Глава 14. Осколки фарфора
Мора спала беспокойно. Она ворочалась в постели до четырех утра, прежде чем смогла уснуть, поэтому была крайне недовольна звонком, разбудившим ее в половине шестого. Не открывая глаз, она потянулась к прикроватной тумбочке и сбросила вызов. Когда телефон спустя несколько секунд зазвонил во второй раз, девушка что-то пробурчала, но подняла трубку, даже не взглянув на экран.
– Алло, – прохрипела она.
– Мора, – до уха девушки донесся дрожащий мальчишеский голос.
– Оскар? – Мора протерла левый глаз тыльной стороной ладони. – Ты хоть знаешь, который час?
Ее по-прежнему затуманенное сном сознание плохо соображало. Зевнув, девушка разлепила глаза и обвела взглядом комнату. Утренние лучи скользили по одеялу, полосатому ковру, пыльным книжным полкам, заставленным классической английской литературой и подростковыми романами.
А действительно – который сейчас час?
– Я... – Оскар часто дышал.
– Что случилось, Бэмби? – возможные причины, по которым мальчик позвонил, принялись растекаться тонкими чернильными линиями из жирной кляксы мыслей, переплетаясь, выстраиваясь в узоры и отгоняя такое приятное, но быстро отдалявшееся чувство сна.
– Кое-что плохое случилось с Ремси.
Сон улетучился в то же мгновение, как Оскар произнес эти слова.
Мора замерла, боясь пошевелиться. Не издавала ни звука. Надеялась, что все еще спит. Страх, словно противная сколопендра, пополз по спине; захотелось вскочить, встряхнуть его с себя, но девушка лежала под одеялом, будучи не в силах пошевелить ни единым мускулом. Чувствовала, как страх дополз до шеи, как волоски на загривке встали дыбом, как легкие словно вмиг наполнились жидкостью. Она задыхалась. Но разве можно задыхаться во сне?
– Я буду через пять минут.
Оскар ничего не ответил, просто положил трубку. Мора пыталась заставить скинуть с себя одеяло, встать с кровати, одеться и как можно скорее мчаться к дому семьи Линн, но ее будто прибили гвоздями. Девушка смотрела в потолок перед собой.
Это сон. Кошмар. Она может из него выбраться, надо только понять, как проснуться. Ущипнула себя за бедро, но ничего не изменилось: все та же комната, все та же она, все тот же кошмар.
– Он не посмел, – прошептала Мора. – Не посмел. Нет, он не посмел!
Неожиданный прилив злости, обдавший девушку, подействовал отрезвляюще. Она поднялась с кровати и, оставшись в пижамных шортах и растянутой домашней футболке, спустилась на первый этаж.
Он не посмел.
В доме Льюисов было тихо: рано для подъема, – даже Тутси мирно посапывала в своей лежанке в гостиной и подняла голову, лишь когда Мора проходила мимо. Слишком тихо, подумала девушка. Ее вдруг затошнило от этой мысли. Пространство вокруг было таким спокойным и умиротворенным, когда ее саму буквально разрывало от внутреннего крика.
Он не посмел.
Ей хотелось прийти сейчас в дом №58 по Скофилд-Вэй и устроить хорошую взбучку Ремси за то, что он снова заставил ее так сильно переживать. Наверняка произошла та же ситуация, что и три недели назад, когда он поссорился с матерью и всю ночь провел в каком-нибудь круглосуточном кафе.
Звонок Оскара в столь ранний час необязательно обозначал худшее.
Выйдя на улицу и повернув направо, Мора решила попытать удачу и набрала номер лучшего друга: гудки шли, но ответа не последовало. В прошлый раз он тоже не отвечал. Она делала широкие шаги, выдыхая на каждый из них. Прохладный воздух слегка обжигал кожу.
Он не посмел, вновь подумала девушка, но, когда заметила, что машина миссис Линн не стояла привычно около гаража, эта мысль отозвалась сомнительным эхом.
И когда Оскар распахнул дверь, Мора поняла, что, вероятно, его звонок обозначал худшее.
Мальчик стоял на пороге в своей пижаме с перекусанной до крови нижней губой; в глазах ни намека на слезы – лишь застывшие отчаяние и мольба. Он все так же быстро дышал.
– Хей, – Мора опустилась на колени и ласково, насколько ей позвали собственные трясущиеся руки, обхватила его дрожащее тело. – Я здесь, я здесь...
Мальчик уткнулся носом ей в плечо и засопел.
– Тихо, – девушка провела рукой по непослушным кудряшкам, слегка щекочущим ее щеку. – Ты можешь рассказать мне, что случилось? И где ваши родители?
– Уехали, – сказал Оскар и пропустил Мору внутрь. – Не знаю, когда вернутся.
Они прошли в гостиную, где девушка заметила тонкую неровную полосу грязи от колес, тянущуюся из сада. В углу дивана лежал скомканный плед, под который полез мальчик.
