Тони или Плыви

Оскар не соврал – Джейн зашла в комнату Ремси ровно в восемь утра с грозным «Подъем!» и, не закрыв за собой дверь, спустилась вниз. Парень, отвернутый к окну, глухо застонал. Он был не в силах не то, чтобы подняться с кровати – он не мог заставить себя даже разомкнуть веки. Голова гудела от нехватки сна и переизбытка информации.

Перевернувшись на правый бок, Ремси заспанными глазами уставился на представший перед ним коридор, отделанный темным деревом: прямо напротив виднелась дверь в спальню родителей, правее скрывались стены ванной комнаты, а в левой части находилась детская Оскара и одномаршевая лестница. В центре коридора располагался небольшой атриум, деревянное ограждение вокруг которого не давало свалиться на первый этаж. Джейн в свое время очень понравилось это дизайнерское решение, однако подразумевающийся при наличии атриума стеклянный потолок, пропускавший бы естественный свет, был заменен на длинную люстру, красиво свисающую каскадом и освещающую оба этажа.

Из ванной бодро шагал Оскар, которому, судя по всему, не терпелось попробовать себя в роли садовника. На секунду он остановился в проеме с радостным «Доброе утро!» и продолжил шагать на кухню.

Ремси потянулся к лежащему на тумбочке телефону, смахнул пару уведомлений, после чего протер тыльной стороной сухие, покрасневшие глаза.

– Либо ты сейчас же спускаешься завтракать, либо твой следующий прием пищи будет только после того, как мы вернемся вечером из магазина, – как гром раздался с первого этажа голос Джейн.

Тяжело вздохнув, Ремси заставил себя подняться с кровати. В этот момент его голова закружилась и пространство вокруг поплыло так быстро, что юноше пришлось ухватиться за стоявший около двери комод, чтобы не рухнуть на пол. Стой, пронеслось у Ремси в мыслях. Только не падать.

На кухне уже сидели отец и Оскар. Несмотря на то, что обеденный стол был рассчитан на шестерых человек, родители обычно сидели во главе с разных сторон, а братья занимали по одному из двух свободных мест напротив друг друга.

Сейчас Джейн стояла около плиты и следила за жарящейся яичницей. Слева от нее звякнул тостер.

– Ремси, намажь тосты маслом, – обратилась Джейн к сыну, когда тот вышел из-за угла прихожей.

Парень глянул сначала на отца, читавшего что-то в телефоне, потом на Оскара, рассматривающего узоры на салфетке, но ответа на не заданный вслух вопрос «Почему я?» так и не нашел. Поэтому он прошел к холодильнику, достал оттуда пачку масла, выловил тосты – после чего Джейн сразу же забросила подрумяниваться два новых кусочка – и принялся их намазывать. Оскар переключил свое внимание на брата и стал внимательно за ним наблюдать.

– Майкл, чай готов, – сказала Джейн, когда засвистел чайник. – Майкл!

– А? – Отец оторвал взгляд от экрана смартфона.

– Я говорю, чай готов, – раздраженно повторила мать. – Хоть в воскресенье утром отложи телефон и приготовь своей семье чай.

Ремси краем глаза наблюдал, как отец разливает свежезаваренный чай, добавляет в чашки молоко, после чего расставляет их на столе. Когда звук тостера сообщил о готовности второй партии тостов, Оскар, явно желавший поучаствовать в этом утреннем шоу, подскочил со стула, но Джейн его тут же остановила:

– Сиди, твой брат сам прекрасно справится, – после этих слов она поставила перед мальчиком тарелку с яичницей. – Ешь.

Твой брат сам прекрасно справится. Что ж, пожалуй, только в таком контексте – только намазывая горячие тосты маслом, лишь бы этим не занимался Оскар – Ремси мог услышать подобное от своей матери.

Воскресный завтрак прошел в привычной для семьи Линн манере: Ремси молчал, Оскар иногда делился историями из школьной жизни, которые забывал рассказать во время учебной недели, отец жаловался на работу в университете и безответственность большинства студентов: «Я понятия не имею, как их заинтересовать! Они просто не слушают меня на лекциях, зато под конец семестра все как один быстренько активизируются, чтобы получить высокую оценку за экзамен», – а Джейн что-то обдумывала, судя по ее застывшему на сахарнице взгляду.

Когда отец принялся рассказывать очередную университетскую историю, которую все слышали уже несколько раз, Ремси глянул на Джейн – та по-прежнему смотрела на сахарницу, держа в руке вилку, и не моргала. Внутри парня на мгновение зародился огонек любопытства, который тут же поспешно был затушен. Плохая идея. Какая-то часть Ремси хотела узнать, над чем так усердно думала мать, но другая, превосходящая, часть не желала в это впутываться. Потому что иначе он задал бы слишком много вопросов, на которые, признаться честно, Ремси уже и не надеялся получить хоть что-то, похожее на ответ. Какое-то время назад, будучи ребенком, он пытался это сделать, но сейчас ему казалось, что понять Джейн Линн просто невозможно. Поэтому юноша не стал углубляться в собственные рассуждения и предположения и просто продолжил завтракать.

