Больница
Заметки о дезинтоксикации. Паранойя раннего отнятия... Все приводит в уныние... Тело безжизненное, рыхлое, вялое.
Кошмары отнятия. Кафе с зеркальными стенами... Пустое... Чего-то жду... В боковой двери появляется человек... Невысокий тщедушный араб, одетый в коричневую джеллабу, с седой бородой и серым лицом... У меня в руке кувшин с кипящей кислотой... Охваченный пароксизмом неотвратимости, я выплескиваю кислоту ему в лицо...
Все похожи на наркоманов...
Погулял немного в больничном дворике... Кто-то пользовался без меня моими ножницами, они испачканы какой-то липкой рыже-бурой дрянью... Наверняка эта сука-медсестра подстригает свою мочалку.
Жуткого вида европейцы захламляют лестницу, перехватывают сестру, когда мне нужно лекарство, выливают в раковину мочу, когда я умываюсь, целыми часами занимают туалет – вероятно, пытаются вытащить напальчник с бриллиантами, который запрятали в жопе...
И в самом деле, по соседству со мной обосновался целый клан европейцев... Престарелая мамаша легла на операцию, и там же поселилась дочь – проследить, чтобы старую манду обслуживали как следует. Странные посетители, видимо, родственники... Один из них вместо очков носит штуковины вроде тех, что ввинчивают себе в глаза ювелиры, когда рассматривают драгоценные камни... Вероятно, спившийся огранщик алмазов... Человек, который угробил Трокмортонский алмаз и был с позором изгнан из отрасли... Все эти ювелиры в сюртуках стоят вокруг Алмаза в ожидании Человека. Погрешность в одну тысячную дюйма полностью уничтожает камень, и им приходится специально выписывать из Амстердама типа, способного выполнить эту работу. И вот он, мертвецки пьяный, входит, пошатываясь, с огромным отбойным молотком и крошит алмаз в пыль.
Я не пытаюсь выяснить, что это за люди... Продавцы наркотиков из Алеппо?.. Торговцы выпоротками из Буэнос-Айреса? Подпольные скупщики алмазов из Йоханнесбурга?.. Работорговцы из Сомали? Уж коллаборационисты-то – по меньшей мере...
Непрерывные сны о джанке: я ищу маковое поле... Самогонщики в черных стетсонах показывают мне дорогу в ближневосточное кафе... У одного из официантов есть выход на югославский опиум...
Покупаю упаковку героина у малайской лесбиянки в теплой белой полушинели с поясом... Краду завернутый в бумажку дозняк в тибетском зале какого-то музея. Она то и дело норовит выкрасть его обратно... Я ищу место, где можно вмазаться...
Решающий момент отнятия наркотиков – это не ранняя стадия болезни в острой форме, а последний шаг из джанковой среды на свободу... Настает кошмарная интерлюдия паники на клеточном уровне, жизнь замирает между двумя способами существования... В этот момент жажда джанка концентрируется в последней всеохватывающей тяге и, похоже, достигает сказочного могущества: обстоятельства складываются так, что джанк сам плывет вам в руки... Вы встречаете забытого старого шмекера, вороватого больничного санитара, выписывающего рецепты лепилу...
Часовой в форме из человеческой кожи: чернокожая куртка с пуговицами из желтых кариозных зубов, блестящий эластичный пуловер медно-красного индейского цвета, широкие брюки, покрытые северным юношеским загаром, сандалии из мозолистых подошв молодого малайского фермера, пепельно-смуглый шарф, завязанный узлом и заправленный под свитер. (Пепельно-смуглый – это сероватый цвет под смуглой кожей, иногда встречается у людей смешанного черно-белого происхождения, если смеси не получилось и цвета отделились друг от друга, как масло и вода...)
Этот Часовой – настоящий франт; поскольку ему нечем заняться, все жалованье он тратит на наряды и трижды в день переодевается перед громадным увеличивающим зеркалом. У него по-латински красивое гладко выбритое лицо с карандашной линией усиков и маленькими черными глазками, невыразительными и жадными, бессмысленными глазками насекомого.
Когда я добираюсь до границы, Часовой выскакивает из своей каситы, на шее у него висит зеркальце в деревянной рамке. Он пытается стащить зеркальце с шеи... Такого еще никогда не было, никто ни разу не достигал границы. Снимая зеркальце, Часовой повредил рамкой гортань... Он потерял голос... Он открывает рот, и виден дергающийся внутри язык. Невыразительное, гладко выбритое молодое лицо и открытый рот с шевелящимся внутри языком невероятно омерзительны. Часовой поднимает руку. Все его тело подергивается в судорожном отрицании. Я подхожу к цепи, протянутой поперек дороги, и снимаю ее с крюка. Она падает с лязгом металла о камень. Я иду дальше. Часовой стоит там же, в тумане, и смотрит мне вслед. Затем он снова накидывает цепь на крюк, возвращается в каситу и принимается дергать себя за усики.
