ГЛАВА 10 | Больше, чем просто воспоминания
И в сердце присутствует столь много сожалений и тоски, которых не озвучить вслух.
©Неизвестный
СУДОРОЖНО ВЗДРАГИВАЮ, когда из ниоткуда на меня обрушается противный звон будильника, словно звук из самого ада. Я с трудом поднимаю тяжёлые веки, разглядывая кромешную темноту. Стремительно прохожусь руками по поверхности кровати, пытаясь отыскать долбанный телефон, играющий раздражающую мелодию.
Вибрация разносится по всей комнате и одновременно где-то совсем рядом. Чертыхаясь пару раз, я опускаю руку под кровать и наконец нахожу там телефон. Тыкаю пальцем по экрану, стараясь попасть в бегунок, и не с первого раза, но всё же мелодия замолкает.
Моё тело тяжелым грузом сваливается на кровать. Что-то обременительное сковывает меня так, что мне непременно хочется скинуть это с себя. Одежда. Брюки и свитер пропитались запахом пота и еще чего-то затхлого.
Голова трещит, во рту пересохло, словно разлилось что-то гадкое и кислое. Я машинально поднимаюсь с кровати по звону будильника, чтобы отправиться в школу. Подойдя к выходу из комнаты, на меня падает свет от уличного фонаря, и даже от этого тусклого освещения я на миг щурюсь. Пространство передо мной продолжает плыть, от чего меня шатает, как после карусели.
На шатких ногах преодолев недлинный коридор, дёргаю за ручку ванной комнаты, параллельно включая свет. То, что вижу в зеркале поражает меня так, что я не верю своим глазам.
Опухшее, блестящее от пота лицо, словно вовсе не моё и волосы, прибывающие в полнейшем беспорядке. До сих пор тяжело полностью распахнуть нависшие веки. По мне словно проехались грузовиком, нет, целым асфальтоукладчиком. Прохладная вода льётся из крана, и я смело начинаю промывать лицо. Однако, как только вода соприкасается с кожей, меня пробивает мгновенная тряска, от которой хочется закричать. Мне однозначно необходимо принять тёплую ванну, иначе я превращусь в льдышку. Грязную льдышку.
Я в первые ощущаю, как моё тело... Не я, а моё тело по-настоящему устало, и сейчас ноги волочатся с титаническим трудом. Сбрасываю с себя одежду, отправляя её в корзину для грязного белья, и вдруг вспоминаю, что нужно закрыться изнутри комнаты. Несколько мгновений, которые словно пролетают мимо меня, — я оказываюсь в ванной, наполненной тёплой водой. Но только это мне не поможет. Холодная вода всё-таки бодрит лучше, она быстрее приведет меня в чувства.
Долго и лениво прохожусь мочалкой по всему телу, пока кожа не становится жгуче красной, и только потом замечаю, ругаясь себе под нос, что мочалка совершенно не намыленна. Каждый раз, когда меня клонит в сон, а происходит это с интервалом в каких-то тридцать секунд, я остервенело окунаю себя в воду.
Это похмелье. То самое похмелье, которое мне приходилось лишь слышать и лицезреть со стороны, когда родители ходили, словно трупы, постоянно с грохотом бросаясь к унитазу. Но меня почему-то не тошнит. Лишь холод безжалостно владеет телом, вот только это можно назвать простым ознобом, который пребывает со мной каждое утро. Единственные преграды, которые отделяют меня от человеческого состояния, — это тяжесть всего тела и безбожная головная боль.
Я аккуратненько, с матёрой опаской, что могу упасть, больно ударившись о холодный кафель, вылезаю из ванной. Укутавшись в полотенце, бросаю секундный взгляд на своё отражение в зеркале, броня это малоприятное зрелище. Чуть было не забываю почистить зубы. Упорно, до крови из дёсен, прочищаю рот маленькой щеточкой для зубов. Эта гадкая грязь во рту раздражала меня всё утро. Прополаскиваю горло, хорошо промывая ротовую полость от мятной зубной пасты.