Расправившись с утренней яичницей, тостами и чаем, Ремси встал из-за стола, чтобы пойти умыться.

– Спасибо за завтрак, – сказал он, убирая грязную посуду в раковину.

– Спасибо за завтрак! – также поблагодарил Оскар и, последовав примеру брата, составил тарелки и чашку в раковину.

– Пожалуйста, Оскар. Наелся? – на этот вопрос мальчик кивнул. – Хорошо, тогда вы, – на сей раз мать обратилась к обоим сыновьям, – идите переоденьтесь, и через пять минут жду вас в саду. Мне тоже нужно переодеться и подготовить инвентарь, поэтому, Майкл, посуда на тебе. Понял меня? – Но отец был опять увлечен пиксельным экраном. – Майкл, черт тебя подери! Ты понял?

– Да, да, – мужчина перевел взгляд на жену и виновато улыбнулся. – Понял тебя.

Ремси поднялся в ванную комнату на втором этаже, почистил зубы и, вернувшись к себе, переоделся не в самые свежие штаны и футболку. Погода за окном стояла неплохая, но все же хуже, чем вчера – кучевые облака усеивали небо.

Дверь, ведущая из кухни в сад, уже была открыта. Сам задний двор занимал небольшую территорию и располагал на ней несколько клумб, засаженных яркими цветами, и место под барбекю: гриль и стол-скамью, за которым довольно редко ужинали члены семьи.

Выйдя на улицу, Ремси заметил склонившуюся к земле Джейн в джинсовом комбинезоне, протертой футболке и с банданой на голове. В такие моменты – во время работы в саду – она напомнила Ремси бабушку, не только одеждой, но и своей манерой ухаживания за садом, поскольку очень трепетно относилась ко всем выращиваемым здесь цветам. Хотя Джейн ни за что в жизни бы не признала этого сходства со своей матерью. Да и вообще, любого сходства с ней.

– Бери тяпку, – велела Джейн, как только заметила сына, и кивнула на клумбу рядом с цветочной оградой, – твоя работа вон там. Мне же не стоит напоминать, что к чему?

– Нет, – на секунду он замолчал, обдумывая крутившийся на языке вопрос. – Принести складные стулья из гаража? Чтобы было удобнее?

Джейн свела брови к переносице, и в тот момент Ремси мог предвидеть ответ: «Какой тебе складной стул? Ты подросток – значит, можешь прополоть все здешние клумбы на корточках», однако неожиданно взгляд матери смягчился, а рука переместилась на спину, поглаживая ее.

– Да, принеси, – сказала Джейн и повернулась к появившемуся Оскару, чтобы объяснить тому его задание на сегодня.

Растеряно кивнув, Ремси пересек сад, прошел мимо гриля и отворил заднюю дверь гаража – тот был небольшим, из-за чего имеющийся автомобиль большую часть времени был припаркован перед домом на специальной брусчатой площадке. В гараже хранились вещи не первой необходимости: коробки с праздничной посудой и старой одеждой, несколько мешков с углем, инструменты отца, велосипеды братьев, садовый инвентарь. В одном из углов даже лежали покрывшиеся слоем пыли спальные мешки, а рядом с ними – повидавшая жизнь палатка и несколько походных стульев. Подхватив три из них, парень вернулся в сад.

Оскар, нацепив перчатки, уже копался в земле и выдергивал сорняки, однако Джейн куда-то отошла.

– Садись, – Ремси поставил стульчик рядом с братом, – удобнее будет.

– Да мне и так неплохо, – отозвался мальчик: он сидел на корточках с чуть высунутым языком и внимательно изучал раскинувшиеся перед ним люпины лимонного цвета. – Но спасибо.

– Посмотрим, как тебе будет «неплохо» через час такого сидения, – усмехнулся юноша и, оставив второй стул около перчаток Джейн, направился к своей клумбе.

Она была полностью засажена разноцветными петуниями: кипельно-белыми, ярко-розовыми, лиловыми и темно-бордовыми. Цветов было так много на небольшом земельном квадрате, и они так плотно прилегали друг к другу, что казалось, могли выдержать вес человека, если тот решит лечь на них.

Устроившись на стульчике, Ремси с тяпкой в руке приступил к работе. Торопиться было некуда – ему все равно предстояло провести всю первую часть дня в саду, этот факт оставалось только принять.

Спустя пару минут вернулась Джейн с небольшими металлическими ведрами, куда следовало сбрасывать сорняки. Сама женщина обрабатывала клумбу со своими любимыми цветами – воздушными нежно-розовыми пионами – и не позволяла никому другому этого делать. Ремси никогда не понимал ее одержимость пионами: отец ни разу не радовал мать букетом из них, а бабушка лишь одним летом выращивала их у себя в саду, – но тем не менее Джейн ухаживала за этими цветами так, как не ухаживала ни за какими другими, что росли на ее клумбах. Иногда Ремси мог поклясться, что пионы она бережет и любит больше многого, что есть в ее жизни. Какого это, когда родная мать любит какие-то цветы больше, чем тебя – ее родного ребенка? Но разве это возможно? Ремси потряс головой, стараясь отогнать ненужные мысли, но вместе с тем глубоко в душе понимая, что в случае с Джейн возможно все.