Мора не повторила свой первый вопрос – не могла. Оскар сам расскажет, когда найдет в себе силы, а до тех пор она решила на него не давить. Спустя пару минут девушка, сидя на диване, поджала под себя босые ноги в попытке согреть их.
– Вчера, – наконец начал Оскар, уставившись стеклянным взглядом в кофейный столик перед собой, – они сильно поссорились с мамой.
Она боялась издать лишний звук.
– Очень сильно. Такой ссоры, как вчера, у них никогда не было. Она кричала, и он тоже. Они кричали такие страшные вещи друг о друге, ты бы слышала.
Все ее тело замерло.
– Я... – Оскар дышал рывками. – Я... Это я виноват. Я рассказал маме, что мы лазили на чердак. Это главный запрет в доме. Но я правда думал, что он уже рассказал ей сам. По крайней мере, мама так сказала... Но он ничего ей не рассказывал! И они поссорились... Это все из-за меня... Я попытался объясниться, извиниться, но он, видимо, был слишком зол, и моя записка ничего не изменила... Он... – мальчик запнулся, –...сбежал ночью из дома: взял велосипед из гаража и куда-то уехал. Полчаса назад приезжали двое полицейских, попросили маму с папой проехать с ними. Она велела мне оставаться дома и больше ничего не сказала, но... я сразу понял: случилось что-то плохое.
Мора была растеряна так сильно, что даже не знала, как ей следовало реагировать, какие эмоции следовало использовать.
– Это все из-за меня, – повторил тихо Оскар, и его нижняя искусанная губа задрожала. – Я виноват.
– Не смей даже думать так, – лицо девушки посерьезнело. – Твоей вины ни в чем нет.
– Но я...
– Нет, меня ты не убедишь в своей виновности, – Мора покачала головой. – Тем более мы не знаем, что конкретно произошло. Все разъяснить смогут только ваши родители, как вернутся. С Ремси, – чуть погодя, добавила она.
Ложная надежда, и девушка не до конца понимала, кому именно ее внушала – Оскару либо же себе.
– Мне кажется, мама бы не поехала, если бы что-нибудь не случилось. Тем более после вчерашнего. Тем более с таким лицом, с которым она вышла из дома... – мальчик помрачнел. – Хоть мне и семь, но я не глупый.
– Это не про глупость, а про надежду.
Оскар что-то бесшумно буркнул, после чего тяжело вздохнул и перевел взгляд на девушку.
– Хочешь чаю? – предложил он.
– Не откажусь, – Мора поджала губы. – Схожу только руки помыть.
– Уборная для гостей вон там, – Оскар махнул на дверь около телевизора, когда девушка двинулась в сторону лестницы.
– Знаю, но я же не гостья.
Однако на втором этаже ее интересовала отнюдь не уборная. Поднявшись по ступенькам, Мора сразу же очутилась у порога нужной ей комнаты: дверь была открыта, прямо за ней, нагруженный одеждой, стоял стул, ножки которого оставили полукруглый след на ковре. Будто кто-то, в попытке попасть внутрь, толкал дверь и тем самым сдвинул стул, подпиравший ее.
Девушка немного помедлила, прежде чем заходить. Спальня, представшая перед ней, на первый взгляд выглядела точно так же, как и всегда: незаправленная постель, разбросанные по полу вещи, ноутбук на столе, не задернутое шторами окно прямо напротив входа. Но чуть присмотревшись, Мора заметила их – мелкие, но такие значимые детали: на постели помимо скомканного одеяла и растрепанной подушки валялся мобильный телефон с воткнутыми в него наушниками; на полу, помимо сваленной одежды, лежал фиолетовый кардиган с серебристыми нашивками; на ноутбуке – кусочек помятой бумаги; а на окне были видны жирные отпечатки пальцев.
Мора почувствовала подступающий в горле ком, а вместе с ним и наворачивающиеся слезы. Подошла к столу, и взгляд тут же упал на два желтоватых снимка, отмеченных последним днем июня. Моргнула и взяла записку, написанную корявым детским почерком:
«Прости, что так получилось. Но все было не так. Я правда не хотел, чтобы мама узнала про чердак. Мы можем поговорить и снова быть друзьями? Пожалуйста».
Грудную клетку сжали ледяные костлявые руки. Мора попыталась сделать глубокий вдох – не получилось. Ее сердце билось как загнанный в угол заяц.
Взгляд упал на кардиган, лежавший на полу около стола. Девушка опустилась на колени и провела пальцами по ткани, после взяла кардиган в руки – чудесная работа: вязаные квадратики разных оттенков фиолетового аккуратно переплетались друг с другом, серебристые нашивки переливались на солнечном свете. Мора не сразу обратила внимание на еще одну помятую записку, лежавшую под вещью. Осторожно отложив кардиган в сторону, будто боясь, что он мог распуститься от одного неловкого прикосновения, девушка разгладила бумажку.