Как же мне всё-таки удачно повезло, что мои родители бухающие люди — необходимая таблеточка обезболивающего ждёт меня в картонной коробочке, лежащей на небольшой полке над раковиной.
По-настоящему ненавижу пить таблетки — постоянно одолевает паника, что я сдохну, подавившись этой маленькой, белой штучкой. На секунду меня поражает рвотный рефлекс, а за ним обезбол благополучно попадает в мой организм.
После ванны мне стало существенно лучше. По крайней мере, я чувствую, что тело принадлежит мне и теперь управление даётся гораздо легче. Оказавшись в комнате, я сразу же скидываю с себя полотенце, направляясь к шкафу за чистой одеждой. Когда нижнее белье на мне, то становится значительно комфортнее. Не понимаю людей, которые спокойно могут щеголять по дому обнажёнными. Даже тогда, когда родителей нет дома, я не могу себе позволить этого.
Я плюхаюсь на кровать, приземляясь прямиком на телефон. Но вытащив его из-под своей задницы в очередной раз убеждаюсь "да чё ему будет?" Взглянув в яркий дисплей, замечаю на нём цифры, которые сообщают мне, что время сорок пять минут восьмого. Первый урок я, похоже, пропущу.
Застываю, втыкая в одну точку, а после резко содрогаюсь в мимолетном треморе, что напоминает мне продолжить одеваться. Джинсы — первое, что попалось мне на глаза в шкафу, поэтому сейчас я медленно натягиваю их на себя. Сверху с трудом накидываю белый лонгслив, по простому — водолазку, надеясь, что одежда поможет мне победить холод. Переборов слабость и желание уснуть, я поднимаюсь с кровати направляясь на кухню.
Шум электрического чайника, только что поставленного кипятиться, доносится до моих ушей. Кто-то проснулся, а значит, желание побыть одной, когда мне так херово, — не исполнится. Я захожу на кухню и вижу маму, что стоит у кухонного гарнитура и закидывает чайный пакетик в кружку. На ней домашний, старенький халат, которому она верна и носит его столько, сколько я себя помню. А на голове волосы собраны в небрежную лохматую гульку. Она бросает на меня суровый взгляд, от которого я замираю, сглатывая ком в горле.
Медленно опустившись на стул, наблюдаю, как мама берёт еще одну кружку, по всей видимости для меня, и закидывает туда чайный пакетик. Сейчас мне, конечно, не помешал бы бодрящий кофе, но его, как всегда, у нас нет. Почему мама посмотрела на меня так? Не успеваю я прокрутить в голове моменты вчерашнего вечера, как мама с грохотом отодвигает стул и садиться, сверля меня неприветливым взглядом. Родительница запахивает полы халата, сметая рукой крошки со стола.
— Ну-у, ничего мне рассказать не хотим? — чеканит она таким твердым тоном, который мне приходилось слышать раньше, но направлен он был в сторону старшего брата.
Я молчу, не находя ответа. Что я должна рассказать? Моя уверенность всегда теряется под тяжелым взглядом чужих глаз. Тишину разрушает только быстрый щелчок кнопки электрического чайника.
— Молчишь, — качает головой мама, осуждающе смотря на мою опущенную голову. — Так может стыдно, м?
Я сглотнула, пытаясь прочистить горло.
— За что? — проговорила я тихим голосом.
Мама ударяет ладонью по столу, выкрикивая охрипшим голосом:
— На меня смотри, когда я с тобой говорю!
Всё внутри поджимается и я, делая глубокий вдох через нос, поднимаю голову.
— За что? — переспрашивает мама, а потом наклоняется ближе, пристально вглядываясь мне в глаза, она делает вывод: — Да ты же не помнишь ничего!
На самом деле, я помню. И хорошо понимаю, из-за чего она сейчас орёт и осуждает меня.
— Сначала сбежала из дома, ничего мне не сказав, а потом заявилась в три часа ночи непонятно с кем. С Божьей помощью ногами передвигала.
В груди становится неприятно тесно. У меня есть, что ответить, но язык, словно прилип к нёбу. Голова продолжает раскалываться, а мама не стесняется громко и обидно выражаться.