С бабушкой же было наоборот.

***

Ремси пять лет. Он энергично раскачивается на бабушкином плетеном кресле, в то время как приятный голос Джорджа Харрисона, доносящийся из проигрывателя, будто и вправду наполняет гостиную солнечным светом*. Через приоткрытое окно ветер пригоняет в дом сладкие запахи распустившихся в саду цветов, а с кухни в это время веет ароматом румянившегося в печи пастушьего пирога.

– Бабуля Линн! – восклицает Ремси, когда бабушка появляется в дверях с корзинкой для вязания.

Бабуля Миранда Линн на самом деле носит другую фамилию – ту, что была у ее дочери Джейн до замужества, – Спенсер. Но с тех пор, как Ремси выучил свою фамилию, он не перестает окрещивать ей любого, кто ему дорог. Так и Миранду, бабушку со стороны мамы, он всегда называет Линн. Но она совсем не возражает, даже, наоборот, поддерживает в этом внука и не перестает рассказывать ему историю, откуда пошел их род. Ремси (даже будучи шестнадцатилетним подростком) помнит ее до малейшего слова: согласно бабушкиной легенде много лет назад их семья жила недалеко от озера Бала в уэльском графстве Гуинет, откуда и пошла фамилия Линн, ведь lynn (llyn) в переводе с валлийского означает озеро. И Ремси отчего-то так сильно нравится эта история, что однажды он даже решил поделиться ей со своими одноклассниками в школе, но те по непонятной причине не смогли оценить всю красоту и глубину услышанного и лишь посмеялись над ним.

– А когда мы будем обедать? – спрашивает мальчик.

– Скоро, дорогой, скоро, – кивает старушка и усаживается на диван. – Иди сюда, я пока продолжу вязать новый свитер тебе на зиму, а ты потренируйся в набирании петель, договорились?

Неусидчивый на месте Ремси соскакивает с кресла-качалки, чтобы запрыгнуть точно на диванную подушку, но слегка промахивается и чуть не врезается в бабушку.

– Аккуратнее, дорогой, – смеется она. – Я же все-таки спицы в руках держу.

– Прости, бабуль, – виновато поджимает губы мальчик. – Но я готов вязать!

Миранда Спенсер живет на севере Уэльса, в деревне Лланберис, куда каждое лето ее приезжает проведать любимый внук. На время каникул Ремси, преодолев десятичасовой путь на машине вместе с отцом, остается у бабушки в компании ее джек-рассел-терьера Зигги на два заслуженных месяца отдыха. Мама почему-то никогда не составляет им компанию и предпочитает оставаться в Истборне, но ни папа, ни бабушка не могут объяснить причину. Ремси не понимает. Но еще он не понимает, почему мама так холодна по отношению к нему.

– Она просто очень устает на работе, дорогой, – утешает его бабуля Линн, одновременно показывая, как правильно держать в руках спицы, – ей чисто физически не хватает сил. Ее работа очень престижна, однако требует немалых усилий. Но поверь, она делает это ради тебя – зарабатывает деньги, чтобы кормить, одевать, баловать тебя, ведь она любит тебя, дорогой, ты ее единственный и любимый сын.

И Ремси верит словам бабушки как постулату. Но каждый раз, когда он возвращается домой в начале сентября и из раза в раз вместо теплой улыбки видит на лице матери непроницаемую безэмоциональную маску, его вера разбивается на тысячи осколков, глубоко врезающихся в самое сердце.

***

– Перерыв, – объявила Джейн около половины одиннадцатого. – Идите оба наденьте кепки, а то через пару часов солнце может начать припекать.

Отец, время от времени выходивший на улицу понаблюдать за процессом, вынес небольшой поднос с кувшином прохладного, свежеприготовленного лимонада и поставил его на стол, приглашая членов своей семьи чуть охладиться.

– Вы такие молодцы, – похвалил он жену и сыновей, при этом понятия не имея, чем именно они здесь занимались целое утро.

– Молодцы будут, когда все клумбы прополют, – Джейн сделала жадный глоток лимонада. – Ремси, займись теперь лавандой – выполи ее.

– Имеешь в виду, сами цветы? – переспросил юноша, опустошая свой стакан.

– Нет, только корни, стебли и бутоны, – съязвила Джейн.

Ремси бесшумно выдохнул через нос, пытаясь сохранить спокойствие.

– Но зачем? Она еще даже не успела расцвести.

– Тебе не все ли равно? – Джейн удивленно выгнула бровь, но все же объяснила: – Уж слишком много мороки с этим цветком – за ним очень тяжело ухаживать, а у меня на это нет ни времени, ни сил, ни настроения.

– Но зачем ты тогда ее посадила? – спросил Оскар.

