Кукла
Пейсли
Мой восьмилетний нос морщится от запаха нафталина, исходящего от женщины, которая уводит меня из последнего места, которого я называла домом.
Она сильнее дергает меня за руку и тащит быстрее, чем мои маленькие ножки могут передвигаться.
Слишком много детей.
Как приемный ребенок, я привыкла ощущать себя номером.
Одной из многих... в доме, на попечении штата, дитя мира.
Термин «синдром покинутости» и близко не описывает шрамы, остающиеся после такого образа жизни.
Пара, с которой я жила до них, была ужасна. Женщина оставляла меня на заднем сидении машины, пока вонзала иглы в свою руку.
Я ненавидела уколы, поэтому не понимала, почему она это делает. Должно быть, она была очень больна. В машине всегда было очень жарко, а она часами спала после приема лекарств. Однажды, после укола, я не смогла ее разбудить. Солнце зашло, затем наступил рассвет. Я трясла ее, но она продолжала спать. Затем пришел человек в форме и забрал меня. Больше я ее никогда не видела. Я не скучала по ней. Она никогда не разрешала мне играть с другими детьми на улице.
Нафталиновая леди не задерживается надолго. Она затаскивает меня внутрь, оглядывается и выходит за дверь, едва сказав пару слов мужчине, с которым меня оставляет. Она даже не прощается со мной.
Мне не нравится этот мужчина. Он не выглядит добрым. Он даже не спрашивает меня, голодна ли я. Хотя я ничего не ела. Он просто вталкивает меня в маленькую комнату, чтобы я познакомилась с моей новой сестрой. Его слова, не мои. Дети в этих домах - не мои братья и сестры. Я едва ли остаюсь где-то настолько долго, чтобы запомнить их имена.
Дверь закрывается, и я остаюсь наедине с моей новой подругой. Это крошечная девочка с перепачканным лицом. Она не здоровается и не просит меня поиграть с ней. Она просто смотрит на меня, пока на мои глаза не наворачиваются слезы. Меня пугает мой новый дом, и эта маленькая девочка, кажется, не хочет, чтобы я была здесь. Она двигается по комнате и хватает что-то из-за комода. Это кукла в розовом платье.
- Привет. Меня зовут Пейсли, - говорю я.
Малышка смотрит на меня и улыбается. Возможно, мы подружимся.
- Меня зовут Брэйлин. Мы можем жить в одной комнате, но не трогай мою куколку и не говори Джо о ней. Нам нельзя иметь игрушки, но я ее нашла.
Бум.
Никаких игрушек? Это не честно.
Бум.
- Мне не понравилось ее лицо. Поэтому я оторвала ей голову. Она симпатичнее без него.
Каждый удар о стену отбрасывает меня из прогулки по воспоминаниям. Мои мысли уплывают от дня нашего с Брэйлин знакомства к текущей реальности, в которой изголовье ее кровати ударяется об стену. Брэйлин стонет бесстыдно громко в нашей комнате, словно она звезда порно. Я догадываюсь, что для нее это представление, похожее на те, которые показывают в фильмах для взрослых.
Она продавала свое тело за деньги и материальные блага с пятнадцати лет. Мы такие разные, но она - это все, что у меня есть, и честно говоря, я даже не уверена, что она чувствует по отношению ко мне. Я никогда не была уверена.
Она авантюристка - это то, что я знаю. Жульничать на улицах, находить всевозможные способы подхалтурить или развести кого-то на деньги - ее вторая натура. Я не совсем уверена в том, что она не играла и со мной все эти годы. Разве это не грустно? Держит ли меня моя «сестра» рядом, потому что любит, потому что также, как и у меня, у нее никого нет или это из серии «держи своего врага рядом»? Черт, если бы я знала.