—Ты знаешь, на кого была похожа? — родительница вскочила из-за стола, прошлась пару раз вдоль кухни, а после уперлась поясницей в буфет, сложив руки на груди. — На шаболду последнюю.
Я не выдержала такого напора и вновь опустила голову, принимая слова матери довольно близко к сердцу. Неужели я правда так выглядела?.. Ком в горле мешал вдохнуть нормально.
— С кем ты пила? Кто тебя привез домой, а? Семнадцать лет только исполнилось, а уже взрослой себя почувствовала или что?
— Вы ведь сами, — осмелилась я подать неуверенный голос в несчастной попытке защититься. — Пьёте...
Мама возмущенно вздохнула, сжимая челюсть и мне даже показалось, что я слышу, как скрежетают её зубы. На секунду в родительских, когда-то теплых глазах, промелькнуло замешательство, словно она не знала, что и ответить.
— Ну, знаешь, — она перевела взгляд на окно, — мы если и пьём, то дома, а не заваливаемся глубокой ночью в полуразваленном состоянии.
Я пару раз качнула головой, поджимая губы. Не успев подумать, с языка опрометчиво слетели слова:
— Мгм, зато в дом кого попало приводите.
Мама оглядела меня ожесточённым взглядом и мне вновь стало холодно, но теперь гораздо сильнее. Воздух между нами вмиг стал стальным, сдавливающим все органы.
— Послушай сюда, моя дорогая, тебя это всё вообще касаться не должно, ясно?.. Ты у нас, как я в своем детстве, во рваном не ходишь, не голодаешь и еще мне тут что-то говоришь, дрянь неблагодарная?
Что-то внутри сжимается в тиски, обида накрывает с головой, она оглушает, а мысли разбредаются в стороны. Если до этого я могла еще сказать, что на все произнесённые слова мне плевать, то сейчас — нет. Маленькая девочка, запертая внутри на вид всегда равнодушной меня, которой не уделили должного внимания в детстве, прямо сейчас уткнулась лицом в подушку и безудержно плачет.
Щёки свело ещё в самом начале разговора и до сих пор не отпускает. В горле надувается шар, перекрывающий кислород, легкие сжимаются. Невидимый груз горечи лёг на мои плечи. А взгляд остался пустым и со стороны кажется, я задумалась, но внутри меня веет сквозняком.
За спиной послышались громкие и тяжёлые шаги.
— Че разорались с утра пораньше, а? — недовольно прохрипел папа. Он прошел до раковины и жадно отпил холодную струю воды. — Поспать, блять, не даёте.
— Тоже мне, король нашёлся. За дочерью лучше бы следил.
Отец проигнорировал слова мамы, а может быть, и вовсе не услышал. Он открыл холодильник, разглядывая полупустые полки.
— Пожрать у нас есть че?
— А ты заработал, чтобы жрать?
В ушах, словно по несколько килограмм ваты. Я уже не вслушиваюсь в их бессмысленный разговор. Уж лучше полностью отдаться апатическим мыслям, чем слушать пьяных родителей, которые день из-за дня перекидываются одними и теми же словами, пропитанными упрёком и равнодушием.
Меня сейчас волнует другое... Нечто, от чего сердце сжимается, заставляя корить себя.
Но я рефлекторно выныриваю из раздумий, когда слышу своё имя:
— Ася, пока всю посуду не помоешь, в школу не пойдёшь, поняла меня?
Я подняла взор на гору посуды, небрежно сваленной в раковине, и засохшие от остатков еды тарелки, после вчерашней "посиделки" родителей.
— Хорошо, — тускло отзываюсь я.
Мама уходит, а я застываю, взглядываясь в свою кружку, в которой всё ещё лежит чайный пакетик. Папа тоже успел покинуть кухню, а я и не заметила, погрузившись в думы. Теперь, оставшись наедине с негромким шумом старенького холодильника, меня с головой накрывает апатическое состояние.
Оказавшись у раковины, не спеша начинаю мыть посуду шершавой губкой. Когда рядом никого, я могу позволить себе выпустить эмоции наружу. Глаза сами наполняются слезами, пропитанными обидой и ненавистью к самой себе же. А уговоры быть сильной — не работают.