– А посадила я ее в тот момент, когда была при времени, силах и настроении. Однако жизнь идет и что-то меняется. Необязательно все доводить до конца.

Да ну? В свое время мать учила Ремси совсем другому и их более ранние конфликты часто возникали именно на этой почве.

– Поэтому, будь добр, – Джейн вновь повернулась к старшему сыну, – избавься от нее.

***

Ремси семь лет. Он лежит на прохладном покрывале и взглядом ловит солнечных зайчиков, проскакивающих сквозь не до конца зашторенное окно.

Проигрыватель выключен, в доме тихо. Бабуля Линн перед тем, как уйти отдыхать к себе в спальню, наказала внуку поспать, чтобы набраться сил и чуть позже вместе выйти в сад. Бабушка никогда не называет это «работой в саду», только «ухаживанием за цветами». После сытного обеда мальчик пытается поймать дневной сон вместе с зайчиками, но лишь безрезультатно ворочается на кровати, сминая в ногах покрывало. Отвернувшись к стене, Ремси начинает выводить пальцем узоры на обоях, но быстро заскучав, тяжело вздыхает и переворачивается на другой бок.

Зачем спать днем, когда можно заняться другими, куда более интересными делами? Например, поиграть в саду или сходить до озера, покидать с Зигги летающую тарелку или посмотреть телевизор.

Решив, что заснуть ему так и не удастся, Ремси резко встает с кровати, чуть не врезавшись по пути в деревянный шкаф, и выглядывает в гостиную: никого нет, а дверь в комнату бабушки прикрыта. Словно мышонок, мальчик осторожно ступает по расшитому ковру и выходит на задний двор. Июль балует деревушку Лланберис согревающими лучами, и Ремси хочется последовать за ними, как в одной из тех песен, что поет Пол Маккартни**.

Мальчик прогуливается по небольшому, но очень ухоженному садику: будто вместо воды его поливают любовью, а вместо удобрения подсыпают заботу. Клумбы с яркими цветами, над которыми кружат пчелы, пестрыми пятнами разбросаны по всему заднему двору. Ремси подходит к пышному кусту малины и, срывая несколько ягод, забрасывает их себе в рот. Те же манипуляции он проделывает с росшими рядом кустиками черники, и мальчика словно дергает от воспоминания, какой невероятный черничный пирог готовит его мама – со сгущенным молоком и мороженым. Она готовит его исключительно на свой день рождения, и это, пожалуй, самый вкусный пирог, который Ремси когда-либо пробовал.

Как только лицо мамы всплывает у мальчика в мыслях, он растеряно вертит головой и находит взглядом уже подсохшие и поникшие пионы нежно-розового оттенка. По их стеблям и бутонам ползают вверх-вниз муравьи.

Разглядывая чуть покачивающиеся на ветру цветы, маленький Ремси вновь задает себе один и тот же вопрос: Что я сделал не так?

Из водоворота безответных размышлений мальчика выводит звенящая зарянка, которая сидит на соседском грабе и дает концерт со своей радостной песней всем поблизости. Ремси переключает свое внимание на птицу и какое-то время просто наблюдает за ней.

– Я ведь велела тебе поспать, – раздается голос бабули Линн – она стоит на пороге, уткнув руки в бока.

– Не могу жить без музыки, – мальчик невинно улыбается. – Пластинками я бы разбудил тебя, а мисс Зарянка поет не сильно громко.

Бабушка качает головой.

– Тогда будем сейчас ухаживать за цветами под а капеллу мисс Зарянки, – после она вновь скрывается в доме.

Ремси идет за ней, чтобы помочь принести необходимые инструменты. И спустя пару минут они выходят из прилегающей к гостиной комнаты с двумя складными стульчиками, садовым инвентарем и игрушечной лопаткой.

– Так нам будем гораздо удобнее работать, – говорит старушка и приглашает внука сесть на второй стул рядом с собой. – Смотри, дорогой, хоть нам уже с тобой и не нужно пропалывать землю в конце июля, всем цветам необходимы ежедневные уход и забота. Например, лаванда любит рыхлую почву, а также очень важно контролировать полив: не давать цветку высохнуть, но и не заливать его целым ведром воды. Вообще, лаванда очень вредная сама по себе.

– Для человека? – удивленно спрашивает Ремси.

– В больших количествах, конечно, да. Но я имею в виду ее поведение – за ней трудно ухаживать.

– Но ты же все равно садишь ее каждый год.

– Верно, дорогой.

– Но почему, раз она очень вредная?

– Потому что она также очень красива. Красивые цветы стоят того, чтобы за ними ухаживали.

– А некрасивые?

Бабушка на мгновение замолкает.

– Знаешь, не бывает некрасивых цветов, Ремси. Если ты не готов тратить свое время на ухаживание за «некрасивым» цветком, найдется тот, кто посчитает его самым прекрасным, полюбит его всем сердцем и отдаст ему всю свою заботу. Понимаешь, что я имею в виду?

– Да, – кивает мальчик. Взгляд его в это время застывает на раскачивающихся на ветру нежно-розовых, чуть подсохших пионах. – А я красивый цветок? – вдруг спрашивает он.

