыхание такое, что сумело бы обмануть мой разум. Я представляю ее, вырывающую запястья из оков, сжимая их до боли. Я ничего не могу поделать, но восхищаюсь ей.
— Где ты научилась этому, детка? — шепчу я.

Ее спокойное выражение лица — мой единственный ответ.
Даже дерьмовый мотель чувствовался бы сейчас, как нечто роскошное, но это слишком рискованно. Я заставляю себя ехать дополнительные сто миль.
К ночи мы подъезжаем к дому Нейта. Ворота, ведущие к длинной дороге, открыты, это говорит мне о том, что Стоун получил мое сообщение и дал знать Нейту, что мы приедем.
Доктор Нейт обосновался на старой ферме с разбросанными по ней различными амбарами и постройками. Он — ветеринар. Коровы, лошади, свиньи. И парни, как я.
Как только мы въезжаем на гравий, Лиса отталкивается от меня, ошеломленно и взволнованно оглядываясь по сторонам. Ее руки направляются к лицу, движения все еще судорожные и несогласованные.

— Ты в порядке, — говорю я, делая все возможное, чтобы не прикоснуться к ней. Ее не успокоит, если я сейчас стану к ней прикасаться. Она смотрит в окно. Ни черта не видно, кроме света на веранде впереди. Я знаю, что она делает. Оценивает место, может быть, думает о том, чтобы бежать. Я беру ее за руку, так, чтобы не причинить еще больший вред ее запястьям. Она дергается назад, чуть ли не впечатывая себя в дверь машины.
— Не делай этого, — говорю я устало. — Просто не делай этого.

— Где мы? — ее голос звучит невнятно, но, по крайней мере, она проснулась.

— В гостях у друга.

— Где?

— Мичиган.

Она шокировано выдыхает, как будто я привез ее на Марс или что-то в этом роде.
— Как долго мы ехали?

— Долго.

Ее глаза устремляются на часы на приборной панели. В машине-развалюхе, которую я украл из мотеля, есть старомодные часы, и они показывают 22:52.

— Да, они идут правильно, — добавляю я.

Мы достаточно близко к крыльцу, чтобы видеть, как насекомые жужжат вокруг лампы. Внезапно свет внутри дома тоже загорается.
Нейту не понравится, что я привез ее сюда, но он ничего не сможет с этим поделать. Потому что мы давно знакомы. Есть связи, которые нельзя разрушить.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала, — я протягиваю ей полоску ткани, которую откопал на заднем сидении несколько часов назад. — Я не могу позволить тебе увидеть этого парня.

— Я уже видела другого твоего друга.

— Ты хочешь, чтобы я убил тебя? Я до сих пор заботился о том, что тебе видеть, а что нет. Правильно? Может, это должно тебе о чем-то говорить?

— Или, может быть, тебе просто нравится пудрить мне мозги? Я не тупая. Ты не можешь вечно держать меня при себе, но и не можешь отпустить.

Чувство разочарования возрастает во мне. Потому что она права. Потому что это то, что моя команда скажет мне. Потому что мне нужно немного воды, еды и немного проклятого сна.
— Вот твой выбор прямо сейчас: либо ты проводишь следующие несколько часов в багажнике этой машины, либо надеваешь повязку и идешь со мной.

Она бросает повязку мне в лицо:
— Я выбираю багажник!

— В самом деле? Ты не голодна?? Не хочешь пить?? Ты не в настроении для стакана холодного лимонада?

Она сглатывает. Выделяется слюна. Обдумывает, хотя мы оба знаем, что она будет делать. Она протягивает руку.
Я даю ей повязку.
— И ты определенно не хочешь заставить меня снова преследовать тебя.

— Хорошо, — она надевает ее.
Я обхожу машину, открываю пассажирскую дверь, вывожу ее и веду три шага до большого изогнутого крыльца и до входной двери Нейта, которая распахивается.

— Твою мать, — бормочет Нейт, глядя как мы входим.

— Не обращай на меня внимания, — говорит Лиса.

— Никаких разговоров, — рычу я.
Нейт расширяет глаза.
— Все в порядке, — говорю я ему. Затем слегка встряхиваю Лису, отчасти чтобы привлечь ее внимание и отчасти в наказание.
— Тебе нужно воспользоваться ванной?

Она качает головой, но мне нужно в душ. Мне необходимо, чтобы кто-то присмотрел за ней, пока я приму душ, я не доверяю ее самой себе.
Мое тело требовало отдыха несколько часов назад. Я проигнорировал его. Теперь это давит на меня. Я истратил последние силы на вежливость и терпение. Я завожу Лису в кухню Нейта и толкаю ее на стул.
— Оставайся здесь, — говорю я ей, сжимая плечи.
Ее мягкий вздох обещает мне, что она так и сделает. Никогда не смогу верить ей.
Я прикладываю руку к ее лбу.
— Мне кажется, или у тебя жар?

— Я в порядке, — говорит она, отдергивая голову.

Нейт чешет рукой свои короткие, кудрявые волосы, глядя на меня с несчастным видом.
— Посмотри, что ты думаешь? — призываю я его. — Давай.

Он вздыхает и прижимает руку к ее лбу.
— Ты голодна? Хочешь пить? — она молчит. — Что-то болит?

— Кроме очевидного?

Он поворачивается и осуждающе смотрит на меня.
— Я предполагаю, что она просто переутомилась.

— Мне нужно несколько минут. Она не ела уже… Ей нужно, по крайней мере, попить.-
Затем, я поворачиваюсь к ней. Она сидит прямо. Даже с завязанными глазами и порезом на щеке она лишает мои легкие воздуха.
— Если ты побежишь, он будет стрелять в тебя. Он не такой милый, как я.

Ее губы сжимаются.
Я переглядываюсь с Нейтом, он не выглядит довольным. Он хороший парень, по крайней мере, пытается им быть. Это то, что делает его другим. Но прошлое… это та часть, что объединяет нас. И никто не может убежать от своего прошлого. Ни Нейт. Ни я. Ни даже Лиса.