6
Евгения Николаевича отпустили с работы только в пять, так что, пока добрались до места и поужинали, уже стемнело.
Утром первой проснулась Генриетта Амаровна. Через пятнадцать минут был готов завтрак.
- Бабушка, ты что, с ума сошла? - сказала Марина, гремя умывальником и разбрызгивая вокруг себя воду. - Восемь часов.
Но Генриетта Амаровна была настроена решительно. Этого дня она ждала полгода. Полгода шли переговоры. Дед хотел, чтобы они посадили дерево, но какое - не сказал. Евгений Николаевич считал, что нужно посадить сосну, потому что это было его любимое дерево. Генриетта Амаровна настаивала, что сосна - дерево заурядное, а вот дуб - это благородно.
- Разумеется, дуб. Это же очевидно.
- А я думаю, сосна.
- Нет, дуб.
- А я гов6рю,сосна.
Никто не знает, как долго это могло продолжаться, но однажды в спор вмешалась Марина. Она посмотрела на папу, потом на бабушку и наконец сказала:
- Яблоня.
Елена Викторовна обычно не принимала в этом участия, но поскольку она все равно проходила мимо, то не могла не согласиться с дочерью. Дело в том, что у сарая, где следовало посадить дерево, раньше росла именно яблоня.
- Это разумно, -согласилась Елена Викторовна. - Конечно, яблоня.
-Точно, - подхватили остальные. - Как это мы сразу не догадались?
А Марина сказала:
- Эх вы, что бы вы без меня делали.
Пока Марина и Елена Викторовна завтракали, папа под руководством Генриетты Амаровны осторожно вынул саженец из простыни и принес из сарая лопату.
- Тут здоровенный пень, - сказал Евгений Николаевич, обследовав указанное место.
- Его надо выкорчевать, - объяснила Марина. И папа принялся за работу. Он снял майку и остался в рваных сандалиях и выцветших шортах, цвет которых определить было трудно: что-то между серым и желтым, но точно не бежевый.
- Ну и вид, - сказала Елена Викторовна. В понедельник куплю тебе новые шорты.
Некрасивые люди с детства вынуждены заботиться о своей внешности, чтобы как-то скрыть врожденные недостатки. Евгений Николаевич не был похож на Джорджа Клуни и уже начал лысеть, однако благодаря атлетическому телосложению, всегда нравился женщинам. Кроме того, сейчас он был занят деревом. Поэтому при чем тут шорты?
- Тут что-то есть, - сказал Евгений Николаевич, воткнув лопату в землю.
Марина давно не верила в пиратов и сокровища.
- Это пень, - С уверенностью сказала она.
- Это не пень, - уверенно констатировал Евгений Николаевич и вытащил из земли большой коричневый портфель.
Когда-то дед был капитаном. А потом его списали на берег, и он служил в министерстве. На службу дед ходил с портфелем, и Генриетта Амаровна сразу этот портфель узнала. Теперь таких портфелей нет.
У Генриетты Амаровны от удивления вытянулось лицо, а Елена Викторовна спросила:
- Что это?
- Это клад, - торжественно сказала Марина.
Ее глаза светились, а черные, остриженные до плеч волосы блестели на солнце. На небе не было ни одного облачка, и все в этом сияющем мире пело и радовалось.
Как ни странно, в портфеле ничего не было. Ничего, если не считать бутылки из-под шампанского. На бутылке лежало письмо, аккуратно свернутое трубочкой. Генриетта Амаровна побледнела, а папа откашлялся, немного подумал и сказал:
- Как это понимать?
- Это письмо, - сказала Марина. - Так делают моряки, когда корабль терпит крушение: письмо кладут в бутылку, а бутылку бросают в море.
- Письмо? - удивилась Генриетта Амаровна. - Кому?
Евгений Николаевич с размаху ударил бутылку об угол сарая, но она не разбилась. Ему пришлось повторить это несколько раз, пока Елена Викторовна не догадалась принести из сарая молоток.
Наконец Марина развернула листок - почерк был дедушкин.
- Читай, - сказал Евгений· Николаевич. Марина всегда читала громко и с выражением, но сейчас от волнения она едва могла говорить.
- «Вы, конечно, решили, что откопали клад, и расстроились, когда нашли это письмо. Так вам и надо».
Марина замолчала.
- Что же ты стоишь? - сказала Генриетта Амаровна. - Читай.
- «Но клад зарыт под раздвоенным деревом».
И снова наступила пауза.
- Ну что же ты? - не выдержала Елена Викторовна. - Марина!
- «Если идти через лес к станции и, не доходя Жуковки, повернуть направо, вы выйдете к пруду. Обогните пруд с левой стороны и идите все время прямо, пока не увидите дома. Это Малые Жуки. За деревней - река. Там будет мост. Перейдите мост и снова идите прямо, пока не увидите указатель: санаторий «Кукушкино гнездо». За санаторием - поселок. В поселке найдете старую водокачку - вам любой покажет. У водокачки раздвоенное дерево. И не забудьте лопату, а то я вас знаю».