Мы росли вместе в приемной семье, после того как меня перестало кидать из одного приюта в другой. С четырех до восьми лет я жила в большем количестве мест, чем могла сосчитать в том возрасте. Моих воспоминаний до встречи с Брэйлин не существуют, и я не знаю, что случилось с моими родителями. Соцработники, занимающиеся мной, всегда расплывчато отвечали на вопросы о том, как я оказалась там. Когда мне было восемь, меня наконец-то определили в приемную семью, и я поселилась в одной комнате с Брэйлин. Она выросла в этом доме, я оставалась там до четырнадцати лет, тогда же мы и ушли. Это было ужасное место: дни полные голода, а ночи - страха и одиночества. В конце концов, никто из нас не мог это больше выдерживать. Мы больше не могли терпеть голод и быть боксерской грушей. Враждебность сочилась из стен этого обветшалого дома. Со временем эти эмоции запятнали наши души. Так же мы понимали, что не хотим испытывать судьбу и оказаться в еще худшем доме, поэтому сбежали.
Кажется, что с того момента прошла вечность.
Я листаю журнал, пытаясь сосредоточиться на словах вместо звуков из соседней комнаты. Я часто ухожу из дома, пока она развлекает клиентов, но почему-то именно сегодня у меня появляется желание съехать.
Мы с Брэйлин какое-то время жили на улице, тогда же Брэй и начала снимать клиентов. Когда я уже достаточно подросла, то ухватилась за работу в сети фаст-фуда, и мы копили, пока не смогли позволить себе снять захудалую однушку. Найти домовладельца, который не будет задавать вопросы о двух 16-летних беглянках, было первоочередной задачей, но это также означало, что мы будем жить среди отбросов. Я всегда подозревала, что Брэй компенсировала домовладельцу его молчание, но не была уверена на сто процентов и никогда не спрашивала. Мы сбежали из этой квартиры, как только нам исполнилось достаточно лет, чтобы подписать настоящий договор аренды.
Мужской стон наслаждения прерывает мои размышления, и моя кожа покрывается мурашками, когда мне в голову приходит мысль, что я когда-то пойду по стопам Брэй. Легко сказать, что я никогда не закончу, как она, но реальность такова, что это происходит со многими девушками в нашем положении.
Я получила аттестат в восемнадцать. Брэй не пошла дальше шестого класса, и кажется, ей это не было интересно. Она была на домашнем обучении всю свою жизнь, как и я в нашем последнем доме. Однако наши дни совершенно точно никогда не были наполнены обучением или книгами. У нее никогда не было другой работы, кроме как проституции. Минимальная зарплата и сверхурочная работа всегда возвращали ее обратно к минетам в машине за наличку. Подозреваю, она должна была зарабатывать больше, чем было необходимо для оплаты жалких счетов за эту однушку. Черт, даже у меня есть заначка, а я не продаю свое тело втридорога. Всю мою жизнь, я выживаю, чтобы перейти к следующему шагу. Я хочу путешествовать. Я хочу учиться. Я хочу пробовать новое - увидеть снег, взобраться на гору, уехать из страны... все, что смогу потянуть своими силами.
Хлопает дверь спальни, и в гостиную, где я сижу на нашем старом диване из «Гудвил», входит мужчина за пятьдесят с грязными волосами. Он все еще подтягивает свои штаны по пути ко мне. Ненавижу, что она приводит своих клиентов сюда, мы постоянно ссоримся из-за этого. Я очень упряма, но Брэй всегда все делает по-своему, кто бы что ни говорил.
Мужчина, натянув штаны, замечает меня.
- А сколько ты возьмешь в следующий раз, или еще лучше, сколько за вас двоих?
Я огрызаюсь, надеясь, что выражение моего лица поможет ему убраться побыстрее.
- Я не продаюсь, мудак. Шевелись отсюда.
Мужчине хватает наглости выглядеть обиженным, хотя это мне он предложил продаться. Он ворчит что-то насчет глупых сук, выходя из дома.
Брэй выскакивает из нашей комнаты в одном белье и идет к холодильнику. Я не представляю, как она может после этого выходить из комнаты, приплясывая и напевая. Мы живем очень разными жизнями, но, казалось бы, что после секса с тем парнем, ей нужно время для восстановления. Он даже выглядел так, как будто от него воняет.
