Тёплый дом

Тьму рассеяли рыжеватые лампочки, подсвечивающие номера от двух до восьми. Под номерами выстроились в короткий ряд серые двери. Слева от череды дверей висела большая потертая табличка с надписью «№8» и стрелкой вправо. Почему-то у уровней была обратная нумерация, из-за чего новички порой путались: первый этаж и он же — восьмой уровень.

Дверями были лифты, которые развозили людей по этажам Общежития. В каждый могло поместиться человек пять, поэтому образовались большие очереди и толкучка. Алену сдавили со всех сторон, не давая ей пробраться вперед хоть немного. Лифты ее не интересовали. Судя по табличке, ей направо.

Где-то позади с тем же скрежетом и гулом захлопнулись ворота.

Люди выстраивались в очереди перед лифтами, а те, раскрываясь время от времени, сглатывали людей. Слева виднелась стеклянная каморка, где сидел тепло укутанный сгорбленный лифтерщик с копной седых волос и читал газету, изредка потягивая какой-то напиток из заляпанной жестяной кружки.

— Здорово, Михалыч! — крикнул ему какой-то мужик, взмахнув рукой. — Как жизнь?

— Да помаленьку! А ты как? Чего нового снаружи? — тем же запевным тоном отозвался Михалыч, хотя видно, что жизнь собеседника его интересовала намного меньше газеты и напитка.

Пока толпа не рассосалась, лифтерщика окликнули по меньшей мере раз семь. Алена иронично хмыкнула, слыша однообразные ответы Михалыча и настойчивое желание людей во что бы то ни стало вступить с ним в диалог. Возникало впечатление, будто каждый из них стремился заполучить его внимание, словно это что-то давало им, как-то укрепляло их достоинство, ведь они все на какое-то время вступали в его владения. Именно он, этот невзрачный сальный дядька в телогрейке, отвечал за работу переправы между этажами. Но для самого лифтерщика весь густой людской поток был безликой рекой, текущей к переправе, и не было для него ни малейшего смысла заботиться о судьбе каждой капли реки. Хотя пару раз Михалыч оказывался заинтересован в тех, кто завязывал с ним беседу. Это было ясно по его поведению: он отрывался от газеты и, щурясь, искал владельца голоса, позвавшего его, и говорил с ним о тех пор, пока человек не пропадал в лифте. Затем он снова опускал глаза в газету и равнодушно попивал свой дымящийся напиток.

Алена успела узнать, что пьет Михалыч растворимый кофе, читает он выпуск новостей прошлой недели, телогрейка у него старая — кто-то ему сбыл по дешевке, а сын смог поступить в службу безопасности, зарплатой он в целом доволен, а выговорами — нет, и считает, что руководство его глубоко оскорбляет этими самыми выговорами.

Добравшись до поворота в коридор, Алёна последовала за теми, чей путь тоже лежал в сторону цифры «восемь». Со всех сторон давил облезлый узкий коридор, неуютные стены, испачканный чем-то пол. Воздух здесь был несвежий, отовсюду несло холодом. Проведя час в очереди, Алёна поняла, что температурная разница с улицей невелика, но всё-таки имеется. Да, здесь не дует ветер, нет сугробов, но было прохладно и немного сыро.

Отойдя на достаточное расстояние от лифтов, Алена вынула из кармана бумажку со схемой, наскоро нарисованной карандашом. Это был чертеж первого этажа, именуемого восьмым, нижним уровнем. По этому самодельному навигатору гостье Общежития предстояло добраться до пристанища важного человека. Он намеревался встретить ее, но у него нарисовалось дело в день запуска, и он боялся не успеть, а если и успеет к открытию ворот, то в лабиринтах катакомб (так здесь иногда называли восьмой уровень) можно было с легкостью разминуться.

Под катакомбами был еще так называемый подвал, где тоже обитали люди, которым не хватало денег, чтобы платить налоги за пребывание на восьмом уровне. Условный девятый уровень был, судя по рассказам, малочисленным, и населяли его алкоголики, наркоманы, бездельники и всякий тёмный сброд. Их называли тараканами, выживали они за счет мелкой подработки, особенно никому не вредили и пропадали в своем бессветлом мире, в который никто не решался заходить. Туда не проводили тепло и свет, не спускали еду, не приходили с проверкой. Это был жуткий, загадочный мир. Подвалом пугали детей всех остальных уровней. Вскоре Алена увидела этому подтверждение.