Кирпичная стена моей выдержки, которая всегда ограждает меня от слёз, безжалостно разрушена.
Мне хочется сбежать прямо сейчас. Куда угодно, только бы не здесь, где стены квартиры давят, а воздух душит. И вчера я хотела этого же. Родители уже спали, когда ближе к полуночи, я собралась в рыбачью бухту. Знала, что меня не отпустят, поэтому и не спросила разрешения. Думала, побуду там часик, может, два — вернусь домой до того, как они заметят мой уход. Но всё обернулось иначе, и горько признавать, но я сама этого хотела...
В целом всё своё детство я провела, слушая, как родители в алкогольном опьянение выплескивают свою ненависть друга на друга и становятся похожими на свиней, когда засыпают на кухне или в коридоре, не добравшись до кровати. Но раньше это было не так часто, как в последние месяцы.
Они трезвели и делали вид, что ничего не произошло. Тогда я была занята учебой и не задумывалась сильно о чём-то. Но, смотря на всё это, я с раннего детства твердила себе, что никогда и ни за что в мой организм не попадет даже капля алкоголя. И что вышло?
Слова мамы стали, как отрезвляющая пощёчина:
«...С Божьей помощью ногами передвигала...»
«...В полуразваленном
состоянии...»
«...Ты знаешь, на кого была похожа?.. На шаболду последнюю...»
Осознание снежным комом свалилось на голову:
Я не выполнила данное когда-то обещание. Более того, я нарушила его по собственному желанию, даже не задумываясь остановиться. Я, получается, стала тем, кого и осуждала. Всё это... Гадко, ужасно, плохо, но в тоже время, когда разум был настолько помутнён, мне было гораздо легче. Мне было хорошо...
Противоречия сдавливают внутренности и сжимают сердце от ясного понимания — я не оставлюсь. Когда появится шанс снова так легко забыться, я не упущу его. Потому что мне так проще. И бороться смысла нет.
Слезы капают из глаз, смешиваясь с мыльной водой в раковине. Складываю чистую посуду на сухое полотенце — дело сделано. Вытираю мокрые глаза. Осталось скорее собраться и просто уйти в школу.
Быстрыми шагами, добираюсь до своей комнаты и дохожу до рабочего стола. Время в телефоне показывает четырнадцать минут девятого. Сверяясь с расписанием уроков, кладу тетради и учебники в сумку.
Единственное, что меня сейчас спасет от слёз и тяжести на сердце — сигареты. Поэтому я смело хватаю пару штучек из пачки, лежащей рядом с ключами от квартиры в прихожей на небольшой полке под навесным зеркалом. Я быстро накидываю куртку и надеваю ботинки, не попрощавшись, покидаю квартиру.
Оказавшись в подъезде, с упоением выдыхаю воздух из лёгких, прикрывая глаза, будто бы стены действительно душили, а воздух квартиры был пропитан отравляющим газом. Закинув рюкзак на плечи, я спустилась вниз по ступенькам, направляясь на улицу.
По дороге в школу в сознании прокручиваются картины прошлого. Они наводят меня на глубокие рассуждения о семье, своей ценности для родителей и прочей херне, из-за которой я загоняюсь уже столько лет.
У многих же бывают те самые переломные моменты в детстве, связанные с семьёй или же сверстниками, которые могли неосторожно сказать тебе что-то такое, от чего твоя жизнь бессознательно менялась.
И у меня такое было.
Слова, оставшиеся клеймом на душе и шрамом где-то в груди. Проклятые, едкие, словно ржавчина на сердце...
Но я не хочу лишний раз теребить душу, заново переживая боль и разочарование. Это словно садиться на зловещую карусель, вращающуюся бесконечно быстро до тошноты и неприятного чувства, которое скручивается в низу живота. Карусель увлекает глубже и глубже, лишая возможности сопротивляться, оставляя лишь жалкое чувство собственной ничтожности. А затем вместо того, чтобы слезть с неё ты идёшь на второй круг, следом на третий, четвёртый и так почти бесконечно...
