Окружной управляющий
Кабинет Окружного Управляющего находится в громадном здании красного кирпича, известном как Старое Здание Суда. Там действительно слушаются гражданские дела, причем судопроизводство безжалостно затягивается до тех пор, пока противники не умирают или не отказываются от тяжбы. Это происходит из-за несметного количества документов, касающихся абсолютно всего на свете; все они хранятся в полном беспорядке, поэтому никто, кроме Окружного Управляющего и его помощников, не в состоянии их найти, а сам он, бывает, тратит на поиски долгие годы. Между прочим, он до сих пор разыскивает материалы по делу о взыскании убытков, прекращенному производством в 1910 году. Большая часть Старого Здания Суда давно превратилась в руины, а та, что еще сохранилась, из-за частых обрушений крайне опасна. Наиболее рискованные задания Окружной Управляющий поручает своим помощникам, многие из которых лишились жизни на службе. В 1912 году двести семь помощников были погребены под завалами при разрушении северо-северо-восточного крыла.
Когда жителю Зоны предъявляется иск, его адвокаты потворствуют тому, чтобы дело было передано в Старое Здание Суда. Как только это сделано, истец уже проиграл процесс, поэтому в Старом Здании Суда слушаются только дела, возбужденные чудаками и параноиками, которые требуют «публичного разбирательства», чего добиваются редко, поскольку лишь острая нехватка новостей приведет в Старое Здание Суда репортера.
Старое Здание Суда расположено в поселке Пиджин-Хоул, за пределами городской зоны. Обитатели этого поселка и близлежащей местности с ее болотами и густыми лесами – люди столь слабоумные, с такими дикими замашками, что Администрация сочла целесообразным изолировать их в резервации, огороженной радиоактивной стеной из железных блоков. В отместку жители Пиджин-Хоула оклеивают свой поселок плакатами: «Горожанин, смотри, чтобы закат не застал тебя здесь», – предписание бессмысленное, ибо ничто, кроме неотложного дела, не привело бы в Пиджин-Хоул ни одного горожанина.
У Ли дело неотложное. Он должен срочно представить письменное свидетельство о том, что страдает бубонной чумой, и таким образом избежать выселения из дома, в котором живет десять лет, ни разу не заплатив за аренду. Он находится на вечном карантине. Короче, он набивает чемодан письменными показаниями и прошениями, предписаниями и справками – и добирается автобусом до Границы. Городской таможенный инспектор пропускает его одним взмахом руки: «Надеюсь, у вас в чемодане атомная бомба».
Ли проглатывает пригоршню успокаивающих пилюль и входит в таможенный сарай Пиджин-Хоула. Инспектора три часа роются в его бумагах, справляясь в пыльных книгах инструкций и таможенных пошлин и зачитывая оттуда невразумительные и зловещие выдержки с неизменной концовкой: «А посему подвергается штрафу и наказанию согласно постановлению 666». Они многозначительно смотрят на Ли.
Они просматривают его бумаги через лупу.
– Иногда между строк попадаются грязные стишки.
– Может, он задумал распродать все это на туалетную бумагу. Неужто все это дерьмо нужно лично персонально тебе?
– Да.
– Он говорит, да.
– А откуда нам это знать?
– У меня есть письменное свидетельство.
– Ну и хитрец. Раздевайся.
– Ага. Может, у него неприличные наколки.
Они облапывают все его тело, зондируя задницу на предмет контрабанды и обследуя ее в поисках доказательств содомии. Намочив его волосы, они отправляют воду на анализ.
– Может, у него в волосах наркотик.
Наконец они конфискуют его чемодан, и он, шатаясь, выходит из сарая с пятидесятифунтовой кипой документов.
На сгнивших деревянных ступенях Старого Здания Суда сидят около дюжины мировых судей. Они устремляют на приближающегося Ли взгляды тусклых голубых глаз и медленно поворачивают головы на морщинистых шеях (морщины забиты пылью), провожая его взглядами вверх по ступенькам до самой двери. Внутри пыль густым туманом повисла в воздухе, сыплется с потолка, клубами поднимается с пола при каждом его шаге. Он взбирается наверх по шаткой лестнице – признана аварийной в 1929 году. Один раз нога проваливается, и в нее впиваются сухие щепки. Лестница заканчивается малярными лесами, при помощи обтрепанной веревки и шкивов прикрепленными к балке, почти невидимой издалека в пыли. Он осторожно втискивается в кабину чертова колеса. Его вес приводит в движение гидравлический механизм (журчание воды). Колесо плавно, бесшумно движется и останавливается возле ржавого железного балкона, местами протертого насквозь, как подметка старого башмака. Он идет по длинному коридору с множеством дверей, большая часть которых заколочена досками или просто гвоздями. В одном из кабинетов – « Ближневосточная экзотика » на позеленевшей медной табличке – ловит термитов своим длинным черным языком Отщепенец. Дверь кабинета Окружного Управляющего открыта. Окружной Управляющий сидит в окружении шестерых помощников и жует нюхательный табак. Ли стоит в дверях. Окружной Управляющий, не обращая на него внимания, продолжает говорить.