Елена Викторовна взяла у Марины письмо и прочитала еще раз. Она читала с таким выражением, что Генриетта Амаровна заплакала: это странное письмо напомнило ей покойного мужа.
В полдень Генриетта Амаровна, Елена Викторовна, Марина и Евгений Николаевич отправились в путь. Евгений Николаевич на всякий случай взял у соседа фонарик, а Генриетта Амаровна приготовила бутерброды.
Когда вошли в лес, повернули направо и вышли к пруду, тут мама обнаружила, что забыла письмо дома.
- Я оставила его в кармане, - объяснила Елена Викторовна, - когда переодевалась.
- Ляля, - грустно сказала Генриетта Амаровна, обращаясь не сколько к ней, сколько к Евгению Николаевичу, - ты стала такой рассеянной.
Наступила пауза
- Кто-то должен вернуться за письмом, - наконец сказала Генриетта Амаровна.
Идти сорок минут в одну сторону, а потом - сорок минут обратно, и все из-за какого-то письма, это было слишком.
Евгений Николаевич молчал.
Письмо - это ерунда, - сказала Марина. Нужно обогнуть пруд с правой стороны и идти прямо, а там будут дома.
И они снова тронулись в путь.- Через два часа за деревьями показались три покосившихся дома. Но сколько они ни пытались найти реку, реки нигде не было. Было пугало в огороде, старик в дырявой пилотке и лохматая собака на цепи. Собака лаяла, и все было как водится. Был даже мост, но реки не было.
- Извините, - сказал Евгений Николаевич обращаясь к старику.
А? - старик разогнулся и рукавом вытер со лбапот.
- Извините, - Евгений Николаевич робел, но говорил громко и с выражением, как будто докладывал на пионерской линейке о проделанной работе - это деревня Малые Жуки?
- Куды?
- Это Малые Жуки?! - не своим голосом крикнул Евгений Николаевич.
- Зачем Малые? - важно сказал старик и деловито вытер пальцами уголки губ. - Просто Жуки.
Наступила пауза.
- А Малые? - наконец сказал Евгений Николаевич, но на этот раз так тихо, что даже Марина не расслышала.
Собака замолчала и тоже как будто прислушалась.
- Жуки-то? - уточнил старик, лениво почесывая грудь.
Евгений Николаевич нервно кивнул.
- Туды, - объяснил старик и показал туда, откуда они только. что пришли. - Обогнете пруд и прямо.
- Но мы таки шли, - заметила Генриетта Амаровна.
- Я перепутала, - прошептала Марина. - Нужно было обойти пруд слева.
И они вернулись назад.
В Малых Жуках решили сделать привал. Был седьмой час. Генриетта Амаровна достала из пакета бутерброды, а Марина пыталась вспомнить, куда идти теперь. Но времени на размышления не было.
Когда наконец увидели указатель «Кукушкино гнездо», начало смеркаться, и Елена Викторовна не выдержала:
- Я устала. Мне все это надоело. Я хочу есть. А папа сказал:
- Мы почти пришли.
- Да, но нам еще идти назад! - И Елена Викторовна заплакала.
Когда отыскали водокачку и нашли раздвоенное дерево, было уже темно.
- Посвети. - Папа дал Марине фонарик, а сам стал копать.
Елена Викторовна ждала, что он найдет чемодан, а может, кованый сундук, набитый золотыми монетами. Но Евгений Николаевич вытащил из земли бутылку, обыкновенную бутылку из-под шампанского.
- Этого не может быть, - тихо сказала Елена Викторовна. - Он над нами издевается.
Как и в первый раз, в бутылке оказалось письмо. Папа разбил бутылку и стал читать, а Марина светила. Вот это письмо.
Разве я не говорил вам, чтобы вы посадили дерево? Но вы отправились искать клад.
Идите домой, а утром посадите дерево. И смотрите, чтобы это была яблоня, а не какая-нибудь дрянь.
В доме под лестницей стоит жестяная коробка. В коробке - двести пятьдесят долларов. Это деньги для Марины, и пусть она сама решит, как ими распорядиться.
И не забудьте олухи, посадить дерево, а тоя встану из могилы и буду вас по ночам пугать.
А теперь идите домой, и пусть это будет вам уроком.
Пахло сиренью, и было тихо. В темноте под раздвоенным деревом стояли четверо.
- Вот дает! - грустно сказал Евгений Николаевич.
И снова стало тихо - так тихо, что было слышно, как соловей опустился на ветку.
«Фюить-Фюить», - пел соловей. Генриетта Амаровна всхлипывала в темноте. Елена Викторовна тоже заплакала. Но это были слезы радости, потому что теперь дед был для них как живой.
А Марине стало страшно. Потому что дед умер и бутылка целый год пролежала в земле. Потому что дед знал, что скоро умрет. И наверное, ему были грустно расставаться с этим миром, где цветет сирень и по ночам поют соловьи.
Когда добрались до дома, уже светало.
- Знаете что? - сказал Евгений Николаевич. - Давайте посадим дерево. Чего ждать?