Когда сгорают мечты.

Глава девятнадцатая: бесконечность-town

Аналог нижнего Ист-Сайда в городке N, штат Калифорния.

Встрепанная тень бредет между ярких вывесок баров и стрип-клубов, вдоль входов в казино и кафе. Прохожие малодушно отводят взгляды или шушукаются, или сально присвистывают - ее вид недвусмысленно выдает, что она делала этой ночью. Но ни один запоздалый трезвенник не предложит помощь; скорее отвернется, задвинется капюшоном - и поспешит убраться из сомнительного района. Что ж, шлюхам порой делают больно. Это нормально. Правильно.
На что нарывалась, то и получила. Браслетов меньше надо носить.
Зажмуримся, товарищи. Зрелище малоприятное/оскорбительное.

«Кто-то сегодня хорошо потрахался», - нараспев горланит здоровенный бугай в мотоциклетном шлеме - и несвежей майке-алкоголичке, - «хочешь продолжения, куколка?» - звук смазывается в моторный рев в конце улицы. Незамеченная, она ныряет в узкий переулок - срезает путь домой. Только бы не попасться тому, другому.
Номер которого пора стереть из жизни.

От хитроумных плетений ничего не осталось. Волосы спутались, взлохматились; разноцветные пряди падают на глаза (то, во что превратились глаза) - клоунские росписи паутины с пятнами посередине. Белки бешено блестят в темноте, когда она безумно пучеглазится - и озирается в поисках чего-то... бегстве - от кого-то. Ремешки туфлей зажаты в ее руках, кожаных туфлей от Prada или Valentino; она идет босиком, не чувствуя колкости гравия под маленькими ступнями, слишком маленькими, чтобы подходить под стандартный размер. На ногтях все еще держится мани/педи-кюр синего цвета, но стоит взглянуть в целом... она похожа на жертву маньяка, вся в синяках и ссадинах - вся в засосах и следах укусов. Я знаю, кто она. Я знаю - от кого она бежит.

Я - дыра в озоновом слое.
Я - щербатые камни стен.

Не шевельнуться, ни вздохнуть. Состояние бога, потерявшего силу. Наблюдай. Но не смей вмешиваться. (Всем прекрасно известно, откуда вырван эпизод - и что за ним последует.)

Она неуклюже расстегивает черную сумочку, клатч на цепочке через плечо. Достает телефон: iPhone, девочка не бедная. «Папа», - шепчет в темноту, - «папочка, забери меня отсюда», - но не набирает номер. Листает список контактов непослушными пальцами, губы с засохшей белой кромкой по внутренней части шепчут: «кто-нибудь... хоть кто-нибудь, пожалуйста». Добравшись до конца, возвращается к началу. «Папа», - всхлипывает она, зажимая губы в тонкую линию; нет, она не расплачется. Присядет на бордюр, вытянув ноги с узкими щиколотками и фиолетовыми метками гематом. Полосатый штрих на спутниковой карте. Этой ночью, в шуме переполненного города, нет ни единого человека, кому она могла бы позвонить.

«Я здесь», - пытаюсь докричаться, пробиться, добраться, остановить, - «я здесь, Кэт!»

(На пути из Нью-Йорка в Сан-Франциско.)

Полиэтилен. Мини-кулек. Огненная запайка. Заклеено скотчем. Ровно на один раз. Зацепить заусенцем. Вскрыть. Распаковать. Обмусоленная бумажка. Вашингтонный доллар. Свернуть рулоном. Приладить внутрь, вставить двумя концами: в пакет(ик) и в ноздрю. Вдох. Слезы. Вдох. Жжение. И... вдох.

Все в порядке. Можно продолжать жить.

***

Номер отеля «Перл», предрождественский Манхеттен, штат Нью-Йорк.

Рвотный рефлекс - неумолимая штука. До туалета не дотерпеть; чудом успеваю выскочить на балкон, прежде чем мутная жижа выплеснется куда-то вниз, в пустоту. Первое - и единственное, что осознаю: нельзя тянуть в рот все, что ни попадя. Свешиваюсь, сложившись пополам; мерзко липнет к телу футболка, челка клеится ко лбу, но я не в состоянии поправить ее. Еще раз. Избавиться от содержимого желудка. Выплеснуть кишки через рот. Упасть на пол; так и лежать, на холодном покрытии, подергиваясь, как в эпилептическом припадке. Прикрыть глаза, на пять минут, хотя бы на жалкие пять минут... но не выходит. Из комнаты кто-то несется - кто-то несется меня спасать. Зачем?

Фигура размыта. Могильно-мрачные пряди сбились на лицо.
Морщинка между чуть изогнутых бровей. Под глазами - тени, тени в виде отзеркаленных очков, и темные отражения ресниц. Впадинка под носом, легкую горбинку не в анфас не разглядеть, но она есть, я мог бы поклясться, как и родинка на щеке - удлиненная «мерилинка» совсем рядом со складкой... Тони?

- Тони, - хриплю я силуэту, - Тони, Тони... - до бесконечности.
Больше никаких мыслей кроме этого восьмерочного «Тони».

- Я Кристина, - встревоженный женский голос, - что с тобой?

Откуда бы ему здесь быть.

Руки. Ее руки. Она поднимает меня, перетаскивает голову к себе на колени, я вяло выдергиваюсь - в полном отрубоне, в полной отключке. Пальцы. Ее пальцы убирают перепутанные лохмы с моих щек, стирают испарину с подбородка.
Глаза. Ее глаза - карие, взгляд - на грани паники и заботы. Тони так не смотрит.

- Бедный ты мой ребенок... - она шепчет, и прижимает к себе, несмотря на слабое сопротивление, - хороший мой, все успокоится, будет хорошо, я обещаю, обещаю...

- Не надо, - выдавливаю, - я только посплю немного, ты иди, празднуй, не беспокойся.

Через несколько часов наступит рождество. Прекрасное вступление в год.
- Чем ты опять накачался? - будто не слышит, - какую дрянь ты принял, Крис?

Давай, встряхни угнетенную ЦНС. Не подгаживай Кристи праздник.

- Все нормально, - (LEAVE ME ALONE) оставь меня одного, бога ради, - ты иди.
Опечатываются веки. Язык не слушается. Озноб растекается по конечностям.
Зима съела все тепло.

Вот рту - привкус тухлятины и ацетона. На носу засохла кровь. Тонкой коркой.

- Тебе нельзя спать, - трясет, и трясет - и толкает (FUCK OFF), - не скажешь, «скорую» вызову, пусть они тебя откачивают! - тревога. Явный страх. - Снотворные банками на ужин лопаем, да? Крис! - под крики невозможно спать. Убойную, однако, распробовал дозу. И, вдобавок, не учел коллапсы спирто-медико-MIX-а, вырвавшие меня из граблей блаженной смерти. Прямо во сне.
Доходит медленно, но все же доходит.
Самое тут забавное - намеренно я не пытался с собой покончить.

Как ни странно, у меня выходит продрать глаза. Как ни странно, у меня получается выпутаться и удержаться на ногах. «Я же говорю, ОК», - повторяю, усилием воли заставляя себя не грохнуться обратно, - «просто не стоило снижать градус».
Поиск решения. Быстро!
Алкоголь усиливает действие. Энергетики способны добить. Активированного угля мне. Воды. И запертость в сортире - по крайней мере на полчаса. Искусственное промывание в домашних условиях. За окном стемнело - но неоновые огни города превращают вечер в день. Дуновение ветра расцарапывает кожу. Кристина слишком умна, чтобы поверить в откровенное вранье. А я слишком не в себе, чтобы качественно притворяться.

Начинаю догонять, в какую жопу угодил, но мне, вот честно, до лампочки.
Климат - минус шесть градусов по Цельсию. На авторство не претендую.

Ее светлое платье оплавляется размытым пятном... белая расстегнутая рубашка, распахнутый воротник и улыбка наискось. Рельефная верхняя губа и разная форма век, их не закрыть даже косметикой. Ресницы-стрелки, взгляд устремлен вверх, радужки должны быть серыми, совсем прозрачными или совсем туманными - от случая к случаю... не так, не та, не там. Просыпайся! (WAKE UP!) Тони далеко. Это Крис на тебя смотрит снизу - это Крис лихорадочно путает пальцы в густых волосах, сжимая виски так плотно, словно стремится раздавить голову между ладоней.

- Господи, ну зачем? - сокрушается, - нам надо... срочно прогуляться, - заключает, - срочно, на свежий воздух. - Какой воздух, - хочу я возвести взор ввысь, но его даже сфокусировать сложно, - мне отдыха не хватает. Кэт, - прилечь и прямой наводкой в ад - суицидникам в раю не рады, - Кэт придушит меня там еще раз, если позволю себе сдаться. Прямая ветка до нее. Конечная станция. Осторожно, двери открываются.

- Не надо на воздух, - приваливаюсь к косяку, и улавливаю не присутствующего брата, который говорит... нет. Который кричит: «ты, бестолковый плод внебрачного совокупления саламандры с козлятиной, шагом марш в ванную, БЕГОМ спровоцируй рвоту, пока копытца не отбросил, пока не догорел; я не собираюсь терять тебя вот так, тварь». Именно так бы он и сказал. Может мата побольше, а так слово в слово. Опираюсь на притолоку и, одуревая от усталости, шамкаю: - я в порядке. Подремлю полчаса, до нуля встану.

Черные, космические радужки.
И четкие - косметические глаза.

Ее зовут Крис(ТИна) Холлидей. Тони тут нет.

(Другая на ее месте давно ускакала бы за подмогой, позволив разбираться специалистам в белых халатах, но Кристи, кажется, усиленно пытается сообразить, как действовать... самой.)

- Чертовщина, - хрипотца нервная, гул ненастоящий, - скажи мне, что конкретно ты принял, скажи мне, это важно - я буду знать, как именно тебя вытаскивать... - полубессознательно отмечаю, что она встает, заме-е-едленно приближается. Непрерывное движение вперед.
За которым. Хаотический рывок. И темнота.

Не самый веселый способ встретить Санту.

***

Вообразите себя богом. Вообразите - вы можете перемещаться во времени и пространстве, наблюдать за любым эпизодом, прокручивать снова и снова одну и ту же реплику. Приказывать, просить, комментировать, критиковать. Появляться немым свидетелем, невидимым зрителем не поставленного на Бродвее, не принятого Мариинским театром - но все же спектакля/мюзикла, драмы/комедии или... как будет угодно вашей левой пятке или мизинцу на правой ноге. Вы Бог. И можете менять имидж, руководить поступками, придумывать ответы. Разделять и властвовать.

Заманчиво? А теперь представьте, что зона полномочий ограничена. Одним. Конкретным. Нет, не местом действия, и даже не количеством актов. Персонажем.

Собой.

Вот и все. Больше никого нет. Герой - вы сами. И вам предоставлена неограниченная свобода. Свобода доступна круглосуточно, как горячая линия группы поддержки анонимных неудачников или лузеров - или идиотов. (Подводные камни?) За исключением моментов, когда нет доступа к телефону. (Потому что верзила забрал трубу в подворотне.) За исключением моментов, когда жизнь напрямую зависит от кого-то еще. А такое случается постоянно.
Круг все сужается и сужается, и вот вы видите, с ужасом видите, что скованы по рукам и ногам.

Лирическое отступление:
Если усреднять, около двадцати миллионов человек ежегодно пытается покончить с собой. Если брать навскидку, до конца дело доводит от 5 до 25%. По непроверенным данным. Кто-то должен оказаться рядом. «Кто-то». Последний шанс. Второе дыхание. Этим кем-то и должен был стать я, когда умирала Кэтрин Саммер.

Одна четвертая доля. Из потенциальных смертников.

Ладно - не буду никого утомлять нудными цифрами.

Хочешь развлечься?
Создай персонажа в «Sims»-ах, расти его, заполняй консоли воспоминаниями и надеждами, навыками и интересами, развивай отношения, влюбляй, разбивай сердце - но если надоест, нет ничего проще. Запри в пустой комнате без дверей, пока потребности не зальет красный. Загони в бассейн и убери лестницу. Разведи пожар - и смотри, как он горит. На огонь можно смотреть бесконечно... создатель, вонючий слоупок, упивается оскароносным финалом, да яйца лениво почесывает, кроша на пол рифлеными чипсами из шуршащей пачки.

GAME OVER.
Что, весело?

Это жульничество, но тем не менее.
Давайте перенесемся на несколько часов вперед. Подобные скачки не слишком удобны для мозгового пищеварения, однако придется потерпеть: это моя жизнь и моя история. Кроме того, вам не придутся по вкусу тошнотворные подробности S=M=H; тошнотворные в прямом смысле. Пару слов о них - и бежим дальше. Без тормозов.