Сейчас у меня нет желания в очередной раз испытать этот адский аттракцион воспоминаний и огорчений личностого масштаба.
Вместо этого лучше вспомнить что-то хорошее... То, от чего хочется улыбаться, как последняя дурочка, но в тоже время по-дестки топать ногами от досады.
«...»
Мы пересеклись взглядами.
— Не хочешь тоже искупаться?
— Я не больная. Мне это незачем.
— Да что ты? — голос его наполнился презрением, но с тенью улыбки. — А может тебе просто слабо, Романовская, а?
«...»
Мы оказались в море. Вдвоем. Глаза в глаза, руки Кисы на мне, а с каждой секундой мы всё ближе и ближе друг к другу. Оставались
миллиметры до чего-то безрассудного и желанного, необъяснимого и волнительного, но потом...
«...»
Со стороны берега послышался
настойчивый звук автомобильного клаксона. Мы синхронно повернули голову к месту импровизированной стоянки внезапно прибывшей машины. Из неё вышел водитель, упираясь локтём о крышу сине-красной семёрки.
— Ну, нихрена, — парень перекричал шум прибоя, — вы в курсе, что сейчас слегка рановато для купательного сезона-то, а? Кисуля, ты ничё не попутал?
Появление Зуева ударило, как обухом по голове. Я резко отстранилась от Кислова, почувствовав мгновенную дрожь, лишившись тёплых рук на своем теле. Ваня взглянул на меня из-под нахмуренных бровей, окончательно отпустив мою руку.
Момент искс был испорчен.
Мы вылезли из воды, сотрясаясь от адского холода. В море, по причине того, что мы попросту привыкли к температуре, было гораздо теплее. А ещё... интимнее. Ведь тогда моё обнажённое тело вынужденно предстало перед глазами одного парня, а теперь же еще и Гена видел какого цвета на мне нижнее бельё.
Я быстро схватила брюки, оттряхивая их от песка, и поспешила скорее засунуть по очереди ноги в штанины. А после, отвернувшись от парней, надеть свитер на замерзшее тело. Краем глаза я видела, как Киса тоже спешно одевался, опасаясь холода.
— Че Кисуль, как бубенчики? Не отморозил? — расплылся в насмешливой улыбке Гена.
На что Киса лишь усмехнулся, завязывая шнурки на штанах.
— Мои яйца ещё тебя переживут.
А затем Ваня бросил ехидный взгляд в мою сторону, от чего мне вдруг стало неловко. Я перевела взор на большой костер, находящийся недалеко от нас, где уже заметно народ поубавился, а веселья стало меньше.
Зуев стремительно обошел машину, с хитрой улыбкой подходя ближе.
— Мадемуазель, — обратился ко мне Гена, заигрывающе поднимая бровь, — смотрю, Вы замёрзли. Предлагаю пройти в мою карету и испить согревающий коктейль.
Зуев протянул мне руку, а второй указал в сторону своей, как он выразился "кареты". Я мягко улыбнулась ему, так же переходя на лад легкого дружеского флирта.
— И что же Вы собираетесь мне предложить, месье?
— А это мы уже решим на месте. Прошу, — я вложила ладонь в протянутую руку Гены, кокетливо улыбаясь.
— Ути-пути, как же потянуло блевать, — подал голос Киса, который уже стоял у машины, показательно сплёвывая на землю. — Заканчивайте.
Нахмурившись, он опустился на переднее сиденье, громко хлопнув дверью. Гена осторожно провёл моё всё еще немного шатающиеся тело к машине, огрызнувшись в сторону Кисы:
— Слышь, дверями в холодильнике дома хлопать будешь. У нас флирт элитный, понял?
Я посмеялась, усаживаясь на заднее сиденье тёплого и комфортного салона.
«...»
Не помню детально, что было дальше. Знаю только то, что с костра к нам присоединились Хенкин и Меленин.
А после мы поехали в сторону "базы" парней. Не знаю, что именно в тот момент сподвигнуло меня поехать с ними, и почему они были не против.
«...»
Пока я ютилась на заднем сиденье посерединке между Егором и Борей с повышенным настроением от алкоголя в крови, парни обсуждали что-то своё:
— У тебя есть чё? — спросил Киса у Гены, намекнув на их общее дело.
