Портрет неизвестного

По вечерам, с непреложностью какого-то языческого ритуала дядя неспешно исхаживал лабиринты своего поместья, где залами сращивались гулкие анфилады, где выцветало время в пыльной глубине зеркал. 

В подобные часы даже болтливый телефон, проглатывая трель, не отваживался перечить его одиночеству. Все донесения откладывали, мир застывал.

Ужин подавали уже за полночь. И хоровод свечей бывал единственным его отличием от прочих трапез. 

- Ягненок и рагу. - Докладывал дворецкий трижды в день, как иногда докладывают на балах. И слуги, обходя дворецкого одновременно с двух сторон, несли бокалы, вина, разные подносы.

Причиной этого бессменного ягненка и рагу, сперва, представились какие-то чрезмерные припасы. Дальше удумалось пенять на поваров. Потом - на дядю. 

Когда же минула неделя, он прекратил гадать. Затем, что при одном упоминании о баранах и рагу мучительно сводило челюсть. Дядя и в общем-то слыл не любитель пороскошничать. В еде же оказался фантастический аскет. 

К концу концов извывшись всласть с однообразия диеты, он как-то подстерег мгновение дядиного благодушия и, очень опасаясь быть впросак, все же решил, что должно объясниться.

Произошло в гостиной. Он долго что-то говорил. Пожалуй, даже с красноречием. Но все-таки запутался. И в результате насказал такой какой-то чепухи, что средневековые софисты стали бы два века трактовать, случись подобная беседа в древнем Риме. 

- Вообще-то я подумывал пройтись. Теперь погода... - заключил он, искоса взглянув на дядю и краснея. 

 Дядя слушал с исключительным вниманием. 

Когда же подошел черед ответствовать, он с скрупулезностью сложил газету. Схмурил брови, собрал очки. Вызволился, кряхтя, из кресел. И под пытливыми взорами прислуги, не расплескав ни слова, удалился в кабинет. 

Предчувствуя, что будет очень нехорошее, он с вялою тоскою огляделся. Картины, вазы, слуги. 

 Прошли минуты две. Он вздрогнул: вскрикнула точно спросонья дверь, и показался дядя с лысиной на месте лба, пальцем ворошащий книгу. 

- Не то, не то. Нашел, ага. 

 Дядя ногтем закрепил строку и исподлобья кольнул своим шершавым взором.

 "...Вы же, кто всюду хочет видеть солнце, вскоре - сделаетесь слепы. Ибо опостылит вам однажды шумный блуд ваш. И отречетесь вы. И помыслы ваши обратятся к скромному, но скромного - уже не примет ваше сердце. Тогда постигните вы проклятие рода своего. И гонения станут удел ваш. И взропщет Фарисеево царство. Так - вещу вам я. Демон красной пустыни".

- И раз уж ты затеял променад... 

 Он сморщился, предчувствуя, что хлопнет. Хлопнуло, взвив бесноватым хороводом пыль. 

 - И раз уж ты затеял променад, я полагаю, тебя не слишком озадачит моя просьба? Пристроив книжный корешок подмышку, дядя задушевно ухмылялся. 

*** 

Со смутным ощущением вины он вывалился за калитку, в полдень. И потекли: нестройной вереницею дома, надрезы поперечных улиц, люди, вовсюду разносящие собою тесный, зноем побежденный город.

- Лю-юди. - Растягивал он с тою интонацией, с которой дети провожают падающий в пол аэроплан.

Дядина просьба оказалась донельзя проста. Снести какому-то знакомому, какую-то записку.

- Аркадий скажет адрес. - Кивая одному из слуг, прибавил дядя. 

- Прошу прощения, Аркадий не здоров.

 - Ты разве не Аркадий? - удивился дядя. - Ну, ты тогда скажи. Ты знаешь, где старик живет?

Слуга едва заметно поклонился.

 На выходе из дома он еще столкнулся с неизвестным господином. Господин ловко отскочил и, ухватясь рукой за шляпу, начал извиняться. 

 - Ужасно виноват. Проклятая рассеянность. - Кричал с веселым видом господин. 

На господине было теплое пальто не по сезону, белые перчатки, легкое кашне. В глазах - какая-то непреходящая веселость, как у пьяного. Ресницы очень длинные и над губой - черная щеточка остриженных усов. На вид - года двадцать четыре, двадцать пять.

Ему немедленно представилось, что господина этого он уже прежде видел. Он скреб рукою подбородок, щурился, оглядываясь на калитку, но не умел понять.

Минуты две он еще шел. И вдруг остановился, с изумлением озираясь.

Налево была улица застигнутая в караул акаций, куда, изгрохотавшись с перекрестка, полз трамвай. Вперед чуть поодаль сообщество детей играло в лужу. За ними не без скуки наблюдала парочка девиц.