Только что принесли так называемый завтрак... Без скорлупы яйцо вкрутую являет собой нечто такое, чего мне прежде видеть не доводилось... Очень маленькое яичко желто-бурого цвета... Наверное, снесено утконосом. В апельсине оказался огромный червяк, и было крайне мало всего остального... Он явно обосновался там с самого начала, раз и навсегда... В Египте водится червяк, который забирается человеку в почки и вырастает до громадных размеров. В конце концов от почки остается лишь тонкая оболочка вокруг червя. Неустрашимые гурманы ценят мясо Червя превыше всех прочих деликатесов. Говорят, оно неописуемо приятно на вкус... Интерзонный коронер, известный как Ахмед Аутопсия, сколотил состояние, торгуя Червями.
Напротив моего окна – французская школа, и я разглядываю мальчишек в свой восьмикратный полевой бинокль... Так близко, что я мог бы протянуть руку и дотронуться до них... Они в шортах... Холодным весенним утром видна гусиная кожа у них на ногах... Я мысленно переношусь сквозь бинокль на другую сторону улицы – призрак в лучах утреннего солнца, раздираемый на части бесплотным вожделением.
Я когда-нибудь рассказывал вам о том, как мы с Марвом заплатили шестьдесят центов двоим мальчишкамарабам, чтобы посмотреть, как они будут дрючить друг друга? Я и спрашиваю Марва: «Думаешь, они это сделают?»
А он говорит: «Думаю, да. Они же голодны».
А я: «Как раз такими они мне и нравятся».
Чувствую себя из-за этого грязным похотливым стариком, но «son cosas de la vida», как сказал Соберба де ла Флор, когда легавые упрекнули его в том, что он пришил одну пизду, а труп приволок в мотель «Бар О» и выебал...
«А чего она брыкается, – сказал он... – Да и шума я не перевариваю». (Соберба де ла Флор был мексиканским уголовником, осужденным за несколько довольно бессмысленных убийств.)
Туалет закрыт уже три часа подряд... По-моему, они используют его в качестве операционной...
СЕСТРА: Не могу нащупать ее пульс, доктор.
ДОКТОР БЕНВЕЙ: Может, она сунула его в напальчник и припрятала в своей щели?
СЕСТРА: Адреналин, доктор?
ДОКТОР БЕНВЕЙ: Ночной вахтер вколол его весь себе забавы ради.
Он осматривается и берет одну из тех резиновых вакуумных чашек на палке, которыми прочищают засорившиеся унитазы... Он приближается к пациентке...
– Сделайте разрез, доктор Лимпф, – говорит он своему перепуганному ассистенту... – Я займусь массажем сердца.
Доктор Лимпф пожимает плечами и начинает делать разрез. Доктор Бенвей промывает кровососную чашу, размахивая ею в унитазе...
СЕСТРА: Разве ее не нужно стерилизовать, доктор?
ДОКТОР БЕНВЕЙ: Очень может быть, но нет времени. – Он сидит на кровососной чаше, словно на трости-табурете, наблюдая, как его ассистент делает разрез... – Вы, юные выскочки, даже прыщ не можете вскрыть ланцетом, вам подавай электровибрационный скальпель с автоматическим дренажом и наложением шва... Скоро мы будем оперировать с помощью дистанционного управления и перестанем встречаться с пациентами... Будем только кнопки нажимать. Хирургия утрачивает все мастерство... Весь опыт, все умение... Я когда-нибудь рассказывал вам, как сделал аппендэктомию ржавой банкой из-под сардин? А однажды я остался без единого инструмента и удалил маточную опухоль зубами. Это было в Верхнем Эффенди, а кроме того...
ДОКТОР ЛИМПФ: Разрез готов, доктор.
Доктор Бенвей втискивает чашу в разрез и принимается с силой нажимать на нее. Докторов, сестру и стену струями заливает кровь... Чаша издает противный звук всасывания.
СЕСТРА: Мне кажется, она умерла, доктор.
