Глава 1. Завещания
Falling Again (OST Жить Жизнь) — Антон Захаров, Krash
Потеря близкого человека подобна утратам в вечности: не понимая, как двигаться дальше, мы пленники воспоминаний, которые, как тени, всегда с нами, несмотря на свет.
В тишине обширных залов, изысканных домов, где когда-то царила жизнь и смех, теперь лишь эхом отзывались слова, написанные в завещаниях, ставших безжалостным напоминанием о их отсутствии. Эти письма, аккуратно сложенные и помещенные в кожаные папки, хранили в себе не только слова, но и незаслуженные мечты. Каждый листок бумаги хранил свои тайны, каждое слово несло в себе груз надежд, горечи и неизбежной утраты.
****
Когда Леон Кастильо расправил страницы завещания, тонкие пальцы нервно перебирали сигарету, которая, словно единственный источник утешения, уже полыхала на его губах. Он находился в огромном мраморном зале их семейного поместья, позднее замененном тишиной, и сейчас это место ощущалось пугающе пустым. Эти стены, некогда полные жизни, сейчас хранили лишь еле слышные шепоты памяти о том, как его отец, великий магнат, незабвенно царил в этом доме, наполняя его светом и радостью.
Стихия огня, унесшая множество жизней в ту злополучную ночь, оставила после себя лишь тени. Среди уцелевших документов, среди хрупких сердцевин, которые рвались от горя, оказалось это завещание — последняя воля отца. Строки, уже расплывшиеся от слез и недосказанности, вдруг обратились к нему, словно голос родителя, который он потерял.
«Дорогой Леон», — началось оно, и он почувствовал, как в груди будто застрял комок. Простые слова, а в них — вся тяжесть, которую он уже не смог бы нести. Он читал дальше.
«Я передаю тебе в правление всю Италию, все свое состояние. Я верю в тебя и надеюсь, что ты сможешь сохранить наше наследие, защитить его от внешнего мира. Ты один способен взять на себя эту ношу, и я горжусь тем, что ты мой сын».
Каждое слово резало и давило, как тяжелая гиря, свисающая с плеч. Леон был полон смятения. Как?! Как он мог править страной, когда сам не знал, как правильно дышать? Он всегда жил под строгим контролем отца, учился искусству манипуляций, как предаваться разврату в самых шикарных клубах Рима. Но теперь на его плечах лежала неподъемная ответственность, о которой он и не мечтал.
И вот, размышляя о реальности, его глаза начали дрожать от слез, но гордость не позволяла ему их пролить.
«Тебе нужно наладить контакты с другими наследниками», — продолжал голос из прошлого, обрывая его мысли. Каждый из них потерял своих родителей в ту же роковую ночь. Леон понимал, что мир стал жестоким, именно здесь, в этом пустом зале, где сжималось его сердце.
Он взглянул в окно, наблюдая, как тучи низко висят на горизонте, как предвестники шторма. Что ждет его там за пределами этого поместья, когда он столкнется с наследниками, которые также убиты горем, как и он? С прессом страха на грудной клетке он затянулся сигаретой, позволяя дыму затмить реальность лишь на миг. Он знал, что его отец гордился им, но это было слишком, чтобы принять. В этот момент Леон осознал, что на его плечах — не только его собственные мечты, но и надежды, призванные спасти Италию от надвигающегося хаоса.
Завещание стало для него не просто документом, а тяжелым символом битвы, за которой ему предстояло следить. Он отложил лист, взгляд его стал еще более пустым. Вокруг него царила тишина, и он вдруг понял, что одинок в этом мире, полном лиц, которые не знали, что за шепоты власти отзовутся в их сердцах. Итальянская земля, о которой он ещё никогда не думал, стучала в его груди, как ритм предстоящих перемен.
Эти слова, будто тяжёлый камень, легли на его сердце. Сын, принявший на себя бремя отцовских ожиданий, почувствовал, как в груди нарастает неистовая боль, от которой ему некуда было деться.