Ткнув локти в подоконник, девицы вяло сплетничали и по-временам сощуривались вверх. Туда, где высоко висело солнце.

- Так... А какой был адрес? - пробормотал он, зарясь безотчетно на девиц.

Со стороны он, вероятно, походил на заблудившегося иностранца. А то и вовсе на случайного прохожего, показанного словно бы нарочно для того, чтоб проходящий мимо мальчик мельком посмотрел с недоумением и поспешил бы дальше по своим делам.

Ведь это немыслимо, зачем столько людей на улицах, которых больше никогда не встретишь... 

Мальчика, впрочем, то едва ли волновало. Хоть было видно, что он торопился. И полосы морщин на лбу невольно выдавали в нем какую-то заботу.

Нырнув в едва приметный переулок меж домами, мальчик выскользнул в глухую улочку уже за три квартала. Припустил наискосок и на углу, чуть-чуть не добежав до поворота, вдруг вскрикнул и проворно отскочил.

- Не приставай. - Серьезно сказал мальчик.

Пес поглядел странно, как будто бы с недоумением. Отвернул брезгливо морду и, помедлив, затрусил на середину перекрестка и куда-то дальше. Мальчик перестал следить.

В домах на первом этаже вновь замелькали стекла, коверкая и перебрасывая мальчиково отражение. Вдоль проносившихся, облезлых стен мелькали кое-где афиши, выцветшие век, но все упрямо соблазнявшие на выставки, гуляния, театры. 

Мальчик по давешней привычке устремлял на них глаза и чувствовал обыденность, которою когда-то оборачивается все на этом свете. 

Скоро прибавившись к афишам, показались магазинные витрины. Затем художницкая мастерская. Скверик с каким-то монументом. И наконец, манеж. 

Чуть в отдалении за манежем, если повернуть направо, ютилась старая часовенка. Излюбленное местопребывание всех мальчишек, которым матери там даже рядом появляться запрещали и которые все одно там появлялись, поскольку лучшего прибежища для игр и вообразить нельзя. 

Мальчик взял, однако, вовсе не к часовне, а налево. И понесся напрямик туда, где на низком табурете, спиной приткнувшись к двери, располагался утомленный зноем человек.

- А, царевич - произнес с ленцою человек, завидев мальчика. - Не видал этой проклятой псины?

- У аптеки видел. - Отозвался мальчик и, подождав из вежливости, не возобновится ли беседа, юркнул в дверь.

- Ну что еще? - борясь с улыбкой, проворчала продавщица.

- Я чай забыл.

- Чай, чай. Ишь шебутной. Держи вот, чай.

Обратный путь мальчик проделал с тою же стремительностью и несколько спустя уже гремел ключом, одолевая непокладистый замок. 

- Ну, пусти... Эх, ты. - Уговаривал с сопением мальчик и через плечо оглядывался на канал.

- Лодочные экскурсии. Прогулки. - Завывали у канала. 

Пять раз гремел отчаянный призыв, и на шестой штурм все же состоялся. 

Прокравшись мимо задремавшего на утюге консьержа, мальчик поднялся на пролет и юркнул в дверь.

Квартира, где он очутился, была устроена, хотя с изыском, но довольно бестолково.

За первой, тесною прихожей следовала другая попросторнее. И от нее по обе стороны шел длинный коридор с перипетией комнат. На каждом крае коридор производил лихой изгиб. И дальше за двухстворной дверцей открывались проходные залы, венчавшиеся свой черед таким же коридором. С теми же рукавами комнат, где ни приведись. 

И вот все эти несчитанные комнаты и комнатки кроме всего таким еще непостижимым лабиринтом сообщались меж собой, что двое вечность бы могли плутать, перекликаясь и в результате так и не сойдясь. 

Мальчик слыхал, что прежде тут жила тайная криптия. Впрочем, консьерж болтун был страшный и мог про все налгать.

Розыски по обычаю начались в гостиной. Через кухню с кладовой продолжились в гардеробе. Оттуда, прихватив книжную и детскую, распространились на террасу.

И наконец, в убранстве кабинета среди светильников, старинных акварелей мальчик застал седого старика в халате, прохаживавшегося от окна к стене.

- Чай. Теперь можно погулять? Старик взглянул поверх очков, как будто несколько не понимая о чем спрашивают. Потом вдруг улыбнулся и кивнул.

- Что же, ступай... Постой. Будто стучат?

Мальчик исчез и через минуту был обратно.

- Это к тебе. Так я пойду?

- Ступай, пожалуй. Разве чтоб не долго. - Пробормотал старик и, пальцем подоткнув очки, воззрился с интересом в лицо гостя.