Глава 9
- А теперь поговорим о деле, - сказала мадам Пеле и выступила с тщательно приготовленной речью, которая в переведенном виде примерно такова: она, дескать, искала моего столь приятного для нее общества, чтобы представить дорогой своей подруге мадам Рюте возможность огласить чрезвычайно важное предложение, которое может обернуться к немалой моей выгоде.
- Pourvu que vous soyez sage, - добавила мадам Рюте, - et à vrai dire, vous en avez bien l'air.[25] Глотните пунша («ponche» произнесла она) - после плотной еды это приятно и полезно.
Я вежливо отказался. Она продолжала:
- Я чувствую, - и она с важным видом прихлебнула пунша, - я глубоко чувствую всю значительность поручения, доверенного мне любезной дочерью, - вы ведь знаете, мсье, что моя дочь управляет заведением в соседнем доме.
- О! Я склонен был считать его вашим, мадам. - Тут я, однако, припомнил, что называли его пансионом «мадемуазель Рюте», а не «мадам».
- Я?! О нет! Я веду хозяйство и присматриваю за прислугой, как дорогая мадам Пеле в доме мсье Пеле, своего сына, - только и всего. Ха! вы уж решили, что я даю уроки в классе, да?
И она долго и оглушительно хохотала, словно эта мысль ужасно расщекотала ее воображение.
- Мадам не права и напрасно смеется, - заметил я. - Если она и не дает уроки, то, несомненно, не потому, что не может. - И я извлек из кармана беленький платочек и с французским изяществом обмахнулся им, одновременно слегка поклонившись.
- Quel charmant jeune homme![26] - пропела мадам Пеле низким голосом.
Мадам Рюте - не столь утонченная, ибо была фламандкой, а не француженкой, - снова расхохоталась.
- Боюсь, опасный вы человек, - сказала она, отсмеявшись, - если можете выдумывать подобные комплименты, и Зораида уж точно будет вас избегать. Но если вы будете хорошо себя вести, я сохраню вашу тайну и не скажу ей, как лихо вы умеете подольститься. Ну а теперь послушайте, какого рода у нее предложение. Она наслышана о вас как о превосходном учителе - а в свою школу она приглашает только лучших (саг Zoraїde fait tout comme une reine, c'est une véritable maîtresse-femme[27]), и сегодня она поручила мне пойти и разузнать у мадам Пеле, нельзя ли вас нанять. Зораида осторожный генерал, и никогда не выступит, не разведав заранее местности. Вряд ли она была б довольна, узнав, что я почти что выдала вам ее намерения; она не дала мне указаний заходить так далеко, но я решила, что ничего страшного, если вы будете во все посвящены, да и мадам Пеле была того же мнения. Только осторожно, не выдайте нас Зораиде - моей дочери то бищь; сама она такая строгая, что не понимает, как это другие находят удовольствие в том, чтобы малость посплетничать...
- C'est absolument comme mon fils![28] - воскликнула мадам Пеле.
- Как изменился мир с тех пор, когда мы были еще юными! - подхватила вторая. - У молодых теперь головы стариков. Однако вернемся к делу, мсье. Мадам Пеле намекнет своему сыну, что вы могли б давать уроки в школе моей дочери, а тот переговорит с вами; и тогда завтра вы придете к нам, спросите мою дочь и представите все так, будто впервые услышали об этом от мсье Пеле, - и, разумеется, ни в коем случае не упоминайте меня, а то Зораиде это не понравится.
- Bien, bien! - остановил я мадам Рюте, поскольку вся эта болтовня мне уже порядком надоела. - Я посоветуюсь с господином Пеле, и все будет так, как вам угодно. А теперь позвольте откланяться, сударыни, я бесконечно вам признателен.
- Comment! Vous en allez déjà? - вскричала мадам Пеле. - Prenez encore quelque chose, Monsieur: une pomme cuite, des biscuits, encore une tasse de café?[29]
- Merci, merci, Madame - au revoir.[30] - И, попятившись, я выбрался наконец из столовой.
Вернувшись к себе, я воспроизвел в памяти весь разговор. Мне это казалось подозрительно устроенным делом, и старухи эти чуть все не провалили; тем не менее во мне успело разрастись всепоглощающее чувство удовлетворения. Во-первых, в моей жизни должно было появиться какое-то разнообразие - преподавать в другой школе; во-вторых же, учить юных леди - думал я, занятие, должно быть, очень интересное.
Иначе говоря, это обещало стать совершенно необычайным событием в моей жизни. И, глядя на заколоченное окно, я радовался, что наконец попаду в этот таинственный сад и буду созерцать ангелов в их раю.
Г-н Пеле не мог, конечно, возражать против моих уроков у м-ль Рюте: возможность дополнительного заработка была одним из условий, на которых я поступил к нему. Потому уже на следующий день было оговорено, что я волен работать у м-ль Рюте четыре раза в неделю во второй половине дня.