Как быть тем, кем его хотел видеть отец, когда его любимый человек уже не сможет поддержать его?
****
В ту самую печальную, дождливую ночь, черноволосая девушка по имени Аннет Мартен сидела на старинном, покрытом пылью диване, который когда-то был любимым местом её матери. Всю жизнь она слышала о том, как благородно жили их предки, как они светили в обществе, но именно сейчас, в свете лунного света и сквозь слёзы, она понимала, на какую высоту её матери пришлось подниматься, чтобы достичь всего этого. В глазах Аннет сверкают слёзы, когда она берет в руки завещание, каждый листок которого словно пропитан и воспоминаниями, и болью.
Как будто сама судьба злорадствовала, писание было желто-белым, с изрядно потрёпанными краями. Долгое время она просто разглядывала его, словно ожидала, что сама бумага сможет её утешить. Неожиданно, когда её пальцы каснулись первых строк, она сжала его так сильно, что почти порвала. И лишь звук дождя за окном, барабанившего о стекло, заставил её вернуться к реальности.
«Моя дорогая Аннет, моя чернобровая радость, ты — мой свет, моя гордость», — начало завещание, и в неожиданный момент пришла радость, словно её мать, любящая и заботливая, вновь была рядом. С каждой строчкой, она чувствовала, как голос матери наполняет её сердце словно песня, унося её назад во времена тепла и счастья, когда они вместе смеялись, искали приключения и мечтали о будущем.
«Я буду с тобой даже на том свете, буду следить за каждым твоим шагом, ведь ты — сама жизнь для меня. Храни в сердце любовь и смелость, и помни, что рядом с тобой всегда будет моя поддержка, невидимая, но крепкая», — продолжала мать. — Я вижу твою боль и прочувствовала страдания, которые тебе причиняют утраты. Но знай, что моя любовь к тебе никогда не закончится».
Читая эти строки, Аннет со стиснутыми губами залилась слезами. Воспоминания о детских вечерах, когда мама укрывала её одеялом и рассказывала истории, ожили в её голове.
Каждое слово загнало её в глубокую печаль: как же она могла стать тем, кем хотела её видеть мать, когда рядом с ней не будет уже этой невероятной женщины, которая когда-то держала за руку и оберегала от всего мира.
Аннет закрыла глаза, позволив слезам свободно течь по её щекам. Она всегда знала, что её мать была умной и сильной женщиной, но сейчас она почувствовала это на новом уровне.
«Я оставляю тебе под управление Францию», — прочитала она с горем пополам, и в её сердце омерзительно кольнула мысль о том, как много ответственности это будет значить. Прямо сейчас ей не было нужно больше власти или контроля. Ей была нужна её мама.
Продолжая, Аннет прочитала, как мать просила её найти общий язык с другими наследниками — теми, кто также потерял своих родителей в том страшном пожаре, который лишил их всех надежд и мечтаний.
С каждой новой фразой, каждая неоправданная мечта и нереализованное будущее её матери казались всё более туманными.
«Ты должна присматривать за наследником Италии», — это предложение пронзило её сердце подобно острию ножа. Аннет всегда знала, что отношения между странами были сложными, но не осознавала, насколько переплетена судьба её матери с судьбой других людей.
«Когда-то, Франция и Италия работали рука об руку. Пожалуйста, помни об этом», — написала она.
Аннет почувствовала, как боль, смешанная с обязанностью, наполнила её до краёв. Она знала, что это не просто письмо — это был последний урок, последний шанс её матери передать ей свою мудрость. Солнце не взойдёт опять для её матери, но сердце Аннет ударилось в ритме этих слов. Малышка, выросшая в роскоши, должна была стать женщиной, достойной своего наследия, что заключало в себе не только силу, но и сострадание.