«Она выкинет его на помойку при первой же возможности, поэтому забери его как можно скорее и поздравь от меня Алисию».
На обратной стороне было написано и зачеркнуто два слова:
«Мне жаль».
Мора выпустила записку из рук и закинула голову назад, чтобы сделать вдох. Впилась ногтями в ладони, сдерживая слезы. Она выглядела так, будто тонет и отчаянно ловит ртом воздух.
Он не посмел.
Но она уже не была так уверена.
Девушка нашла в себе силы подняться с пола и сесть на кровать.
– Будь живым, – зашептала она, подбирая и сжимая в руках обе записки. – Будь раненым, недовольным, злым, уставшим от этого мира, ненавидящим все и вся, проклинающим все и вся, но будь живым. Не поступай так со мной. Не поступай так с Оскаром. Не смей, слышишь? Сукин ты сын, будь живым! Я не знаю, пусть случится гребаное чудо, но ты не смеешь так с нами поступать. Ты не смеешь навешивать ему чувство вины на всю оставшуюся жизнь. Мне плевать на себя, но с Оскаром ты так поступить не можешь. Слышишь?! Будь жи-вым. Пожалуйста. Я умоляю тебя, – ее голос задрожал, по щекам покатились слезы. – Я не вынесу, если мои опасения окажутся правдой. Пожалуйста, Ремси. Будь живым. Пожалуйста.
Когда с первого этажа раздался свист чайника, Мора сидела и отстраненно смотрела перед собой.
– Ладно, – тихо сказала она.
Сейчас ей нужно было быть с Оскаром, отвлекать его разговорами и не позволять темным мыслям запутать и омрачить его совсем еще юный разум.
Прежде чем спуститься на первый этаж, девушка отчего-то задержалась на пару секунд у картины с одиноким рыбаком. В правом нижнем углу и вправду значились инициалы «Г.С.» Автопортрет, подумала Мора, но эта мысль тут же показалась странной: Ким рассказывала, что художники редко рисуют себя со спины, чаще анфас или профиль, поскольку хотят показать себя. В этой же картине бросался в глаза не столько персонаж, сколько вся концепция разом: заводь, лес, закатное солнце, мужчина, отвернутый от зрителя, который, наоборот, будто скрывался от посторонних глаз.
Девушка тряхнула головой и зашагала по лестнице вниз. Оставила на вешалке фиолетовый кардиган и прошла в гостиную. Оскар уже поставил две фарфоровые чашки разбавленного молоком чая и миску с печеньем на кофейный столик.
– Моя бабушка всегда пьет чай рано утром, – садясь на диван и припадая губами к чашке, сказала Мора в попытке завести нейтральный разговор. – А дед всегда ворчит, потому что любит поспать подольше, но все равно просыпается раньше, чтобы заварить чай и принести его ей в постель.
– И твой дедушка делает это каждый день? Жертвует сном? – спросил мальчик.
Он сидел, снова закутавшись в плед, и даже не думал притрагиваться к своей чашке.
– О, – Мора улыбнулась, – думаю, эта жертва определенно стоит своего – после чаепития бабушка крепко его целует, и он, уже не такой ворчливый, идет заниматься делами по дому.
Оскар опустил голову на диванную подушку – девушка могла лишь гадать, что творилось внутри у этого маленького, кучерявого и совершенно потерянного мальчика. Он одновременно был так похож и так непохож на Ремси в тот момент. Эта резкая мысль выбила из легких Моры воздух.
– Съешь печенье, – она откашлялась и пододвинула миску.
– Не хочу.
– Включим телевизор?
– Без разницы.
– Оскар, мы должны надеяться на лучшее.
– Мама говорит, что надежда для неудачников.
Мора подавила желание фыркнуть.
– Однако, полагаю, именно надежда сподвигла твоих родителей так быстро уехать.
На самом деле она так не думала, и ее внутренняя злость на Джейн Линн была слишком острой, чтобы и дальше развивать эту тему, но тем не менее сейчас в задачах Моры стояло хоть немного успокоить Оскара. В тот момент ее впервые пронзило не известное до этого чувство – она вдруг ощутила себя старшей сестрой: почувствовала вес всей душащей ответственности, когда ты не можешь дать волю своим эмоциям – сначала ты должен защитить младших. На этом новом чувстве девушка и попыталась сконцентрироваться, заталкивая злость, вину и боль в железную клетку и запирая их там на ключ.
– Если бы все было решено, если бы не было ни единого шанса на положительный исход, думаю, они бы уже вернулись.
Брови Оскара изогнулись.
– Ты останешься со мной, пока они не приедут?
– Конечно.
Мальчик придвинулся к Море и накрыл их ноги пледом, после чего положил голову ей на плечо. Я всегда так кладу голову на плечо Рем–. Девушка дернулась, отгоняя ненужные мысли, и бережно обхватила худое тельце Оскара, будто пыталась создать вокруг него невидимый щит, который бы укрыл от всех забот и проблем. Спустя несколько минут дыхание мальчика выровнялось, дрожь прекратилась – он уснул. Мора же не могла позволить себе такую роскошь.