– Для меня ты самый красивый маленький цветочек, – бабуля Линн ласково гладит внука по голове.

– Ты же раньше никогда не сажала пионы.

– Да, но я подумала, что, может, в этом году приедет твоя мама, раз она не приехала в прошлом на мой юбилей. Я хотела ее порадовать, ведь это ее любимые цветы.

– Я знаю, – почти неслышно произносит Ремси.

– Но видишь, они у меня совсем не прижились, все поникли, поэтому вряд ли я их снова посажу.

***

Следующий перерыв они сделали ровно в полдень. Джейн пошла искать мужа, чтобы дать ему наставления по поводу обеда. Братья же в это время опустошили кувшин с лимонадом и, вздыхая, уселись за стол. Оскар не порывался завести разговор, как он обычно делал в моменты долго тянущейся тишины, что говорило о его усталости: мальчик молча разглядывал, как ветер игрался с ветками сирени, росшей за живой изгородью.

Может, в ближайшие минут десять пойдет дождь? Ремси понимал, что это не сильно их спасет, но надежда была – он уже тоже вымотался, особенно работая под солнцем, и хотел вернуться к себе в кровать, чтобы просто полежать, уставившись в потолок, или полазить в интернете, но запланированная матерью поездка в продуктовый и подготовка к экзамену по математике висели над ним куда более темными грозовыми тучами, чем те кучевые облака, что в действительности пригнал ветер.

Джейн вернулась минуты через три. Даже если она и вымоталась, то ни разу такой не выглядела.

– Оскар, все в порядке? – спросила она, опускаясь на колени перед младшим сыном.

– Да, – кивнул мальчик, – просто немного устал.

– Посиди тогда еще, ладно? Хотя, знаешь что, сложи аккуратно свои перчатки и иди-ка в дом. Думаю, папе не помешают сейчас твои веселые рассказы, а тебе самому – отдых, идет?

– Хорошо, – Оскар чуть оживился и, стянув садовые перчатки, скрылся в доме.

– Ремси? – Джейн повернулась к старшему сыну.

Это не был вопрос о самочувствии от любящей матери, только ожидание подтверждения готовности.

– Да, – лишь сказал Ремси и встал со скамьи.

По пути к последней клумбе юноша думал о том, что не отказался бы сейчас от пластинки с какой-нибудь бодрой музыкой, иначе он уснет прямо на стульчике, завалившись на одеяло из бело-розовых флоксов.

***

Ремси девять лет. Под энергичную композицию группы Boney M., раздающуюся из проигрывателя, он пробует связать свой первый настоящий шарф. Бабуля Линн где-то вычитала, что эта зима в Истборне будет холоднее и суровее прошлой, поэтому посоветовала мальчику как следует к ней подготовиться.

Сама бабушка сидит на кухонном стуле и наблюдает за поднимающимися в печи сконами. Слушая доносившуюся с гостиной музыку и напевание внука, она слабо топает в такт ногой. Ее рука неустанно теребит подол потрепавшегося фартука, а впалые карие глаза, источающие уныние, неотрывно смотрят на фотографию на холодильнике.

– Ремси, дорогой, – зовет старушка внука, – подойди ко мне, пожалуйста.

Мальчик послушно оставляет спицы с пряжей на диване и направляется на кухню.

– Да, бабуль?

– Расскажи мне, пожалуйста, про Оскара, – просит она, все не отрывая глаз от снимка, что отдал ей Майкл, когда привез сына, – фото с выписки из больницы, на котором мама стоит с новорожденным малышом на руках.

– А что рассказывать то? – Ремси не нравится, что даже в доме у любимой бабушки речь вдруг заходит о его младшем брате. – Ребенок как ребенок – плачет и все время хочет есть.

– Когда он родился, не напомнишь?

– В октябре прошлого года. Тринадцатого числа, – добавляет Ремси, сам толком не понимая, зачем.

– Так значит, через пару месяцев ему уже будет годик, – бабушка улыбается, но вместе с тем уголки ее губ опущены.

– Лучше бы он вообще не рождался, – зло говорит мальчик.

– Ремси! – вскрикивает бабуля Линн, будто пораженная током. – Как тебе не стыдно такое говорить о собственном брате! Ведь он частичка тебя!

– Если бы он был частичкой меня, мама с папой любили бы нас одинаково, – тихо возражает Ремси. – А так они любят его больше.

– Что за вздор, дорогой. Они любят вас одинаково, просто Оскар еще совсем маленький и ему требуется чуть больше заботы твоих родителей.

Чуть больше – это вся их забота? Все их время? Вся их любовь?

– Тебе очень повезло, что у тебя есть младший брат, – серьезно говорит бабушка. – Твой самый близкий друг. Когда он подрастет, ты станешь ему настоящим примером, так что будь осторожен в своих действиях, хорошо?

Ремси ничего не отвечает – он очень хочет, чтобы этот диалог закончился. С какой-то стороны он понимает слова бабушки и, как и всегда, хочет им верить, но в последнее время на это требуется больше сил, чей раньше.