ДОКТОР БЕНВЕЙ: Ну что ж, это в порядке вещей. – Он подходит к аптечному шкафу, стоящему у противоположной стены. – Какой-то ебучий наркоман разбавил мой кокаин средством для чистки унитазов! Сестра! Немедленно отправьте посыльного отоварить этот рецепт!
Доктор Бенвей оперирует в заполненной студентами аудитории:
– Так вот, мальчики, вам не так уж часто доведется наблюдать за этой операцией, и тому есть причина... Видите ли, она не имеет абсолютно никакой медицинской ценности. Никто не знает, какова была ее первоначальная цель, да и была ли цель вообще. Лично я думаю, что с самого начала это было чистое произведение искусства. Подобно тому, как матадор с его знаниями и опытом выпутывается из опасной ситуации, которую сам и создал, так и хирург во время этой операции умышленно подвергает своего пациента опасности, а потом, в последнюю долю секунды, с невероятной скоростью проворно спасает его от смерти... Кто-нибудь из вас видел, как выступает доктор Тетраццини? Я не случайно говорю «выступает», ведь его операции были настоящими представлениями. Обычно он начинал с того, что через всю операционную метал скальпель в пациента, а потом выходил на сцену в манере артиста балета. Резвостью он обладал необычайной. «У меня они умереть не успевают», – говаривал он. Опухоли приводили его в бешенство. «Ебучие недисциплинированные клетки!» – рычал он, набрасываясь на опухоль, как поножовщик.
В операционный театр спрыгивает молодой человек и, выхватив скальпель, набрасывается на пациента.
ДОКТОР БЕНВЕЙ: Это эспонтанео! Остановите его, пока он не распотрошил моего больного!
(Эспонтанео – термин из боя быков, обозначающий того зрителя, который запрыгивает на арену, вытаскивает припрятанную накидку и пытается сделать несколько выпадов против быка, прежде чем его уволокут с арены.)
Санитары дерутся с эспонтанео, который наконец изгоняется из зала. Воспользовавшись замешательством, анестезиолог извлекает изо рта пациента большую золотую пломбу...
Прохожу мимо палаты 10, из которой меня вчера перевели... Кажется, роженица... Подкладные судна, полные крови, котексов и отвратительных женских субстанций, которых хватит для загрязнения целого континента... Если кто-то придет навестить меня в мою прежнюю палату, он решит, что я родил чудовище, а Государственный Департамент пытается это дело замять...
Музыка из фильма «Я – американец»... На трибуне, задрапированной американским флагом, стоит пожилой человек в полосатых штанах и визитке дипломата. Опустившийся, затянутый в корсет тенор – едва влезший в костюм Дэниела Буна – поет «Звездный флаг» в сопровождении оркестра в полном составе. Тенор слегка шепелявит...
ДИПЛОМАТ (зачитывает текст с огромного свитка телеграфной ленты, которая все удлиняется и спутывается у него в ногах): И мы категорически отрицаем, что какой-либо гражданин Соединенных Штатов Америки мужского пола...
ТЕНОР: Ты шкажи, ты ответь...
Он срывает голос и «дает петуха».
В аппаратной Специалист готовит себе раствор соды и срыгивает в руку.
– Этот треклятый теноришка – просто жулик, – кисло бормочет он. – Майк! гэ-э, – крик переходит в отрыжку. – Убери этого женоподобного пердуна из эфира и выдай ему лиловый листок. Он у меня уже в печенках сидит... Давай-ка лучше сюда того детину, что сменил пол и заделался лесбиянкой... Она-то хоть штатный тенор... Костюм? А меня что, ебет? Я тебе не какой-нибудь там педик-модельер из костюмерной! Что такое? Все проходы в костюмерную перекрыты из соображений безопасности? Что я вам, спрут, что ли? Ладно, посмотрим... Может, подойдет трафаретный индеец? Покахонтас там или Гайавата?.. Нет, не то. Еще, чего доброго, сыщется остряк с шуточками насчет того, что все возвращают индейцам. Форма времен Гражданской войны: китель северян и брюки южан – вроде как они опять заодно? Можно выпустить ее на сцену в роли Буффало Билла, Пола Ривира или того типа, что так и не покинул дерьмоут, то есть дредноут, а то и просто американского военного – пехотинца там или Неизвестного Солдата... Идея!.. Накроем ее каким-нибудь монументом, и тогда никому не придется на нее смотреть...
Лесбиянка, спрятанная в Триумфальной Арке из папье-маше, набирает воздуха в свои огромные легкие и испускает страшный рев.
«Ты скажи, все ль еще вьется звездный наш флаг...»
