𝔊𝔩𝔞𝔳𝔞 ℑ
Два силуэта на воде. Грация в бликах солнца оттанцовывающая под пустые торгашечьи зазывания. Они казались чужими здесь, будто их видел один лишь я, будто лишь я мог насладиться слащаво, скованными движениями двух незнакомцев. Эти двое были погружены друг в друга, а я в них. Сторонний наблюдатель, порой способный ценить и восхищаться больше, чем объект его
наблюдения. Он заполняет пустоты своей жизни красотой чужих, пропитывая каждую деталь сакральным смыслом, не всегда
понятным даже ему самому. Увидев, что предмет его воздыхания попал в беду, он никогда не придёт на помощь. Он останется безучастно наблюдать, пожирая каждое событие. Неуверенно
перебирая пальцы, он будет водить рукой, то невольно протягивая её вперёд, как бы пытаясь спасти, то оттягивая обратно к груди. Так и я топил свою ничтожность в чужой величественности, ощущая себя её частью. Эмоциональный приживала.Я сидел и наблюдал за двумя силуэтами. Приоткрытый рот свидетельствовал о моём ими восхищении. Я несильно нахмурил брови и прищурил глаза, чтобы солнце меня не слепило и совсем не обращал внимания на происходящее вокруг. Мне были безразличны отдалённый стон загоравшей девушки, об которую её парень и его дружки затушили семь сигарет; худенькая жилистая бабушка, прилюдно подмывавшая свою брухлятину; дикая оргия котов, на которую с гневной завистью смотрела группа студентов, третий час насиловавших свою однокурсницу; негры, брызжа слюной и размахивая руками, призывавшие детей расти чернокожими.
Мне стало интересно, чем же заняты те двое, чьё счастье я так упорно пытался разделить. В этот момент мой отец как раз перестал облизывать мой живот и принялся обжигать залупу о раскалённый палящим солнцем песок. Я вытер батиными трусами живот, и чиркаши на них окрасили мой живот в чёрный цвет.Сомнения не покидал меня, а трепет перед загадкой силуэтов, которыми я любовался ранее лишь на расстоянии, окутал меня, подобно плащу, который к себе прижимает часовой, оставленный дежурить под дождём. Подойдя ближе, я наконец увидел их лица, светлые, как они сами, полные переливов волнения, выражавшегося в игре желваков и неестественно широких улыбках, Это оказались отец с сыном, и их родство добавило им некой необъяснимой привлекательности. Нет, не той пошлой и избитой, которую видят мамаши прошлых поколений, не той публичной и до омерзения нагой привлекательности красоты отношений отца и сына, но другой, скрытой, красоты невоспетых любовников, красоты печальной и скорбной, но вызывающей лишь улыбку, красоту, подобной успокаивающей красоте погибели. Два силуэта на воде. Танец неизъяснимого спокойствия, греющего изнутри, оказался попытками отца утопить своего сына. Болезненное кряхтение, потерянный взгляд, сиплые вдохи и булюканья барахтающегося сына были настолько по-доброму смешными, что вызвали у меня нескромную улыбку.
— А что вы делаете? — неуверенно промямлил я, не находя места
своим рукам.
— Да ничего особенного. — сказал отец ребёнка откинув голову
назад — Мы просто играем в подводную лодку «Курск».
Несколько минут молчания привели меня в чувства, и я развернулся в сторону берега. Я быстро перебирал ногами, будто раз за разом вытаскивая их из смолы, поднимая колени до уровня груди. Убегая я часто оглядывался и каждый раз замечал пугающе вульгарную улыбку отца, топившего своего сына. Под конец, на мелководье, я упал, потому что мой испуг нёс меня вперёд, а ноги подкашивались, встречая сопротивление воды. Я вскочил и ринулся дальше, а ступив на берег уже в последний раз обернулся, наконец находясь в безопасности. Пылающий похотью взгляд, остервенелый оскал и мои трусы у него в зубах, вот, что я увидел перед тем как отправился к бате, который наверняка уже обуглил свой конец. Несмотря на то, что мой одиннадцатилетний пиструн передавал привет всем окружающим, я отправился на поиски отца. Я бродил по пляжу изнурённый зноем беспощадного июньского солнца так долго, что мою голову стянуло бессмысленно и тупо кольцом железной боли. Ощущения были такие, будто на голову надели верблюжью шкуру и бросили в пустыне искать оазисы. Хотя не есть ли наша жизнь поиски оазисов? Во время своей прогулки я наткнулся на мать, и я решил узнать у неё где отец.
— Мама, ты не знаешь где папа?
— Ебётся с хачами за апельсины, чтобы тебя, суку, прокормить.
Я был вполне удовлетворён ответом и не нашёл причин терять. время стоя тут. Уходя я случайно врезался в стоящего спиной ко мне чуркобеса.
— Я твою мать в аду ебал, рузге сучёныш! — завопил во всё своё лужённое гортанными звуками горло волосатый беляш.
Когда он обернулся его член остановился прямо у меня перед. лицом. Он дрожал в такт с самой грузинской обезьяной, пылавшей возмущением. Я смотрел на его отросток, не отрывая глаз пока сверху на меня сыпались слюни. Моя голова уже намокла к тому моменту как я обратил внимание на крики этого бешбармака.
— Маленький педерас, — визжал он, потрясывая своим люля
кебабом, - ты чего уставился на Арэна?
В этот момент к нам подошёл ещё один макак. Он поинтересовался почему на меня кричит его друг. После недолгих разбирательств, в которых я фактически не принимал участия, а лишь подогревал своим недоумением их страсть к матерным воплям, заложенную у черножопых генетически, я спросил:
— Можно я уже пойду?
Но они не наградили меня и взглядом, слишком были заняты своим меня обсуждением. За дальнейшим развитием их диалога я пожелал не следить и посему отправился искать отца.