GENESIS

«я не знаю, почему ты прячешься от того, кого...
отводишь взгляд от того, кого...
пакостишь и лжешь тому, кого любишь.
когда знаешь, что можешь выплакаться,
всегда довериться,
ты можешь быть добрее к тому, кого любишь».
(с) Marshmello, Halsey - be kind

          День, который выбил меня из колеи окончательно. Довольно тяжело все это вспоминать, ибо приятного тут ничего не было... к сожалению.
Ночью я плохо спала, постоянно ворочалась, боялась не надвигающегося дня, а того, что через балконную дверь войдет «надеюсь, ты не девственница». Утром просыпаюсь бодрой, что странно, запихиваю в себя силком салат из овощей, и бегу на автобус.
Мама предлагала не идти в колледж совсем, но я не согласилась, ибо не видела смысла пропускать пары, ну и что, что я иду всего на 2 из 4, они важные.

Оказавшись на парах, Эмили, к счастью, не пытается вытрясти из меня хоть слово, чему я чрезмерно благодарна. Девушка понимающе кивает на реплику: «я не готова пока рассказать тебе», и хоть в этот момент меня посещает облегчение впервые за день.

Две пары проходят мгновенно, после их окончания, покидаю колледж, и возвращаюсь домой, где застаю маму, занавешивающую зеркала, проливая слезы.
Единственный вопрос, который у меня до сих пор возникает: «зачем?».

- Это традиция такая, - проговаривает мама, задыхаясь от собственных слез.

- Традиция - измываться? - с сарказмом отвечаю и подхожу ближе.

Родительская спальня находилась на втором этаже, рядом с моей.
Большая двуспальная кровать прямо напротив двери, левее туалетный столик с тремя зеркалами, который мама старательно пыталась занавесить большой белой простыней. Справа 2 шкафа, в которых долгое время лежали папины вещи, пока мы не нашли в себе силы раздать их.
Лет с 7, я, по каким-то причинам, начала бояться комнату родителей. Осознание того, почему появился этот страх, пришло ко мне после совершеннолетия.
Мама и папа часто ругались, большинство их разборок происходили в спальне.
Когда мне было 6 лет, они были на грани развода, я вошла к ним в комнату и обнаружила маму плачущей, а папу сидящим напротив нее, и пытающимся ее успокоить.
Это воспоминание крепко засело в моей голове.

- Мам, не нужно следовать подобным традициям, это измотает твои нервы, - говорю, слегка дернув ее за штанину, пока женщина стояла на стуле. - Ты не обязана 40 дней не смотреться в зеркала, и не смотреть телевизор, это бред сивой кобылы, не нужно этого делать, ладно?

- Рейни... - шепчет мама, смотря на меня затуманенным от слез взглядом.

- Пошли они к черту, я уважаю все эти ваши традиции, но только не подобного рода издевательство.

В конце концов мы вместе содрали покрывала со всех зеркал и со всех предметов, где могли увидеть свое отражение. После совершения «операции», мы сели в такси и поехали к бабушке с папиной стороны. Там все будут с ним прощаться.

Все такие серьезные и безэмоциональные, да половине людей, присутствующих здесь, насрать на моего отца.
          Перед глазами сплошной туман, я перестаю различать людей и окружающее меня пространство. Мой взгляд прикован к гробу, стоящему на 2 стульях, посередине дорожки, ведущей к бабушкиному дому. Нахожу в себе силы и подхожу ближе. Увидев бледное мертвое лицо , еле сдерживаю слезы. Бабушка рыдает, мама тоже, я стараюсь держаться, но выходит хреново. Старший двоюродный брат всучил мне в руки венок из искусственных цветов, на котором была надпись: «от любящих: жены и дочери»; а сам держал такой же, только с другой надписью: «от мамы и папы».
Я отошла подальше и расплакалась, рукавом кофты вытирая глаза.
Гроб погрузили в большой фургон, куда разрешили сесть троим людям, естественно, села мама, бабушка и я. Венки погрузили рядом, а мне в руки всучили фотографию А4 в рамке. Я приложила ее к груди и снова расплакалась. В этот день я не могла заставить свои чувства притупиться и не плакать на людях. Помню, как бабушка, увидев мои слезы, удивленно спросила: «а ты чего плачешь?».
Все вокруг привыкли, видимо, что я безэмоциональная, кто-то, возможно, даже думает, что бездушная. Пусть лучше так, чем показывать настоящую себя.
Пока мы ехали к кладбищу, я заметила, что поворот, на который мы свернули, находится левее от автобусной остановки, по которой я езжу в колледж. Каждый день я ездила и смотрела на этот поворот, даже не догадываясь о том, что в той стороне кладбище, на котором похоронят моего отца.