— Да, в бордачке глянь.
Кислов открыл бардачок, а от туда неожиданно показалась целая бутылка шампанского. Он взял её, несколько раз прокрутил в руках, разглядывая этикетку.
— Ну, нихуя ты, — усмехнулся Ваня, — че телку какую-то уламывать собирался?
— Сегодня ты моя тёлка, Кис, — отреагировал водитель, на
короткий миг отвлекаясь от дороги. — Открывай давай.
— Да нахера эту ссанину пить?! — запротестовал парень.
— Дай открою, — предложила я, подрываясь с тесного места и протягивая руки.
Кислов взглянул на меня из-за плеча, злорадно хмыкнув:
— Маленькая ещё.
А затем принялся сам открывать бутылку, назло мне переобувшись.
— Э, алё — эмоционально возмутилась я, ерзая на месте.
— Она пьяна? — заметил Хенк, удивлённо округляя глаза.
Киса громко посмеялся. А я отрицательно мотнула головой:
— Не-е... — протянула я, — Ну, если только немного совсем.
— Да ей пробку от шампанского понюхать дай, она уже у тебя на коленочках задрыхнет, — "пошутил" кудрявый, усердно пытаясь открыть бутылку зубами.
— Че ты сказал? — оскорбилась я,
А потом весьма резко дала подзатыльник Кисе, от чего тот подался вперед всем телом, раздраженно обернувшись на меня.
— Слышь, ты щас затрещину отхватишь, — пригрозил Ваня.
— Ну, попробуй, — смело огрызнулась я, вспоминая, как
почти утопила Кислова, когда мы были ещё в море.
— Это точно та Романовская, которую мы все знаем? — улыбнулся Мел.
В машине начался балаган, выражающийся в нашей с Кисой перепалке и брошенных на фоне шуточках Хенкина и Меленина.
— Так! Дети мои, успок... — начал было Гена, постукивая пальцами по рулю, но его речь перебил резкий щелчок, а следом и оглушительный свист вылетевшей пробки шампанского.
Игристое щедрым потоком разлилось по всему салону, преимущество на передние сиденья. Я громче всех закричала, машинально закрывая голову руками. А когда открыла, Киса начал нервно смеяться, а за ним и остальные подхватили веселье.
— Я, блять, только недавно машину помыл, — заворчал Гена, однако, пока по салону автомобиля разносился безудержный смех, его недовольства никто и не заметил.
«...»
Оставшуюся дорогу, помню, Зуев клеймил Кису рукожопом, на что тот нагло переваливал всю вину на меня, мол, это я его отвлекала. Мы приехали на их "базу", мастерскую, гараж, как хочешь называй, для меня же это является полуразваленным ангаром с прочим нужным или ненужным хламом.
«...»
Когда в организме уже было приличное количество алкоголя, я позволила себе нагло сесть на кожаный диванчик в помещении. Здесь пахло сыростью, воздух был пыльным. От меня же несло сладким запахом шампанского, бутылка которого уже была больше, чем на половину пустой.
Протяжно шмыгаю носом, озираясь по сторонам.
— Прям Сан-Франциско, — усмехаюсь я, замечая множество огней внутри небольшого помещения.
— Лучше, — поправил меня Боря с легкой улыбкой на лице.
Где были Киса с Геной — я в душе не чаяла. Мел застыл у входа, когда ему на телефон пришло уведомление, а затем с довольной улыбкой стал усердно что-то барабанить по клавиатуре.
Наверняка его ненаглядная Бабич написала ему. Я аж прикусила кончик языка, дабы не ляпнуть лишнего. Естественно, во мне играла обида за близкую подругу, которую Меленин в упор не замечает. Я презрительно фыркнула, переставая смотреть на Егора.
Боря сел на диван рядом со мной, забирая у меня бутылку шампанского.
— Кстати, с тобой больше ничего не случалось после того случая? — неожиданно спросил парень, сделав небольшой глоток и возвращая мне бутылку.
Про какой именно случай он говорил я поняла.