– Почему они не привезут его сюда, чтобы ты могла хоть раз взглянуть на него?

– Не знаю, дорогой, – эта фраза звучит так неуверенно, что Ремси, даже не осознавая, не ведется на нее. – Булочки будут готовы через двадцать минут, чем хочешь заняться в это время?

Немного думая, мальчик отвечает:

– Хочу посмотреть старые альбомы.

Отчего-то Ремси нравится время от времени перелистывать альбомы, которые бабушка бережно хранит на нижней полке гостиного шкафа. Причем там лежит целое собрание разных по размеру памятных книг: одна, самая потрепанная, таит в себе воспоминания из детства и юношества самой бабули Линн и ее родителей, в другой, с твердой темно-зеленой обложкой, собраны фотографии мамы – с рождения до ее поступления в Университет Права, третья, совсем маленькая и заполненная меньше, чем наполовину, – это свадебный альбом родителей, и еще одну – книгу со звездами и крупным полумесяцем на обложке – бабуля Линн ведет специально для Ремси.

Но мальчик всегда тянется к темно-зеленому альбому и этот раз не становится исключением. Ему нравится смотреть на фотографии мамы, сделанные в его возрасте, и отмечать, насколько они похожи друг на друга. Они действительно были похожи: в детстве ее волосы непослушно завивались, как у самого Ремси, и только, уже будучи взрослой, мама стала каждый день выпрямлять их, не желая мириться с природными кудрями.

– Расскажи мне еще раз, как познакомились мама с папой, пожалуйста, – просит мальчик бабушку, тыкая в один из снимков, где запечатлены Джейн в бордовом платье и Майкл в коричневом костюме.

– Ты эту историю уже лучше меня знаешь!

– Ну расскажи, пожалуйста. У тебя всегда лучше получается.

Бабуля Линн смотрит на фотографию и поджимает губы.

– В тот год твоя мама часто ездила в Лондон. Она мечтала попробовать на вкус взрослую жизнь и поступить там в университет, хотя я говорила ей, что это плохая затея, что она еще не готова.

Ремси вспоминает другую фотокарточку – самую, по его мнению, красивую из всех имеющихся в этих альбомах. На ней его мама с широкой улыбкой на губах, в короткой юбке и теплом плаще стоит под дождем перед одним из лондонских университетов. Мальчик точно знает, что фото было сделано до того, как она встретила его отца, но он не помнит, что это был за университет и что было изображено на его эмблеме позади. Но это был не Университет Права. Точно нет... Или да? Этот мелкий факт стерся из памяти Ремси и сколько бы он ни пытался вспомнить, у него не получалось, а еще он нигде не мог найти ту фотографию – ни в одном из бабушкиных альбомов ее не было, хотя мальчик мог поклясться, что раньше она была вклеена именно в темно-зеленый.

– Но она меня не слушала, – продолжает бабуля Линн, – подростки вообще редко слушают своих родителей. Однако за неделю до поездки Кейт, подруга твоей мамы, повела ее на танцы, где они с твоим папой и познакомились. Они очень быстро нашли общий язык и влюбились друг в друга.

– И мама не поехала в Лондон ради папы?

– Да, дорогой, он смог уговорить ее остаться в Уэльсе. Они так сильно полюбили друг друга, что не могли даже и думать о том, чтобы проводить время порознь. Потом они решили переехать в Истборн, где сейчас живешь ты, из-за его благоприятного морского климата. Там твоя мама закончила с отличием Университет Права, они сыграли красивую свадьбу, после чего и родился ты.

Эта история кажется Ремси очень трогательной и романтичной, но он как будто чувствует в ней подвох и несостыковки, которые пока не может уловить и объяснить.

– Мама пожертвовала своей учебой, чтобы быть с папой?

– Дорогой, что за глупости ты говоришь! Она ничем не жертвовала, твой папа, наоборот, направил ее на верный путь, за что я ему очень благодарна. Юриспруденция – великое и благородное дело.

– А папа где-то учился?

– Он как раз защищал свою магистерскую диссертацию по английской литературе, когда они познакомились. Твой папа был и остается очень начитанным и грамотным человеком, настоящий алмаз!

Вот маме повезло с ним, думает Ремси.

Потом он берет в руки другой альбом, самый старый, и бабушка ударяется в воспоминания о своих детских годах, а мальчик завороженно ловит каждую букву и не смеет перебивать, чтобы не разорвать нить повествования, которое старушка так аккуратно выводит в словесную картину перед собой. Одной чуть дрожащей рука водит по снимкам и переворачивает страницы в то время, как другой обнимает рядом сидящего внука.

Зигги лежит около открытой задней двери и, довольно высунув язык, нежится в лучах заходящего августовского солнца.

– Мне надо проверить булочки, дорогой, – спустя время говорит бабуля Линн. – А то мы же не хотим, чтобы они поджарились.

