Пепел [about V.Tsygankov]

С момента ссоры прошло три недели - ровно столько мы не виделись с Витей. Я очень тосковала по нему, хотела позвонить хотя бы на домашний, сотового у меня попросту не было. Однако папа прибывал дома почти сутками напролет, при нем говорить как-то неудобно. Поэтому ничего не оставалось, кроме как ждать. Я не знала, чего нужно ждать, но в душе все равно горел огонек надежды.

А во вторник после школы меня поджидал Цыганков. Он сидел на рюкзаке, который бросил на землю вместо подстилки. Без шапки и шарфа, с расстегнутой курткой и без перчаток. Щеки его отливали румянцем от холодного ветерка, а губы, обветренные по краям, казались еще краше.

- Витя! - крикнула я, улыбнувшись. Подбежала к нему и бросилась обниматься. Мы повалились на тонкий слой снега, успевший выпасть прошлой ночью. Витя прижал меня к себе, обжигая, горячим дыханием.

- Заболеем же, - строго, но в то же время тепло отозвался он. Я чуть приподнялась, разглядывая лицо лучшего друга. Мы оба замерли, словно не виделись целую вечность. Цыганков вдруг протянул руку и заботливо поправил на мне шапку, которая успела съехать набок.

- Тогда будем болеть вместе... - я сказала на автомате, а потом перестала улыбаться. Ведь вместе теперь не получится.

- Ага, но лучше не болеть, а то придется, есть гадкую настойку матери. Слезай, Лика.

И я слезла, стараясь скрыть грусть. Уселась рядом, надевая маску улыбчивой Лики. Мне не нравилось будущее, в котором два человека не могут общаться, гулять вместе и болеть под одним одеялом. Но вслух я этого не сказала.

- В общем, ситуация отстой, - произнес Цыганков, громко вздыхая.

- В смысле?

- Из разговоров дома я понял две вещи: твой отец не просто ушел из бизнеса, он еще забрал с собой нескольких крутых ребят, что однозначно приведет к краху компании родичей. Ну и... теперь мой папа тоже обозлился. Короче, вряд ли мы снова будем ходить друг к другу в гости. В этот раз все серьезно, кажется.

- Но как же... - не веря в услышанное, проговорила я. В горле застрял ком размером с теннисный мячик, мне было тяжело дышать.

- Все очень плохо. И... вот! - Витя повернулся ко мне, вытащив из рюкзака сотовый.

- Зачем это?

- Там есть симка, мне купили сенсорный месяц назад. Слушай, я ведь... я даже не знаю, когда у тебя уроки заканчиваются. Нам нужно быть на связи, Лик. Что бы там ни было между родственниками, это их терки. Эй, мелкая, улыбнись! Я никогда тебя не брошу, ты же моя, помнишь?

Я рассмеялась, хотя хотелось плакать. В этот холодный зимний день мы ели шоколадное мороженое в стаканчике и держались за руки, пока не дошли до входа в мой двор. Впервые Витя не стал провожать меня до подъезда, но я и не настаивала. Мы есть друг у друга - это главное, остальное наладится, надо только подождать, уверяла я себя. Однако, ничего не наладилось.

С бизнесом у отца дела не шли, он обещал каждый день своим коллегам светлое будущее, которое почему-то не наступало. Сам ходил злым, а если не дай бог спотыкался об обувь в коридоре, начинал громко ругаться. Я лишний раз боялась произнести слово в его присутствии, казалось, даже наши с мамой голоса раздражали папу.

В конце марта случился окончательный провал. Программисты, верящие в папины идеи и стремления, ушли от него, сославшись на отсутствие денег, без которых нынче сложно существовать. А у них семьи, дети, кредиты, потребности. Отец снова разгневался. И, как назло, в этот день он увидел нас с Витей возле магазина на остановке. Цыганков провожал меня домой, рассказывая забавные шутки про их соседей.

- Анжелика! - крикнул папа, догоняя нас. Глаза его полыхали огнем, а нижняя губа дергалась. Мне всегда было страшно смотреть на такого отца - он вызывал страх и неуверенность.

- Привет, папуль, - улыбнулась я, разглядывая его снизу вверх.

- Добрый день, Павел Дмитриевич, - поздоровался Витя. Однако отец вместо слов приветствия схватил меня за руку и силой потащил в сторону дома. Я не стала сопротивляться, молча кивнув Цыганкову.

