16
В небольшой комнате, куда я вошел, было довольно темно, и я не тотчас увидел Асю. Закутанная в длинную шаль, она сидела на стуле возле окна, отвернув и почти спрятав голову, как испуганная птичка. Она дышала быстро и вся дрожала. Мне стало несказанно жалко ее. Я подошел к ней. Она еще больше отвернула голову... -- Анна Николаевна, -- сказал я. Она вдруг вся выпрямилась, хотела взглянуть на меня -- и не могла. Я схватил ее руку, она была холодна и лежала, как мертвая, на моей ладони. -- Я желала... -- начала Ася, стараясь улыбнуться, но ее бледные губы не слушались ее, -- я хотела... Нет, не могу, -- проговорила она и умолкла. Действительно, голос ее прерывался на каждом слове. Я сел подле нее. -- Анна Николаевна, -- повторил я и тоже не мог ничего прибавить. Настало молчание. Я продолжал держать ее руку и глядел на нее. Она по-прежнему вся сжималась, дышала с трудом и тихонько покусывала нижнюю губу, чтобы не заплакать, чтобы удержать накипавшие слезы... Я глядел на нее; было что-то трогательно-беспомощное в ее робкой неподвижности: точно она от усталости едва добралась до стула и так и упала на него. Сердце во мне растаяло... -- Ася, -- сказал я чуть слышно... Она медленно подняла на меня свои глаза... О, взгляд женщины, которая полюбила, -- кто тебя опишет? Они молили, эти глаза, они доверялись, вопрошали, отдавались... Я не мог противиться их обаянию. Тонкий огонь пробежал по мне жгучими иглами, я нагнулся и приник к ее руке... Послышался трепетный звук, похожий на прерывистый вздох, и я почувствовал на моих волосах прикосновение слабой, как лист дрожавшей руки. Я поднял голову и увидел ее лицо. Как оно вдруг преобразилось! Выражение страха исчезло с него, взор ушел куда-то далеко и увлекал меня за собою, губы слегка раскрылись, лоб побледнел как мрамор, и кудри отодвинулись назад, как будто ветер их откинул. Я забыл все, я потянул ее к себе -- покорно повиновалась ее рука, все тело ее повлеклось вслед за рукою, шаль покатилась с плеч, и голова ее тихо легла на мою грудь, легла под мои загоревшиеся губы... -- Ваша... -- прошептала она чуть слышно. Уже руки мои скользили вокруг ее стана... Но вдруг воспоминание о Гагине, как молния, меня озарило. -- Что мы делаем!.. -- воскликнул я и судорожно отодвинулся назад. -- Ваш брат... ведь он все знает... Он знает, что я вижусь с вами. Ася опустилась на стул. -- Да, -- продолжал я, вставая и отходя в другой угол комнаты. -- Ваш брат все знает... Я должен был ему все сказать. -- Должны? -- проговорила она невнятно. Она, видимо, не могла еще прийти в себя и плохо меня понимала. -- Да, да, -- повторил я с каким-то ожесточением, -- и в этом вы одни виноваты, вы одни. Зачем вы сами выдали вашу тайну? Кто заставлял вас все высказать вашему брату? Он сегодня был сам у меня и передал мне ваш разговор с ним. -- Я старался не глядеть на Асю и ходил большими шагами по комнате. -- Теперь все пропало, все, все. Ася поднялась было со стула. -- Останьтесь, -- воскликнул я, -- останьтесь, прошу вас. Вы имеете дело с честным человеком, -- да, с честным человеком. Но, ради бога, что взволновало вас? Разве вы заметили во мне какую перемену? А я не мог скрываться перед вашим братом, когда он пришел сегодня ко мне. "Что я такое говорю?" -- думал я про себя, и мысль, что я безнравственный обманщик, что Гагин знает о нашем свидании, что все искажено, обнаружено, -- так и звенела у меня в голове. -- Я не звала брата, -- послышался испуганный шепот Аси, -- он пришел сам. -- Посмотрите же, что вы наделали, -- продолжал я. -- Теперь вы хотите уехать... -- Да, я должна уехать, -- так же тихо проговорила она, -- я и попросила вас сюда для того только, чтобы проститься с вами. -- И вы думаете, -- возразил я, -- мне будет легко с вами расстаться? -- Но зачем же вы сказали брату? -- с недоумением повторила Ася. -- Я вам говорю -- я не мог поступить иначе. Если бы вы сами не выдали себя... -- Я заперлась в моей комнате, -- возразила она простодушно, -- я не знала, что у моей хозяйки был другой ключ... Это невинное извинение, в ее устах, в такую минуту -- меня тогда чуть не рассердило... а теперь я без умиления не могу его вспомнить. Бедное, честное, искреннее дитя! -- И вот теперь все кончено! -- начал я снова. -- Все. Теперь нам должно расстаться. -- Я украдкой взглянул на Асю... лицо ее быстро краснело. Ей, я это чувствовал, и стыдно становилось и страшно. Я сам ходил и говорил как в лихорадке. -- Вы не дали развиться чувству, которое начинало созревать, вы сами разорвали нашу связь, вы не имели ко мне доверия, вы усомнились во мне... Пока я говорил, Ася все больше и больше наклонялась вперед -- и вдруг упала на колени, уронила голову на руки и зарыдала. Я подбежал к ней, пытался поднять ее, но она мне не давалась. Я не выношу женских слез: при виде их я тотчас теряюсь. -- Анна Николаевна, Ася, -- твердил я, -- пожалуйста, умоляю вас, ради бога, перестаньте... -- Я снова взял ее за руку... Но, к величайшему моему изумлению, она вдруг вскочила -- с быстротою молнии бросилась к двери и исчезла... Когда несколько минут спустя фрау Луизе вошла в комнату -- я все еще стоял по самой середине ее, уж точно как громом пораженный. Я не понимал, как могло это свидание так быстро, так глупо кончиться -- кончиться, когда я и сотой доли не сказал того, что хотел, что должен был сказать, когда я еще сам не знал, чем оно разрешиться... -- Фрейлейн ушла? -- спросила меня фрау Луизе, приподняв свои желтые брови до самой накладки. Я посмотрел на нее как дурак -- и вышел вон.