(«Кто-то» - всего лишь человек. Кто-то, кто здесь и сейчас успел вовремя.)
Острые пощечины, удерживающие в сознании, тонкая игла шприца, льющая лекарство в вену, непрерывное желание спать-спать-спать, и соленая вода из кружки, наизнанкудоопустошения и опять вода, и опять пергнутьсявнизктазу, какогочертаонатутделает; уйдиясмогусам - или засну, избавив от хлопот. Потом - влажное вафельное полотенце на лице. Холод. Шепот. Забытье.
Она не ушла. Кандалы порой не так уж и плохи.

Серьезно, давайте пропустим эту часть. И перенесемся на несколько часов вперед.

Когда я прихожу в себя, случившееся кажется противным, отвратным и унизительным, гадким и пакостным... сном. За окном бьют салютные залпы, небо окрашено радугой. Крис с бокалом чего-то светлого в одной руке и коптящей сигаретой в другой сидит на краю моей двуспальной «king» кровати, вольно подогнув под себя ногу. Черное вечернее платье задралось до бедер, уложенные волосы скомканы в короткий щетинистый хвост. В складках простыни увязло блюдечко с синей каймой, нашпигованное окурочной горкой.
Очертания комнаты высвечивают зеленыежелтыекрасныеголубые букеты фейерверков.
Я дергаю ступней, запутавшейся в складках велюрового пледа, и она поднимает голову.

- Вернусь домой, пойду оперировать находящихся на грани или устроюсь волонтером в какой-нибудь чертов хоспис, - сипло начинает, глядя сквозь меня, - поседею к тридцати годам, но дурь из башки это вышибает будь здоров. - Толстый слой скопившегося пепла сыплется на пол, дымится; нога в банном тапочке сама по себе давит пожароопасную кучку. - Выглядит так, будто моя жизнь - не такой и отстой. Бывает хуже.

Так все было на самом деле. Эта свистопляска происходила в реальности. Да. ПЗДЦ.
- Кристи, - заговариваю было, но пересохшая глотка тушит невысказанные извинения.

- Просто послушай меня, хорошо? - не кричит, не предъявляет претензий... и не обвиняет в слабости или беспечности. Ровный, спокойный голос человека, которому есть что сказать. Киваю, подгибая ноги - в шоковом состоянии пялясь на бычок в раме из ее красных ногтей.

- Это прозвучит эгоистично, но все, что у тебя есть... по-настоящему есть - это ты сам. Семья со временем перестает быть убежищем, люди сменяют друг друга, как магниты на холодильнике, кто-то тебя использует, кого-то используешь ты. Кого-то, к сожалению, приходится любить, - усмешка, - и это прискорбно. Но все проходит. Эйфория, сожаления, скорбь об утрате, - затяжка, колкий взгляд, - у тебя остаешься только ТЫ. Самое ценное. И единственное, что никогда не исчезнет. Вот он момент, посмотри, - выдох, стайка микрочастиц дыма в воздухе, - ты здесь, ты жив, относительно вменяем, слава богу, вроде здоров, если не считать анемии и дикого обезвоживания. Ты есть. Разве этого недостаточно?

Я не собирался умирать, - хочу возразить, но не возражаю.

Она не ждет ответа. Молча курит - я так же молча смотрю.

- Я не знаю, как объяснить, - продолжает, - самоубийство ты успеешь совершить всегда - но вот воскреснуть, - прицокивает, - это уже посложнее, не находишь? Ты можешь, - отставляет руку с сигаретой ладонью вверх, - закатывать истерики, напиваться как полное УГ, бить татуировки или бить по ударным, делать что угодно... почти что угодно. Но смерть, - морщинки разрезают лоб, - это то, что уже не исправить. Я предпочту, - вдох, - перетрахаться со всеми красавчиками, кого только подкинет мне случай, скупить все запасы алкоголя в штатах и проревется раз триста, как последняя идиотка, - выдох, - но в итоге очухаться, и вернуться в норму. Так всегда происходит. И так должно быть. В итоге ты находишь в себе силы и восстанавливаешься. Не легко. Не быстро. Но находишь в себе силы и живешь дальше. А разорвав все одним ударом, ты застрянешь навсегда в состоянии беспробудного отчаянья, так и не узнав, что может быть - лучше, и как может быть.

- Бывают безвыходные ситуации. - Бормочу я в подушку. - Когда лучше не станет, что ни делай. - Куда бы деться, зарыться, спрятаться? Все, что угодно, лишь бы не думать о... «безвыходности».

- Соглашусь, бывают, - неожиданно идет на попятную, - но, - сминает очередной окурок в переполненной пепельнице, - это явно не твой случай.

Не мой. Ее. Не моя жизнь и не моя смерть.
Нужно уметь отцепляться от людей и, в переносном смысле, «шагать по трупам». Не предавать себя ни ради кого. Эгоист? Хорошо, согласен им считаться. Ни одна девка, пусть у нее хоть рот лучше пылесоса работает, не стоит моих угробленных нервов. Даже микроскопических. Даже Кэтрин Саммер. (с) Т.Х.
Безбожно переоценивать себя и относиться к остальным как к лепешкам лошадиного помета - тебе нравится постоянно быть в одиночестве, братишка? Нравится ничего не чувствовать? Врать об эмоциях, которых не испытываешь, врать о своей пуленепробиваемости - даже в дневнике?

Нахуй.

- Я не пытался умереть, - произношу, наконец. (Я только мечтал об этом - не более.)
Предоставлю ей шанс не поверить. Предоставлю возможность считать меня неблагодарным мурлом, непролеченной гнидой и бесхребетным слизняком - оправдывающим не имеющее оправданий.
Заслужил.
Нужно уметь прощать себя. Окружение и так мясо до костей прогрызет - не сомневайся. Что будет, если станешь помогать ему, позволяя червоточине внутри доконать тебя окончательно? Мораль, совесть, и прочая бла-бла-бла добродетельная? Даааа, конечно. ЩАЗ. Бестолковое самоедство делает хуже только тебе самому, никому больше. (с) Снова Тони Холлидей. Его можно разбирать на цитаты: едкие, циничные и не имеющие ничего общего с реальностью.

А Кристина роняет мимоходом:
- Знаю, - неожиданно, - ты не рассчитал количество. Больше так не делай, о'кей? - и все. Я ошарашено гляжу на ее родинку над бровью - на зажигалку и пачку Chesterfield-а в руках. Ставит полуполный бокал на тумбочку, запаливает следующую.
- Матери твоей я ничего не скажу, - в полусне, - как и Тони. Они с ума там сойдут, если узнают. Последний вообще обвинит меня во всех смертных, и закончит фирменным «я же говорил - не стоило его увозить, мозги существуют не только чтобы прическу держать, Тина». - Улыбается краем рта. - Никакой субординации. А потом и прискачет еще. И мало тебе не покажется.

- Хватит издеваться, - со стоном зарываю физиономию в подушку, - мне и так плохо.
Просто поверь, что справишься. Иногда больше и не нужно - просто в себя поверить.

Он здесь. Хоть и не физически. По душе мне это или нет, но от него не избавиться. Уже нет.

- С рождеством, эльфенок, - Крис хлопает меня по плечу, - не лучшим, но и не последним.

Можно ли считать это началом чего-то, или концом, я не знаю. Я проваливаюсь в сон.

***

Распоряжение временем - произвольное, помните? Приготовьтесь к американским горкам. Пристегните ремни. Вцепитесь в поручни. Зажмурьтесь... хотя, нет. Держите глаза открытыми. Смена актера, смена фокуса, смена персонажа - события те же. Перенастройка. Готовы?

Поехали.

ОбезДАТченные записки Тони Холлидея. Начало сентября, день X.

Как ее имя-то хоть? Милена? Милана? Нет, что-то явно связанно с «Акеллой» или «Келли»: это я запомнил, так как Саммер постоянно слушает «Addicted» Келли Кларксон - а я сегодня круто облажался. Промахнулся. Микелла? Вроде бы верно, а там черт ее разберет, спровадил уже. Еще одна грудастая обесцвеченная курица.
А вот его имя я запомнил. Мелкую занозу в геморройной заднице зовут Крис Марлоу, и он стал последней каплей в чаше моего итак отнюдь не ангельского терпения. Привычка не брезговать подробностями описания, выплескивая все дерьмо в дневник пересиливает желание выйти из комнаты и превратить томное девчачье личико в кровавый и многоярусный фингал... пока что. Так, все, прекращаю. Пусть живет - благо, времени у нас много. Я бы даже сказал: «слишком много». Предостаточно.

Если повезет.

«Миру мир, а зло - бумаге», излюбленная фразочка Ло. Хиппи недо69тченная. Обкуренная по жизни. Спасибо за сочетание кожи и чистых листов, хоть ты этого уже не прочитаешь - больно личного много. Не будь дневника, я бы убил кого-нибудь на месте. Кого-то определенного.

Ладно.

Началось все с облавы на Счастливого Джима. Милый белобрысый паренек, впахивающий на автозаправке днем и закупающий средние партии товара ночью. Занимается этим он потому, что шестерка; а я связался с ним потому, что прежний мой поставщик-кислотник пропал без вести, а с новыми персонами встречаться лично в первый раз чревато - можно нарваться. Вот он и влип.

План казался идеальным.
Короче, звонишь по телефону, договариваешься о встрече - но вместо тебя идет веснушчатое недоразумение в стертых кедах и в бейсболке козырьком назад. Отдает наличку, улыбается, и получает то, что надо, а ты наблюдаешь из тени, случайный, дескать, прохожий; можешь и не приходить вовсе, но так вернее. Потом забираешь дурь, благодаришь его не бог весть какой суммой (в пределах пары-тройки сотен) - и все шито-крыто. Дело в шляпе.
Копил на тачку, пройдоха. Или на операцию. Кто теперь поймет. У меня порой было ощущение, что он вообще ебаный педик и в меня втрескался: но это уже паранойя.

Никто не ожидал того, что случилось.

Вот сейчас я сижу возле постеров Placebo, Металлики и SlipKnot-а, под плакатами с Молко и той горячей цыпочкой из Halestorm, в типичной комнате типичного подростка; и понимаю, что загрести должны были меня. Полосатые водолазки и небо в клеточку. Или как получилось, не камера даже метр на два, а гроб. Снова забегаю вперед. Черт.

Все прошло гладко, ошивался он возле ТЦ, выглядел веселым, чуть ли не присвистывал. Сумка в руках, вроде никто не спалил.

Все произошло так быстро, что я даже не успел толком сообразить, что к чему, кроме того, что надо сматываться. Пришло сообщение от папы: «в десять будь дома» - я уставился в телефон в шоке от цифры «10», досадно медленно соображая, что вдруг на него нашло... а потом тощий Джим заорал. А потом я увидел, как он бежит, красная куртка только мелькала. За ним гнались не то копы, не то их задолизы - не то хрен их поймешь, в гражданском - здоровые такие мужики. Джим - непроходимый тупица. Он рюкзак с добром швырнул им, не глядя - и понесся дальше с дикими воплями, словно вдруг обезумел. Сам себя сдал. И меня. В тот миг казалось: все, пиши с зоны письма папочке. Минута слабости. Хотя, так бы и было...

...если бы он не упал.

Причем не просто упал, а обернулся - довольно далеко я стоял, метров с двести будет. На них - и на меня, мельком. С таким отчаяньем, что аж мурашки по коже. Споткнулся о бордюр, и на дорогу вылетел, а там машина - и все. Прощай, Джим-счастливчик в «adidas»-овской куртенке. Поминай, как звали.
Вспоминать это не хочется, давать кому-то читать - тем паче. Зачем пишу, не знаю. До сих пор подобного не случалось, да и сейчас легавые не проявили чудес ловкости - и признаков какой-никакой организованности. Если это были они. У меня хватило ума не дожидаться, пока кто-то начнет собирать «свидетелей происшествия» - или вообще меня заметит (заподозрит.) Быстро съебать в переулок и слинять скоропостижно на «Харлее» с противозаконной скоростью - ага, лучшее и примитивнейшее из всего, что я мог бы придумать.

Интереснее всего не события, а мысли. Он умер у меня на глазах - я торчал в «S/N», пил виски, улыбался, хладнокровно ждал, пока явятся Тьерри, перебирая в уме варианты происходящего, флиртуя с двумя-тремя новенькими и зачастившей Линдси Бейкер. Мне и теперь - откровенно говоря, не то чтобы жаль его. Дурак был. Везучий, но дурак. Смешно теперь говорить «везучий» - повезло мне. Не угоди он в лобовое, поводов для тревоги было бы куда больше.

Хотя.

Координат моих у него не водилось, никто из его друзей меня не знал; номер, с которого я звонил, был оформлен на неизвестного типа - найденная на тротуаре Sim-карта решила все вопросы. Имени ему настоящего я не открывал. И по надписи S/N на спине куртки опознал бы вряд ли... да глупый был, повторюсь. Я представлялся ему кем угодно - от «анонимного босса» до «откровения Христа», но не Тони Холлидеем, нет. Значит, придется искать другую поставку, другого делягу и другие источники. М-да. Морока.