Она сидела в давящей на уши тишине и нервно стучала правой ногой по ковру. Ненужные мысли, словно рой пчел, атаковали мозг, одна хуже другой. Слишком много возможных исходов выдавала беспокойная голова; Море хотелось разбить ее о стену, лишь бы прекратить ужасающий гул.
Он не посмел.
А если посмел? Что тогда? Что будет, если ее опасения окажутся правдой? Что если Ремси...
Хотелось кричать. Девушке казалось, что если она не закричит, то ее голова просто взорвется. Хотелось выть, разгромить гостиную, разбить телевизор и дорогую вазу, которая всегда пустовала без цветов. Хотелось порвать безвкусную картину, что висела над камином, бросить в стену стоявшие на столике чашки. Хотелось кому-нибудь врезать, желательно самому Ремси или, быть может, Джейн Линн. Или самой себе.
Мора впилась ногтями в бедро и так сильно укусила внутреннюю сторону щеки, что тут же ощутила во рту привкус металла. Хотелось рыдать, но она запретила себе, из-за чего горло обжигало. Наконец, девушка, тихонько поскуливая, чтобы не потревожить и так неглубокий сон Оскара, позволила паре слезинок сбежать по румяным щекам, но этого было недостаточно даже для малейшего эмоционального облегчения. Она чувствовала себя живым спектром, стрелка которого хаотично перепрыгивала с одной эмоции на другую и которая, в конце концов поддавшись безумию, начала крутиться, не прекращая.
Когда напряжение достигло своего пика, от неостанавливающейся стрелки спектра полетели искры и все поплыло перед глазами, Мора, уронив голову на подушку, потеряла сознание.
***
Море пятнадцать лет. Но прямо сейчас она смотрит на себя десятилетнюю, стоящую посреди пустого спортивного зала. Из окон льется странный белый свет, заливающий все пространство перед ней. Вокруг ни души. А еще здесь очень тихо. Не таким она запомнила этот спортзал.
Малышка Мо завязывает шнурки и выпрямляется, когда в нее вдруг совершенно из ниоткуда прилетает баскетбольный мяч и сильно ударяет по левой щеке, намереваясь сбить девочку с ног. Однако той, по инерции провернувшейся вокруг своей оси, удается устоять на месте. Мора чувствует жжение на щеке, но не сводит взгляд с маленькой себя.
Откуда-то раздается злорадный мальчишеский смех. И Мора, и малышка Мо одновременно поворачивают головы, чтобы увидеть сидящего на лавочке худощавого кучерявого мальчика. Он, не скрывая, смеется над девочкой, однако его смех отчего-то кажется неестественным и даже наигранным.
Малышка Мо с красной саднящей щекой и стеклянными от боли глазами пронзает мальчишку испепеляющим взглядом. Никто не имеет права смеяться над ней. Она подбирает с пола мяч и швыряет прямо в лицо задире, сумев разбить тому губу и тем самым стерев самодовольное выражение с его лица.
Мора горько усмехается, наблюдая за этой картиной, после жмурится от чересчур яркого света и в следующее мгновение оказывается в школьной столовой – такой же светлой, пустой и тихой, как и спортивный зал.
Малышка Мо сидит за одним из столов и наносит небрежные штрихи на бумагу своего блокнота. Она рисует их старый дом в Бристоле. Она и не скрывает, что скучает по нему. Мора присаживается рядом и заглядывает в блокнот: аккуратный каменный домик, окруженный зеленой оградой, чуть покосившийся почтовый ящик и две кошки: одна – белая, другая – светло-серая, – прогуливаются по тропинке. В этом рисунке нет большого мастерства, правильных пропорций или игры света и тени, но в нем определенно есть душа, а еще – искренняя детская тоска.
К столу неуверенно подходит тот самый мальчик, что посмеялся над малышкой Мо, но она, в свою очередь, не удостаивает его даже взглядом.
– Привет, – тихо говорит мальчик.
Мора рассматривает его: опухшая губа с застывшей в уголке кровью, глубокие карие глаза, растрепанные темные волосы, ямочка на правой щеке, заведенные за спину руки. Он стоит и переминается с ноги на ногу. Готовится что-то сказать.
– Мне жаль, что так вышло на физкультуре.
Малышка Мо отрывается от рисунка и недоверчиво хмурится.
– Это правда было очень некрасиво с моей стороны, – он начинает раскачиваться на пятках. – Извини.
– Ты идиот.
Отчего-то мальчик начинает заливаться смехом, но на этот раз искренним.
– А ты меткая, – говорит он, едва касаясь пальцами нижней губы. – Я могу сесть с тобой?
Малышка Мо, все еще настороженная, медленно кивает. Как бы она потом не пожалела об этом.
