10
В остальном день прошел почти так же, как предыдущий. Миссис Хёрст и мисс Бингли провели в первой половине дня несколько часов у больной, которая продолжала мало-помалу поправляться. Вечером Элизабет спустилась в гостиную, где собралось остальное общество. На этот раз карточного столика там не было. Мистер Дарси писал письмо, а сидевшая рядом с ним мисс Бингли следила за его пером и постоянно отвлекала его внимание различными пожеланиями, которые она просила передать его сестре. Мистер Хёрст и мистер Бингли играли в пикет,{26} а миссис Хёрст наблюдала за их игрой.
Элизабет, принявшись за шитье, испытала немалое удовольствие, прислушиваясь к тому, что происходило между Дарси и его соседкой. Непрерывные восторженные замечания леди по поводу его почерка, ровности строчек или размеров его письма и полное равнодушие, с которым принимались эти похвалы джентльменом, составили любопытный диалог и в точности соответствовали представлению, сложившемуся у Элизабет, о характерах его участников.
— Как этому письму обрадуется мисс Дарси!
Ответа не последовало.
— Вы пишете необыкновенно быстро.
— Вы ошибаетесь. Я пишу довольно медленно.
— Сколько писем приходится вам написать на протяжении года! Да еще деловые письма! Представляю себе, какое это изнурительное занятие.
— Что ж, ваше счастье, что оно досталось на мою долю.
— Ради бога, напишите вашей сестрице, как мне хочется ее повидать.
— Я уже написал раньше по вашей просьбе.
— По-моему у вас плохое перо. Дайте, я его вам очиню. Я научилась отлично чинить перья.
— Благодарю вас, но я всегда чиню перья сам.
— Как это вы ухитряетесь так ровно писать?
Он промолчал.
— Скажите вашей сестре, что меня очень обрадовали ее успехи в игре на арфе. И пожалуйста передайте, что я в восторге от ее прелестного рисуночка для скатерти и считаю его гораздо более удачным, чем рисунок мисс Грантли.
— Вы позволите отложить ваши восторги до следующего письма? Здесь у меня уже не осталось для них места, какого они заслуживают.
— О, пусть вас это не беспокоит. Я ведь увижусь с ней в январе. Скажите, вы ей всегда пишете такие восхитительно длинные письма, мистер Дарси?
— Да, они довольно пространные, но насколько они восхитительны, не мне судить.
— Мне кажется само собой разумеющимся, что человек, который способен с легкостью написать длинное письмо, не может написать его плохо.
— Для Дарси это не комплимент, Кэролайн, — вмешался ее брат, — письма даются ему не так-то легко. Слишком уж он старается все время выискивать четырехсложные словечки,{27} — не правда ли, Дарси?
— Стиль моих писем, разумеется, отличается от вашего.
— О, — воскликнула мисс Бингли, — так небрежно, как пишет Чарлз, не пишет никто. Одну половину слов он пропускает, а вторую — зачеркивает.
— В моей голове мысли проносятся так стремительно, что я не успеваю их выразить. Оттого-то мои письма иной раз не доносят никаких мыслей до тех, кому они адресованы.
— Ваша скромность, мистер Бингли, — сказала Элизабет, — разоружила бы любого вашего критика.
— Нет ничего более обманчивого, — сказал Дарси, — чем показная скромность. Под ней часто скрывается равнодушие к посторонним мнениям, а иногда и замаскированная похвальба.{28}
— Чем же вы назовете мое смиренное суждение?
— Разумеется, замаскированной похвальбой. Ведь в глубине души вы гордитесь недостатками своих писем. Вы считаете, что их порождает быстрота мысли и невнимательность исполнения — свойства, хоть и не похвальные, но все же не лишенные привлекательности. Способность делать что-либо быстро всегда высоко ценится ее обладателем, зачастую независимо от качества выполненного дела. Сегодня утром вы ведь хотели представить себя в весьма выгодном свете, заявив миссис Беннет, что не задержались бы в Незерфилде и пяти минут после того, как вам вздумалось бы его покинуть. А на самом деле, что особенно похвального в поспешности, из-за которой многие ваши дела остались бы незаконченными и от которой никакого проку нет ни вам самому, ни кому-то другому?
— Ну, это уж чересчур, — воскликнул Бингли, — упрекать вечером за вздор, сказанный поутру. Впрочем, клянусь честью, я верил в то, что говорил о себе тогда и продолжаю в это верить до этих пор. И уж, во всяком случае, я говорил о своей излишней торопливости вовсе не с тем, чтобы порисоваться перед дамами.