Сейчас - как минимум полсотни свидетелей готовы подтвердить - что я был в клубе весь вечер, начало ночи, и ушел в полпервого в обнимку с розовощекой Микой или Эллой, или, блять, как ее там, надо бы все-таки вспомнить. Алиби железное. Не дотянутся. Руки коротки.

Каждый раз я с кем-то был. Проблема в том, что я слишком часто в последние... (сколько? Уже полгода? Быть такого не может.) Проблема в том - что я слишком часто оставался с Саммер. А она со мной разговаривать в ближайшие лет сто не собирается, и выгораживать - если, не дай боже, до этого дойдет - откажется. Наверное, я перегибаю, и чересчур беспокоюсь о том, что «может быть, если», но перестраховаться надежнее. Конечно, я снова останусь «чистеньким», конечно, никто ни до чего не докопается. Но Саммер. Вдруг она неправильно ответит на не те вопросы, вздумав отомстить?

В общем, прямо в машине, пока я вез эту набитую дуру на букву «М» домой, позвонил ей. Кэтрин. Она даже взяла трубку - что более чем неожиданно. Я сказал - только не подумай, что я люблю тебя или в чем-то раскаиваюсь. Ты ведь хочешь быть дюймовочкой не только в рост? Тебе понравилось быть супергероиней? И меня угораздило заявить - мы совместимы в сексуальном плане, но долбать мозг надоело обоим, так что вывод очевиден...

...и ты выигрываешь по всем фронтам.

Напоминаю. Я был, да и есть - бесчеловечно, мертвецки пьян.

ОК, смысл такой: бесплатная ширка в обмен на то, что и так мое по праву. Благо, Стэн никуда не запропастился, боже, храни Стэна-вит(фен)аминщика. Стэна Шалтая-Болтая, которому не западло мотаться за первоклассной дурью до Сан-Франциско.

Саммер сказала: «иди проспись, придурок». И добавила: «даже не мечтай». Мне захотелось выкинуть Минди-Мэнди из тачки и доставиться к ней прямо на дом, но какого черта? Я отрицаю, что способен упустить ситуацию из-под контроля... похоже - это именно тот случай. Дело даже не в страхе «быть найденным», или «отцовским гневом». Нет.
Я упускаю Саммер из-за собственного хваленого эгоизма и неспособности признать вину. Невозможности измениться и невыносимости... да, она права, меня почти нереально долго выдерживать рядом. Положить бы, да не ложится.

Похуй.

Самое угнетающее - это неизвестность. Неуверенность в том, как поступать; ведь ты не знаешь, что кому известно, и какую стратегию они избрали - и какие планы они на тебя имеют. И есть ли вообще они, эти планы. Не сказать, что адреналин не приятен. Но на психику давит будь здоров. Они или она - что она там себе нарешала? Почему разговаривает так, словно бы собралась с моста скакануть? Самое обезоруживающее - это паника. Паника значит потерю самого себя. Я не знаю, как вообще описать это состояние... какая-то ненормальная дезориентация.

Все вместе взбеленило меня настолько, что я готов был дьяволу по морде с ноги вмазать. Плюс градус совсем не тот, чтобы сдерживаться. А тут Крис Марлоу вздумал учить благопристойным манерам. Выбирай, дескать, выражения, когда о моей матери базаришь.

Туше.

Захотелось убить его прямо там, на парковке. И закопать в саду, со смаком пачкая землей слишком длинную для парня (кто бы говорил) черную шевелюру.
Мальчишка выглядит совсем не так, как я представлял. Мне казалось, он окажется зачуханным ботаником в круглых очках, с прыщами по всему периметру и кривыми зубами. В жилеточке и брюках со стрелкой. Но он выглядит как не то инопланетянский эксперимент по внедрению на землю идеального человека, не то как миловидная нимфетка со старушечьей обреченностью в глазах. Курит вдобавок, сука. И не абы что - Кент курит, пачка из кармана оттопыривалась. За папочкины-то денежки.
(В нем есть что-то космическое, и мне до жути хочется сдернуть «пришельца» со звезд.)

Непривычно уже то, что в доме кто-то есть. Кто-то чужой. То, что этот чужак хладнокровен, будто памятник и высокомерен как я сам, непривычно вдвойне.
Может быть, мне только примерещилось? Отмечаю еще раз: я бесконтрольно, головокружительно, в прямом смысле, - пьян. Зол на всех. И отправляюсь спать.

***

Доброе утро. В прямом эфире из бессознательностей - с вами специальный корреспондент Кристиан Марлоу. В настоящий момент я беру интервью у блистательного подонка, известного распиздяя и своего судьбоносного брата Тони Холлидея. Пожалуйста, Тони - расскажите о том, как это было. О том, как это видели вы.
Мне снятся кожаные кресла, черный микрофон с серебристой сеткой на закругленном конце и серые глаза, перегруженные усталостью.

Говори.

Недатированные обрывки DE-JA-VU-шных событий, sen,oct,nov. 20XX.

Нет, мне все-таки надо это куда-то деть, иначе взорвусь - или свихнусь окончательно. Кому это выдать? Ло? На смех поднимет. Скажет «вот, я же говорила, ты прячешь латентность за злостью на девушек и репутацией бабника». Бену? Посмотрит искоса и срежет: «Прикалываешься или двинулся?» Кристине? Да, Тина поймет. Надо ей позвонить. Или написать, спрятать подальше и не доставлять никому удовольствия созерцать меня в таком виде.

И во всем виноват гребаный Крис сукаблятьебаныйвротнахуй Марлоу.

Мало того, что он нахально вломился в мою зону комфорта - он, вдобавок, еще и снюхался с Саммер. Оперативнее некуда - в первый же день. Как знал, куда целиться.
(Сама К.С. заштукатурилась так, что никаких следов моих не осталось. Словно кто-то еще не в курсе, кто кого прет, кто кому заправляет, и кто с кем кувыркается. Ах да - Крис не в курсе. Ему надо под нос сунуть чертов очевидный факт, чтобы увидел, наконец.)

Мало того, что вывести его из себя практически нереально - а когда это все же (аллилуйя!) происходит, он тут же приходит в себя и снова становится похож на робота в автономном режиме. Мало того, что не замечает ничего вокруг (школа на ушах стоит, все кому не лень орут о нашем окончательном разрыве с Кэт - он же видит в ней только странную маленькую девочку, которую нужно оберегать от кошмарного злодея - меня.) Мало всего этого - плевать на все это. Меня беспокоит другое - то, как он на меня действует.

Психолог бы спросил: «и какие чувства это вызывает?» А я понятия не имею, каким литературным английским словом сие безумство окрестить. Пиздец, не иначе. Но десятисложная нецензурщина - не то, что отвечают мозгоправам.
Хорошо, что я - сам себе врач и пациент. Попробую разобраться.

Мне нравится бесить его. И доводить до белого каления. И заставлять кричать и материться. Так забавно наблюдать, как тарапунька метр шестьдесят с кепкой ростом бросает оскорбления мне в лицо с таким самоуверенным видом, будто стоит на высоченном постаменте, до земли за неделю не доплюнет, что уж там получить, куда мне. Срывы его ничему не учат. Расхаживает по городу вместе с Саммер... да, вот еще, Саммер смотрит на него щенячьими глазками, не так, как на меня - с опаской и похотью вместе; а с клиническим, красноречивым выражением «попадалова». Что, черт возьми, происходит в ее синей-на-этот-раз голове?

Сообщение: «хорошо,я согласна,появилась мотивация,только не дай боже,чтобы кто-то узнал». Как прикажете понимать? Мотивация у нее, видите ли, обнаружилась. Не Марлоу ли часом, м?

И вот, самый ужасающий и ужасный ужас. Так просто с бухты-барахты написать не выйдет, что за хрень, не знаю, сам себя не узнаю, и поэтому придется выдумывать длинное философское предисловие.
Суть вот в чем.
Ложь. Управляет миром. Ложь повсюду, куда только ни посмотри. С ее помощью строятся империи/отношения, враньем завоевываются крепости/люди, обман действует безотказно, лучше разве что деньги или пули. Врут все: сочиняют, приукрашивают, фантазируют, выдают желаемое за действительное, создают репутации; самые искусные обманщики вертят окружением как пожелают. Нельзя умалять достижений лжи - и ее грязного великолепия.
Но дурить самого себя - самое последнее дело.

Кому угодно. Родителям, учителям, приятелям и случайным знакомым, девкам и парням, женщинам и мужчинам, старикам и детям - врать можно. Не возбраняется. Нет запрета, значит, дозволено. Водите за нос. Жульничайте. Жонглируйте словами.
Минздрав рекомендует.
Врите.
Кому угодно - кроме собственной персоны. Уважаешь себя? Прими таким, какой есть. Без прикрас. Без марли отмазок, фиговых листочков неважности или «подумаю об этом после».
Истина в том, что я хочу этого придурка. Криса Марлоу. Постоянно и гигаваттно.

Ну вот. Я это сказал.

Гейских наклонностей никогда за собой не замечал - нет, я не педик, и быть им не собираюсь. Тут что-то другое. К нему тянет. Так сильно меня никогда не тянуло ни к одной девчонке, а у меня, без лишней скромности, солидный послужной список. Тянет так жутко, что хочется выть - и лезть на стены. Мне это как дубиной по ебальнику с размаха. Как трактором по костям. Мне это не нравится - но ничего не поделаешь, и я не собираюсь отрицать. Болтать тоже, коню понятно, но и открещиваться тупо.
Крису Марлоу досталась чересчур охуительная внешность, чтобы пройти незамеченным, но он этого, походу, не замечает. Ни черта он не замечает, этот идиот малолетний. И не реагирует ни на что кроме открытой агрессии. Она вызывает у него азарт. Блеск в зеленых глазах, потухших и слишком взрослых для пятнадцатилетнего. Делает его глупее, младше: беззащитнее. Он бесит меня самим фактом своего существования; да, мне в кайф его доставать. И ловить моменты, когда сбрасывает чешую, обнажая голую кожу.

Опять не туда понесло.

Джемма как всегда. Паркуется как... по диагонали. Чуть не въехала в меня, заруливая в гараж. Неплохая она, эта Джемма, хоть и пытается быть слишком миленькой. И разбирается в музыке: отличает скрим от гроула и знает такие термины как «электроклэш», или «грайндкор». Раньше я и помыслить не мог, что отцовская телка может быть такой крутой - в свои тридцать четыре она из стольких передряг жизненных выкарабкалась, что невольно начинаешь уважать. И не превратилась при этом в измученную-зашибленную корову. Джемма Марлоу - оптимистка и да, отлично справляется с ролью мачехи. Я сравнил бы ее с Тиной по способности втираться в доверие, но она и вполовину не так расчетлива. Скорее, просто располагает - внутренне, без умысла. Рассказывает сумасшедшие истории прошлого, снабжает их красками и юмором, конвертируя жесть в формат анекдота. С ней весело. Легко. Кажется, она научилась всему и чуточку больше - только вот парковаться не умеет. И сынок ее выжрал мне все мозги с серым веществом вместе. Джемма сетует: «Когда вы уже прекратите игры в «кто-здесь-главный»? Нет, я не собираюсь читать нотации, сами разберетесь, однако предлагаю раскурить трубку мира, всем спокойней станет». Но мне не курить с ним хочется - а засадить основательно. Ей об этом знать ни к чему. Брательнику и подавно. Пока что я продолжаю надеяться, что это перегорит без плачевных последствий.

Когда Джемма вылезает из тачки, я поднимаю вверх руки, измазанные машинным маслом, шутливо показывая «сдаюсь». Можешь не наезжать, и так знаю, какая ты грозная, - улыбаюсь. Беззаботная блондиночка возвращает улыбку - кивает на гаечные ключи: «возьми на 3/4, чего мучаешься». Вот тебе и папочкина подстилка.
Погорячился. Ошибочка вышла. С которой все пошло наперекосяк ко всем ебеням.

Возня с байком выбивает дурь из головы. До тих пор, пока из двора не доносится чертов голос Криса, не оформленный толком, хрусткий: «Мам, это ты? Я ухожу к Кэт - вернусь поздно». Ага. Выбросить инструменты в стену, или в башку его дебильную. «Когда ты нас уже познакомишь, скрытное ты существо?» - кричит Джемма из гаража, - «Так просто нечестно». Как маленькая. «Когда-нибудь да познакомлю - надейся и жди», - лохматая голова заглядывает в проем, взгляд натыкается на меня, и все РЕЗКО меняется. В обоих. Его остроскулое лицо вытягивается, глаза сначала расширяются так, что тяжелые веки почти не видно, потом сужаются щелками. «Черт», - говорит металлическим тоном, - «могла бы и предупредить, что он тут». «Ты что, мейк-ап забыл подправить?» - иронично поднимаю бровь. «Хватит», - пресекает его мать. «Ругайтесь, если уж без этого никак - но только не при мне». Он пялит на меня секунд пять с выражением крайней невменяемости и сваливает, кинув Джемме безликое «пока».
Широкая переносица, никаких неровностей в профиле. Перламутрово-зеленая ненависть. Стрекоза прозрачная. Крылья бы посрывать.

