Глава 11
О ЗЛОКЛЮЧЕНИЯХ ДИГОРИ И ЕГО ДЯДИ
Вы скажете, животные были очень глупы, не признав в дяде Эндрью такого же существа, как Фрэнк и дети. Но вспомните, они ничего не знали об одежде. Им казалось, что платьице Полли, курточка Дигори, котелок Фрэнка - то же самое, что перья или мех. Они бы и этих троих не признали одинаковыми, если бы те с ними не заговорили и если бы им не сказала об этом Земляничка. Дядя был выше детей и худее кэбмена. Носил он все чёрное, кроме манишки (не слишком белой теперь), а седое гнездо волос особенно отличало его от прочих людей. Как тут не растеряться? К довершению всего он не говорил.
Правда, говорить он пытался. Когда бульдог спросил его, кто он, дядя, ничего не разобрав, льстиво пролепетал: "Собачка, собачечка...", но звери его не поняли, как и он их. Оно и лучше, ибо какая собака, тем более - говорящая, стерпит такие слова? Все равно что называть, скажем, вас: "Мальчичек, мальчишечка".
Тогда дяде Эндрью стало дурно.
- Ну вот, - сказал кабан, - это дерево. Так я и думал.
(Не забывайте, при них никогда никто не падал в обморок и вообще не падал.)
Бульдог обнюхал дядю, поднял голову и сказал:
- Это зверь. Точно, зверь. Вроде тех троих.
- Навряд ли, - сказал один из медведей. - Звери так не падают. Мы вот не падаем! Мы стоим. - Он встал на задние лапы, сделал шаг назад и повалился на спину.
- Третья шутка, третья шутка! - закричала галка в полном восторге.
- Нет, это дерево, - сказал другой медведь, - на нем пчелиное гнездо.
- Мне кажется, - заметил барсук, - он пытался заговорить.
- Это ветер шумел, - вставил кабан.
- Неужели ты думаешь, - сказала галка барсуку, - что это говорящее животное? Он же не говорил слов!
- Нет, всё-таки, - возразила слониха (слон, ее муж, ушел, как вы помните, с Асланом), - всё-таки это животное. Вон тот сероватый тычок - вроде морды, эти дырки - глаза и рот, носа нет... хм... да... не буду придирчивой, нос мало у кого есть... - И она с понятной гордостью повела хоботом.
- Решительно возражаю! - сказал бульдог.
- Она права, - сказал тапир.
- Знаете, - вмешался осел, - наверное, это неговорящее животное, но думает, что оно говорящее.
- Нельзя ли его поставить прямо? - спросила слониха и обвила дядю хоботом, чтобы приподнять. К несчастью, она не разобрала, где у него низ, где верх, и поставила на голову, так что из карманов его посыпались два полусоверена, три кроны и один шестипенсовик. Но дядя Эндрью снова свалился.
- Ну вот! - закричали другие звери. - Какое это животное, если оно не живое?
- А вы понюхайте! - не сдался бульдог.
- Нюхать - ещё не всё, - сказала слониха.
- Чему день верить, если не чутью? - удивился бульдог.
- Мозгам, наверное, - застенчиво отвечала она.
- Решительно возражаю! - заявил бульдог.
- Во всяком случае, - продолжала слониха, - что-то с ним делать надо. Наверное, это лазло, и мы должны показать его Аслану. Как по-вашему, животное он или дерево.
- Дерево, дерево! - закричали многие.
- Что ж, - сказала слониха, - значит, посадим его в землю. Выкопаем ямку...
Кроты быстро выкопали ее, и звери стали спорить, каким концом совать туда дядю. Одни говорили, что ноги - это ветки, а серая масса - корни, переплетённые в клубок. Другие утверждали, что корни - это два отростка, они и грязнее, и длиннее. В общем, сунули вниз ногами. Когда землю утрамбовали, она доходила ему до бедер.
- Какой-то он чахлый, - сказал осел.