Гроб выгрузили из фургона и снова поставили на два стула. Тело отца находилось ногами вперед к месту, где будут копать яму. Вокруг много растительности... и много надгробий. Вроде приятное место, гретое теплым солнцем, а вроде и сбежать отсюда хочется.
Все были в черной одежде, даже мужчины из похоронного бюро. Двое из них начали выкапывать яму. Вдалеке стоял мой дедушка со своим другом, дед был под мухой, глаза уставшие и грустные. Бабушка неустанно плакала, а мама пыталась ее успокоить, хоть и по лицу Ольги было видно, что она тоже вот-вот расплачется.

- Сейчас, кто хочет, будет прощаться с ушедшим, нужно пройти вокруг него и поцеловать в лоб, - объявляет один из мужчин из бюро.

Когда начался этот «круговорот прощаний», я одна из первых поцеловала отца над левой бровью, и примкнула к маме.
После чего яму докапали, и взяв тугие ленты, завязали их на ручках гроба. Мужчины из бюро вчетвером взяли папу и погрузили в углубление в земле.
Каждый человек кинул по три горсточки земли и мысленно попрощался с моим отцом.
Яму начали засыпать, бабушка стала плакать сильнее, мама больше не смогла сдерживаться, и дедушка... и я тоже...

          Когда это все закончилось, я запрыгнула в фургон и разрыдалась, вокруг много незнакомых мне людей, но знакомых с моим отцом. Мне было все равно на то, что кто-то может увидеть, я устала врать, что все в порядке, и что я переживу чужую смерть. Мне надоело скрываться и прятаться, лгать, зная, что я могу выплакаться и довериться.
Мне надоел, навеянной мною же, барьер, из-за которого я отмалчиваюсь о своих проблемах и переживаниях. Надоело говорить близким людям, что все нормально, безэмоциональным голосом, даже если это не так.
Надоело притворяться.
Надоело вдалбливать себе в голову, что я выдержу. Потому что, если честно, после того дня я почти сдалась...

Когда все разъехались по домам, а мама ушла на работу, потому что ее срочно вызвали, я приехала домой одна. С опухшими глазами и уставшая. Мне не хотелось есть, мне ничего не хотелось. Как только я зашла в дом, сразу же рухнула на диван в гостиной. Телефон начал вибрировать в боковом кармане комбинезона. Глубоко вздыхаю, и достав источник звука, подношу его к уху, даже не посмотрев, кто звонит.

- Рейни, привет, как ты? - слышу голос бабушки Надежды - с маминой стороны.

- Привет, нормально, ты как? - отвечаю уставшим голосом.

- Похоронили что ли? - после произнесенного вопроса я снова начинаю рыдать, и навзрыд отвечаю: «Да».

- Слушай, тебе не стоит находиться одной в таком состоянии, мама рядом?

- Н-нет.

- Давай я позвоню твоему дяде, чтобы он пришел и поддержал тебя, он недалеко от вас живет, - говорит бабушка.

- Нет-нет, все в порядке, я справлюсь, - отвечаю, медленно успокаиваясь, вытирая рукавом кофты слезы.

- Точно?

- Да.

После завершения разговора, начинаю выть, почти как волк на луну. Это продолжалось минут 5, после чего меня, наконец, отпустило.
В этот же день я умудрилась записаться на прием к своему психотерапевту по ватсап на 11 сентября на понедельник, то бишь через 3 дня.