С этими словами она откладывает альбом и неспешной походкой направляется на кухню, а Ремси в этот момент вскакивает с дивана, чтобы перевернуть затихшую пластинку. Гостиную вновь окутывают мелодии Boney M., и ноги мальчика непроизвольно пускаются в пляс. Подхватив ритм и заскользив по деревянному полу в своих ярких носках, Ремси отдается музыке и влетающему в дверь теплому ветру.

– Дорогой, все готово, – окликает его бабушка. – Иди, я налила чай.

И мальчик, не сбавляя темпа, устремляется на кухню.

– Вижу, тебе пришлись по вкусу мои музыкальные предпочтения, – смеется бабуля Линн.

– Мне они всегда нравились! – восклицает Ремси и отхлебывает немного чая.

– Рада слышать, дорогой. Вот, держи, ешь.

Они проводят около получаса в компании друг друга, сконов со смородиной и чая с молоком. Ремси рассуждает о том, чем займется завтра: можно вместе с Зигги прогуляться до озера Падарн, если будет стоять хорошая погода, а если неожиданно пойдет дождь, то они с бабушкой останутся дома и будут вместе смотреть телевизор.

– Ты помовеф мне ш шарфом? – просит мальчик.

– Не разговаривай с набитым ртом, дорогой, это неприлично.

– Прости, – Ремси проглатывает булочку и запивает ее чаем. – Так поможешь? Пожалуйста. А то у меня не очень хорошо получается.

– Помогу, – кивает старушка.

– Мне кажется, что вязание – это не мое, – резко выдает мальчик, опустив голову.

– Дорогой, ни у кого не получается сделать что-то хорошо с первого раза, поэтому мы и учимся.

– Никто из моих знакомых подобным не занимается... А когда я поделился с мамой о том, что хочу связать ей шарфик на Рождество, она сказала... ну, я не помню дословно («Господи, это самое бесполезное занятие, которое только можно придумать»), но в общем, она не захотела, чтобы я ей его вязал.

– Но тебе-то самому нравится вязать?

– Да... нет... я не знаю. Может, и не нравится.

– Ремси, дорогой, не думай о том, что говорят другие. Если тебе действительно нравится то, чем ты занимаешься, рано или поздно найдется человек, который разделит твою страсть. Но пока этого не произошло, ни в коем случае не переставай заниматься тем, что приносит тебе удовольствие только потому, что кто-то сказал что-то неприятное, – старушка бережно приподнимает подбородок внука своей обветренной морщинистой рукой и замечает на румяной щеке застывшую дорожку слез. – Запомни: если очень сильно захочешь, то сможешь достигнуть всего в этом мире, а я буду рядом, чтобы тебя поддержать.

Только бабушка могла понять его искренние чувства и желания – те, о которых он практически никогда никому не рассказывал и которые прятал в глубинах своей души, подальше от посторонних глаз и насмешек.

***

Ремси было десять, когда она умерла.

Это случилось в середине учебного года, и он всегда будет помнить тот день: тогда в Истборне бушевал шторм, один из сильнейших за последние годы: темно-свинцовое море вышло из берегов и затопило немалую часть прибрежных строений, ветер сносил все, что попадалось ему на пути, вырывал с корнями деревья и валил с ног тех неудачливых прохожих, которым не посчастливилось вовремя попасть домой. Дождь не переставая барабанил по крышам, молния своими зигзагами рассекала затянутое тучами небо, а следовавший за ней гром содрогал его.

Казалось, Истборн скорбел вместе с Ремси, который несколько дней отказывался выходить из своей комнаты, несмотря на все уговоры и предупреждения отца. Джейн в то время мальчик не видел, она не приходила к нему, и он понятия не имел, где и как она провела те дни. Даже с двулетним Оскаром сидел отец. Иногда Ремси представлял, что в тот вечер, после того как позвонили соседи бабушки, Джейн выбежала на улицу и ее вместе с болью подхватил и унес в безопасное место ветер. Но четыре дня спустя впервые столкнувшись в коридоре с матерью, которая выглядела, как обычно, с иголочки, без намека на ночные истерики в стальном взгляде, которые случались у мальчика, он понял, что, вероятно, ошибся.

Он помнил, как Джейн напрочь отказалась даже выслушивать идею о том, чтобы приютить беднягу Зигги, из-за чего, по итогу, о нем позаботились те же соседи, что и сообщили семье Линн прискорбную новость.

Наверное, в тот год Ремси бы сошел с ума, если бы через месяц к ним в школу не перевелась новенькая девочка, чья семья переехала из Бристоля. Они с Морой были совершенно непохожи и особо не пытались найти общий язык. Однако после одного происшествия на физкультуре, все изменилось, и первоначальное равнодушие стало медленно, но верно перерастать в крепкую дружбу. Поначалу они просто делились какими-то историями и болтали о разных телевизионных шоу, но чем больше времени дети проводили вместе (а сделать это было еще проще, если живете на одной улице), тем надежнее становились их не всегда идеальные отношения. Но Ремси и не нуждался в идеальности, ему вполне хватало того, что у него было – лучшая подруга, которая могла завязать диалог на любую тему и разделяла его любовь к творчеству.