– Что рисуешь?
– Неважно, – она быстро закрывает блокнот.
Мальчик пожимает плечами.
– Ты ведь новенькая? Мора, да? – спрашивает он.
– Мора Льюис, – одновременно выдают десятилетняя девочка и пятнадцатилетняя девушка, сидящая рядом.
– Что ж, приятно познакомиться, Мора Льюис, – мальчик улыбнулся. – Я – Ремси Линн.
***
Грудная клетка двигалась в такт успокоившемуся дыханию. Девушка приоткрыла глаза и первое, что ощутила – острую боль в шее от, вероятно, долгого неудобного положения. Мора, чуть щурясь, подняла голова и огляделась. Мозг работал запоздало. Часы над телевизором показывали семь утра.
Она уснула? Какое странное чувство.
Оскар сполз ей на колени и сопел, свернувшись под пледом калачиком. Девушка попыталась его не разбудить, когда потянулась за телефоном, что лежал на столике, но это движение смогло разрушить чары чуткого детского сна. Мальчик дернулся, разлепил глаза и почесал нос.
– Мама с папой не приехали?
– Еще нет.
Мора сходила наполнить два стеклянных стакана водой, после чего протянула один из них Оскару – он сделал несколько глотков и даже съел печенье из миски.
– Мне снился лес, – поделился мальчик. – Там был олень с большими рогами, и вокруг него летала светло-желтая бабочка. Я видел таких в парке как-то раз, они очень красивые.
Девушка не успела ничего ответить – раздался звук поворачивающегося в замке ключа. Мора и Оскар резким движением крутанули головами и впились глазами во входную дверь. Они услышали громкое недовольство Джейн Линн, воюющей с замочной скважиной. Секунда. Две. Три. Казалось, время в гостиной остановилось. Мора сама не заметила, как задержала дыхание. Он не посмел. Надежда слабым огоньком колебалась в груди. Будь живым.
Наконец, дверь распахнулась. В дом вступила миссис Линн, за ней – мистер Линн, развернувшийся и тихо притворивший за собой дверь. Больше с ними никого не было. Сердце Моры рухнуло в бездну.
– Мам?
Джейн Линн молча посмотрела на своего младшего сына, стоявшего у дивана и теребящего рукав пижамной кофты. Она вздохнула и склонила голову набок. Майкл Линн медленно обернулся на дрожащий голос Оскара, лицо мужчины: изогнутые брови и поджатые губы, – отображало горечь.
– Где Ремси?
Вопрос повис в воздухе в ожидании ответа, который на самом деле был уже всем известен.
Миссис Линн неуверенно взглянула на мужа, после чего аккуратно шагнула вперед.
– Оскар, дорогой...
Но он расплакался быстрее, чем она смогла продолжить. Мора, не думая, притянула мальчика к себе и крепко обняла. Его тело содрогалось от рыданий, слезы градом катились по детским щекам, а дыхание стало сбивчивым и рваным.
– Майкл, сделай кружку горячего шоколада и уложи Оскара у нас в спальне, – до Моры донесся шепот миссис Линн.
– Малыш, – мистер Линн подошел и опустился коленями на ковер. – Пойдем со мной.
Оскар замотал головой.
– Я хочу к Ремси!
– Это... невозможно, малыш...
– Я хочу к Ремси! – выкрикнул он и заплакал еще громче. – Это все из-за меня! Из-за меня он ушел из дома! Я его предал!
– Не говори глупостей, малыш.
Мистер Линн жестом попросил Мору отпустить мальчика, но стоило той чуть ослабить хватку, как Оскар протестующе замотал головой:
– Нет! Не надо! Не уходи, Мора! – он вцепился пальцами в ее футболку и поднял полные слез глаза. – Пожалуйста, не уходи.
Море во второй раз за утро захотелось разбить свою голову о стену.
– Она не уходит, – теперь и миссис Линн опустилась на ковер около сына. – Мне нужно с ней поговорить, ты позволишь?
– Я. Хочу. К. Ремси, – произнес он, делая вдох на каждое слово.
Мора еще никогда не видела Джейн Линн такой подавленной: ее вечно колкий и уверенный взгляд сейчас источал болезненную беспомощность, с которой она смотрела на Оскара.
– Это невозможно, дорогой, – женщина провела пальцами по тонкой детской руке так осторожно, будто касалась фарфора. – Почему бы тебе не пойти с папой наверх? Я к вам скоро поднимусь.
– Не хочу! Не хочу! Не хочу! Я хочу к Ремси!
Оскар резко отпрянул от девушки и, будучи захлестнутым горем и злостью, начал непрестанно кричать.
– Это я виноват! Я!
Он схватил со стола одну из чашек и со всей силы швырнул ее в дверь ванной комнаты.
– Оскар! – негодующе воскликнула миссис Линн.