Невозможно забыть, как чужие люди спасли тебя от износа.
— Нет, ничего больше не случалось. Спасибо.
Ну, за исключением того раза, когда в моей квартире оказался тот самый урод, но рядом же был Киса, так что переживать не о чем... Я дрогнула плечами, на автомате обхватывая своё тело руками.
— Ты замерзла? — нахмурился Хенкин.
— Да, есть немного.
Хенк покрутил головой из стороны в сторону, в поисках чего-то. А после нашёл тот самый плед, который Киса небрежно бросил мне в лицо, когда мы были здесь наедине.
— Держи, — парень протянул мне плед, а я немедля закуталась в него.
— Слышь, Хинкалина, — двери распахнулись и в них появился Кислов, — с места моего сбрызнул!
— Здесь разве написано? — среагировал Боря.
Ваня подошёл ближе, нависая над нами и склоняя голову вбок.
— Давай-давай, резче, — подгонял он друга, переводя взор на меня, — Тебя это, кстати, тоже касается.
— Вообще-то я замерзла и между прочим из-за тебя, — возразила я, упорно не желая покидать тёплый диванчик.
— С хрена ли из-за меня? —
взмахнул руками парень.
— А кто меня в море затащил?
— Заканчивай нытьё своё, да?.. Хенк съеби по-братски, я тоже замёрз.
Хенк услужливо поднялся с дивана, как-то многозначительно хмыкнув.
Ваня занял его место, тут же отобрав у меня бутылку, допивая содержимое до дна. Я ненароком взглянула в его расширенные зрачки, вспоминая, как ещё в машине он спрашивал у Гены кое о чем, но на пути к заветной таблеточке или травке его остановила бутылка шампанского, лежавшая в бордачке.
Так вот почему их с Зуевом так долго не было. Поделили косячок на двоих, пока были на улице?
Киса говорил, что тоже замерз, однако, о пледе даже не заикнулся, вместо этого просто закинул правую руку на спинку дивана за моей спиной.
— Пацаны... Ну, и прекрасная дама, конечно же, — Гена зашёл в помещение с бутылкой коньяка в руках. — Гляньте че у меня есть. Импортный.
— О-о, ништяк! — взбодрился Кислов, — щас согреем Романовскую, да?
«...»
А что было дальше мне наверняка было бы стыдно вспоминать, поэтому я почти ничего не помню.
Сколько выпила, как долго была на "базе" парней — неразбериха в голове, как в самом настоящем беспросветном тумане. Но домой меня привез точно Гена. Смутно помню, как он уговаривал проводить до самой квартиры, но я твердо заявила, что в этом нет необходимости и сама добиралась до квартиры по плывущим ступенькам.
Тем не менее, мама всё равно, через окно под светом уличного фонаря увидела машину,
на которой я приехала примерно в три часа ночи.
Мысленно дойдя до этого момента, вновь приходят на память не самые приятные слова родительницы, когда мы были на кухне. То, что я вижу перед собой, вспоминая, как заходила в квартиру, скорее напоминает
мне бредовый сон, чем действительность.
Но непроходимая адская мигрень — доказательство моих вчерашних приключений. А еще боль в голове, которая становится сильнее при глотании — также доказывает, что вчерашнее купание в ледяной воде, было пожалуй самой тупой идеей в моей жизни. И я потихоньку заболеваю.
Но, наверное, то, что меня тревожит больше всего — Киса. Вчера мы чуть ли не поцеловались. Ебануться можно! Такое только снилось мне прежде.
Мы определённо стали ближе... Хотя, не исключено, что он вообще ничего не помнит, потому как с самого начала был под кайфом.
А уж как работает память под действием этой херни и подавно не знаю.
Полностью погрузившись в свои воспоминания и раздумья, я и не заметила, как почти дошла до школы. На улице уже давно рассвело, но вот солнца не видно — небо затянуто серыми тучами, мне холодно и даже мрачно. Сейчас надо зайти в переулок и уже там на горизонте появится здание, где я учусь. Но я нерешительно останавливаюсь, когда вижу вывеску со светящимися буквами "аптека".