И срочно нужно представлять склизкие кишки гиппопотама, которые с причмокиванием отсасывает жирдяй-физрук. Потому что светить стояком при ней просто-напросто гадко.

Ненормальный сукин сын отчекрыжил мне яйца без секатора. Впервые в жизни я не могу получить то, что хочу: не самое приятное чувство, знаете ли. Но бывало и хуже. Прорвемся.

***

Добрый день. Мы продолжаем прямую трансляцию из Калифорнии - но некоторые помехи в соединении не позволят вам услышать полную версию программы. Да и какой толк в повторе уже виденного, согласны? Только сегодня, только на Endless-TV, не пропустите: журналистское расследование... то есть раскапывание грязного белья Тони Холлидея. Испачканного моей же собственной спермой.
Технические неполадки. Прошу прощения, дамы и господа - подобные вольности в эфир не пропускает цензура.
Не переключайте канал. Заряд картечи по нагрудным карманам блюстителей морали - и мы снова отправимся в увлекательное путешествие.

***

Беготня по закоулкам. Я и Кэтрин протерли столько кабинок, сидений, стен, лестниц, полов и прочих названий через запятую, что смело можем требовать вознаграждение за внештатный труд уборщиков.

Больше всего на свете Саммер боится, как бы о наших «шалостях» не узнал Крис. От этой мысли ей конкретно дурнеет, хотя они даже не встречаются. Мы с ней видимся очень скупо, если можно назвать сухим крышесносный трах с последующей деловой передачей фена.

Никогда, слышите, - никогда не представляйте кого-то другого во время секса. Вырвется не то имя, и каюк. У меня проскочило всего один раз - и закончилось тем, что она колотила ногами по моим коленям, стучала кулаками в грудь и знатно врезала в ухо. Хорошо хоть не кастрировала. Я отправил ее проторенной тропинкой - нахуй, она обозвала меня ублюдком и другими, более образными эпитетами. Потом проглотила колесико - оклемалась. Окрестила психом. Пригрозила, что пришьет и сядет с удовольствием, если посмею хоть пальцем Криса тронуть, - цитирую.
Это бы еще полбеды, но когда она, сидя на полу в школьном туалете, дверь которого мы предусмотрительно заложили шваброй, сказала: «ты никогда его не получишь», я ответил:

- Пусть так. Но «никогда» относится к тебе - он в доску гей. - Саммер фыркнула. «Пф»-ыкнула, скорей. У нее-то все идеально. Сама видится себе королевишной, летает, передние-задние-боковые-побочные планы прочерчены, и нет никакой опасности. Есть будущее. Перспективы, которыми на самом деле и не пахнет.
В ту секунду я искренне ненавидел ее: за то, что трипует - раз, за то, что спалила - два, и за то, что права - три. Третье хуже всего.
И как какой-то мальчишка умудрился перевернуть все вверх тормашками за ебаный жалкий месяц?

Чтобы отвлечься, я постоянно пропадаю в клубе. Взваливаю на себя больше организационной работы - придумываю темы вечеринок, переделываю оформление, что-то заказываю, кого-то обзваниваю, договариваюсь с продюсерами групп о выступлении: на пати в стиле 60-х, 70-х, 80-х или 90-х; на вечерах в стиле регги, джаза, ритм-н-блюза, хип-хопа и R-n-B или старого доброго рок-н-ролла. Чтобы отвлечься, я экспериментирую с демо-записями, сочетая тексты и мелодии так, что парни крутят у виска и спрашивают, чем я укурился, чтобы пойти на такой контраст. Что случилось, и почему я так рвусь все успеть, будто умирать приспичило завтра. Ответить нечего. Отшучиваюсь. Отмазываюсь. Но неубедительно.

Скоро мы запишем альбом - и станем звездами.

Скоро я закончу школу и свалю на постоянку в LA.

Скоро все изменится.

Чтобы отвлечься, я опускаюсь до того, что беру в борделе Макса девочек по профилю «BDSM», но представляю Марлоу во время дрочки. Выдуваю за раз бутылку «Джека Дэниелса», и после этого меня даже не шатает. Больше вечеринок, больше секса, виски и сигарет. Косяк анаши, дорожка кокса. «Что ты творишь», - расшибается Ло, - «что, черт возьми, происходит? Никогда тебя таким не видела, за все четырнадцать лет, никогда». Все... круто, - подмигиваю, - живем, детка. «Дай мне дневник», - требует, - «и я пойму, что за дерьмо, и как это исправить». Поздно. Никаких «дай». Омерзительно то, что знает Саммер - а Ло и подавно ни к чему такое выяснять.

Дальше хуже. Кэт начинает «откладывать» перепихон, забирая нарку «в долг», за счет большей откровенности/извращенности последующих встреч. Ты можешь избить меня до полусмерти, - говорит она, - привести в полную негодность. Достань больше, достань на неделю авансом, и делай что хочешь, мне плевать. «Так-то ты привязана к своему Крису?» - интересуюсь, - «Готова вступить в сексуальное рабство за дозу?» Что за бред ты несешь, - включает она дурочку, - мы с Крисом - друзья. А я хочу, чтобы меня любили, разве этого мало? - Логично. - Хотя, ты ни за что не поймешь. Тебя и так все любят. Непонятно лишь, почему.
Понятно.
За безразличие. Чем меньше стремишься к обожанию толпы, тем больше людей возводят тебя в ранг кумира. Недавно, когда я выходил от Ника (у него я беру мет только в крайних случаях, но объект он не типичный, интересно наблюдать), его сексуальная телочка Сара вышла проводить и призналась: «я тобой восхищаюсь». И предостерегла: «завязывай-ка лучше с дурью, есть иные способы заработать и оттянуться». И добавила: «Ник говорит, ты далеко пойдешь, если на горячем не сцапают». В тот же день я без намека на угрызения совести трахал ее на заднем сиденье «лексуса», но речь не о ней - а о признании масс. Кэт Саммер не хочет народного преклонения. Ей нужно не так много: всего один человек.

И этим "кем-то" должен стать Крис Марлоу. Я ебанутый подонок, но не тупица: ее фанатический взгляд заметен любому, у кого есть глаза. Да - кроме него самого.
Вот же сука, даром только линзы переводит.

Нет, точно ведь - если я захочу, я сделаю. Это закон.

...и статья.

Кэтрин, Кэтрин, Кэтрин, Кэтрин. В кои-то веки я начинаю врубаться, что ты чувствуешь.

Ты запуталась. Мы по уши в дерьме. Оба. Какого дьявола - непонятно. Меня всегда смешило, как в книгах/фильмах/сериалах два охуенных персонажа влюбляются одновременно в одну героиню - невзрачненькую, непримечательную, серую - на чье место можно подставить любую девчонку, и идея существенно не порушится. Прикол в том, что он далеко не «серенький» - и его язык не поворачивается назвать «обычным», но он сам он себя таковым считает. Насмешка в том, что всякие сумеречные Эдварды так и говорят - про шаблонистых Белл. А мы с Саммер, скандальнейшие элементы без закосов на девственность столетней выдержки и/или вегетарианскую мораль, вляпались, как кур во щи, каждый в своем видении и стадии.

Внезапно.

Я себе не вру, но орать на каждом перекрестке (про «да»/«нет») не желаю. Как и причислять себя к гомикам - подставлять зад под член, восхвалять ЛГБТ, или подкатывать к нему - без доли снисходительной насмешки. Сдастся или нет. Вопрос времени. И способности браться хотя бы одним пальцем за руль мозга, когда нахожусь рядом с ним, не вести себя как тюремный ебаный надзиратель.
Я мчу по трассе со скоростью 150 км/ч, в каждой руке по бутылке.
Саммер бесплатно променяла двигатель на колеса. Так и живем.

Так забавно. Кэтрин у меня в кулаке. Пару слов Крису, и к ней нагрянет ад в облике разочарования. Мне-то ничто не страшно; у меня и так все в состоянии «ниже нуля».

Зачем строчу, не в курсе, компромата тут пиздец. Но становится... легче что ли.

После финального оргазма Сара расплакалась. И провсхлипывала, что любит Ника - но он постоянно заказывает шлюх: толстых африканских «мамочек». Знаю, не в тему. Мне просто захотелось об этом написать.

***

Добрый вечер. Вас, должно быть, злит необходимость смотреть на ведущего - когда в гостях у нас такая знаменитость, как Тони Холлидей. Но в действительности «прямой эфир» - это пленки записей. Мы пропускаем отдельные куски - и вырезаем все, что не имеет отношения к делу. Вы не видите и половины. Вы по-кротовьи слепы. Смиритесь с этим.

Например, он привел тысячу и одну причину, почему я его раздражаю. Он перечислил те мои недостатки и «заводистости», как сказала бы Кэт, о которых я даже не подозревал. Например, никогда не замечал, что улыбаюсь на один бок, или облизываю губы, когда на нервах - прежде чем ответить. Не знал... что не до конца завинченный тюбик шампуня или пустая пачка чипсов в шкафу так бесят. Ну ладно, знал - если это ЕГО пресвятой шампунь и его недоеденные чипсы. Также меня описали в таких позах, каких я при всем желании не приму, извиняйте, не гимнаст. И выставили именно тем идиотом, которым я являюсь.

Мой босс собирается выгнать меня от микрофона... стойте-ка. У меня ведь нет босса. Как и осветителей, гримеров, операторов - прочих помощников. Я один. И мне снится Тони. Тони не нападает и не ругается. Он говорит, что осталось совсем немного - до того, как все кончится. Он говорит, что будет рядом.

А теперь ответьте мне на такой вопрос, несуществующие наблюдатели. С какого хуя после всего, что случилось, я должен ему верить?

***

Максимально честное отображение событий. Конспектирую раз в год по обещанью, но делаю это достоверно. После того, как Крис застукал нас с Кэтрин, разозленного меня - и послушную жертву-Китти, отношение ко мне у него еще (хотя, куда еще) хуже - но ей хоть бы хны. Запутала парня, заставила поверить в свою мнимую невиновность. Не верю я в их «любоФФь», хоть все и болтают. Как в начале сентября. Звоню Линдси Б. посреди ночи: «будешь моей девушкой.» Голос в трубке был сначала заспанным, потом вполне бодрым: «Тони, я сплю... что-о-о?» Так и сейчас. Ему удобно, он занимается «отращиванием бороды», но она, дура, совсем поехала.

Как недавно. В подсобке S/N подкопался к ней, а она утомленно цыкала, глаза блядские закатывала, отнекивалась квашено. Я взял на себя роль КЭП-а и высказал ей все, что она прекрасно знает и так. Но мне нужно было это сказать. Как и ей нужно было... услышать.

- Скажи, ты ведь преувеличиваешь при нем свой вес? Врешь, что спишь, а сама неделями догоняешься - до глюков и плющащих отходняков, которые тоже маскируешь. Плетешь про равенство, братство и прочую фальшивую херню - и фапаешь на его фото с фейсбука, я прав? Поправь, если где-то ошибаюсь, ну? Попробуй. Ты не такая, какой он тебя представляет, кукла... как ты очевидного-то не поймешь, из него такой же натурал, как из меня - девственная монашка.

(Переквалифицировался в мемуары окончательно. Вон и диалоги начал оформлять. Как столетний подагричный пердун, ей богу.)

Передернулась, будто по любимой мозоли потоптался, и вяло отмахнулась (энергия на 0-ле):
- Когда пострижешься в монашки, не поскупись - пришли открытку. Мы все здесь вздохнем с облегчением. Девственность нынче научились восстанавливать, пол сменить тоже не то, чтоб великая проблема - так что давай, вперед и с песней, флаг тебе в руки, барабан на шею - и перо в задницу. Потому что Крис - не голубой.
(Дело в возрасте, - сказала она несколькими днями раньше, - я для него старая.)

Что мне нравится в Кэт - она всегда найдет, что ответить.

Но тогда я прямо мощно на нее взъелся. Мы курили на ящике водки, уже одетые, она даже подмазала личико и шею в несколько слоев, так что ни черта не разберешь - где засосы, где укусы, а где - румяна. Я пропел, дымя в ее синие (кто-то определенно где-то преставился, два месяца в одном цвете, невиданное постоянство) синие волосы, наклоняясь к прикрытому уху:

- Он тебя не хочет, детка, пойми это уже, в конце-то концов. Он влюблен в кого-то, но не в тебя.

(* «I'm in love with somebody, but it's not you» - строчка из песни Halestorm, - прим. героя.)

Сыграем в игру? Называется «доконай Мальвину». Правила придумываются в процессе.

- ЗАТКНИСЬ! Просто заткнись. - Вывел-таки. Нервно впутав пальцы в копну, глянула на меня, протягивая руку вверх ладонью. - Гони сюда. - Ну я, такой, усмехаюсь и кидаю ей «конверт». Морщится, глазищи к потолку возводит. - Твою мать, Тони, знаешь же, я не люблю порошок.