– Столкнулся я на днях с Тедом Спиготом... славный малый, между прочим. Нет лучше парня в Зоне, чем Тед Спигот... Да, вспомнил, это было в пятницу, ведь моя старуха как раз страдала менструальными коликами, и я пошел в аптеку Дока Паркера на Делтон-стрит, что напротив «Высоконравственного массажного салона» Мамы Грин, где раньше была старая платная конюшня Джеда... Ну Джеда, сейчас вспомню его фамилию, он еще слегка косил на левый глаз, а жена у него была откуда-то с Востока, из Алжира, что ли, а как Джед помер, она снова выскочила замуж и нынче замужем за кем-то из Хутов, за Клемом Хутом, если память не изменяет, тоже славный малый, ну а Хуту в то время было года пятьдесят четыре, а то и все пятьдесят пять... Короче, я и говорю Доку Паркеру: «Моя старуха сильно страдает менструальными коликами. Продай-ка мне пару унций опийной настойки».
А Док и говорит: «Ладно, Арч, только ты должен надписать книгу. Фамилия, адрес и дата покупки. Такой порядок».
Тогда я спросил у Дока, какой сегодня день, а он сказал: «Пятница, тринадцатое».
Я и говорю: «Сдается мне, мои плохие деньки уже в прошлом».
«Вот-вот, – говорит Док, – заходил тут с утра один паренек. Явно городской. Одет уж больно цветасто. Ну и выкладывает он мне, значит, рецепт на большую банку морфия... Вроде как не совсем настоящий рецепт, на туалетной бумаге... А я ему так впрямую и говорю: «Мистер, я подозреваю, что вы наркоман».
«У меня ногти на ногах врастают, папаша. Я в агонии», – говорит он.
«Ладно, – говорю, – должен же я проявлять осторожность. Но раз уж у вас легальное заболевание и рецепт от настоящего признанного врача, почту за честь вас обслужить».
«Тот лепила и вправду признанный псих», – говорит он... Ну а мне сдается, одна рука не знала, что делает другая, когда я по ошибке продал ему банку средства для чистки унитазов... Так что у него денек явно не задался».
«Самое оно для прочистки крови».
«А знаешь, и я как раз об этом подумал. Все-таки куда как лучше, чем сера с черной патокой... Слушай-ка, Арч, только не подумай, что я сую нос в чужие дела, но от Бога и аптекаря у человека секретов нет, я всегда так говорю... Ты еще потягиваешь Старую Серую Кобылу?»
«Однако, Док Паркер... Ставлю вас в известность, что я человек семейный и являюсь старостой в Первой Отдельной Несекстарианской Церкви, и я не имел ни кусочка лошадиной жопы с тех пор, как мы с вами были детишками».
«Вот были времена, Арч! Помнишь, я как-то раз взял да и подмешал горчицу в гусиный жир? Еще тогда начал хватать не ту банку, как говорится. Визжал ты так, что наверняка слыхали аж в округе Пизд-Лиз, визжал прямо как горностай с отрезанными камушками».
«Ты не в ту дыру сунул, Док, опять перепутал. Горчицу-то слопал ты, а мне пришлось дожидаться, пока ты не поостынешь».
«Все это твой досужий бредень, Арч. Это выраженьице я вычитал в одном журнальчике, когда сидел в том зеленом сортире за станцией... Ну а недавно я задал вопрос, Арч, а ты меня неправильно понял... Старой Серой Кобылой я назвал твою женушку... Я хочу сказать, она уже не та, что прежде, со всеми этими карбункулами, катарактами, обморожениями, геморроем и афтозом».
«Ага, Док, Лиз и правда не совсем здорова. Сильно изменилась после одиннадцатого выкидыша... В тот раз вообще что-то странное уродилось. Док Феррис мне прямо сказал, говорит: «Ни к чему тебе, Арч, смотреть на это существо». И такой долгий взгляд мне выдал, аж мурашки по коже... Да, Док, ты не ошибся. Она уже не та, что прежде. Да и от лекарств твоих ей вовсе не легче. Она даже день с ночью путает с тех пор, как стала принимать те глазные капли, что ты продал ей месяц назад... Однако, Док, тебе следует знать, что я уже давно не потягиваю Лиз, старую корову, хотя и уважаю ее как мать моих дохлых уродцев. Я ведь подцепил одну пятнадцатилетнюю милашку... Ну знаешь, ту желтую девчонку, что работала у Мэрилу в «Салоне выпрямления волос и отбеливания кожи» там, в Ниггер-тауне».
«Пощипываешь ту черную цыпочку, Арч? Ту сдобную негритяночку?»
«Постоянно пощипываю, Док. Постоянно. Ну ладно, долг, как говорится, что шило в жопе. Пора возвращаться к моей старой шестеренке».
«Бьюсь об заклад, ее надо хорошенько смазать».