До квартиры мы дошли, не проронив ни слова, между нами словно электричество сочилось - до того напряженной была атмосфера. Я быстро прошмыгнула к себе в комнату, предпочитая скрыться с глаз отца, от греха. Осторожно прикрыла дверь, спрятала телефон в ящик столика, за которым делала обычно уроки. Я так и не рассказала об этом подарке никому, хотя, может, и стоило. Но благодаря мобильному мы могли с Витей общаться, писать сообщения и тайно болтать ночами о всяком разном, кроме семейных тем. Их старательно избегали, но при этом всеми силами поддерживали друг друга, потому что не хотели потерять нашу связь.

Я вздохнула, развернулась и планировала переодеться, однако в комнату вошел папа.

- Анжелика, - строго начал родитель. Его голос звучал жестко, словно он говорил не с родной дочкой, а с посторонним человеком. В последние дни я не узнавала любимого человека.

- Я переоденусь сейчас, и можем вместе пообедать.

- Не смей больше водиться с этим мальчишкой! - холодным, ледяным тоном выдал отец.

- Что? - прошептала одними губами я, не веря в услышанное.

- Он сын предателя! А ты моя дочь, понимаешь?

- Пап, Витя ни при чем, он... - мне показалось, воздух закончился в легких. Я открыла рот, глубоко вдыхая, однако, не могла насытиться кислородом.

- Не смей к нему подходить, поняла? А если он будет тебя преследовать, я разберусь. - Отец развернулся, планируя выйти из комнаты, но я бросилась к нему, схватила за руку, крепко сжимая ее в своих ладонях.

- Папочка, ну ты чего? - взмолилась, смотря на него снизу вверх в поисках смягчения. Однако в этом взгляде больше не было привычной мягкости, теперь там поселилась сталь.

- Лика, ты слышала, что я тебе сказал?

- Папуль, Витя он... он... хороший, правда! Я... я не хочу переставать...

- Замолчи! - крикнул отец, выхватив руку. А затем он закрыл дверь перед моим носом, явно намекая, что продолжения у разговора не будет.

Конечно, я не планировала мириться с таким решением. Поэтому в один из дней после уроков пошла не домой, а в библиотеку к маме. Мне нравилось бывать у нее на работе, вдыхать запах старых книг, погружаться в тишину и становиться частью историй, пылившихся на полках.Обычно мама работала с напарницей, но сегодня женщина взяла отгул, и мне выдалась отличная возможность поговорить наедине с родительницей. Я не стала ничего скрывать, рассказала даже про телефон, который подарил Витя. Я ждала поддержки от мамы, утешения и добрых слов. Ведь чего еще может ждать восьмилетний ребенок в такой ситуации? Однако получилось иначе.

- Ликочка, понимаешь, - начала мама. Она слишком часто облизывала губы и теребила края широкой кофты, которая уже висела на ней балахоном. Цвет давно вылинял от многочисленных стирок, да и мама похудела за этот год, поэтому вещь превратилась в бесформенную тряпку. Порой я смотрела на тетю Кристину и с завистью думала, какая она ухоженная, и что моя мать на ее фоне кажется серой мышкой.- Дочка, у твоего отца сейчас трудные времена. Ему нужна наша поддержка, если уж и мы отвернемся, он окончательно сломается.

- Но причем тут я и Витя? Мам, ведь не Витя предал папу, - искренне не понимала, поджимая губы от обиды.

- Мне жаль, что тебе приходится проходить через все это в таком юном возрасте, дочка, - с грустью сказала мама. Она подошла ко мне, положила руки на плечи и притянула к себе, прижав к груди.

-Витя - мой друг, единственный и очень любимый друг! - с горечью произнесла я, утыкаясь носом в старую ткань маминой одежды.

- Пройдет время, возможно, отец остынет, и вы снова сможете общаться. Но, милая, мне кажется, как раньше, уже не будет. Тебе нужно просто принять это и жить дальше. И да, лучше верни телефон Вите. Не дай бог отец узнает, ему будет неприятно.

Следовать наставлению мамы я не стала, просто надеялась, что папа успокоится. Не может же он злиться вечно? А там, глядишь, они встретятся с дядей Олегом, поговорят, по крайне мере, мне так хотелось думать.

Однако в мае мои надежды рухнули окончательно. Отец узнал, что его бывшая фирма удачно заключила договор с каким-то крупным инвестором и все же будет воплощать идею с подпиской. Для отца это был удар под дых. Он даже хотел поехать в офис и устроить скандал, ведь идея по праву принадлежала ему, а не Олегу Николаевичу. Мама чудом умудрилась отговорить папу от поездки.