Уже под вечер я собрался нанести визит самой м-ль Рюте, чтобы обсудить этот вопрос: весь день я был предельно занят и не имел возможности к ней зайти. Помню, собравшись наконец отправиться в соседний пансион, я заколебался: не сменить ли мне каждодневное облачение на что-нибудь понаряднее. В конце концов я решил, что это излишний труд. «Она наверняка холодная и чопорная старая дева, - подумал я. - Раз она дочь мадам Рюте, то уж всяко отсчитала добрых сорок годков; а будь это и не так, будь она молодой и милой - я все равно не красавец, и никакие наряды меня им не сделают. Так что пойду в чем есть».
Проходя же мимо туалетного столика, я покосился на свое отражение в зеркале. Узкое некрасивое лицо с глубоко посаженными темными глазами под широким лбом, лишенное красок и привлекательности; лицо молодое, но без юношеской живости - в общем, не такое, что способно завоевать любовь леди, не мишень для Купидона.
Очень скоро я уже дернул звонок у входа в пансион м-ль Рюте; через минуту меня впустили, и передо мной протянулся коридор, выложенный попеременно черным и белым мрамором, стены же выкрашены были в подражание полу; через распахнутую стеклянную дверь в конце коридора я увидел обсаженную кустиками лужайку в солнечном сиянии мягкого весеннего вечера (была тогда середина апреля).
Так я впервые заглянул в тот сад - и заглянул лишь мельком: привратница, утвердительно ответив на вопрос, у себя ли ее госпожа, раскрыла двери справа и, пригласив меня войти в комнату, закрыла за мной. Я очутился в гостиной с красивым, блестящим крашеным полом; кресло и софа в белых драпировках, облицованный зеленым изразцом камин, на стенах картины в золоченых рамах, золотые часы с маятником и разные украшения на каминной полке, большая люстра, зеркала, тонкие шелковые занавеси; наконец, красивый стол в центре комнаты завершал собою эту беглую опись. Все здесь было красиво и сверкало чистотой - однако неминуемо вселило бы в меня уныние, если б через вторые двери, двухстворчатые, широко раскрытые, не виднелась другая комната, поменьше, но более уютная и приятная глазу. Комната эта была устлана ковром, в ней помещались пианино, кушетка, шифоньер. Но что привлекло мое внимание - это высокое окно с малиновой занавесью, которая, будучи отдернута, позволила еще раз увидеть сад сквозь огромные чистые стекла, обрамленные снаружи листьями плюща и усиками виноградной лозы.
- Monsieur Creemsvort, n'est се pas?[31] - раздался голос у меня за спиной и, вздрогнув от неожиданности, я обернулся.
Я так увлекся рассматриванием этой маленькой комнаты, что не заметил, как в соседней появился человек. Это была, однако, м-ль Рюте, чей голос я только что слышал и которая стояла совсем близко от меня. Я поклонился, вмиг обретя sang-froid[32] - ибо смутить меня было не так-то легко, - и завел разговор, начав с того, сколь чудесна эта комнатка и какое преимущество имеет м-ль Рюте перед г-ном Пеле, владея столь замечательным садом.
- Да, - ответила она, - мы часто так думали. Знаете, мсье, только мой сад и удерживает меня в этом доме; если б не он, я уже давным-давно переехала бы туда, где попросторнее; но, вы ж понимаете, я не могу забрать его с собой, а другой такой мне едва ли удастся сыскать.
Я согласно кивнул.
- Но вы ведь его еще не видели, - сказала она. - Пройдемте к окну.
Я последовал за ней; м-ль Рюте распахнула окно, и я, облокотившись на подоконник, смог обозреть те заповедные земли, что прежде рисовало мне воображение. Я увидел достаточно протяженный, с любовью возделанный участок земли, аллею, окаймленную старыми, развесистыми фруктовыми деревьями, в центре нечто вроде клумбы - цветник с розовыми кустами и цветочным бордюром и, наконец, в дальнем конце сада - свободно рассаженные кусты сирени, золотого дождя и акации.
Как умиляла взор эта картина - ведь мне долго не доводилось видеть никаких садов. Налюбовавшись вдоволь деревьями, заботливо ухоженными клумбами и кустиками с набухшими бутонами, я обратил взор на хозяйку - и не торопился его отвести.
Я ожидал встретить высокую, сухопарую, пожелтелую особу монашеского вида в черном, с туго подвязанным под подбородком белым чепцом; между тем рядом Стояла маленькая, с округлыми формами женщина; была она явно старше меня, но я решил, что ей не больше двадцати шести или семи; голова была непокрыта, красивые каштановые волосы уложены локонами; черты ее не казались ни миленькими, ни очень нежными, ни безупречно правильными, однако ни в коей мере не были некрасивыми, и я даже склонен был считать их выразительными.