— Не сомневаюсь, что вы в это верили. Но я-то вовсе не убежден, что вы бы уехали с такой стремительностью. Ваше поведение точно так же зависело бы от обстоятельств, как и поведение любого другого человека. И если бы в тот момент, когда вы вскочили на коня, поблизости нашелся друг, который сказал бы: «Бингли, а не лучше ли вам на недельку задержаться?» — быть может, вы так бы и поступили и никуда бы не поехали — другими словами, застряли бы еще на целый месяц.
— Вы только доказали, — воскликнула Элизабет, — что мистер Бингли несправедлив сам к себе. И превознесли его гораздо больше, чем это сделал он сам.
— Мне очень приятно, что вы обращаете слова моего друга в похвалу мягкости моего характера, — сказал Бингли. — Но боюсь, что ваше толкование его слов прямо противоположно мысли, которую вкладывал в них Дарси. Он-то, разумеется, думает, что при таких обстоятельствах для меня лучше всего было бы наотрез отказаться и ускакать как можно быстрее.
— Разве мистер Дарси находит, что опрометчивость вашего первоначального решения искупалась бы упрямством, с которым вы его выполняли?
— Честное слово, мне трудно вам объяснить, в чем тут дело. Пусть лучше Дарси говорит за себя.
— Вы хотите, чтобы я защищал мнение, которое вы мне приписываете, но которого я не высказывал. Допустим, однако, что дело обстоит так, как вы говорите. Как вы помните, мисс Беннет, мы предположили, что друг, который захотел отсрочить отъезд, выразил только свое желание, просьбу и даже ничем этой просьбы не объяснил.
— А разве вы не видите заслуги в готовности легко уступить настояниям друга?
— Неразумная уступка не сделала бы чести умственным способностям обоих.
— Мне кажется, мистер Дарси, что вы недооцениваете влияние дружбы или привязанности. А между тем уважение к просителю нередко может заставить человека выполнить просьбу, даже не вникая в то, насколько она обоснована. Я не имею в виду тот случай, который вы предположили в отношении мистера Бингли. Мы можем подождать, пока в самом деле сложатся подобные обстоятельства и тогда уже судить о разумности его поступков. Но, говоря вообще, если бы друга попросили отказаться от не слишком важного шага, неужели вы бы его осудили за то, что он уступил, не дожидаясь логических доказательств?
— А уж не следует ли нам, прежде чем обсуждать дальше этот вопрос, поточнее определить значительность просьбы, так же, как и степень близости между друзьями?
— Совершенно необходимо! — воскликнул Бингли. — Давайте условимся обо всех мелочах, не забывая даже о росте и силе друзей, — это, мисс Беннет, может иметь гораздо большее значение, чем на первый взгляд кажется. Поверьте, если бы Дарси не выглядел по сравнению со мной таким великаном, я бы с ним гораздо меньше считался. При известных обстоятельствах и в определенных местах он, признаюсь, заставляет себя бояться, особенно в его собственном доме, да еще в воскресный вечер, когда ему нечего делать.
Дарси улыбнулся, но Элизабет почувствовала, что в глубине души он довольно сильно обижен, и сдержала улыбку. Мисс Бингли была глубоко возмущена нанесенным ему оскорблением, и разбранила брата за его глупую болтовню.
— Я разгадал ваш замысел, Бингли, — сказал его друг, — вам не нравится наш спор, и вы решили таким способом с ним покончить.
— Быть может. Споры слишком похожи на диспуты. Если вы и мисс Беннет отложите ваши пререкания до тех пор, пока я уйду из этой комнаты, я буду вам премного обязан. И тогда вы сможете говорить обо мне все, что вам вздумается.
— Ваша просьба, — сказала Элизабет, — не требует жертвы с моей стороны. А для мистера Дарси было бы гораздо лучше, если бы ему удалось закончить свое письмо.
Мистер Дарси воспользовался ее советом и дописал письмо до конца.
Освободившись, он попросил мисс Бингли и Элизабет немного развлечь компанию музыкой. Мисс Бингли устремилась к фортепиано и, любезно предложив Элизабет выступить первой, от чего та столь же любезно, но более искренно отказалась, уселась за инструмент.
