Вот она - семья.
Александра
Несколько лет спустя
— Дина, пошли в садик, мы уже опаздываем! — говорю я своей дочке, которая всё ещё развалилась в кровати, будто воскресенье, а не вторник.
— Не пойду. — лениво бросает она в ответ, даже не открыв глаза.
— Мама, я уже в школу опаздываю! — появляется в дверях Матвей, закинув рюкзак на одно плечо.
— Матвей, попроси папу тебя отвезти, я не успеваю. — бросаю я, обернувшись к нему.
Он молча кивает и исчезает, оставляя меня с миниатюрным протестующим человечком.
— Дина, подъём. — начинаю её тормошить, при этом уже морально прощаясь со своей нервной системой.
— Мам, ты знала, что ранний подъём влияет на настроение? — она открывает один глаз и смотрит на меня как профессор нейробиологии. — А ты же не хочешь, чтобы у твоей доченьки было плохое настроение весь день?— Она театрально поворачивается ко мне спиной.
— Чего?! — хмыкаю я, приподнимая бровь. — А ты не слишком ли умничаешь на свои пять лет, а? — улыбаюсь я, начиная её щекотать. — Ну-ка вставай, мисс профессор!
— Ну маааам... — тянет она, но всё-таки нехотя поднимается, как будто я её кирпичами заставляю торговать с утра пораньше.
— И в кого ты только такая... — шепчу я себе под нос, поднимаясь с колен.
— В тебя, в кого ж ещё. — слышу знакомый голос Наиля за спиной.
— Чего ты там сказал? — прищуриваюсь.
— Молчу.— вскидывает он руки, будто невиновен, как младенец.
— Пааапа!— наконец замечает его Дина и тут же кидается к нему. — Доброе утро! — обнимает его за шею и целует в щёку, словно только что не устраивала мятеж в постели.
Я вздыхаю, отряхиваясь и подхожу к ним.
Наиль смотрит на меня с той самой улыбкой — наглой, широкой, как у чеширского кота, которому всё весело.
— Ну что, мой муж, я поехала отвозить сына в школу. — улыбаюсь я, кладя руку ему на плечо. — На тебе Дина. Удачи тебе, солнышко. — подмигиваю и почти выбегаю из комнаты.
— Саша...— с болью в голосе кричит он мне вслед, уже осознавая весь масштаб бедствия — уговаривать Дину надеть колготки и найти второй носок.
Я только машу рукой и спускаюсь по лестнице. Внизу уже обутый Матвей смотрит на меня с надеждой, будто я единственный автобус в этом городе.
— Дорогой, я тебя отвезу, пока твой папа не сдался в заложники твоей сестре. — быстро надеваю кроссовки, хватаю ключи и мы вылетаем в гараж.
Машина заводится с первого раза, и мы с Матвеем наконец выезжаем.
***
На самом деле, я люблю такие дни — когда с самого утра весь дом стоит на ушах. Все куда-то спешат, все опаздывают, кто-то ищет носок, кто-то — рюкзак, кто-то спорит, кто-то уже просит конфету. В такие моменты особенно остро чувствуешь: вот она — семья. Живая, настоящая, с характером и с хаосом, но твоя.
Днём ты работаешь, выступаешь на сцене, показываешь свои таланты. А потом забираешь дочку из садика — и слушаешь по пути домой её бесконечные истории: какой горшок сегодня был "не такой", кто ударил кого, кто с кем больше не дружит, и почему именно сегодня нужна именно эта конфета, вот эта, самая яркая и шоколадная.
Вы заезжаете в магазин, потом приезжаете домой — где вас уже ждёт сын. Помогаешь ему с уроками, готовишь ужин, а он между делом рассказывает, какая девочка ему нравится, а какая — его другу. Он помогает, смешивает, пробует, пересаливает, смеётся — и это всё тоже часть дня.
Потом приходит муж. Вы ужинаете всей семьёй — под ваши разговоры, под детские перебивки, под восклицания "мам, а можно ещё!", под "пап, а знаешь что?!"
После ужина выбираете мультик или фильм, устраиваетесь в обнимку и смотрите — до тех пор, пока дети не начинают засыпать. Тогда муж несёт их в кровать, а ты поправляешь одеяла, целуешь в лоб и выключаешь свет.
А потом... потом вы с мужем запираетесь в спальне — не потому что хотите уединения, а потому что просто пришло время для вас двоих. Наконец-то. Тишина. Смех. Разговоры. Или просто вы оба лежите, молча, уставшие, но счастливые.
Такие дни — лучше любого подарка. В них нет ничего особенного, но именно в них и есть всё.
Мы заперлись в спальне. Дверь — на замок, свет — приглушён, дом — тихий.
Осталась только тишина и он.
Наиль.
Тот самый, который сегодня был папой, помощником, надёжным. А теперь — просто мужчина. Мой. До костей. До дыхания.
Я даже не успеваю сделать шаг, он уже за моей спиной. Ладонь ложится на талию, горячая, твёрдая, властная. Второй рукой он отводит волосы с моей шеи и накрывает кожу губами.
— Закрой глаза, — хрипло шепчет он.
Я закрываю.
И всё, что чувствую — это дыхание у уха, его пальцы, скользящие под майку, по ребрам, к груди. Он не торопится. Знает, как меня заводит ожидание. Каждое его движение — как заряд под кожей.
— Ты даже не представляешь, как я скучал за этим, — шепчет он мне в шею. — За тобой. За твоей кожей. За этим телом, которое умеет сводить меня с ума.
Он медленно разворачивает меня к себе и целует. Глубоко. Жадно. Словно весь день терпел, держался, но теперь наконец можно.
Я отвечаю ему с той же жадностью — не глядя на время, не вспоминая про быт. Сейчас этого просто не существует. Только его руки. Его губы. Его тяжёлое дыхание, будто мир снова стал узким — только из нас двоих, сбитого ритма и тихих стонов.
Мы падаем в постель, сбрасывая с себя остатки одежды. Никаких слов — они тут ни к чему. Всё, что нужно, сказано кожей, телом, прикосновениями, от которых внутри всё сжимается и взрывается.
Движения становятся быстрее. Резче. Он держит меня крепко, вжимает в матрас, целует с жадностью, с дрожью, с нуждой.
И когда всё накрывает — горячей волной, сильной, накатывающей до дрожи — мы теряемся в этом одновременно. Как будто падаем вместе. Без защиты. Без мыслей. Только чувства. Только мы.
После — тишина.
Он прижимает меня к себе, не отпуская. Его грудь всё ещё тяжело поднимается и опускается. Я зарываюсь в него, в этот запах, в эту плоть, в это чувство дома.
Никто не говорит. И не нужно.
Мы просто лежим, дышим в одном ритме. И в этой тишине — всё. Всё самое настоящее. Самое важное.
Так заканчивается наш день.
Именно так — без слов, но с ощущением, будто больше ничего не нужно.
Конец!