Утренняя таблетка мне не помогла от слова совсем. В старом пожелтевшем чехле для телефона лежит пару сотен. Этого должно хватить на какое-нибудь обезболивающее или что-то в этом роде.
Не долго думая, захожу внутрь и на секунду замираю на месте, когда вижу очередь из четырёх человек. Вы серьёзно? Время восемь утра.
Провизор обслуживает молодую девушку, а за ней стоят три бабки. Все как на подбор, закутанные в темные дутые куртки с длинными полами. А вот девушка, которой на вид максимум лет двадцать, одета достаточно открыто — колготки в мелкую сетку, мини юбка чёрного цвета и сверху короткая белая куртка. Надеюсь она на машине, потому что в такую погоду в таком прикиде можно точно окочуриться.
Она складывает небольшие коробочки с лекарствами в тоненький пакет и достаёт из сумки кошелёк.
— А можете ещё, пожалуйста, презервативы посчитать? — добавляет она, а женщина за стеклом спокойно кивает.
А я так и вижу, как воздух над бабками сгущается, под вздохами и качанием головой. Они наклоняются друг к другу, перешептываясь. Цокуют языками, осуждающе поглядывая в сторону девушки и её вызывающего прикида. Хотя, блять, ничего вызывающего там лично я не замечаю.
Она расплачивается и, не замечая взглядов старых, обходит их с гордо поднятой головой, направляясь к выходу.
— Прошмандовка какая, — выплевывает одна из бабок, когда дверь закрывается.
От куда столько ненависти? Неужели зависть?
— В одном доме живем, постоянно мужиков приводит.
А-а, понятно. У этих бабушек есть ещё одна локация под названием "осудительная скамейка у подъезда".
Порой мне кажется, что женщины подобного контингента сразу же родились старыми с тростью в руках и недовольством от жизни. У них не было молодости? Где их женская солидарность и тому подобное? Я не перестаю беззвучно посмеиваться, наблюдая за тем, как бабки всё не могут угомониться, обсуждая интересную жизнь давно покинувшей аптеку девушки.
Наконец очередь доходит до меня и я, без подробностей объяснив провизору свою ситуацию, расплачиваюсь за таблетки Некст от головной боли, с огромной надеждой, что они мне помогут. Сдачи мне хватает ещё на маленькую бутылочку воды.
Выхожу из аптечного пункта, сразу же достав серебряный блистер, а оттуда и маленькую овальную красненькую штучку. И опять тот же страх, что и утром, связанный с глотанием таблеток. Секундный рвотный рефлекс — обезболивающее принято.
Закидываю упаковку в сумку и делаю ещё несколько глотков воды. Телефон неожиданно вибрирует в кармане звонким уведомлением, которое напоминает мне о том, что надо будет выключить звук перед уроками.
Достаю телефон, разблокировав экран отпечатком пальца.
Аноним. Сегодня.
1 непрочитанное сообщение.
Это ещё что такое?
Кликаю на уведомление и телефон перебрасывает меня в приложение.
Читаю сообщение и замираю, почти выронив бутылку воды из рук, но в последний момент удерживаю её. Сердце застывает в грудной клетке, а необъяснимое чувство подкатывает к горлу и я давлюсь воздухом, откашливаясь.
Аноним. Сегодня в 8:49
В какую сумму обошлись похороны такой мрази, как твой брат, Асенька?
Во рту пересыхает от непонимания, глаза начинает щипать, от того, что я подолгу не моргаю. Сканирую сообщение взглядом. Если это чья-то шутка, то она не смешная. Совершенно не смешная. Мне страшно печатать что-то в ответ, но и просто игнорировать — тоже не выход.
Ме. Сегодня в 8:52
Кто это?
Аноним. Сегодня в 8:52
Скажем так, хороший друг твоего брата с работы)
Проходит немного времени, пока я ничего не соображаю. Нажимаю на аккаунт, в целях узнать кто это. Но ничего. Ни номера телефона, ни аватарки, только никнейм и всё. Я возвращаюсь к переписке и вновь замираю:
Удалённый аккаунт
Был(а) давно
Сообщения стёрты.