Мистер Линн среагировал быстро: он подскочил и подхватил сына на руки – тот что-то выкрикивал, не переставая, дергал ногами и всеми силами пытался выбраться из хватки отца, но мужчина лишь крепче прижимал его к себе и гладил свободной рукой по голове.
– Тише, малыш, тише.
Обменявшись взглядом и кратким кивком с женой, Майкл Линн направился с мальчиком к лестнице. Оскар еще пытался сопротивляться, но постепенно на место резко вспыхнувшей злости вернулось сильное, душащее горе, и он, все также горько плача, прижался к плечу отца.
– Будешь чай?
Море показалось, что она ослышалась. Лишь когда она повернула голову и встретилась с вопросом в глазах миссис Линн, то поняла, что обращались к ней.
– Простите?
– Я собираюсь сделать себе чашку чая, ты будешь? – повторила женщина.
– Д-да.
Девушка молча наблюдала за тем, как Джейн Линн достает из набора еще одну фарфоровую чашку. В мятой футболке, широких джинсах и с коротким хвостиком женщина не была похожа на саму себя. Но Мору не столько удивила одежда Джейн, сколько глубокие синяки, залегшие под ее красными глазами, сгорбившаяся спина, до этого всегда державшаяся прямо, и едва заметная дрожь, пробивающая тело.
Мора по-прежнему сидела на диване и ждала под звон посуды позади, пока миссис Линн опустится на его противоположной стороне и начнет диалог. Мора знала тему этого диалога. Она поняла все сразу, как только закрылась входная дверь.
Поставив две чашки с разбавленным чаем, Джейн Линн окинула взглядом осколки той, что разбил Оскар.
– Забавно, – отчего-то произнесла она, – это был фарфоровый набор моей матери.
Женщина села на диван и несколько секунд просто смотрела перед собой. Затем моргнула и развернулась к Море – та молча ждала, боясь шевельнуться.
– Ремси покончил с собой.
Мора ожидала услышать нечто подобное, однако не была готова это принять.
Он... посмел.
Ее легкие вновь наполнились жидкостью. Она задыхалась, и это не было сном; это было явью.
Ее лучший друг покончил с собой.
Миссис Линн не продолжила, но Мора и не была готова услышать все подробности. Глаза защипало от подступающих слез, и девушка быстро заморгала, облизывая растрескавшиеся губы. Попыталась сделать глубокий вдох – безуспешно, будто кислород просто отказывался поступать в легкие.
Мора чувствовала на себе тяжелый взгляд Джейн Линн, но не смела смотреть на нее в ответ – боялась, что разрыдается в тот же миг.
– Что произошло? – собственный голос казался ей инопланетным.
Вопрос прозвучал так тихо, что миссис Линн не смогла бы его расслышать, даже если бы сидела вплотную к девушке. Однако ответ на него все равно последовал:
– Он спрыгнул со скалы Бичи-Хед сегодня рано утром.
Мора вспомнила красивые фотографии заката, которые Ремси отправлял ей с мыса. «Как же тут круто, самое красивое место, которое я когда-либо видел» – подписал он тогда.
– По крайней мере, так произошло по словам сторожа местной гостиницы. Полицейские рассказали, что он застал... Ремси на рассвете, но не сумел ничего предотвратить.
Подняв голову и наконец встретившись со взглядом миссис Линн, который, как Мора думала, впервые источал огорчение, девушка не выдержала – она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.
Он посмел!
Посмел!
ПОСМЕЛ!
Тело Моры содрогалось от плача, сама она согнулась пополам и сжала руками голову, будто не выносила сочащийся со всех сторон шум. Однако помимо рыданий девушки в гостиной было тихо. Как же ей хотелось закричать, выбить своим воплем стекла из окон, а после уткнуться кому-нибудь в плечо и получить успокаивающий поцелуй в лоб; но не в этом доме, нет, здесь ей никто даже не предложил салфетку или носовой платок.
– Но тем не менее, несмотря на наличие прямого свидетеля, будет проведено коронерское расследование, – в голосе Джейн Линн проскользнула едва заметная усталость. Она будто по привычке заседала в зале суда. – Чтобы подтвердить факт самоубийства.
Опухшее и раскрасневшееся лицо Моры непонимающе уставилось на женщину, которая помешивала остывающий чай. И только сейчас девушка вдруг поняла: полиция будет обязана расследовать случившееся – опросить знакомых Ремси, выяснить, какие обстоятельства могли привести к такому исходу, потому что здоровый и счастливый человек никогда бы так не поступил.
Мора заставила себя запрокинуть голову назад, чтобы остановить непрекращающийся поток слез, и сделала несколько рваных вдохов. После этого она перевела потерянный взгляд на входную дверь. Там стоял бледный силуэт лучшего друга, поджимающего губы в неловкой улыбке и прячущего за спиной руки. Он казался настоящим. Но Мора (хоть очень и не хотела) знала, что это был лишь рисунок, выведенный кистью ее воображения. Силуэт Ремси осторожно поправил шорты, скрывая затянувшиеся шрамы.