Триумфальная Арка рвется сверху донизу, в ней возникает огромная дыра. Дипломат прижимает руку ко лбу...
ДИПЛОМАТ: Что какой-либо гражданин Соединенных Штатов мужского пола родил в Интерзоне или каком-либо другом месте...
«Над свободной СТРАНОООООООЙ...»
Дипломат шевелит губами, но никто его не слышит. Специалист зажимает уши руками. «Матерь Божья!» – орет он. Его вставная челюсть начинает вибрировать, как варган, и вдруг вылетает изо рта... Он раздраженно пытается поймать ее, промахивается и прикрывает рот рукой.
Триумфальная Арка с оглушительным треском падает, разваливаясь на части, и появляется Лесбиянка, стоящая на пьедестале и одетая лишь в суспензорий из леопардовой шкуры с громадными накладными гениталиями... Она стоит с идиотской улыбкой, играя гигантскими мускулами... Специалист ползает по аппаратной в поисках своей вставной челюсти и выкрикивает невразумительные распоряжения: «Это што-то шверхжвуковое!! Жаткните же ее!»
ДИПЛОМАТ (вытирая пот со лба): Какое-либо существо какого-либо рода или типа...
«Над землей храбрецов...»
Лицо дипломата становится серым. Он пошатывается, спотыкается о свой свиток, виснет на поручнях, из глаз, носа и рта льется кровь, близка смерть от кровоизлияния в мозг.
ДИПЛОМАТ (еле слышно): Департамент отрицает... антиамериканский... Был уничтожен... То есть никогда и не был... Категор... – Умирает.
В аппаратной резко выключаются приборные панели... повсюду потрескивают столбы электричества... Специалист, голый, весь обгоревший дочерна, бродит по аппаратной, пошатываясь, словно персонаж «Гибели богов», и кричит: «Шверхжвуковое!! Жаткнись же!!!» Последний взрыв превращает Специалиста в пепел.
И во мраке ночном
Флаг останется с нами...
Заметки о наркомании. Каждые два часа ширяюсь юкодолом. У меня есть место, где я могу воткнуть иглу прямо в вену, дыра все время открыта, как красный гноящийся рот, распухший и бесстыжий, после каждого укола образуется неторопливая капля крови, смешанной с гноем...
Юкодол – это химическая разновидность кодеина, дигидрооксикодеин.
Это вещество больше похоже на коку, чем на морфу... Когда вы делаете укол коки в вену, приход – это чистое наслаждение в голове... Десять минут спустя вам хочется ширнуться еще раз... Наслаждение от морфия концентрируется во внутренностях... После укола вы прислушиваетесь к самому себе... А внутривенный кокаин – это электрический ток, пропущенный через мозг и активирующий связи кокаинового наслаждения... Кока не вызывает синдрома отнятия. Это потребность одного только мозга, потребность без тела и чувства. Потребность неупокоенного призрака. Жажда кокаина длится всего несколько часов, пока стимулируются кокаиновые каналы. Потом вы о нем забываете. Юкодол подобен комбинации джанка с кокой. Немцам можно доверять, они стряпают вреднейшее дерьмо. Юкодол, как и морфий, в шесть раз сильнее кодеина. Героин в шесть раз сильнее морфия. Дигидрооксигероин должен быть в шесть раз сильнее героина. Вполне возможно создание наркотика, вызывающего такое привыкание, что после одного укола вы станете наркоманом на всю жизнь.
Заметки о наркомании, продолжение: Взяв шприц, я непроизвольно беру жгут для перетягивания левой рукой. Это воспринимается мной как примета – значит, я смогу попасть в единственную пригодную вену на левой руке. (Движения при перетягивании таковы, что обычно вы перетягиваете руку, которой берете жгут.) Игла легко скользит внутрь у самого края мозоли. Я нащупываю вену. Вдруг в шприц врывается тонкий столбик крови, на мгновение плотный и резко очерченный, как красный шнур.
Тело знает, в какие вены вы можете попасть, и выражает это знание в непроизвольных движениях, которые вы совершаете, готовясь сделать укол... Иногда игла указывает направление, как прутик лозоходца. Порой мне приходится ждать сигнала. Но когда он появляется, я неизменно попадаю в кровь.
На дне пипетки расцвела красная орхидея. Он помешкал целую секунду, потом сжал пузырек, наблюдая, как жидкость врывается в вену, словно всасываемая немой жаждой его крови. В пипетке осталась тонкая радужно-кровавая оболочка, а белая бумажная манжета пропиталась кровью, как бинт. Он протянул руку и наполнил пипетку водой. Когда он выпускал струю воды, доза ударила его в живот – нежный, приятный удар.