- Могу забрать, и обнулить сделку к чертям. Думаешь, ты одна такая из себя уникальная?

- Ладно, - сжимает пакетик в кулак, враждебно зыркнув полоумным взглядом, - сойдет.
Вздыхает, коленки к себе подтягивает. На колготках - здоровенная дыра, ползут стрелки.

(Настоящее время удобнее. Вы не против? Ах да, вас же никто не спрашивает.)

Мне совершенно случайно приходит в голову, что сложись все иначе, я смог бы стать хозяином этого городишки, а она - моей королевой. Отгоняю безумную мысль, хмыкаю и спрашиваю ее:

- Ты когда-нибудь думала, что быть наркоманкой «не круто»? Ему что, нужна торканутая швабра? Нет, мне-то на руку, гробься дальше - чем ниже ты, тем выше я...

- Без тебя разберусь. - Саммер делает крупную затяжку, а я встаю и направляюсь к выходу.

- Ну-ну, разбирайся. А я пойду, развлеку местных шлюх. Ты здесь не одна - представляешь?

Нет чтобы отпустить без скандала. Меня задерживает надрывный возглас:

- Отъебись от него. Убери от него свои чертовы руки, он мой, хватит рушить нашу жизнь, ты, гребаная катастрофа!

Все-таки раскололась.

Оборачиваюсь, смотрю на нее - встала, взглядом плавит. Приближаюсь - и говорю:
(Исторические, епт, слова - выпалил на эмоциях, но почему-то в мозги они въелись.)

- Попробуй выиграть. Попробуй победить хоть раз в жизни. Отпечатайся в памяти, проникни в душу - заметь, я не сказал «в койку». Сделай так, чтобы он не смог тебя забыть. Чтобы думал по ночам. Собери по частям или разбей его сердце. Стань кем-то настолько особенным, что все остальные перестанут существовать - включая меня. Можешь? - отворачивается, - нет, ну давай, скажи, можешь? Если нет, какого хрена ты его себе присвоила, милашка-подруга?

Во взоре - боль. В руке - два грамма фена. Страдай, девочка: ты же так любишь себя в агонии. Тихо заговаривает, раскрывая все карты:
- Я выиграю - не потому, что хочу что-то тебе доказать, я выше твоих идиотских споров. Я люблю Криса, и я костьми лягу, но тебе его не отдам. Даже если ради этого придется... дойти до нуля.

- Да ты сдохнешь быстрее, чем сдвинешь ебаную фрэндзону хотя бы на дюйм!

- Значит сдохну. - Убежденно режет и огибает меня, убираясь за стену, к битам.

И хлопает дверью.

***

Мне снится Кэт. Она танцует - на ней оранжевое платье с опаленными разводами понизу, и волосы черные, с огненными прядками. Тигровая лилия танцует вокруг костра, завлекает меня с собой - и ее многослойные юбки кружатся, кружатся, кружатся. Возле огня. И Кэт цепляет пламя оборчатым подолом, но я не успеваю предупредить: она вспыхивает.

Горит, пляшет и кружится. И спрашивает:

«Ты заберешь меня в Неверландию, Крис?»

«Я же выиграла, ты не можешь забыть меня».

«Мы исчезнем для этого мира. Ты, я. Вместе».

Напевает, и протягивает шипящие ожогами руки, и кружится, кружится, кружится.
Я отступаю. Мне страшно видеть ее такой. Мне просто страшно видеть ее во сне.

Ее ли?

Девочку с мечтательным взором и анархическими надписями на футболках. Ту, что рисовала меня, пока я сплю, и пела колыбельную: баю бай, усни, ребенок. Ту, что была готова прирезать Тони кухонным ножом, когда узнала. Параметры: 81 на 50 на 83; рост: 147, вес: 40. Это внешне. Неизмеримую, бесконечную, (не)мою - это внутри. Ту, что любила. Ту, что смеялась и толкала утром: «проснись, засоня, все на свете продрыхнешь». Ее видеть не страшно. Но это - не она.

Кто-то другой умирает раз за разом в моих запутанных сновидениях. Кэт же... носила желтое. Светилась изнутри, но была скорее ласковым солнцем, чем бурейторнадопожаром. Огнем - был Тони. Это - его роль. Его 1/3 нас.

I'll take you far-far-away - to Wonderland, to Neverland. Catch you, feel you, fill you, break you; body's dead, soul can't gain mend. My dark Wendy, bright-haired Alice, have world, but used to expend... welcome! In the fields of tales-n-fairies we will find our bitter end. (c)
Ти Эйч писал так о ней. Ти Эйч предвидел это, он знал, что ей грозит. Песня называется «Despair princess», я заприметил ее тогда в S/N и прокручивал бы вечно: настолько точно, настолько ярко - и по-Холлидеевски.)

- У вас ничья, - шепчу уже вслух, в который раз выскакивая из забытья, - никто не выиграл. Брейк!

Похлопаю-ка в ладоши - привлекая внимание/аплодируя собственному открытию. Наберитесь терпения, леди и джентльмены: шлюхи и подонки, примерные мужья и жены, чьи пальцы стерты в мозоли ежедневными ритуалами мастурбации. Осталось немного. И приближается момент истины.

Я падаю обратно на подушку, закрывая лицо дневником в истрепанной кожаной обложке.

***

Необработанные материалы интервью с Т.Х. Ноябрь 20XX; настроение - осень.

Клинический упадок. Я не против этой свадьбы, что вы, даже помогаю Джемме выдумывать праздничные фишки, и подсобляю, чем могу - с «живым звуком», выбором платья, списками гостей, развлечениями, интерьером; формой и породой цветов для букета. Я в своей стихии. Движуха - мой профиль. Я долбанная затычка в каждой дырке, кроме той, в которую мечтаю заправить.

Обрывки фраз, что никогда не станут строками песен, - их некуда девать. Они валяются по всему свету - наклеены на стены, скомканы, сложены самолетиками, зверски искалечены бумаго-уничтожителем. В них слишком много чувств и слишком мало смысла.

Шипы - внутрь, наружу - ложь. Вскрываю вены эйфорией.
Мне шепчет кто-то: «Уничтожь. Эй, разве есть пути иные?»

Сны наяву и явь в смертельных снах. В могиле отдохнем, сейчас же - время DISCO и проказ.
Оставить нервы горьким послевкусьем пепла на губах и потерять контроль. Всего лишь раз.

Туман и свет, огни и тьма, и ломка с кайфом - рядом, разом.
Я выживаю из ума. Ты - на конце шприца. СПИД-озная зараза.
Воткнуть тебя под кожу или просто разломать?

Самому противно.

Хорошо, что сантименты нападают относительно редко, и преимущественно - под утро. Когда, выкинув очередную «бабочку», я курю в захламленной комнате, зная, что он совсем тут - выхожу на минутку в коридор, заглядываю на секунду в соседнюю нору, и вижу, как он дрыхнет зубами к стенке - без линз, слепым котенком. В серых пижамных штанах и задравшейся футболке с Гарфилдом, оголившей худую спину с выпирающими позвонками; резинку Calvin Klein-овских труселей. И не станет ведь ни орать, ни отбиваться, чтобы «мамочка не переживала». Придурок. Настолько мало, настолько НИКАК не ценит собственное благополучие - что у меня нет вообще никакой сдерживающей хуйни.

Но что-то останавливает, и из-за этого «чего-то» я в ярости. Постоянно. Из этой круглосуточной ярости рождается много букв. Много нот. И много работы. Альбома на два хватило бы; легко. Например, сегодняшнее:

I've been waiting for so long, but now scared of start
It's first time in my life when the best way's - to depart,
'cause anything I do is done to hurt you
But you deserve it, I swear, u deserve it!
Drive me crazy, make me mad
Freak out - and still self-defend
Holy-hellish brother-lover
Sober-minded, eyed-ab(s)cent
Even if I run away, riding hundred-miles-per-hour
Can't escape from myself, break in, return power
Who, the fuck, you R (bite my heart - eat my brain)
Why so close? Why so far? (Repeat again 'n again)
I am tired to death (but I have to abstain)
There's your hate bleeding out of your soul: of my vein.

И еще тридцать три куплета безответности. Навылет.

Я припираю его к стенке. Я швыряюсь намеками. Но гаденыш не собирается поддаваться - а действовать иначе не выходит, тупо никак: мне башку срывает напрочь. Сносит ураганом, как домик малютки Долли. Это - чисто телесное, никаких соплей. Так почему бы не сгрести его за шкирку, не выебать как следует, и не утихомириться?

Никак.

Детский сад, штаны на лямках. Легче легкого, задачка на уровне дошколенка - подойди и поговори. Наладь контакт. Предложи забыть старые терки и начать сначала. Тысячу раз без малого собирался, но в итоге он снова бесит(ся), мы снова грызем(ся): никаких подвижек. Уебать бы его об стену, или привязать к бамперу: протащить миль пять, чтобы завязывал со смехотворными потугами корчить «принца-из-гетто».
Я думаю иначе, когда курю в дверном проеме его спальни. Когда хочу подойти и поправить угольные пряди, упавшие на закрытые глаза; такие черные, что кажется, пачкают белое лицо. Вернуть на место «упавшие» волоски темных «сломанных» бровей. Игра контрастов... он не блекнет даже на фоне колибри-Саммер.

Все плохо. Хуже некуда. И как я докатился до такой собачьей жизни?

Никто ни в чем не виноват. Вы(за)водит, ничего не попишешь. Цепляет. Торкает. Называйте, как хотите. Тут должны быть разъяснения эмоций или опорные точки: но их нет. Нет оправданий или судьбоносных моментов. Тут уровень гормональный. Молекулярный. Химический/физический. В Крисе нет ничего замечательного - кроме того, что любые его поступки обречены доставать мне до кишок безо всякой на то причины.

То, как он говорит. Все, что он вытворяет. Чуть ли не дышит. ВСЕ.
Какого хуя? Оставь меня в покое, я на такое не подписывался!

К-Р-И-С_М-А-Р-Л-О-У. Ходячая не(до-до)зировка сератонина и тестостерона. Резкий, но утонченный, уступчивый, но непреклонный. Улыбается как херувим, но похож, скорее, на термоядерную помесь толкинского Леголаса с булгаковским Воландом. Неподражаем. Кристиан, черт, не Крис-ТОФЕР-Робин, как тот парень из Винни-Пуха. И не подкопаешься.

Однако, несмотря на его невъебичность и все такое - обычность продолжается.

Холли крутит бедрами, шест у нее между ног... она держится за него руками с наращенными ногтями и трется промежностью, спускаясь все ниже и ниже - на высоких пластиковых туфлях с огромными каблуками. Расстегивает лифчик и швыряет в толпу. У нее литые сиськи с крупными сосками, похожими на вишневые косточки в соку, и глянцевая медная кожа. Джинсовые шорты не прикрывают зад, и стринги торчат поверх них черными ниточками. Холли снимает шортики. Холли снимает стринги. Ей кричат из зала: «Ты так горяча, детка!» Ее умелый язычок облизывает пухлые губки; глаза, густо обведенные, на египетский манер, глядят на меня. Подмигивает. Понятно, кто будет скакать на сочной латинской кобылке сегодня ночью.

Всего лишь один эпизод. Из сотни похожих.

Чтобы отвлечься, я трахаю баб. Чтобы отвлечься, я засаживаю Саммер так, что она с трудом не то, что сидит - передвигается. Лишь бы прекратилось. Но в этом и заключается закон подлости: чем ты неистовей желаешь избежать погружения, тем крепче вязнешь. Жизнь - болото. И я тону.

Семейные узы, говорите?

С

Поворачиваю ключ в зажигании. Завожу мотор. Мерный звук любимой тарахтелки. Между ног чего-то явно не хватает, и это что-то - Harley Davidson, старый добрый Sportster IRON 883.

То, что произошло, не попадет на страницы, не просочится никуда - сомневаюсь, что он станет болтать, а я и подавно не горю желанием сменить косуху на оранжевую робу. Я просто сел на байк и свалил подальше, не задумываясь, куда и зачем. Лишь бы подальше. Не в клуб, не в бар - сижу сейчас на врытой в землю бетонной плите, на развалинах заброшенного завода. Писать об этом не стану, напишу о чем-то отвлеченном. Например, ветра нет; воздух солоноватый. Холодно. Вкус его губ все еще обжигает рот; его запах впитался в кожу. Не могу никого видеть, особенно Криса или Кэтрин. Или отца... который убьет меня нахрен, если узнает, и правильно сделает.

Слава богу, в пачке остались сигареты, потому что слащавую рожицу Маргарет в отшибном магазинчике «У друга» я попросту не выдержу.
Существуют вещи, которые не получится выбросить или разделить: даже с листами дневника.

Спорю на что угодно, все уверены, что я слинял тусить - в Сан-Франциско или еще куда-то. Я был на вечеринке, спросите свидетелей. Которых нет.