«Наконец-то закончили в этом проклятом саду, я не чувствую ни рук, ни ног, это просто кошмар» – такое сообщение Ремси отправил Море около часа дня.

Они как раз собирали инвентарь и стулья, чтобы отнести все обратно в гараж. Клумбы были прополоты и политы, и парень надеялся, что до конца лета он больше ни разу к ним не притронется.

Солнце уже успело скрыться за набежавшими облаками.

– Хорошо, – Джейн отряхнула грязные перчатки и тыльной стороной ладони стерла несколько выступивших на лбу капель пота.

Это слово не служило похвалой – лишь констатацией факта, что работа завершена.

– Теперь цветы будут радовать нас, – мать очень осторожно провела кончиком пальца по лепестку пиона. – Иди умойся и будем обедать, а потом поедем в магазин.

Ремси подумал, что сейчас, вероятно, был лучший момент для вопроса, который он хотел, но пока не осмеливался задать. Примерно взвесив свои силы, он понял, что не сможет погрузиться в математику с головой, если они все сейчас поедут в супермаркет, где проведут ближайшие часа два, не меньше. Хотелось пообедать, немного передохнуть и вернуться к ненавистному предмету, однако подобный вариант исхода событий был маловероятен. Однако юноша все же решил рискнуть.

– Мам, – обратился он к Джейн, когда та направилась в сторону гаража.

Женщина обернулась, вопросительно взглянув на сына.

– Могу я не ехать с вами в магазин?

– Это почему?

– Я бы хотел еще позаниматься, завтра все-таки финальный экзамен.

– Но ты же подготовился, – казалось, она с ним играла.

– Да, но ты сама всегда говоришь – нет предела совершенству. Думаю, мне надо еще немного посидеть над парой геометрических задач. 

– В таком случае у тебя будет время посидеть над ними после того, как мы вернемся.

– Пожалуйста, мам, это финальный экзамен, я не могу его завалить.

– Так не завали. У тебя было предостаточно времени для подготовки. Ты посещал дополнительные занятия, консультировался с учительницей, писал пробные экзамены, разве не так?

– Так, – кивнул Ремси, однако понадеялся еще раз попытать удачу. – Но для математики мне все равно требуется больше времени – я же гуманитарий, как ты и папа.

– В какого же тогда своим математическим складом ума пошел твой брат? – лишь хмыкнула Джейн. – Может, он поможет тебе с подготовкой?

Парень промолчал.

– Если ты не готов к экзамену, Ремси–

– Я готов.

– Не перебивай меня, – одернула юношу мать. – Если ты не готов к экзамену, дополнительные три часа не дадут тебе ровным счетом ничего. Однако если ты готов, то эти три часа тебе просто не нужны. Иди умойся и спускайся обедать, после этого мы все вместе поедем в магазин.

Ремси пришлось сдержаться, чтобы со всей силой не хлопнуть дверью ванной комнаты. Закрывшись на щеколду, он открыл кран с холодной водой.

Хотелось кричать от только что произошедшей ситуации. Его ли это вина? Возможно. Хотя? Нет. Он не чувствовал себя виноватым ни перед кем. В представлении Ремси виноватой была только Джейн. Причем во всем.

Почему она не могла просто разрешить? Ну да, это же великая Джейн Гарриет Линн – все всегда должно быть так, как хочет она, и плевать на всех остальных! Если я завалю этот чертов экзамен, то в августе мне конец. И ведь она будет припоминать мне это до конца дней, вот только непонятно, ее или моих – кто откинется раньше? Дерьмо, дерьмо, ДЕРЬМО!

Юношу трясло от несправедливости и садистского желания матери преподать ему «жизненный урок» – она с ним играла, без сомнений, словно ястреб, наблюдавший за загнанным в угол котенком и готовящийся устроить трапезу. Она упивалась своей властью, а Ремси не оставалось ничего, кроме как смиренно подчиняться. Из раза в раз. Каждый день. Всю свою жизнь.

Попытался глубоко вздохнуть, но злость перехватывала дыхание.

Ремси не умел контролировать свой гнев и направлять его в «правильную» сторону. Зато он думал, что умел его «преобразовывать», и чтобы не мучаться от боли психологической, парень причинял себе боль физическую. Так он поступил и в этот раз.

Стянув с себя штаны и бросив их на пол, Ремси открыл навесной шкафчик и потянулся за отцовской бритвой. Сильнее пустив воду в попытке заглушить собственное рваное дыхание, юноша провел ладонью по испещренному мелкими шрамами бедру: большинству из них было уже несколько лет. Это неправильно. Комната поплыла перед глазами. Я не должен этого делать. Вцепился рукой в край ванны, чтобы не упасть. А кого это вообще волнует? Сжал в пальцах холодных металл. Это она во всем виновата. Быстрым движением сделал то, чем занимался уже на протяжении нескольких лет – «преобразовал» гнев.

*Речь о песне «Here Comes the Sun» английской группы The Beatles.

**Речь о песне «I'll Follow The Sun» английской группы The Beatles.