- Надо бы его полить, - сказала слониха. - Не обессудьте, но мой нос очень бы...
- Решительно возражаю! - вставил бульдог. Однако умная слониха спокойно пошла к реке, набрала воды в хобот, вернулась, стала поливать дядю, и поливала, и поливала, пока вода не потекла потоком с фалд, словно он купался одетым. Наконец он пришел в себя. На том мы его пока и оставим. Пусть поразмыслит о своих злодеяниях (если хватит разума), а мы вернёмся к более важным событиям.
Земляничка тем временем приблизилась к Совету зверей. Дигори не посмел бы прервать их беседу, но Аслан сразу дал знак, и звери расступились. Спрыгнув на землю, Дигори встал лицом к лицу со Львом. Тот был больше и величественней, красивей и страшнее, чем ему прежде казалось, и Дигори не решался взглянуть ему в глаза.
- Простите, мистер Лев... мистер Аслан... сэр, - проговорил Дигори. - Не дадите ли... то есть, нельзя мне... что-нибудь для мамы?.. Она больна.
Он надеялся, что Лев скажет: "Можно". Он боялся, что Лев скажет: "Нельзя". Но тот сказал совсем иное:
- Вот он. Вот мальчик, который это сделал, - и поглядел не на него, а на своих советников.
" Что же я сделал?" - подумал Дигори.
- Сын Адама, - сказал Лев, - расскажи добрым зверям, почему в моей стране оказалась злая колдунья.
Дигори хотелось ответить иначе, мыслей десять мелькнули в его мозгу, но он тихо сказал:
- Я привел ее, Аслан.
- Зачем?
- Я хотел убрать ее из моего мира.
- Как она очутилась в твоём мире?
- Из-за волшебства.
Лев молчал, а Дигори знал, что сказал не все.
- Это мой дядя виноват, - продолжал он. - Он загнал нас хитростью в другой мир, дал волшебные кольца... мне пришлось туда отправиться, потому что Полли он послал первую... а в таком месте, называется Чарн, мы встретили ведьму...
- Встретили? - переспросил Аслан, и голос его немного походил на рычание.
- Она проснулась, - сказал Дигори, побледнел и сказал честно: - Я ее разбудил. Я хотел узнать, что будет, если позвонишь в колокол. Полли не хотела, она не виновата... я с ней даже подрался. Я знаю, что нельзя было. Наверное, меня заколдовала надпись...
- Ты так думаешь? - тихо спросил Лев.
- Нет, - сказал Дигори. - Не думаю. Я и тогда притворялся.
Лев долго молчал, а Дигори думал: "Ничего у меня теперь не выйдет. Ничего я для мамы не получу".
Когда Лев заговорил снова, обращался он к зверям.
- Друзья, - сказал он, - хотя мир этот семи часов отроду, сын Адама уже занёс в него зло. - Звери, в том числе лошадь, воззрились на Дигори, и он был бы рад провалиться сквозь землю. - Но не падайте духом. Зло это не скоро породит другое зло, и я постараюсь, чтобы самое худшее коснулось одного меня. А пока сотни лет мир этот будет радостным и добрым. Но поскольку зло принес сын Адама, дети Адама и помогут исправить его. Подойдите ко мне!
Это он сказал Полли и Фрэнку, подоспевшим к концу его речи. Полли держала Фрэнка за руку и неотрывно глядела на Льва. Фрэнк, взглянув на Льва, снял котелок, без которого никто его ещё не видел, и стал моложе и красивей, меньше похож на кэбмена, больше - на крестьянина.
- Я давно знаю тебя, сын мой, - сказал ему Аслан. - Знаешь ли ты меня?
- Нет, сэр, - отвечал Фрэнк. - Встречать я вас не встречал, но что-то такое чувствую... вроде где-то видел.
- Хорошо, - сказал Лев. - Ты чувствуешь вернее, чем помнишь, и узнаешь меня лучше, чем знал. Нравится тебе этот край?