Собравшись с силами, Аннет протянула руку к маленькой коробочке, стоящей на столе — это была простая шкатулка с драгоценностями, оставшаяся от матери. Шкатулка стала символом её новой ответственности, своего пути, который она должна будет пройти. Она будет помнить каждое слово и каждый жест, каждой любовной строки, и как прежде, света её матери больше не будет в её жизни, она пообещала, что найдет путь к тем, кто остался, и поможет сохранить то, что было потеряно.
Аннет медленно подняла голову, взглянув в окно, как будто искала ответ в бескрайних небесах, где, возможно, её мать наблюдала за ней. Она знала, что впереди её ждёт тяжёлая дорога, но, движимая материнской любовью и поддержкой, она была готова вступить на эту тропу, полную вызовов и трудностей.
Она понимала, что любовь матери теперь стала её постоянным страхом: как исполнить её мечты без её поддержки?
****
В полумраке старинного замка, усыпанного пылью былых слав и печали, два брата-близнеца, имеющие одинаковые черты лица, но совершенно разные судьбы, собрались в зале, где когда-то слышились смех и радость. Это место теперь стало символом их потери — родные погибли в ужасном пожаре, унесшем жизни среди сверкающих светских ночей и фейерверков. Их утрата была полна невосполнимой боли, и каждый из братьев притворялся огорченным, хотя в глубине души зрело нечто иное.
Словно замерший в ожидании зверь, завещание матери и отца лежало перед ними на массивном столе, освещённом тусклым светом свечи. Братья, Нори и Такэо Кимуро, сидели напротив друг друга, пронзая взглядом текст, который мог изменить их жизни навсегда. Завещание гласило, что их родительское состояние, которому позавидовали бы даже самые влиятельные аристократы, перейдет в их руки, но с условием: они должны решить, кто из них будет править Японией. И если не смогут прийти к соглашению, то это право уйдёт к некому «государственному совету».
Словно началась игра, где у каждого уже заготовлены свои карты, братья не допустили, чтобы эмоции вышли на поверхность. Они, одетые в строгие костюмы, так и сидели, стараясь не выдать своих намерений. Нори, старший по времени, всегда был более упрямым и настойчивым, он следил за каждым движением брата, словно хищник, высматривающий свою жертву. Такэо, хоть и младший, был полон хитрости и умения манипулировать обстоятельствами. В глубине души они оба понимали, что ссоры лишат их наследства, но сам принцип оставить соперника без всего был гораздо ценнее.
Обсуждение началось, но каждый из них, словно шевелился в коконе лжи и притворства, уже придавая себе важность. Нори сдержанно говорил о величии предков, о том, как они должны сохранить наследие, но в его глазах горел огонь — он знал, что только он достоин быть правителем. Такэо, казалось, соглашался, но его улыбка — как кошачья — выдавала нечто иное: он был готов на всё, лишь бы доказать свою правоту.
С каждым вопросом, с каждой фразой, атмосфера вокруг них накалялась. Такэо привёл аргументы о том, как важно быть мягким и понимающим в правлении, однако вспылив, Нори восклицал, что сила и контроль — вот что нужно народу, желающему процветания. Каждый из них пытался выдвинуть свою точку зрения, пряча за ней собственные уверенные шаги к победе.
Споры разгонялись, как ветер перед бурей, и вдруг один из братьев произнёс имя «государственного совета», и этот момент стал решающим. Ему удалось напугать другого. Появилась тактика: Такэо предложил ввести в дело старинные традиции, когда правителем становился тот, кто сможет пройти определённые испытания, а Нори в свою очередь поддерживал идею о публичном голосовании.
Внутренний конфликт между ними, нарастая, поднимал вопрос о том, что важнее: семья или власть? Каждый из братьев верил, что только его метод принесёт истинное благополучие народу. Они держали свои чувства в узде, сжав в горсти ненависть и честолюбие, но в конечном итоге оба знали: как бы ни повернулась судьба, близнецы не могли стать одним целым, пока их души были переплетены в борьбе.