После он впал в какое-то уныние и засел дома перед телевизором. Молча щелкал каналы, отказывался от еды, похудел и перестал приносить деньги домой. Семья словно исчезла с радаров отца, мы практически не разговаривали. Однажды я проболталась об этом Вите, когда мы гуляли по парку вокруг озера.

- У нас дома тоже не сахар, - вздохнув, признался Цыганков. - Я, если честно, уже и не помню, когда последний раз отца видел и разговаривал с ним. Зато они с матерью каждый день ругаются. Иногда мне хочется сбежать из дома и не слышать этих бесконечных упреков. Блин, прости, тебе и без моего нытья своих проблем хватает.

- Как думаешь, наши папы смогли бы помириться?

- Вряд ли, - отмахнулся Витя.

- Знаешь, это так страшно, - призналась неожиданно я, останавливаясь возле красивой березы. Подул ветерок, и листва зазвенела, издавая весенние звуки. Я подставила ладошки к небу, позволяя лучам солнца коснуться кожи. Давно мне не было так тепло, как в этот солнечный день рядом с Витей.

- Что именно?

- Страшно однажды потерять человека, которого считал своим другом. Интересно, почему так происходит?

- Кто знает, - пожал плечами Витя. - Но я рад, что у меня есть ты. Иначе я бы точно свихнулся.

Домой я вернулась в приподнятом настроении и даже планировала сделать из печенья пирожное "картошку", которую обожала в мамином исполнении, но застала отца в моей комнате. Он сидел на кровати, взгляд его пустых глаз был устремлен вроде на меня, а вроде и сквозь меня. А когда папа поднялся и вытащил из кармана сотовый, сердце в груди едва не разорвалось на части. Я сглотнула, ощущая, как напрягается каждая мышца на теле, как сжимаются ягодицы и наливается тяжестью низ живота.

Он нашел Витин подарок.

- Что это? - стальным тоном спросил отец.

- Т-телефон, - выдавила из себя я.

- Телефон? Хорошо, - кивнул он. Подошел к окну, словно пытался разглядеть там какого-то важного человека или машину. Я же почти не дышала, мысленно ругая себя, что не спрятала мобильный в более надежное место. И нет, не скандала я боялась, а того, что отец заберет сотовый, заберет возможность общаться с Витей.

- Папочка, - прошептала дрожащим голосом. Отец резко развернулся, поднял руку и со всей силы кинул телефон в стенку, что находилась за моей спиной. На его лице не дернулся ни один мускул, когда он это делал. Зато у меня перед глазами пронеслась целая жизнь. Я не осмеливалась повернуть голову, но и без того понимала - сотовый, скорее всего, разбился. Мне хотелось разреветься.

- Анжелика, - ледяным тоном процедил папа, приближаясь ко мне. Я стояла по струнке смирно, смотря прямо в глаза человеку, которого очень любила и уважала. - Ты! Моя! Дочь! Понимаешь?

Мне хотелось сказать «да», но выражение лица папы говорило, что ему не нужны ответы. Поэтому я молча кивнула, искать аргументы было бессмысленно.

- А моя дочь не может водиться с предателями. Не может, понимаешь?

И я снова кивнула, вжав голову в плечи. Казалось, если открою рот или произнесу хоть слово, это еще больше взбесит отца, поэтому лучше молчать.

- Я тебе говорил об этом, помнишь? Ты помнишь, я тебя спрашиваю?

- Па... - я набрала воздуха и почти собралась с духом признать свою вину, как папа снова сделал пару шагов, сокращая между нами расстояние. Он был не похож на себя, словно передо мной был другой человек - незнакомец из соседнего дома.

- Ты помнишь? - повторил он.

- Пап...

- Ты помнишь? - крикнул отец. В этот момент его рука поднялась и хлестнула меня по лицу. Я не сразу поняла, что произошло, потому что удар оказался достаточно сильным. С губ сорвался слабый крик, меня повело в сторону шкафа, но я чудом умудрилась сохранить равновесие. Щека пылала от боли, сердце билось об ребра, а в глазах застыли слезы. Мне хотелось броситься к дверям, хотелось убежать. Я смотрела на отца и не понимала - кто стоит передо мной. Он был в несколько раз выше и шире в плечах своей восьмилетней дочки. Он позволил себе ударить ее и при этом на его лице не проскользнуло ни единой эмоции.

Дрожащей рукой я коснулась щеки и вжалась в стенку шкафа, опустив голову. Папа подошел ко мне, остановившись буквально в шаге. Мне показалось, сейчас последует еще удар и еще, но отец лишь смерил тяжелым взглядом, а затем молча вышел, хлопнув дверью.