Резкое понимание масштаба всей трагедии и ее последствий прострелило мозг. Мору и, вероятно, всю ее семью будут допрашивать с целью узнать, кто или что привело Ремси к обрыву; спрашивать, какая жизнь у него была; какие отношения их связывали; казался ли он счастливым или, наоборот, несчастным, с кем ругался в последнее время...
Когда грани рисунка размыло каплей осознания, девушка стерла с щек застывшие слезы и повернулась к Джейн Линн.
– Оскар сказал, что вы с ним сильно поссорились накануне вечером.
Хоть глаза по-прежнему блестели, а жгучий ком разрывал горло, она сумела подавить дрожь в голосе.
Джейн Линн не сводила отстраненный взгляд с разбитой чашки. В нем на секунду мелькнула тень сомнения, которая тут же скрылась за скучающей маской.
– В семьях люди ссорятся, – обыденно сказала женщина.
– И идут после этого спрыгивать с обрыва?
Мора чувствовала, как к горю, захлестнувшему тело и разум, добавилась медленно разгорающаяся злость. Девушка смотрела на Джейн, изогнув брови, и ждала хоть каких-то объяснений, но та сидела, все также изучая осколки на полу, и не произносила ни слова. Наконец, после нескольких минут молчания, женщина ровным тоном, словно они беседовали о погоде, спросила:
– Ты сейчас обвиняешь меня в смерти собственного сына?
У Моры возникло впечатление, что она была не первой, кому Джейн Линн задавала этот вопрос.
– После вашей же ссоры он решил... – она не смогла сказать «убить себя» – споткнулась на полуслове и оборвала мысль.
– Не я привела его к обрыву и толкнула, – покачала головой Джейн.
В голове Моры одно за другим начали всплывать воспоминания из разговоров с Ремси: как он жаловался на мать, пересказывал их перебранки; как смеялся над ней и почти всегда называл по имени; как чуть больше двенадцати часов назад он пришел и заявил, что «все кончено», ведь Джейн Линн закопала их мечту о факультете дизайна глубоко под землю.
Девушка почувствовала, как напряглось все тело. Она решила, что обязательно расскажет полицейским все, что знает об отношениях Ремси с его матерью.
– На вашем месте я бы не была так уверена.
Она не знала, что именно подстегивало ее вспыхнувшую дерзость. Джейн Линн повернула лицо – на маске появилась едва заметная трещина.
– Иди домой, Мора, – устало сказала женщина.
– Не то что? Поругаетесь и со мной? Не боитесь, что после этого и я могу пойти и спрыгнуть со скалы?!
Джейн сделала глубокий вдох в попытке сохранить самообладание.
– Ты не знаешь, о чем говоришь.
– А что мне надо знать? По-моему, я знаю достаточно: мой лучший друг мертв! – выкрикнула девушка и в тот же миг почувствовала, как сердце застряло в горле вместе со жгучим комом. Произнести эти слова вслух означало принять их реальность. – И когда полицейские проведут коронерское расследование, они узнают все!
– Что «все»?
– Как вы с ним обращались! – новый поток слез защипал глаза. – Как никогда не поддерживали его, как не позволяли делать то, что он действительно хочет!
– Ох, и опять мы вернулись к творческому университету! – вдруг воскликнула Джейн, вскидывая руки.
Мора опешила от столь резкой смены эмоций.
– Ты, как и Ремси, считаешь меня отвратительной матерью, но ты даже не представляешь, скольких усилий мне стоило построить то, что я и моя семья сейчас имеем, и скольким я пожертвовала ради этой самой семьи. Ради Ремси в частности! – скучающая маска спала и разбилась вдребезги.
– Он никогда не просил вас ничем жертвовать! – Мора отошла от секундной растерянности и ощутила, как злость начала разгораться с новой силой. – Да и чем вы пожертвовали ради него?
– Слишком многим.
– Как трогательно! – девушка хлопнула в ладоши, изображая умиление. – А сам Ремси был в курсе?
– Не язви, Мора, – пригрозила Джейн Линн сквозь сжатые зубы. – Я позволила тебе остаться, чтобы ты узнала о том, что случилось, но я не позволю тебе и дальше оскорблять меня в моем же доме.
– Но ведь я права, не так ли? Ремси все эти годы так сильно старался заслужить вашу любовь, он был готов расшибиться в лепешку ради вашей похвалы или доброго слова–
– Ты не знаешь, как устроены чужие семьи, – отрезала Джейн.
– Поверьте, про вашу семью я знаю все.
Женщина усмехнулась и закатила глаза.
– Вы вечно зациклены на работе и только на ней! О каких жертвах ради семьи может идти речь? Если кто и жертвовал слишком многим, то это Ремси. Чем жертвуете вы?
Кажется, этот вопрос поджег какой-то невидимый фитиль. К лицу Джейн Линн вмиг прилила кровь.