В эту ненастную ночь они не стали ближе, а наоборот ещё дальше от своих истоков. Каждый из них закрыл глаза, пытаясь представить себе трон, трон Японии. Возможно, так и должны были процветать семена их отцов — в сознании двух братьев, готовых сражаться за право быть правящим. В их взглядах скрывалась только страшная страсть к победе, которая была столь же пагубной, как и горькая утрата, ставшая началом их истории.
«Я не хочу ссориться с братом, но я должен выиграть».
****
В ярком и шумном клубе, где мерцали огни и в воздухе витала музыка, как часто бывает в подобных местах, царила атмосфера неистового веселья. Молодежь танцевала, выпивая коктейли, а некоторые проводили вечера, уткнувшись в свои смартфоны, пытаясь зафиксировать каждое мгновение. Но среди этого святого хаоса одна девушка, Марлен Циммерманн, ощутила, что веселье вовсе не для нее.
Она сидела за барной стойкой, ожидая своего друга, когда из сумки выкатилась папка с документами. Это было завещание дядюшки Гельмута, которого она совершенно не любила. Дядюшка всегда казался ей странным и немножко раздражающим, со своими застарелыми идеями о традициях и наследии, которые, по её мнению, никого уже особо не интересовали. А теперь, когда он ушёл из жизни — оставив её в преддверии административной бури, она почувствовала себя обязанной прочитать его последнее желание.
С неохотой Марлен открыла папку и, отстранив пронзающее звуки музыки, начала читать. Друзья со смехом и радостью двигались вокруг нее, но текст завещания потянул её обратно в мир, который был ей совершенно не интересен.
«Я, Гельмут Фридрих, я лишаю своих детей наследства и именую свою племянницу Марлен единственной наследницей всего своего состояния и Германии...» — начала она, понимая, что это ничего хорошего не сулило.
Её тревога нарастала, когда она дошла до основного положения завещания:
«Оно будет передано в полное распоряжение только после доказательства ее способности править».
В её голове крутились мысли о том, что дядюшка, несмотря на все свои недостатки, думал о ней совершенно иначе, чем она сама о себе. Видимо, он считал её достойной. И вот это "правление"... во что оно ее втянет? Марлен знала, что никогда не стремилась ни к какой власти, никогда не хотела самой принимать решения, касающиеся столь богатой земли и титулов.
С этим осознанием её сердце сжалось. Музыка, ранее звучавшая так ярко и весело, теперь казалась оглушающим фоном для её внутренних переживаний. Она чувствовала себя, как пленница, пойманная в клетке своего же наследия, где веселье и лёгкость ушли. Вместо захватывающего ночного приключения её ждала новая реальность, чья форма ещё не была ей ясна, но вызывала страх перед неизвестным.
По мере того как клуб наполнялся взрывами смеха, Марлен задумалась о том, сможет ли она когда-нибудь воспринимать эту необычную ответственность как вызов, а не бремя. Её мысли о богатстве и земельной власти казались нелепыми по сравнению с тем, что ее ждет: бесконечные совещания, дипломатические игры, и тогда, возможно, – настало бы понимание того, что быть правительницей — это не просто право, но и обязанность.
Вот её привычная жизнь, полная вечеринок и беззаботности, теперь странным образом соприкасалась с обязательством, о котором она и не мечтала. С замиранием сердца, Марлен покинула бар и решила вышагивать по танцполу, но в каждом её шаге проскальзывала мысль — быть правительницей. И неважно, что она думала о дядюшке, судя по всему, он понимал её гораздо лучше, чем она сама себя. В какой-то момент вокруг её нарочито беззаботного взгляда только и оставалась чуть заметная тень раздумий.
****
Эти завещания, объединив абсолютно разных людей — разного возраста, пола, статуса, — были перенесены сквозь время в ответ на их человеческие стремления и желания. Они не только оставили им наследство, но и навязали всю сложность ответственности, которая, казалось бы, была так далека от налетевших, суетливых дней. А в перерывах между этими словами навсегда осталась тень еле уловимого счастья, точно легкий налет зимнего снега, который оседает на плечах загнанных в песочные часы времени.