Миссис Хёрст пела вместе с сестрой. И пока обе они были заняты, Элизабет, перебирая разбросанные на инструменте ноты, невольно заметила, как часто останавливается на ней взор мистера Дарси. Она никак не могла предположить, что столь выдающийся человек ею любуется. Вместе с тем, мысль о том, что он смотрит на нее именно потому, что она ему не нравится, казалась не менее дикой. В конце концов ей оставалось объяснить его внимание только тем, что среди присутствовавших в зале людей в ней он находил больше всего черт, не отвечающих его идеалам. Эта догадка нимало ее не огорчила. Он был ей настолько неприятен, что его мнением о себе она вовсе не дорожила.
Исполнив несколько итальянских арий, мисс Бингли для разнообразия начала играть веселую шотландскую мелодию. Почти тотчас же мистер Дарси подошел к Элизабет и сказал:
— А не желаете ли вы, мисс Беннет, воспользоваться случаем и протанцевать рил?{29}
Она улыбнулась, ничего не ответив. Удивленный ее молчанием, он повторил свой вопрос.
— Я вас прекрасно расслышала, — сказала она. — Просто я не смогла сразу придумать ответ. Вам, конечно, хотелось, чтобы я приняла приглашение и тем самым дала вам желанный повод осудить мой вкус. Но я всегда любила разгадывать такого рода ловушки, лишая тех, кто их придумал, предвкушаемого удовольствия. Вот почему мне пришло в голову сказать, что я вообще терпеть не могу танцевать рил. А теперь осуждайте меня, если осмелитесь!
— Увы, за это я не мог бы вас осудить.
Элизабет, считавшая, что ее слова должны были его задеть, была удивлена его любезностью. Но прелестное лукавство, сквозившее в ее поведении, едва ли могло задеть кого бы то ни было. Дарси чувствовал, что он еще никогда не был так сильно очарован никакой другой женщиной. И ему было ясно, что если бы у Элизабет оказались более подходящие родственники, то его сердцу угрожала бы серьезная опасность.
Мисс Бингли заметила или заподозрила вполне достаточно, чтобы почувствовать ревность. Поэтому ее горячая забота о скорейшем выздоровлении ее дорогой подруги Джейн подкреплялась в ней желанием поскорее отделаться от ее сестры.
Она часто пыталась возбудить в душе Дарси неприязнь к Элизабет болтовней об их предполагаемой женитьбе и рассуждениями о том, насколько он будет счастлив в таком браке.
— Надеюсь, — сказала мисс Бингли, когда они на следующее утро прогуливались вдвоем по окаймленным кустами дорожкам около дома, — что после того, как столь желанное событие совершится, вам удастся намекнуть вашей теще, как бывает полезно иногда держать язык за зубами. А когда вы с этим справитесь — отучи́те младших сестер от привычки бегать за офицерами. И, если только мне позволено затронуть столь деликатную тему, постарайтесь избавить вашу избранницу от чего-то такого, что граничит с высокомерием и наглостью.
— Может быть, вы посоветуете мне еще что-нибудь полезное для моего семейного счастья?
— О, разумеется! Непременно повесьте портреты дяди и тети Филипс в галерее Пемберли. Где-нибудь рядом с портретом судьи — дяди вашего отца. Они ведь — представители одной и той же профессии,{30} не правда ли, хотя и разных ее сторон? Что же касается портрета вашей Элизабет, то даже не пытайтесь его заказывать. Разве какой-нибудь художник сумеет достойно запечатлеть на полотне эти прелестные глазки?
— Их выражение в самом деле будет не так-то легко передать. Но их форму, цвет, удивительно длинные ресницы хороший художник сможет изобразить.
В эту минуту они встретились с самой Элизабет и миссис Хёрст, которые шли по другой дорожке.
— Я не знала, что вы собираетесь на прогулку, — воскликнула мисс Бингли, несколько обеспокоенная тем, что их могли подслушать.
— Как вам не стыдно! Убежали из дому, не сказав ни слова, — ответила миссис Хёрст.
И, уцепившись за свободную руку мистера Дарси, она предоставила Элизабет двигаться дальше одной, как ей заблагорассудится. Ширины дорожки как раз хватало для трех человек. Мистер Дарси, заметив ее бестактность, тотчас же сказал:
— Эта тропинка недостаточно широка для нашей компании. Давайте выйдем на аллею.
Однако Элизабет, которой очень хотелось от них отделаться, смеясь, ответила:
— Нет, нет, оставайтесь там, где находитесь! Вы образуете необыкновенно живописную группу. Гармония будет нарушена, если к вам присоединится четвертый. Прощайте!
И она с радостью убежала от них, довольная тем, что через день или два сможет, наконец, вернуться домой. Джейн чувствовала себя настолько хорошо, что уже в этот вечер собиралась ненадолго покинуть свою комнату.