«У нее-то уж точно сухая дыра, Док... Ну, благодарю за настойку».
«А тебя, Арч, благодарю за покупку... Хи-хи-хи... Слушай, малыш Арчи, как-нибудь вечерком, когда тебе станет совсем невмоготу от накопившейся спермы, загляни сюда и выпей со мной йохимбинчика».
«Так и сделаю, Док. Можешь не сомневаться. Это будет прямо как в старые времена».
Короче, пришел я, значит, обратно домой, согрел воды, смешал опийную настойку с гвоздикой, корицей и лаврушкой, дал все это Лиз, и, сдается мне, ей немного полегчало. По крайней мере она перестала меня изводить... Ну, а потом я опять зашел к Доку Паркеру – резинку купить... и только вышел, как натолкнулся на Роя Бейна – тоже славный малый. Лучше парня, чем Рой Бейн, во всей Зоне не сыщешь... Короче, он сказал мне, говорит: «Видишь, Арч, того старого ниггера вон там, на том пустыре? Так вот, от него не отделаться, как от дерьма и налогов, он приходит туда каждый вечер в одно и то же время, хоть часы сверяй. Видишь, вон он, за крапивой? Каждый вечер ровно в полдевятого он приходит на одно и то же место и трет себя до дыр стальной стружкой... Говорят, этот ниггер – проповедник».
Короче, так я узнал, который там примерно час стукнул в пятницу, тринадцатого, а минут через двадцать, ну через полчаса, я взял в лавке Дока немного шпанской мушки, и она начала действовать по дороге в Ниггер-таун, возле Греннельского болота... Ну а там, где часть болота пересохла, раньше была лачуга одного ниггера... Того старого ниггера сожгли в Пизд-Лизе. Ниггер подхватил афтоз и от него напрочь ослеп... А одна белая девица из Тексарканы визжит:
«Рой, этот старый ниггер так противно на меня смотрит! Силы земные, мне кажется, я с ног до головы в грязи!»
«Ну что ты, милая, не волнуйся по пустякам. Мы с ребятами его сожжем».
«На медленном огне, радость моя. На медленном. У меня от него страшно болит голова».
Короче, сожгли они ниггера, тот малый забрал жену, укатил назад в Тексаркану, а за бензин так и не заплатил. А старая Сплетница Лу, что держит станцию техобслуживания, всю осень только и твердила: «Эти городские приезжают, сжигают ниггера и даже не расплачиваются за бензин».
Ну а Честер Хут снес лачугу того ниггера и отстроил ее заново прямо у себя за домом в Кровавой долине. Занавесил все окна черной материей, а что внутри творится – об этом лучше помолчим... Больно уж странные у этого Честера привычки... Ну, короче, было это как раз там, где раньше стояла лачуга ниггера, прямо напротив дома Старика Брукса, а он каждую весну бежит оттуда из-за наводнения, только тогда Брукс там еще не жил... дом принадлежал парню по фамилии Скрэнтон. А участок тот размежевали еще в девятнадцатом году... Думаю, вам известно, что я тоже занимался этим делом... В то время парень по имени Горбун Клэренс попутно колдовал и указывал места для колодцев... Тоже славный малый, лучше парня, чем Горбун Клэренс, в Зоне не сыщешь... Вот как раз там-то или где-то поблизости я и натолкнулся на Теда Спигота, он дрючил какого-то черномазого.
Ли откашлялся. Управляющий взглянул на него поверх очков:
– Если вы не против, молодой человек, сперва я договорю, а потом займусь вашим делом.
И он пустился в длинную историю о том, как один ниггер заразился бешенством от коровы.
– Короче, папаша мне говорит: «Брось свои дела, сынок, пойдем глянем на этого бешеного ниггера...» – А ниггера того приковали цепью к кровати, и он голосил, как корова... Мне тот ниггер быстро надоел. Ну все, прошу всех меня извинить, у меня дела в Тайном Совете. Хи-хи-хи.
Ли в ужасе слушал. Окружной Управляющий нередко уединялся и целыми неделями удовлетворял тайную страсть к скорпионам и каталогам универмагов Монтгомери Уорда. Бывало и такое, что помощники взламывали дверь и выносили его на свежий воздух в состоянии крайнего истощения. Ли решил пустить в ход свой последний козырь.
– Мистер Анкер, – сказал он, – я обращаюсь к вам как один Дикий Кабан к другому, – и он достал членский билет Общества Диких Кабанов, напоминание о своих юношеских годах, когда он шарил по карманам пьянчуг.
Управляющий недоверчиво взглянул на билет.
– Что-то не похож ты на настоящего откормленного Дикого Кабана... Что ты думаешь о евре-е-е-е-ях?..
– Сами знаете, мистер Анкер, еврей только и хочет, что отдудонить молодую христианку... В один прекрасный день мы с этим покончим.
– Ну что ж, для городского парня ты рассуждаешь разумно... Узнайте, что ему нужно, и ни в чем ему не отказывайте... Он славный малый.