Слов кроме «блять» и «пиздец» на складе не осталось, а их толкать - уж увольте. Перекурю, и отпустит. Наведаюсь к Бриттани, то-то истосковалась, блондинистая шалава. Забыть обо всем. Сказал бы «нажраться», если бы и так сам себе не напоминал овощ с членом и ножками. Это похоже на бред или на кошмар, или на плохо отснятый материал для порнофильма. Заебала бесполезная писанина. Все. Хватит.

Если тебя это успокоит, Крис сукаблятьебаныйвротнахуй Марлоу - хреново обоим.

C

Я все там же. Все тогда же. «Мальборо» кончается - придется дернуться до круглосуточного киоска. Понятия не имею, сколько времени. Ночь. Около двух, должно быть... но я не уверен.

Родители на пути к счастливому медовому месяцу. Я дышу химикатами и пялюсь на небо.

Извилины облаков застилают пышнотелый месяц, только серебристый ободок сверкает полукругом, слепит. Барашками в завитушки складываются - в замкнутый квадрат с неровной рамкой, и медленно ползут вправо; и туман буквой «А», перечеркнутой горизонтально, льется по диску, заключенному в кольцо. Еще немного - и круглая луна мерцает белым, и будь я Кэт, нарисовал бы это, или на видео заснял, не оставь дома телефон с планшетником. Красиво.

А сейчас тучи срослись. Света нет - полнолуние не бликует.

Темнота. Пустота. Сверчки скрежещут тихо. И спать хочется.

С

Кости ноют, все болит. На камнях отключился. Рядом - моток сорванной с забора колючей проволоки; рядом - неизменный «Харлей». Выгляжу я сейчас как отщепенец. Зарулить к Ло, кажется, у нее я тачку припарковал... вспомнить бы хоть собственное имя. Да, являться домой в таком виде нельзя. Являться домой вообще не лучшая идея - но черт меня дери, я не трус, чтобы бегать от последствий. Заехать за сигаретами и энергетиком. Надо найти ларек, где меня не знают, а это проблематично - городок всего-то с гулькин нос. Не представляю, что делать.

Хотя нет, представляю. Еду к Тьерри. Бен не будет задавать вопросов, а Ло быстро отстанет, когда переведу тему на ее драгоценную Честити. Мамаша умотала - тем более все удачно складывается. Где-то там я вроде бы оставлял и шмотки на всякий пожарный; короче, пойму, как разгрестись, уже в процессе. Твою мать... у нас Саммер, наверняка, с ночевкой торчит. Шандец мне, если вынюхает - а она поймет, проницательна, тварь такая. В отличие от него, киска бдит по всему периметру, и не только моей персоны.
Светает. Бензобак нужно срочно дозалить. Зря я так опрометчиво кинул Дану с заправки, определенно теперь не упустит случая позлорадствовать с моего БОМЖ-ацкого фейса. Однако может, не все так уж плохо. На ней и проверю.

Забыл сказать: Тина приехала. Хоть что-то хорошее произошло за всю проклятую свадьбу.

С

Когда я-№1 спрашиваю себя-№2, жалею ли о том, что произошло, я-№2 отвечаю мгновенно. Нет. Повторил бы, вернись на день назад. Это смахивает на шизофрению, но нет: я-№1-2-3-4 пытаюсь анализировать. В чем прикол - эмоции ни хрена не изменились. В чем подстава - он при мне целовал Саммер. Дурак. Напялил безразмерную толстовку и темные очки - и решил «все, мужиГ, отберу у него и себя, и другую девку»? Что за хуйня, объясните моей похмельной голове! Выходит, из-за одного-единственного срыва я потерял обоих? Да ладно? Все так легко, безмятежно и мило до тошноты - мини-парочка Саммер-и-Марлоу; и Холлидей удаляется на скамейку запасных? Как бы ни так.

Первая далеко не убежит - парадом командует тот, у кого ширка.
А второй... больше всего меня допекает то, что на него ничего нет.

Вообще.

Его ничто не держит.

А теперь он еще и в ярости. Теперь он все другое задушит, и будет грезить о том, как я дохну. Закономерно. Сомневаюсь, что такой, как Крис, сломается, побежит по психотерапевтам и будет пускать сопли в жилетку той же Саммер: насколько я его знаю, его практически ничем добить не выйдет. Он умудряется совмещать девчачье личико, субтильное сложение и инопланетянские глазки с твердокаменной способностью к... регенерации. Я сравнил бы его с Иисусом в умении получить, пожать плечами и пойти дальше - если бы он не крыл параллельно трехэтажным и не смотрел мир как на сплошной кусок дерьма - через которое надо пройти. Я сравнил бы его с Матерью-Терезой в терпении, с которым он носится с Кэтрин, если бы он при этом ее не трахал, что очень вероятно, хотя и не на 100%.

Сравнил бы лицо с идеально выточенной маской: я выдрал его как последнюю гаремную сучку, без смазки и подготовки - а он даже не морщится. Вместо того, чтобы лежать дома, поскуливая в подушку, как побитая шавка - Крис всасывается в Саммер на глазах у половины школы. Такое даже мне, наверное, не под силу... а он, смотрите-ка. Задирает бровь, и будто бы сдерживает смех - прежде чем выскочить мимо меня, волоча за руку НАШУ ОБЩУЮ КЭТ. Победил, думает? Вышел из игры, и ее прихватил? Поглядим.

Первое, что я делаю, это забираюсь на стол и объявляю, что сегодня у меня дома намечается гулянка по случаю отсутствия предков. В понедельник - ничего страшного, главное - халява. Им бы всем сбежать. Все от чего-то бегут. Второе, что я делаю: нахожу Бриттани и объявляю ей, что между нами все кончено. Никаких долгосрочек или дополнительных сложностей. В планах нет разборок ни с кем, кроме Криса Марлоу и Кэт Саммер. Хватит и их двоих. Крепких орешков. Третье, что я делаю: отрываюсь от разнюнившейся Уильямс, отбираю у Джоша i-Pod и врубаю музыку погромче. И пишу сейчас все это на уроке французского. Скучно. Тоскливо. И ко сну клонит.

Свалить что ли? Некуда теперь рыпаться. Ее Мазда отъезжала от парковки - он не только забрал мою девушку, не просто раздолбал мою привычную жизнь, так еще и домой попасть к самому себе стало проблемой. Подобью Ло. Подобью Бена и Марти. Сотворим нечто фееричное. Или заставим кого-нибудь другого. Пусть сидят в клетке, голубки. Накроем простынкой. Шшш. Пусть спят... мы тут потихоньку.

Ди-джей, врубай на всю.

С

Бамс! По нервам током. Почувствуй хоть что-нибудь. Любое чувство - уже привязка. Бах! Сколько их тут. Никогда так остро не ощущал давление человеческой массы. Хрясь! Чей-то кулак об чью челюсть? Детки не поделили горшок - выводи их, ребята. Шварк! Расколотая картина, или чье-то хрупкое сердце. Ничего нового, все уже было не раз и не два. Повтор. REC. Запись поверх чего-то еще - это вроде бы цитата из какой-то книжки, но не вспомнить, из какой... шум! Танцы, пиво, бренди-текила-виски, девочки - доступные девочки с хлюпающими попками и широкими кисками. У каждой такой девочки должна быть мелкая собачка, чтобы было на кого валить, если запахнет чем-то по-«туалетней» парфюмированной воды - и помада в сумочке, чтоб подправлять губищи после минета.
Счет времени теряется, смазывается количество вылаканного спиртного.

Линдси разводит ноги и присаживается на корточки, трусиков на ней нет, сморщенный клитор языком высовывается между негладко выбритых нижних губ. Линдси на столе, и стоящие вокруг парни скандируют: «Вздрочни, сучка!» Она пьяна, накачалась экстази, и ей фиолетово; завтра о сегодняшних приключениях узнает вся школа, но Бейкер открытым текстом насрать. А Бриттани Уильямс слиняла гораздо раньше, после отвратной сцены - кому-то крупно, крупно поверзло.
Бейкер пихает в себя пальцы, большой - в вагину, указательный и средний- в анал. Другой рукой мастурбирует снаружи - и охи-вздохает; ее сиськи под белым платьем - просвечивают. Лифчик вышел из моды, вестимо. Кевин Рут снисходительно треплет ее дойки, другие пацаны готовятся к хорошей групповушке. Коричневые волосы скоро изгваздает сперматический мусс. Шлюшка-голландка. Банановое суфле со сливками. Мечта любого школьника-дрочилы. Линдси Бейкер поднимает мертвый взгляд на меня, тухнущего в кресле с бутылкой «Jack Daniel's»-а.
Питер спускает на плечи ее лямки, и материю - ниже, чтобы высвободить буфера.

Она шепчет «Тони», я читаю это по губам. Она шепчет мое имя и кончает, бурно, с брызгами: кайфово ей, должно быть. Когда дрожь пробирается по ее телу, когда с нее сдирают платье, когда ее, вымокшую, пьяную и голую, волокут в свободную комнату - она шепчет, и шепчет, и шепчет.

Вы можете обозвать меня как угодно - но мне серьезно похуй. Если девчонка хочет заполучить парня обратно, последнее, что рекомендуется делать - наглаживать мокрую киску на глазах у двадцатника озабоченных клоунов. Кэтрин Саммер в таком случае - забивала и/или перекрашивалась, Крису вон вообще ничего не приходится делать. Но он - не девка.

Зачем только вспомнил. Эти двое свалили - Линда доложила. Застукала парочку выходящей из дома. Скрылись в неизвестном направлении.

Простименя,ямудак,кретин,иявсепорушил. Возвращайся, Марлоу. Хватит мотаться по ночам. Ты тут не известен, тебя не отпустят с приветом Нику, словив в темном переулке - церемониться не станут; я покажусь безобидным ангелом - в сравнении с тем, что они могут устроить. А если с тобой еще и она... многие, слишком многие здесь ее ненавидят. Вам не поздоровится. Не то, чтобы я переживал за ваше благополучие и сохранность... но ори-ка лучше на меня, чем на тех, кому действительно похуй, останешься ты в живых, или сдохнешь под забором... под заборами. Разными. Блять.

Лучше о таком не думать.

Разгоряченные жеребцы юзают Линси Бейкер в одной из спален. Я набираю Саммер, но ее сотовый недоступен. Я набираю Криса, но результат тот же. Майкл в одних трусах пробегает мимо меня и говорит: «ты чего это тут, иди, там шведский стол, детка расщедрилась, дает во все щели». Про презерватив не забудь, - усмехаюсь в ответ, - она что угодно могла подцепить. И особенно она могла подцепить мои ДНК. Музыка вопит из колонок - разболтанная блондиночка с искушенными глазками и явным недобором веса садится ко мне на подлокотник. А Эрик без страха и упрека ушел в отрыв под LSD: я нарыл дилера. (Ценой дохлого Джимми-счастливчика.)

Ни один из них не задумывается о завтра.

C

Главное - не бросаться словами. Не давать обещаний. Не рассыпать признания, как конфеты. И, самое главное - ни за что нельзя привязываться к людям. Никогда и ни под каким видом. Вам понятно? Запомнили? На лоб себе врежьте. Не делайте этого и под страхом смерти. Никогда.
До недавних пор это было незыблемым и непоколебимым правилом №1.

За любую обязывающую фразу нужно держать ответ. За любого человека, которому признался в небезразличии, ты ответственен до гробовой доски. Меня можно называть как вам угодно, но я ничего не обещал ни одной из «выброшенных». Они с самого начала знали, на что идут. Кэтрин Саммер, Крис Марлоу: два исключения из общака. К первой я до сих пор не определился, как отношусь, а второй - вообще туши свет. «Любой вид чего угодно держит в шкафу «скелетную» генную мутацию», - уверяет Кристина. Особенно когда дело касается таких сложных существ, как эти двое.

Мы с Тиной курим на диване в гостиной, примостившись перед ящиком. Она смотрит какой-то идиотский сериал, а я вот решил написать. Крис ушел зализывать раны Кэтрин, Крис избегает и сторонится меня с каким-то мрачным торжеством, а Ло заколебала вопросами о том, что же, черт возьми, между нами творится. Как и Тина. Все заебывают. А ничего не происходит, знаете ли. Разделяет и властвует - балом заправляет Саммер. Мечты сбываются. Вымотанная и вовсе обессиленная Кэт, я мог бы злиться на нее или ненавидеть, или сострадать, или жалеть, но я не испытываю этих эмоций. Я сказал бы, что запутался, не будь я тем, кто привык к чувству полного контроля. Ладно, я увяз. В самом себе. И понятия не имею, что делать.