- Что говорить, неплохо у вас, - сказал Фрэнк.
- Хочешь остаться здесь навсегда?
- Понимаете, сэр, я человек женатый. Была бы тут жена, другое дело. На что нам с ней город, мы оба деревенские.
Аслан встряхнул гривой, открыл пасть, издал один долгий звук - не громкий, но могучий, - и сердце у Полли затрепетало. Она знала: тот, кого Лев позвал, услышит его где угодно и придет во что бы то ни стало, сколько бы миров и столетий ни разделяли их. Поэтому она не очень удивилась, когда молодая женщина с честным милым лицом возникла ниоткуда и встала рядом с нею. Полли сразу поняла, что это и есть жена Фрэнка и что перенесли ее сюда не мерзкие кольца - она прилетела быстро, просто и тихо, как птица летит в свое гнездо. По-видимому, она только что стирала, ибо на ней был фартук, а на руках, обнаженных до локтей, засыхала пена. Все это к ней очень шло. Успей она приодеться (скажем, надеть свою шляпу с вишнями), она было бы похуже.
Конечно, она думала, что видит сон, и потому не кинулась к мужу и не спросила, что это с ними. Однако, взглянув на Льва, она усомнилась, сон ли это, хотя и не слишком испугалась. Она сделала книксен - деревенские девушки ещё умели тогда их делать, - потом подошла к мужу, взяла его под руку и несмело огляделась.
- Дети мои, - сказал Аслан, пристально на них глядя, - вы будете первым королем и первой королевой Нарнии.
Кэбмен разинул рот, жена его покраснела.
- Правьте этими созданьями, и будьте к ним справедливы, и защищайте их от врагов. А враги будут, ибо в мир этот проникла злая колдунья.
Фрэнк прокашлялся и сказал:
- Прошу прощения, сэр, и спасибо вам большое и за нее, и за меня, но я такое дело не потяну. Учился мало.
- Скажи мне, - спросил Лев, - можешь ты справиться с плугом, с лопатой и вырастить здесь пищу?
- Да, сэр, вообще-то могу, вроде бы учили... - сказал Фрэнк.
- Ты можешь быть честным и милостивым? Можешь помнить, что они - не рабы, как их немые собратья в твоём мире, а говорящие звери и свободные граждане?
- Как же, сэр, - отвечал кэбмен. - Что-что, а их я не обижу.
- Ты можешь воспитать твоих детей и внуков так, чтобы и они не обижали? - продолжал Лев.
- Попробую, сэр. Попробуем, а, Нелли?
- Ты можешь не делить ни детей, ни зверей на любимых и нелюбимых? Можешь помешать одним подчинять или мучить других?
- О чем разговор! - вскричал Фрэнк. - В жизни такого не терпел и другим не позволю (голос его становился все мягче и звонче - наверное, так, как сейчас, он говорил в юности, когда ещё не перенял городской хрипловатой скороговорки).
- А если в страну придут враги (помни, они придут), будешь ли ты первым в бою, последним - в отступлении?
- Понимаете, сэр, - очень медленно сказал Фрэнк, - этого никто не знает, пока не проверит в деле. Может, я не из смелых. В жизни ни с кем не дрался, только на кулачках. Ну, ничего, постараюсь... то бишь, надеюсь, что постараюсь... сделаю, что могу.
- Что же, - сказал Аслан, - ты можешь все, что требуется от короля. Я тебя короную. Ты, и дети твои, и внуки будете счастливо править Нарнией и Орландией, которая лежит к югу отсюда, за горами. А тебе, моя маленькая дочь, - обратился он к Полли, - я тоже очень рад. Скажи, ты простила своему другу то, что он сделал в пустынном дворце страшной страны Чарн?
- Да, Аслан, простила, - сказала Полли.
- Это хорошо, - сказал Аслан. - Ну, сын Адама...