Взгляните на мои грязные брюки: не переодеваюсь целыми месяцами... Дни скользят мимо, нанизываясь на шприц с длинной нитью крови... Я забываю о сексе, да и обо всех острых телесных наслаждениях – серый неупокоенный джанковый призрак. Испанские мальчишки называют меня El Hombre Invisible – Человек-невидимка...
Двадцать отжиманий каждое утро. При употреблении джанка исчезает жир, а мышцы остаются почти нетронутыми. Похоже, наркоману требуется меньше ткани... Появится ли возможность выделить молекулу джанка, устраняющую жир?
Все больше в Аптеке нытья, ворчание контроля, как в сорвавшейся с цепи телефонной трубке... Потратил весь день до восьми вечера, чтобы вырулить две коробки юкодола...
Вены и деньги уже на исходе.
То и дело отключаюсь. Вчера ночью проснулся оттого, что кто-то сжал мне руку. Оказалось, это моя другая рука... Заснул, читая, и слова приобрели значение кода... Преследует навязчивая идея кодов... Есть ряд болезней, которые дешифруют кодированное донесение...
Принимаю дозу на глазах у Д. Л. Нащупываю вену на грязной босой ноге... Чувство стыда у наркотов отсутствует... Они невосприимчивы к чужому отвращению. Вряд ли чувство стыда может существовать в отсутствие либидо... Стыд наркомана исчезает вместе с его несексуальной общительностью, которая тоже зависит от полового инстинкта. Наркоман рассматривает свое тело безлично, как некий инструмент для абсорбирования среды, в которой живет, свою ткань он оценивает холодными руками торговца лошадьми. «Нет смысла и пытаться сюда колоть». – Взгляд безжизненных рыбьих глаз устремлен на развороченную вену.
Принимаю снотворные пилюли нового типа, называются «сонерил»... Сонливости не чувствуешь... Погружаешься в сон без всякого перехода, внезапно попадаешь в самый разгар сновидения... Я уже много лет нахожусь в лагере для военнопленных и страдаю от недоедания...
Президент – джанки, но в его положении нельзя употреблять джанк открыто. Поэтому он раскумаривается с моей помощью... Время от времени мы входим в контакт, и я его перезаряжаю. На взгляд случайного наблюдателя, эти контакты напоминают гомосексуальную интрижку, но в действительности возбуждение – не в первую очередь сексуальное, и кульминацией его является расставание по окончании перезарядки. Возбужденные пенисы приводятся в соприкосновение – по крайней мере, поначалу мы применяли этот метод, но точки соприкосновения изнашиваются, как вены. Теперь мне иногда приходится засовывать пенис под его левое веко. Конечно, я всегда могу раскумарить его посредством Осмотической Перезарядки, что соответствует подкожной инъекции, но это значит признать поражение. ОП на много недель приведет Президента в скверное расположение духа и вполне может ускорить атомную бойню. А за Извращенное Пристрастие Президент расплачивается дорогой ценой. Он пожертвовал всей властью и зависит от обстоятельств, как нерожденное дитя. Наркоман-Извращенец страдает от всего спектра субъективного ужаса, от немого протоплазменного бешенства, от отвратительной агонии костей. Напряженные состояния накапливаются, и в конце концов из тела вырывается чистая энергия без эмоционального содержания, бросающая его из стороны в сторону, как человека, дотронувшегося до проводов высокого напряжения. Если прерывается его связь с поставщиком перезарядки, Наркоман-Извращенец бьется в таких страшных электрических судорогах, что его кости пытаются стряхнуть с себя плоть, и он умирает, а скелет из последних сил выбирается из своего невыносимого тела и бежит прямиком к ближайшему кладбищу.
Связь между НИ (Наркоманом-Извращенцем) и ПП (Поставщиком Перезарядки) столь тесна, что они в состоянии выносить друг друга лишь в течение кратких и нечастых промежутков времени – не считая, разумеется, свиданий для перезарядки, когда процесс перезарядки затмевает весь личный контакт.
Читаю газету... Что-то о тройном убийстве на рю де ла Мерд, Париж: «Сведение счетов»... Меня все время куда-то уносит... «Полиция установила личность виновного... Пепе эль Кулито... Маленький Говнюк, уменьшительно-ласкательное слово». Неужели это и впрямь там написано?.. Я пытаюсь сосредоточиться на тексте... он распадается в бессмысленную мозаику...