Хотелось бы вывалить все на Тину, высказать прямо в ее широкоскулое лицо с прямыми бровями и неровным носом; в ее лицо, обильно обсыпанное Max Factor-овской пудрой благодаря излишнему отделению маслянистости из сальных желез. Как в детстве. Забраться на ее острые коленки и уткнуться лбом в межключичную впадину - вдыхая парфюм от «Gucci», дым и ментоловый запах леденцов. Но мне давно не пять лет - подобное поведение сродни инцесту. Когда-то раньше отец говорил: «мужчина должен быть сдержанным, учись справляться с проблемами самостоятельно, один на один». А Тина говорила: «выкладывай». Папа учил: «парни не плачут...», Тина же искажала: «...по пустякам». У нее на все, что угодно - свое, сугубо индивидуальное мнение. Ти убеждена, что плевать нужно на штампы, и делать все, что угодно и как угодно, лишь бы это шло на пользу центральной точке мира, господу-царю - самому себе.

Эгоцентричка. У меня это наследственное. Или воспитанное. Ей же. Тетушкой-мамочкой Тиной, отцовской маленькой сестренкой - больше походящей на мою собственную, старшую сестру. Ту, на которую частенько злишься, но втайне превозносишь. Боготворишь.

Хочешь рассказать - говори. Хочешь утаить - напиши и сожги, чтобы никто не догадался. Шелби раздвигает ноги, Грейс глотает целиком. Прожекторы слепят глаза, кислота превращает звезды в лица и наоборот. Меня не покидает сомнение во всем, что происходит. То, что есть - это лишь слабый отголосок того, что могло бы быть. Если бы. Да кабы. Никогда не замечал за собой этой склонности к сожалениям и философским раздумьям, но оно появилось, «чувство ошибки», то есть «чувство неправильности» и «неполноценности», не знаю, как объяснить. Мне тесно в собственной шкуре, хотя другие только и мечтают в нее попасть. Это больше чем просто глупость. Это маразм.

Концерт в Лос-Анжелесе, шоу в Сан-Франциско. Ло сидит на моих плечах, свесив ноги, Кэт точно так же восседала у меня на шее какие-то несколько месяцев назад. Мы смотрим на выступление «OneRepublic» и мешаемся с толпой на «Placebo»; многотысячные сборища и многомилионные фан-клубы во всех странах - мы их часть. Часть чего-то огромного и очень интимного, хоть и разобщенного. Мне нравится предполагать, что однажды я смогу делать нечто, придающее другим силы. Создавать и спасать, а не разрушать и калечить. Смысл человеческих амбиций - стать тем, чем были для тебя другие. Брайан, Билли из «Green Day», Джаред из «30STM» - кумиры, эталоны, люди, ставшие легендами еще при жизни. Великими. Люди, которые дают надежду, когда кажется, что еще чуть-чуть - и все рухнет, как карточный домик; я хотел бы стать одним из этих людей. Не из пустого тщеславия, нет: я ищу большего. Чем просто быть собой. Выйти за пределы своего эгоизма и себя как личности ради чего-то, обещающего стать бессмертным.

Возможно, я сумел бы измениться, но не сейчас. Меня несет со страшной неотвратимостью, куда - непонятно. И я прыгаю на родной «Харлей» - и гоню по трассе, превышая скорость под свист полицейских сирен или мутную тишину, я отрываюсь ото всех - мне нужен отдых. Дальний свет и рев мотора. Скорость. И ветер. Никакой Кэтрин Саммер в моей голове. Никакого Криса Марлоу - в моем сердце.

Явись он ко мне сейчас, и скажи: «давай уедем, немедленно», у меня не возникло бы ни единого сомнения. Вот до чего дошло. Вот она, анатомия... эндорфиновая шизофрения.

Мулатка Дженни Рой танцует на столе, трясет булками из-под символической плиссированной юбки. Француженка Клэр де Бон льет текилу себе на лифчик и Джош томно слизывает выпивку, добираясь до ее тонких губ, замороженных мятной жвачкой. «29. Мерси», - пишет Кэт в СМС-ке. Когда Ло сидит у меня на плечах, я думаю, что будь на ее месте Саммер, я не чувствовал бы ее тяжести даже немного - словно птица притулилась. «SAVE US», - метровыми литерами читается в воспаленных, но всегда сухих и по-взрослому недоверчивых глазах Криса. Мы подпеваем Skillet - я соглашаюсь с Джоном Купером в его «feel like a monster». Пытаясь вырваться, стремясь освободиться, я падаю все ниже и ниже. Изображая злодея, нуждаюсь в супергерое: самом себе. Не собираюсь валить это на кого-то еще, да и не на кого. Но я себя теряю. Надо искать.

- Тони, - заговаривает Тина, - нам нужно поговорить. Срочно. - Предлагает пачку сигарет - беру, она поджигает мне и передвигает пепельницу на середину дивана. Любезности - не к добру. Я предупреждаю: «давай сразу, без вступлений - и покончим уже с этим». Она усмехается. Тянет в рот коптящуюся «Chesterfield» с коричневым фильтром. Выдыхает... и выдает: - Ты его любишь?

От неожиданности я давлюсь дымом.

- Ты перегрелась? Бредишь? - тянусь пощупать ее лоб на предмет наличия температуры, - откуда эта таблоидная информация? - отталкивает мою руку, и улыбается - с прищуром. Ощущение почти то же, как когда Джимми врезался в капот «Форда». Шварк. Вспышка. Панический ужас пополам с объективным осознанием: но не ПРИзнанием поражения.

Ти так долго жила вне дома, что я успел забыть, какая она мисс(ис) Шерлок-Холмс.

- Это всего лишь вопрос, - ехидно отвечает Тина, - и ставка была не на ответ... а на реакцию. Любишь, да, - задумчиво рассматривает свои отполированные ногти, - хреново тебе, значит.

Громкое слово. Сам я не собираюсь его произносить. Меня коробит - от этого «любишь».

OneRepublic - Everybody Loves Me. Brinck - I dont wanna love her. Florence And The Machine - Cosmic Love. Black Veil Brides - Rebel Love Song. Like A Storm - Love The Way You Hate Me. The Pierces - Love You More. Theory Of A Deadman - Love Is Hell. Cathy Dennis - Loving You Is Suicide. Сколько еще песен с этим дурацким словом я вспоминаю, чтобы не думать о самом этом дерьме - и не сосчитать. У «The Beatles» слово «love» встречается 513 раз. Свихнуться можно.

- Отвали, - беззлобно отмахиваюсь, не настроенный спорить, - мое дело, сам разберусь.

Совсем как Кэтрин Саммер.

- Хорошо, это мы выяснили, - будто не слышит, - чем травится ваша девушка?
Мисс-хочу-все-знать. Мисс-я-всегда-в-курсе-событий. Мисс-я-за-тобой-слежу.

- Ничем. Анорексия у нее, Ти, - устало констатирую, - ED запущенной стадии.

- И что ты собираешься делать? Как ты вытащишь их в одиночку, когда они тебя даже не подпускают? - тихо спрашивает. - Мне можешь врать - но правда от этого не изменится. Обязательно должен быть кто-то, кто за все отвечает. Тот, кто заварил эту кашу. Так что ТЫ собираешься делать?

Я не пытаюсь выяснить, с чего она решила, что я виноват - и с какого перепуга свалила всю ответственность на мою дурную голову. Я не знаю, - честно признаюсь, - я ни черта не знаю, каким чудом теперь выкручиваться. «Чего ты хочешь?» - спрашивает она, - «наметь то, как представляешь «хороший конец» и следуй плану, ты ведь умеешь». Бред это все, - говорю, - разве тебе помогло?
Тина тут же замолкает. А я не придумываю ничего лучшего, чем неумело и неловко - ее обнять. «Прости», - шепчу, - «прости меня, Ти. Мы оба в пролете, но я придумаю что-нибудь, не обещаю - но постараюсь придумать». Тина закатывает глаза. В глазах блестят слезы.

Не в тему. Крис Марлоу не плачет даже тогда, когда ситуация оправдывает истерику. Вообще. Совсем. Я закрылся в комнате, пытаюсь сообразить, как быть дальше, но... а вот и он, шагами в коридоре. Легок на помине. Явление блудного брата к еще более блудному... нет, не отцу. Но и не... блять, вовсе не родственнику. Инцестом не грешу. В отличие от многоточий.

Сводка из архивов:
Его отца расстреляли в упор на глазах у Джеммы. После этого она смыслась с ребенком - от стрелков бежала. Проговорилась. Он не в курсе. Ему и не нужно этого знать. Джеймс Марлоу похоронен на Голгофе в Квинсе, Крис уверен, что он их просто-напросто кинул. Как моя мать. Нарик крупно задолжал большому человеку, нарика убрали. Обычное дело.

Лучше иметь отца-подонка, чем мертвеца. Лучше иметь мать-шалаву, чем покойницу. Тут мне повезло больше.
Ничего себе, какие люди пожаловали. Будем встречать.

С

Он что-то задумал. Непохоже на него - вот так просто оттопыривать задницу. Мне срочно надо звонить Дилан Мид, потому что Мелани Паркер разбушевалась, а Роб Шеппард должен зайти в конуру Кентона Маккарти, забрать полкило кокса; и мне срочно надо поехать к Ло, взять Бейби-Шел, и успокоиться, и прекратить сыпать именами без объяснения событий.

Чего он хочет? Кэтрин и так ничего не получит, слишком далеко все зашло - и он понимает, что ей ничего не светит, как от меня, так и от Стэна, который уехал с концами: понятия не имею, где он шастает. И умолчу-ка я о Нике, к которому та не рискнет сунуться даже на отходах, когда на стену впору лезть. Но Марлоу зачем-то хочет попасть в мой круг - влезть в личное пространство, втереться в доверие. Зачем? Отомстить решил? Или его отчуждение задрало? Врать себе - преступление. Крис догадался о том, какой властью он обладает, и замыслил направить ее против меня. Вот и объяснение. Быть с ним настороже, не давать расслабляться: идеальный план. Ага, как тогда... идеальный провал. Или плюнуть на все и позволить себе быть. Просто быть.

Дай мне одну ночь и одно утро. О большем не прошу.

С

Когда заканчивается осознанное желание и начинается бег под откос? Когда и как проявляется этот момент «потери контроля»? Она приходила ко мне - трясущаяся, шарахающаяся от своей тени, и говорила: «я боюсь за Криса». Она приходила ко мне, разболтанная, на ногах стоящая еле-еле, замусоленная, как доллар в кармане грязного фартука базарной торговки - говорила: «не трогай его». Она приползала ко мне, полубезумная лунатичка: «неживое становится живым, а живое гаснет», взмокшая, пропитанная выхлопными газами, дымом и страхом; она говорила: пусть я. Только не он.

И взгляните только, что теперь. Узнала о нас - но мысли о крышках перекрывают боль потери. Знаете, мне всегда было так интересно. Как понять, что «точка невозврата» осталась позади?

Поняла ли это Кэтрин Саммер?

С

Глубина чувств оценивается способностью отказаться от того, что было жизненно важным. Не говорить о «я ради тебя луну с неба добуду», и bla-bla-bla, как в песне Кеши, а действительно делать что-то. Поступки либо подтверждают, либо опровергают слова. Первое лучше, вам так не кажется?

Я понял, что путь назад отрезан, когда поймал себя на мысли, что смог бы пожертвовать чем угодно и кем угодно. Поступиться принципами и перестроить планы на противоположные. И послать к чертям весь мир. Ради одного никчемного мальчишки. Вот она, «точка невозврата». Положить на все остальное, чтобы добыть еще-одну-дозу - наркотика/совместности.

Все, что мне нужно в этой сраной жизни - Харлей, гитара и «Marlboro». Теперь - Крис Марлоу. Конец абзаца.

Когда видишь человека и знаешь, что он для тебя - все, тебя это бесит. Ты готов удушиться своим же шлемом от отвращения к ловушке. Но это ведь нормально... с людьми постоянно подобное происходит.

Мы любим свои цепи.

***

25 DEC 20XX, Нью-Йорк сити, седьмой этаж ****-х звездочного отеля. Завершение/вступление.

Кристина подсоединила к ноутбуку портативные колонки LP X1 - в виде голубого мишки со скрещенными на груди лапками. В его ступни вмонтированы динамики, из которых льется органными волнами «Адажио» Альбинони. Не нужно быть Энштейном, чтобы понять: целый день, начиная с ночи, я занимаюсь тем, что лежу. Читаю/сплю. Сплю и читаю. Чередую. Или валяюсь с вытаращенными глазами - переваривая узнанное и отбиваясь от воспоминаний. Охуевая от нелогичности и обрывочности его записей. И своей роли в происходящем.

Он ничего не объясняет. Он пишет то, что волнует его ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС - в эту секунду. Причин и предпосылок, каких-то «моментов истины» я не нахожу; а может, плохо ищу. Недовнимательно.

Кристина подсоединила к ноутбуку портативные колонки потому, что я ее об этом попросил. И сказал: «иди, погуляй, тебе нужно - обещаю, что такого больше не повторится». А она включила «fun.», добавила в список Леди Гагу и Кристину Агилеру, тезку свою. Чтобы настроение бодрее немного сделалось. Она установила PC-шник на кровати, рядом со мной, и ушла - на нижний этаж, в ресторан. У меня же - разгрузочный день. И ПЕРЕгрузочный - если говорить о мозге.

