9
Почти каждый день Кашин думал об Илье, вспоминал, как было весело вместе готовиться к экзаменам, гулять, как Коряков смотрел на Даню и слушал его, пока он играл на флейте, как они просто сидели в этой же комнате и пили чай, общаясь обо всем, как ночами они могли лежать и без перерыва переписываться несколько часов. Казалось, это было так давно, а на самом деле и двух недель с той поры не прошло. Первые пару дней Даня все ругал себя за то, что отпустил тогда Илью утром, что они не поговорили сразу, что он не надавил на брюнета в туалете и не высказал ему всё, что хотелось, что прямо сейчас не пытается что-то исправить. Решиться на какие-то действия было слишком тяжело, но сидеть и ждать было не менее сложно. Так что в один вечер Даня пришёл к выводу, что пора снова как-то поговорить.
Это оказалось так же сложно, как и в прошлый раз, ведь Илья не перестал его сторониться и убегать сразу после уроков. Но схема уже у Дани была, оставалось только её проделать заново. И вот Кашин вновь за секунду затаскивает Илью в туалет после уроков, запирает дверь и становится в проходе, а брюнет опирается о стену и достаёт сигарету, нервничает.
-В этот раз говорю я, - скрестив руки на груди, выдал Даня. Илья заинтересовался и перевёл на него взгляд. - Ты мне нравишься.
Коряков замер и уставился в пол, пепел от сигареты упал прямо на рубашку, но Илья этого будто бы не заметил.
-Думай, что хочешь, делай с этой информацией, что хочешь, я не буду за тебя решать твои проблемы. Если ты не можешь себе признать, что поцеловал парня, и пытаешься теперь найти отговорки, боюсь, тяжело тебе будет жить, за действия свои отвечать надо, - Даня все больше хмурился, прожигая взглядом стоящего напротив Илью. - Переваривай. Как что-нибудь надумаешь, пиши, я всегда на связи, и ты это знаешь.
Договорив, Кашин не стал ждать ответа и вышел в коридор. Брюнет от волнения скурил сигарету за пару секунд и хотел взять вторую, но пачка оказалась пуста. Илья чертыхнулся и пулей вылетел из этого злосчастного туалета.
Из школы вышел без шарфа, забыл его утром дома, мелко дрожа от холода. Ветра не было, но мороз не щадил, и щеки раскраснелись почти сразу. Коряков думал о сказанном ему, пытался понять, что же это для них теперь значит? Конечно, он бы мог прямо сейчас просто позвонить рыжему и сказать: "Да, ты мне тоже нравишься", и они были бы счастливы, но это лишь мечты да сказки. Вот был бы Даня девушкой... Илья не сможет признать симпатию к парню, ведь это неправильно, и он это понимает. Но когда в голове всплывает фраза Дани об отговорках, Коряков тут же выкидывает эту мысль подальше, он же просто действует так, как ему всегда говорили, он ищет свою возлюбленную, и он её найдёт, а Даня никак не должен занимать её место, он парень. Илья не понимал, что ему делать дальше, он загнал себя в угол своими же устоями, ведь просто не может по-другому. Он знает, что Кашин будет ждать, что, услышав отказ, он поймет, что, если попросить, больше не подойдёт никогда. Характер и сила воли у Дани просто сумасшедшие, он сможет пересилить себя, Илья - нет.
***
На следующий день Коряков в школе не появился, и Даня заволновался, огляделся бегло, Руслана в кабинете тоже не оказалось, была надежда на то, что это просто совпадение. Несколько раз во время уроков Даня порывался написать брюнету, но приходилось себя сдерживать. Вдруг все в порядке, а Кашин тут со своими тревожными проблемами влезет. Даня волновался, но понимал, что помочь сейчас не может ничем, и это осознание делало только хуже. К сожалению, именно сейчас он никак не мог узнать, что происходит с Ильёй, не может выведать что-то у Руслана хотя бы потому, что того тоже нет. И рыжему оставалось лишь пытаться сосредоточиться на алгебре, на которой именно сегодня почему-то решили разбирать новую тему.
А пока Даня сидел в теплом помещении, Илья валялся на ледяном бетоне без верхней одежды. Ветер и снег хлестали по оголенным участкам тела, но Илья это чувствовать перестал еще в первые три минуты, удары по телу от незнакомых парней ощущались сильнее. Троица во главе с Русланом застала его врасплох, когда он шел к школе. Компашка затащила Корякова в какую-то подворотню, что так некстати оказалась поблизости, и по ощущениям избила до полусмерти. Сначала Руслан что-то Илье говорил, но вскоре понял, что тот не сможет думать, и отстал. Пока двое неизвестных пинали брюнета, Тушенцов стоял неподалеку, не предпринимая абсолютно ничего. Как только Коряков это заметил, он заволновался, подумал, что тот что-то готовит, но потом забил на это, сконцентрировавшись на защите жизненно важных органов. Если Руслан захочет что-то сделать, Илья все равно от этого не отделается, не в том он сейчас положении. Коряков лежал, сжавшись в комочек, в одном лишь свитере, съехавшем с левого плеча, кожа буквально горела от ударов и колючих снежинок, ног брюнет не чувствовал уже давно. В такой ситуации шансы остаться в живых ничтожно малы, как бы абсурдно это ни звучало. Первые пару минут Коряков думал о матери, а потом его мысли полностью занял рыжий одноклассник. Почему? Илья сам не знал. Просто на протяжении некоторого времени перед глазами стояло обеспокоенное лицо Дани. Тот, вроде, что-то говорил, но в ушах звенело так, что Илья не слышал даже собственных фантазий, так что выдуманный брюнетом Кашин был будто актёр немого кино.
По меркам Ильи прошла целая вечность, пока парням не надоело тупо колотить не сопротивляющегося Корякова. Когда те немного отодвинулись, подошел Руслан, бросил что-то явно язвительное и оскорбительное, сплюнул и развернулся. Илья остался один, тело болело до ужаса, казалось, что конечностями пошевелить невозможно, но он смог. Залез за пазуху, с небольшой надеждой достал мобильник. Стекло его было разбито, ни сантиметра целого не осталось, однако же он работал, это радовало. Силы покидали Корякова с невообразимой скоростью, перед глазами все плыло, он окоченевшими пальцами кое-как зашел в чат с Даней и скинул свою геопозицию. Оставшейся энергии хватило лишь на то, чтобы обхватить телефон и опустить руки на бетон, до кармана он бы не дотянулся. Окружающие его объекты слились в разные пятна и почему-то стали такими яркими... Это било по глазам, и Илья зажмурился, дабы облегчить хоть эту боль. Распахнуть веки он не смог.