Записка #8678. Лезвие
Я сбежал от тебя.
Я сбежал из уюта и тепла, которым ты меня окутывала, в прокуренный дешёвый бар, где я сейчас сижу с друзьями в компании «голодных» девиц. Они одеты более сексуально, чем ты, выставляя кусочки своих тел нам на показ, позволяя на глазах у всех прикасаться к бесчувственной коже. Я помню, как ты пыталась быть страстной, становясь всё более и более обнажённой, но это было не для меня. Слишком медленно - ты постоянно тянула, не давая мне желаемого. Вот именно из-за этого ты сейчас и готова умереть, исцарапав своё тело - мы ждали друг от друга слишком разных вещей.
Не помню, когда последний раз разговаривал с друзьями, пока мою шею похабно облизывала худощавая, с увеличенной грудью, блондинка, от которой сильно пахло сигаретами. После своего побега я пробовал курить, но быстро выкинул эту дрянь, понимая, что это не заменит того, что я хочу. А я хочу большего. И это не ты - пойми, я плохой, а значит нам не по пути. Я вернул тебе всё, а теперь оставь меня одного.
Девушка, уже полностью утратившая контроль под наркотиками, что выкупила у местного барыги, покачивается над моими бёдрами. Её глаза, в край обдолбанные из-за белого химического порошка, скользят по мне, заставляя недовольно съёжиться. И мне становится противно. Что я тут забыл? От чего бегу из постели в постель, на утро кожей ощущая холод застиранных простынь? Грудь стискивает короткая, но ясная боль - я ужасен, но мне нравится. Это моя жизнь. В ней нет места свету, который ты пыталась привить мне. Ты встретишь другого, а меня закинь в ящик со старым хламом и спрячь в дальнем углу кладовки.
Полностью утопив свои мысли в неисчисляемом количестве алкоголя, я поддаюсь знакомому физиологическому позыву и следую за «пустым манекеном» в приватные комнаты, зная, что будет дальше. Глаза с толстым слоем подводки буравят меня весь вечер, а мне всё равно. Она слишком... искусственная. Её короткое платье то и дело оголяет бёдра так, что становится видно нижнее бельё, а блеск пришитых пёстрых паеток буквально приказывает туда посмотреть. Но я воздержусь - это видели все парни и мужчины в этом баре, там нет ничего особенного. И как только я оказался в этой компании, держа за руку «силиконовую куклу»?
Одним движением толкаю девушку и без извинений ухожу. Она кричит мне в спину, посылая на все известные буквы, но я даже бровью не веду. Слишком похуй, я ухожу из этого места, что кишит ложью и пропахло развратом. Моё тело здесь, а мозг в совершенно другом месте. Почему же именно сейчас я хочу понять тебя?
Знаю, ты плачешь, не спишь, убиваешь себя мучительно. И всё из-за меня. Какой же я сукин сын, но ты всегда говорила, что я хороший. Будь добра, нарисуй маршрут по моей пропащей душе, найдя хоть одно хорошее местечко, и может быть я поверю.
Приехав домой, бесцеремонно кидаю ключи на тумбу с зеркалом, которые неприятным скрежетом из-за удара режут уши. Пропади пропадом, если бы я узнал, что сделаю это хоть когда-нибудь. Мы вновь меняемся местами.
Скинув ботинки где-то по пути, быстрым шагом, немного не соображая, двигаюсь в ванну, сразу же натыкаясь на ещё одно зеркало над раковиной. Какая мерзость - пьяный парень с засосами неизвестной шлюхи на своей шеи. А ведь когда-то я не позволял тебе трогать её, потому что... Потому что был кретином.
Запускаю руку в ящик под раковиной, мутными от многочасового пьянства глазами находя серое и острое лезвие. Всегда порицал подобные вещи, но сегодня захотелось понять тебя. Пусть и прошло много времени, ты ещё иногда всплываешь у меня в голове, можешь радоваться, что я не стёр тебя окончательно.
Без церемоний и лишних соплей подношу его ко второй руке и провожу вдоль вены. Боль не чувствуется из-за сильной слабости, но глаза чётко улавливают тёмно-алую струю, что медленно стекает по локтю и тихо капает на пол, оставляя за собой одинокое эхо. Я понял.
Вот, что ты чувствовала. Теперь и я чувствую. Когда ты по-другому не можешь выразить эмоции, ты выпускаешь их таким образом. Ты была не дура, и знала, что делала.
Я сбежал, но вернулся. На утро мои родные и друзья получили сообщения, что такой твари как я больше нет. Лезвие было покрыто тёмно-алой кровью, валясь в её луже на грязном кафельном полу.