- Сотри это осуждающее выражение со своего лица. Я его чувствую даже спиной, - что ж, она права. Я долгое время пыталась не осуждать, но я не могу понять этого. Если бы она была в другой ситуации, я бы не спешила с выводами. Я имею в виду, если бы это было необходимо для выживания, тогда, черт возьми, я бы поняла. Но это не случай Брэй. Она не хочет нормальную работу, но ей нужны дорогие шмотки, сумки и прочее дерьмо. Она отказывается одеваться во что-то кроме самого лучшего.
Я перестала пытаться понять ее уже очень давно.
С водой и яблоком в руках, Брэй плюхается на диван, что я едва успеваю убрать ноги. Она кусает яблоко и обращает свое внимание на меня, говоря с набитым ртом.
- Хорошо, давай послушаем эту речь. Брэйлин, зачем ты это делаешь? Ты заслуживаешь лучшего. Пожалуйста, не приводи больше этого мужчину в нашу квартиру. Бла, бла, бла. Давай считать, что эта ненужная беседа закончена.
Я закрываю журнал, который читала, и полностью поворачиваюсь к ней.
- Очевидно, что не нужно возвращаться к этому разговору. Ты знаешь все мои реплики, и в любом случае, слушать меня не будешь. Нет смысла сотрясать воздух. Но ты очень беспечно относишься к нашим жизням, - я говорю ей о том, что нам не нужно снова заводить эту беседу, но я не могу не высказать свою точку зрения о доме. Она не собирается меня слушать, но это заставляет меня чувствовать себя небезопасно в своем доме. В конце концов, это и будет той причиной, по которой я съеду. Знакомая жизнь с Брэй, несмотря на периодическую неуверенность в ней - то, что держит меня здесь. Она - все, что у меня есть. Мы через многое прошли, я не чувствую правильным бросать ее.
- Парни, которых я привожу, - постоянные клиенты. Я никогда не приведу сюда парня в первый раз. Я знаю кто они. У большинства есть жены и семьи. Они не делают ничего, чтобы может испоганить их жизни, - она останавливается и бросает на меня снисходительный взгляд. Я закатываю глаза, а она продолжает. - С точки зрения бизнеса, есть смысл приводить их сюда. Мне не нужно беспокоиться о том, что меня поймают на улице. Мне не нужно париться о том, как мне добраться куда-то, или тратить деньги на возвращение домой. Они приходят, получают свое, платят и уходят. За один день, только с одним клиентом, я получаю больше, чем ты за неделю. Нелепо, что ты не видишь в этом логики.
В ее словах есть логика, но это не отменяет того факта, что это подвергает нас опасности. Взрослея, мы всегда были не уверены в нашей безопасности, а я хочу жить своей взрослой жизнью без страха. У нее выработался иммунитет к страху, который она приносит в наш дом каждый день. Почувствовав свое поражение, я возвращаюсь к журналу, от чтения которого отвлеклась, не говоря больше ни слова. Брэй не любит, когда последнее слово в разговоре не за ней, и я, скорее всего, сейчас получу пару ласковых слов в свой адрес, но с меня хватит.
- Что с тобой не так? Может, снимешь уже корону? Ты живешь так, как будто ты долбанная отшельница. Мы сбежали из ада и обе надрывали задницы, чтобы добиться того, что у нас есть сейчас. Тебе двадцать пять, и все, что ты делаешь, - работаешь и сидишь на диване, мечтая о счастье, - она вырывает у меня журнал и отбрасывает его через всю комнату, как разозлившийся ребенок, каприз которого никто не выполняет. - Почему бы тебе не убраться и не сделать что-то полезное? Счастье не приходит к таким. Я, по крайней мере, между своими делами выхожу из чертового дома, делаю разную хрень, а не просто сижу и чахну. Когда приведешь свою жизнь в порядок, приходи, поговорим. До тех пор, держи свое мнение и неодобрение при себе.
Направляясь обратно в нашу комнату, которая теперь больше ее, чем моя, так как большинство ночей я провожу на диване, она яростно отбрасывает огрызок своего яблока и попадает в лампу. Лампа падает и разбивается на миллион кусочков под звук захлопывающейся двери.