2
В дверях темной гостиной появились Леночка Косулина и Женька Нечаев. Молодые люди еле стояли на ногах, пошатываясь и держась друг за дружку, как за единственную прочную опору. Они тихо перешептывались, а хотелось им одного - кричать.
Андрюша скрипел зубами, не в силах промолвить ни слова, а так хотелось завыть, запеть, залаять, сделать хоть что-то, чтобы остановить это безумие.
Сонечка посмотрела на ребят в дверном проеме и продолжила напевать, но уже тише, себе под нос.
- Андрюшенька, - ласково обратилась к нему его подруга Леночка, когда Женька неаккуратно пихнул ее вниз, роняя на зеленый пушистый ковер, - что молчишь?
- Правильно, что молчит, Сашенька то-оже теперь молчи-ит, - промолвила обезумевшая Сонечка, приглаживая ворсинки ковра, как зеленую утреннюю траву в разгар жаркого лета, - Сашенька больше не смо-ожет пе-еть.
- Не сможет... - медленно повторил Женя, взял бокал с вином со стула рядом с собой и сел на диван, качая тяжелой, как колокол, головой.
Андрюша спрятался за отросшей черной челкой, мысленно повторяя:
Не сможет.
- Ты зачем Саше кислоту дал? Нет, чтобы себя одного калечить, ты его на тот свет увел, - внезапно произносит Соня, трезво смотря с пола на Андрюшу, а глазища у нее все равно страшные, не ее будто бы - стеклянные и круглые, как хрустальные блюдца, - теперь мой Саша никогда меня не обнимет. Никогда не споет.
А потом наркотики, что жгучим потоком струятся в ее крови, просыпаются, и Сонечка вновь поет - отчаянно, безумно, пьяно:
- И ты-ы никогда-а не спое-ешь.