– Не всем повезло родиться в богатой семье, Мора. Если твоя семья не знает цену деньгам, потому что родилась в них, это не значит, что другие люди живут так же хорошо. Я, – тон был тянущимся и обжигающим, – впахиваю на работе день и ночь, чтобы достойно обеспечивать себя и свою семью. Я впахиваю день и ночь, выстраивая себе и своей семье достойную репутацию, кирпичик за кирпичиком, чтобы в будущем она сыграла нам на руку–
– И как же ваша репутация сыграла на руку Ремси?
– Ох, Ремси! Ради него я вообще пожертвовала всем!
– Например, чем? – потребовала девушка.
– Я не собираюсь перед тобой отчитываться–
– Например, картинами на чердаке?
Слепая догадка, основанная лишь на предположении. Однако она удивительно точно попала в цель – лицо Джейн Линн застыло. Мора не знала наверняка, но сегодня, поближе рассмотрев картину на втором этаже, она сложила некоторые факты и пришла к неоднозначному выводу, который захотела проверить.
– Это же вы их нарисовали, не так ли?
Джейн ничего не сказала, но ответ отразился в ее расширившихся глазах.
– Поэтому на чердак никогда нельзя было заходить, – Мора продолжала развивать свою догадку, будучи удивленной ее верности не меньше самой миссис Линн. – Там хранятся ваши старые картины.
Джейн Линн подскочила на ноги и, схватив пустую чашку, двинулась на кухню.
– Иди домой.
Эти два слова прозвучали так устрашающе, что Мора на секунду собиралась им повиноваться. Однако резкая лавина осознания оказалась сильнее приказа и, несясь вниз в голове девушки, она сносила все то привычное и уже известное, открывая новые смыслы. Мора поднялась следом за Джейн Линн.
– И вы все равно запретили Ремси поступать вместе со мной на дизайн, аргументируя свой отказ тем, что творчество – это чепуха?! – взъелась девушка. – Когда вы сами были художницей! Это самое настоящее лицемерие! Почему вы никогда не рассказывали ему?!
– Потому что это в далеком прошлом! – Джейн взорвалась; разбилась еще одна фарфоровая чашка, на этот раз об пол. – Это та жертва, на которую меня вынудили пойти в юности! Какого художественного успеха могла добиться восемнадцатилетняя беременная девица, уже готовая выйти замуж, скажи мне?
– Ремси никогда не был виноват в том, что вы выбрали семью, а не свою мечту.
– Я тогда ничего не выбирала, – женщина мимолетом посмотрела на осколки фарфора под ногами и тут же подняла раздраженный взгляд на Мору. – И я тогда ничего не могла контролировать.
– Поэтому решили наверстать упущенное и проконтролировать всю недолгую жизнь вашего старшего сына? – девушку трясло от злости и несправедливости.
– Хватит! – рявкнула Джейн Линн. – Иди домой, сейчас же.
– Вы не разрешили ему поступать в творческий университет только потому, что сами когда-то провалились. И вам было противно, что у вашего сына может получиться то, на что вам не хватило смелости!
– Я сказала, что не потерплю оскорблений в собственном доме. Уходи, сейчас же!
– О, я-то уйду, меня все равно здесь больше ничего не держит. Если вы вдруг забыли, мой лучший друг лежит со сломанной шеей где-то на побережье Ла-Манша! Мой лучший друг мертв!
Слезы вновь подступили к глазам.
– А ведь все могло быть по-другому, – лицо Моры скривилось в презренной гримасе, глаза блестели от застывших слез. – Он лишь хотел, чтобы вы любили его.
И с этими словами девушка развернулась и направилась в сторону входной двери. Она снимала с вешалки кардиган Алисии, когда услышала громкий голос Джейн Линн, донесшийся с кухни:
– Он не разбился – прилив смягчил падение. Он утонул.
Мора резко крутанула дверную ручку.
Утренний ветер унес остатки злости. Девушка, сделав несколько шагов, вдруг ощутила резкую усталость и почувствовала, как легкие вновь наполняются вязкой, горячей жидкостью. Взгляд затуманился, голова закружилась.
Она опустилась на небольшой участок травы и оперлась спиной о высокий дуб. Обхватив ноги, она глубоко вздохнула и посмотрела на закрытое окно второго этажа.
Это правда. Ремси покончил с собой.
Мора не сопротивлялась слезам, которые полились по щекам, наоборот, уткнулась лбом в колени и громко расплакалась.
Она думала о том, как соврала Джейн Линн: все-таки было в этом кирпичном доме то, что по-прежнему держало ее – маленький мальчик с темными кудрявыми волосами, который, как и она, наверняка сейчас захлебывался в собственных слезах.
Он утонул.
И еще она размышляла о том, попытался ли Ремси выплыть, когда при падении не разбился о скалы. Но теперь она никогда не узнает, если он не пытался и позволил воде утащить себя на дно; или если он пытался, но у него не получилось.