Все эти 3 дня я не выходила из дома, мама разрешила никуда не ходить, в том числе и в колледж. Эмили звонит каждый день, говоря не только домашнее задание, но и слова поддержки: «я понимаю, что что-то плохое происходит в твоей жизни, и я рядом, готова помочь. Если что, звони, пиши».
Я завалила себя делами, чтобы ни о чем не думать, ни о похоронах, ни о сеансе у психотерапевта. Просто делала домашку, устроила уборку, читала книги и общалась с Эми.
За небольшой промежуток времени нашего общения, я заметила, что мы чем-то даже похожи. После знакомства с кудряшкой, я тоже захотела быть более открытым и общительным человеком, как она, но действительно ли эта девушка такая, или это только внешне так выглядит? Надеюсь, познакомлюсь с ней поближе. Надежда на то, что мы полноценно сможем раскрыться друг другу, не очень велика, но она, все же, есть.

- Здравствуй, Рейн, присаживайся, - говорит миссис Остин - мой психотерапевт.
Ее пряди каштановых волос небрежно выбиваются из строгого пучка, пока женщина что-то печатает на клавиатуре своего компьютера.

- Как ты себя чувствуешь? - спрашивает миссис Остин, вырвав меня из потока мыслей.
Поднимаю на нее глаза, задумавшись над таким обычным вопросом.
Действительно, как я себя чувствую? Если по правде и без ложи, то как?
Нормально? А что значит - нормально? То же самое, что и стабильно, или это хуже? Или наоборот, лучше?
В порядке ли я? Определенно, нет.

- Скажем так, моя чаша наполовину полна, - отвечаю, криво улыбнувшись.
На самом деле, это была правда. В такие моменты жизни я старалась найти что-то хорошее в сложившийся ситуации, какими бы тяжелыми они ни были.

- Я слышала о вашем семейном происшествии, - говорит женщина, сложив руки в замок. - Как это было?.. Что ты чувствуешь все эти дни после этого?

Пустоту. Что я еще могу чувствовать? Возможно еще боль и непринятие того, что тот, кого ты любишь, умер. И я нахожусь в депрессивном состоянии, будто бы хочу умереть.
Все это слишком запутано.

- Все это слишком запутано, - отвечаю, посмотрев миссис Остин в глаза, в которых, на тот момент, я видела лишь равнодушие.
Я ей никто, она просто выполняет свою работу, поэтому не удивительно, что человеку плевать на незнакомца. Я прихожу на эти приемы ради избавления от своего недуга в виде тревожного расстройства, а не для того, чтобы говорить о своих беспокойствах, она не психолог, а психиатр. Поэтому меня даже подбешивало, что миссис Остин задавала подобные вопросы.

- Панических атак нет, с головой все нормально, камень не напоминает. Это все, что вас касается, больше ничего, - говорю, довольно усмехнувшись, и откинувшись на спинку стула. - О нашем происшествии слышал весь район, потому что мой отец - полицейский, поэтому, пожалуйста, задавайте вопросы касаемо моего тревожного расстройства, а с вашей стороны это все выглядит, скорее, как любопытство.

- Почему ты подумала про любопытство? - спросила женщина, и ее брови поднялись в удивлении.

- По вашему вопрос «как это было?» в данном случае уместен? Я думаю, нет, и вас это определенно не касается, - отвечаю и встаю со стула. - «До свидания» говорить не буду, лучше «пока».

После чего достигаю двери и выхожу из кабинета миссис Остин.
В те моменты я либо накрутила себе о ее любопытстве, либо она, в самом деле, была сплетницей.
Вечером этого же дня я поговорила об этом с мамой, на что та сказала, что из-за профессии моего отца и его смерти, всему району ужасно любопытно, что произошло на самом деле.

- Ей, возможно, тоже стало интересно, может она случайно ляпнула такой вопрос. Мы можем сменить психиатра, тем более, если твое расстройство почти до конца сошло на нет.

- Думаешь, я не паранойю?

- Думаю, нет. Меня на работе тоже пару человек пытались «вывести на чистую водицу», пришлось им дать морально по шее, чтоб отвязались. Не принимай близко к сердцу, - говорит мама, и я верю ей.