Я ожидал встретить высокую, сухопарую, пожелтелую особу монашеского вида в черном, с туго подвязанным под подбородком белым чепцом; между тем рядом Стояла маленькая, с округлыми формами женщина; была она явно старше меня, но я решил, что ей не больше двадцати шести или семи; голова была непокрыта, красивые каштановые волосы уложены локонами; черты ее не казались ни миленькими, ни очень нежными, ни безупречно правильными, однако ни в коей мере не были некрасивыми, и я даже склонен был считать их выразительными.
Какое же впечатление вызывали ее черты? Ума? Прозорливости? Да, пожалуй, - впрочем, тогда я не мог еще этого утверждать. Милее всего были безмятежная ясность глаз и свежесть лица. Щеки напоминали крепкое наливное яблоко с сердцевиной, столь же здоровой и чистой, как и румяная кожица сверху.
Мы заговорили о деле. М-ль Рюте сказала, что не совсем уверена в мудрости шага, который намерена предпринять, ибо я слишком молод и родители могут возражать против такого учителя для своих дочерей.
- Впрочем, опыт показывает, что лучше действовать по собственному усмотрению, - продолжала она, - нежели идти на поводу у родителей учениц. Пригодность учителя не зависит от возраста; а судя по тому, что я слышала о вас и что мне привелось наблюдать самой, - я бы гораздо больше доверяла вам, нежели мсье Ледрю, учителю музыки, хотя он женат и ему уже под пятьдесят.
Я отвечал, что надеюсь, она найдет меня достойным столь высокого мнения обо мне (насколько я знал себя, я не способен был обмануть любое оказанное мне доверие).
- Du reste,[33] - добавила она, - у нас строгий надзор. И она перешла к обсуждению частных моментов.
Предусмотрительная, медлительно-осторожная, она не сразу определила мне жалованье, а попыталась выведать мои ожидания на этот счет; и когда ей так и не удалось что-либо из меня вытянуть, она рассудила - с быстрой, но спокойной многоречивостью - назначить мне пятьсот франков в год; не слишком много, но я согласился.
Еще не успели мы завершить эти переговоры - стало смеркаться. Я не торопился уходить, мне нравилось сидеть и слушать ее речь. Я, признаться, изумлен был такого рода деловитостью. Эдвард не казался мне настолько практичным, хотя настойчивости и грубости в нем было предостаточно. У м-ль Рюте находилось столько всяких доводов, столько объяснений; и кроме всего прочего, ей удалось утвердиться в моих глазах как человеку совершенно беспристрастному и даже великодушному.
Наконец разговор наш подошел к концу: тема была исчерпана, меня во все посвятили, и м-ль Рюте совершенно ни к чему было попусту упражнять язык. Мне следовало откланяться. Я посидел бы, пожалуй, чуть подольше: что ждало меня в маленькой одинокой каморке? А здесь глаза наслаждались, видя м-ль Рюте, особенно теперь, когда в неясном сумеречном свете черты ее смягчились, и я любовался открытым благородным лбом и ртом, нежным и в то же время четко очерченным.
Поднявшись, я протянул ей руку, хотя и знал, что это идет вразрез с их иностранным этикетом. Она улыбнулась и сказала:
- Ah! c'est comme tous Ies Anglais![34] - однако с теплотой подала мне руку.
- Это привилегия моей страны, мадемуазель, - ответил я, - и помните: я всегда буду на нее претендовать.
Она легко рассмеялась, очень добро и с тем особенным спокойствием, что наблюдалось у нее во всем, - спокойствием, которое умиротворяло меня и было по нраву (по крайней мере, так думал я в тот вечер).
Когда я вышел на улицу, Брюссель показался самым благоприятным для меня местом на свете; чудилось, будто путь мой, светлый, насыщенный событиями и уходящий далеко ввысь, уже открывается предо мной - в этот мягкий, тихий апрельский вечер. Столь впечатлительное существо человек! - во всяком случае, таким я был в те дни.
______________________________
[25] Только б вы были благоразумны… а с виду-то вы именно такой (фр.).
[26] Какой очаровательный молодой человек! (фр.)
[27] Зораида во всем как королева, и она замечательная руководительница (фр.)
[28] В точности как мой сын! (фр.)
[29] Как! вы уж уходите?.. Скушайте еще что-нибудь, мсье: печеное яблочко, бисквиты, еще чашку кофе? (фр.)
[30] Благодарю, благодарю вас, мадам, — до свидания (фр.).
[31] Мсье Кримсворт, не так ли? (фр.)
[32] Хладнокровие (фр.).
[33] Впрочем (фр.)
[34] О, как все англичане! (фр.)