Чистая футболка приятно пахнет порошком и хрустит отутюженностью; джинсы сползают - видимо, схуднул я добротно. Босые ноги зарылись в простыню.

Я переделал плейлист - смешав классику с возвышенной Линдси Стирлинг, мистическим Vangelis-ом и саундтреками из «разного». Ничего происходит под музыку. Фильм, достойный «Золотой малины». И «Оскара» - если говорить о событиях дневника и моих хаотических снах.

Отмороженно. Кристаллически. Нехватка энергии предотвратила истерику. Обезвоживание обезопасило от слез. Все продумано. Все схвачено. Давление - 80-на-50. Пульс - около 70-ти.

Безопасность соблюдена.

Тони пишет:
В ее крови растворен полный грамм метамфетамина. Чистейшего винта из свежесваренной партии Ника. В ней - ДНК. Обоих. До хрена Марлоу-Холлидей-ской спермы. Пришлось отозвать следователя в сторонку и признаться - что у нас тут шведские отношения. Пришлось изобразить смущение... подавленность и шок играть не пришлось. Ее смерть - удар вдвойне, т. к. виноват в ней я. И мы оба это понимаем. Важно чтобы не пронюхали копы. Но главнее всего - чтобы у Криса хватило сил не отправиться вслед.
В первый раз вижу его таким. Опустошенным. Сломанным. Уничтоженным. Раньше он вечно создавал впечатление цельного куска гранита, но сейчас рассыпается на глазах - как песок; крепость, выстроенная у самой воды. Тает, как сахарный кубик в черноте дымящегося кофе. Постоянно хватает воздух, как астматик; или вообще забывает, каково это - дышать.

Сигареты заменяют кислородную маску. Ненависть ко мне притупляет боль потери.

Мне страшно. Мне страшно за него, за себя, хоть и меньше, за НАС, хоть я и права не имею использовать это местоимение. Какие там «мы». ОНИ, да, точно. Крис&Кэтрин. Она выиграла. Победила без боя. Потому что мертвые затмевают всех - проходят в лидеры вне конкурса. Ты - стерва, Саммер, ты - дура, маленькая дурочка: слишком маленькая, слишком мертвая. Нет. Не время распускать нюни или убивать себя раскаяньем. Ему я нужнее.
Шагать по головам. По трупам. Поднимать голову. И упорно идти вперед.
Что бы ни случилось. Кто бы ни случился.

У меня хватает ума позвонить парням Кэмерона, купившего местный отдел полиции. У меня хватает ума не мелочиться: скупой платит вдвойне. Пробить разговор и даже договориться. Да, предупредить всех, кто был в клубе вечером. И уломать их - говорить по тексту, а «Бакса-Банни», Кэма - сделать так, чтобы S/N не проверяли. По телефону. Заплатит тот, кого пошлю. От Криса я не отхожу - опасно.

Предосторожность лишней не бывает. Полезные связи и подавно.
У меня достает способности соображать для достоверной выдумки - официальной версии. Была днем с нами обоими. Настроение - МЕТамфет(амин)овая радость. И больше мы ее не встречали. Достает подлости посмертно опорочить ее - и тем самым спасти нас. Выживших.

Уцелевших.

ZSC

Откладываю блокнот. Наливаю в стакан негазированную «aqua minerale», выпиваю залпом - остатками брызгаю себе на лицо. Так получше. Снова проходить то же самое - ради чего? Помимо всего прочего, логичной концовки, увязывающей «хвосты» и «линии» быть не может. Никак. По определению: я ведь в самый разгар жести уехал, прихватив с собой его записи.

Простыни смяты - лучи заходящего солнца заглядывают в щелку между шторами. Выдыхаю и ложусь на бок, борясь с тяжелеющими веками. Письмо Кэт выпадает из дневника. Почти без эмоций поднимаю его и вкладываю обратно. Строчки Тони - неаккуратные, буквы слоятся на друг друге, словно беженцы в темном подвале убежища. В уголке листа - красное пятнышко. Размазанная розоватая краска. Моя или ее?

Холлидей пишет:
«Ну и молодежь», - хмыкает прыщавый ассистентик, закуривая «Bond»: я думаю, что до 007 ему как до Китая раком, - «вы что ее, вдвоем сразу? Ну и нагрузочка... на тридцать кило веса». Крис стискивает зубы до хруста и красноречиво смотрит на нож. Стискивает мою руку так, что мне становится больно; но ему это нужно. «Еще одна фраза в таком духе», - мягко предупреждаю его босса, - «и молодой человек покинет этот дом, причем не по своей воле». Тот понимающе кивает - затыкает кривозубое хамло. «Она точно не намекала на то, что собирается сделать?», - уточняет в который раз, - «по статистике...» Предложение он не договаривает.
«Она, блять, была наркоманкой», - шипит Крис, обессиленно и страшно, - «если вам интересно, мы виноваты - оба. Только в том, что не смогли ее остановить. Не смогли!»

Его мнимая искренность играет нам на руку. Я слушаю их пижонскую, бессмысленную байду и думаю, что это никого не ебет. Зря мы паримся. Ладно, парюсь я. Крис ушел в штопор и ему похуй на происходящее. Фараонам тоже похуй. Но надо же следовать ебучему уставу.

На самом деле всем насрать. Это просто вслух не произносится. Только вот мне не насрать на Криса, и меня за каким-то хреном колышит его говенная шкура - больше, чем его самого.

Я не помню и половины того, что говорил, но помню, что говорил правильно. На ладони остались вдавленные полумесяцы - отпечатки его ногтей. Когда Тина пошла их провожать, кивнула мне. И это значит: полноватый и «большой» коп-негритос прикроет дело в любом случае: уж она умеет манипулировать людьми. Финальный залп. Внешняя угроза предотвращена. Дело за малым. Не дать ему затрахать себя до дурки или ручки - одному дьяволу известно, что хуже.

Сейчас они ушли. Сижу на полу возле двери в сортир. Крис там. Будь моя воля, глаз бы с него не спускал - уж больно вожделенно он посматривает на колющие и режущие. Такое чувство, что все это - неудачная шутка, а сама Кэт отошла в ларек за извечным «Парламентом». И вот-вот вернется, издеваясь над нами и всем остальным миром. Воскликнет, что развела нас как лохов, а мы купились.

Поверили.

ZSC

Я засыпаю в обнимку с раскрытым дневником.

Мне снится Кэт, которая смеется. Брызгает в нас океанской водой, поддразнивает: «Догоняйте, неудачники! Я вас обоих сделала!» Мы бежим за ней... но догнать не можем. Пальцы черпают пену, лицо такое чистое, такое светлое - счастливое. Глаза карие, волосы волнами падают на лицо, синими волнами: «какой дурак придумал пары», - хохочет она, - «нам и втроем неплохо, ведь правда, да?» Чтобы смотреть на нее такую, я готов согласиться с чем угодно. Дотягиваюсь до нее и валю вниз, на гальку. А Тони нас целует по очереди, в щеку - будто мы вместе, вместе все, уже целых сто лет. Кэт стирает с век черноту и отбрасывает со лба кудряшки. Индиго. Цвет бесконечности. Случайно ли?

- Несмотря ни на что? - уточняю, - навсегда?

Она улыбается и протягивает ладонь. Я накрываю ее своей рукой. Тони накрывает наши. Мы не «убираем» их просто так: вскидываем ввысь. Картинка уходит ввысь, к солнцу, ослепительному-ослепляющему калифорнийскому солнцу. Желтому. На безоблачном небе лазурного цвета.

Тони с усмешкой обнимает нас, обоих, и мы бредем по пляжу - вдаль. В лучах искрометного света. «Несмотря ни на что», - шепчет Кэт, - «навсегда. Мы не персонажи книг, не чьи-то копии. Мы - Тони, Крис и Кэтрин. И когда-нибудь наши имена войдут в историю. Не если... а когда, вы слышите?» Мы слышим. Стянутая солью кожа, белая футболка брата надета на Кэт; липнет к теплому телу - она в ней похожа начто-то святое. Ее худые ноги переступают по рассыпчатому, скользкому берегу. Пальцы на ступнях - ровным скосом, «египетский» срез. Его руки защищают нас от всего. И всех. Это абсурд, но в этот самый миг я верю, что так и будет; будет так, как она сказала. Ловлю взгляд Тони и понимаю: это произойдет.

Мы вырезаем инициалы в камне. S=M=H. На века.

Ворчит прибой, шумят отливом волны. Вдалеке кричат чайки - и вьются над гнездами в скалах. Я просыпаюсь спустя миллион тысяч жизней. Время на часах показывает, что прошло пятнадцать минут. Плейлист перелистнулся всего на две композиции.

Bach - Symphony number 6 in A Minor.

Mozart - Requiem (Lacrimosa, part VII).

Семь. И шесть.

***

Так должно было быть - но вышло иначе. Все переменилось. На прикроватной тумбочке лежит морозно-холодная, вкусно пахнущая хвоей, пушистая еловая веточка. В списке, составленном мной лично, появились новые песни. Последние две страницы дневника вырваны - а на чистом листе нацарапано:«Мы живы. Наша история только начинается. Ты ведь все еще куришь свои безвкусные «Кент»-ы, футуристический ребенок?»

В первую секунду мне кажется, что я все еще сплю. Во вторую - сдавливает легкие. Сердце ухает вниз, внутрь желудка - и переваривается в ускоренном режиме. В третью - я улавливаю запах дыма, что разреженно сочится из-за балконной двери. И меня подбрасывает, выносит через порог - наружу, без какого-либо согласия со стороны рассудка.

Тони стоит, облокотившись на заснеженный край локтями, в его пальцах тлеет окурок. Тони с еще сильнее отросшими волосами темно-каштанового цвета, в футболке с красным криком «Guns N' Roses» по черному; совершенно обычных синих джинсах. Он поднимает на меня лицо. Eyes-to-eyes. Face-to-face. Die, but win the final race. Широкое левое веко - и скрытое складкой правое. Под глазами - круги, темные, бессонные, круги под слишком светлыми и слишком уж «пронзительными» глазами.
Снежинки падают на землю, оседают на его ресницах, припорашивают отсутствие прически.

Все, что у меня получается из себя выдавить:

- Какого... зима же, придурок - иди оденься!

Брови взлетают вверх - удивленно. Уголки губ ползут в стороны, складки вдавливаются в щеки. Сигарета летит вниз, минуя этажи.

И он смеется. Потому, что я говорю, как девчонка - как чертова заботливая мамочка. И меня самого пробирает смех - гомерический, непривычный; я слышу его словно со стороны, как если бы смеюсь в первый раз и вовсе не умею/разучился это делать. Он смеется, и шагает навстречу, а меня не хватает на большее, чем его обнять. Уткнуться носом в шею, выдохнуть теплом - согреть. Тони пахнет морозом и привычным до бесячего «Kenzo Ice». И в этот миг мне, честно, глубоко начхать, как он сюда попал, на хрена он приперся в простуженный Нью-Йорк: настучала ли Крис, явился ли поздравить или скука зажрала. Я его обнимаю без всяких задних мыслей, да что уж там - вообще без мыслей. И улыбаюсь ему в плечо. Улыбаться больно... но иначе не выходит. Он прижимает мой затылок к себе, ероша примятые вихры - другой рукой загребает в охапку. Не отпущу.

Из комнаты доносятся звуки музыки. Geordie - House Of The Rising Sun. Live-кавер на нее играл на родительской свадьбе. Тони отодвигается, ровно настолько, чтобы посмотреть мне в глаза. От чего вступают по коже знакомые 220 V. Нормально. Переживу. Он хрипловато предлагает:

- Давай начнем сначала? Представим, что всего этого... не было. Хотя бы на пять минут.
Что он не тащил меня по площадке силком. Что пригласил по-человечески - как сейчас.
Что никто никогда не умирал.

- Я тебе не телка, - начинаю было, но он безмолвно опускает руку мне на спину и переплетает пальцы другой - с моими, - это тупо, - вворачиваю, - на нас пялится весь отель, - предупреждаю. Тони опускает взгляд на мою татуировку - на «C.T.» Тони не может не ухмыльнуться. И не сказать:

- Тебя ебет? - кроме приглушенного фырканья я не подбираю звуков для ответа.

Два невменяемых идиота танцуют медляк на балконе гостиницы «Перл» в центре Манхеттена. Солнце плавно движется к горизонту, и снег летит на землю крупными хлопьями. Мы коченеем, но уходить не собираемся. Пока не доиграет эта песня - можно позволить себе не думать ни о чем.

Oh mother, tell your children
Not to do what I have done
Spend your lives in sin and misery
In the house of the Rising Sun.

Well there is a house in New Orleans
They call the Rising Sun
And it's been the ruin of many a poor boy
And God I know I'm one.