В конце коридора была дверь, ведущая на нижний уровень, а сам квадратный тоннель поворачивал здесь влево и вел дальше до широкого проема, над которым красовалась табличка побольше:

Уровень №8

КАТАКОМБЫ

Последнее слово было написано кривыми печатными буквами.

На подходе Алена услышала детский плач и женскую ругань. Переступив порог уровня, она увидела закуток, наполовину перегороженный ширмой. Там, сидя на замызганном и выцветшем от старости матрасе плакал мальчик лет пяти. Мать – бледная седоватая женщина с точеными чертами лица – бранила его, подергивая за плечо одной рукой. Второй она держала младенца, и малыш был готов вот-вот разреветься вслед за братом. Пятилетка, как мимолетно отметила Алена, был очень красив, будто маленький херувимчик, только рыдающий взахлеб, и раскрасневшееся искаженное личико блестело от слез.

— Кончай реветь, кому говорю! А то отдам тебя тараканам подвальным, будешь знать!

Мальчик оцепенел и умолк. Его будто отключили, превратив в куклу с испугом в огромных опухших глазах. Зато его братишка на руках у матери разразился скрипучим воем.

— Если ты его сейчас не заткнешь, — вклинился пьяный голос из закутка напротив, — я твоего ублюдка придушу ссаной тряпкой.

— Да не могу же я все сразу! — с мольбой ответила женщина. — У него то живот болит, то голова. Он ведь маленький совсем, а лечить мне его нечем.

Пьяница возмущенно хмыкнул, сел, и Алена увидела его оплывшее лицо, рваные треники и растянутый свитер.

— Не-ечем! — передразнил он. — Нарожала, а все должны страдать из-за твоих личинок.

— Это маленький человек! — бросилась защищать женщина.

— Продажная дура! — надрываясь, выкрикнул пьяница. — Ты тут никто, поняла? Я, — он ударил себя в грудь, — я стою тут больше, чем ты и все твои выродки вместе взятые. А ты, су...

В этот момент молодой человек из колонны подошел к нему и, схватив за грудки, приподнял с остатков автомобильного сидения, служившего ему креслом.

— Еще раз ты хоть одно слово моей матери скажешь, и я вышвырну тебя в подвал к тебе подобным. И клянусь, размножаться ты больше не сможешь, — пригрозил он ему так, что Алене стало страшно, и резко бросил обратно в кресло.

Ребенок между тем продолжал заливаться, и прочие обитатели катакомб стали выглядывать из своих палаток, из-за навесов и ширм.

— Дайте мне ребенка, — Алена протянула к женщине руки.

Когда малыш перешел к ней, она пощекотала его по животу и поиграла с ним пальцами. У Алёны почему-то легко получалось найти с детьми общий язык. Было в ней что-то притягательное для них, и любой ребенок, начиная с детей ее подруги, после пары слов тянулся к ней.

Мальчик сначала удивился и поглядел на нее с недоверием, а затем засмеялся и потянул маленькие ручки к ее лицу.

— А вы ему понравились, — устало улыбнулась мать ребенка.

— Он просто был напуган, вот и заплакал, — объяснила Алена. — Не пугали бы вы их, они бы плакали меньше.

Второй мальчик так и сидел с окаменевшим лицом, покачиваясь слегка из стороны в сторону. Молодой человек, разобравшись с пьяницей, рванулся к нему и принялся похлопывать его по щекам.

— Снова пугала его подвалом? — бросил он женщине через плечо. — Я же говорили тебе, что не стоит, мам.

Та закрыла лоб рукой и тяжко вздохнула.

— Я совсем не знала, как уже его угомонить...

При появлении старшего брата пятилетка ожил, подался вперёд к нему и обхватил за шею, уткнувшись в плечо.

— Ну, ну, все в порядке, — старший погладил его по спине и отстранился.

Только теперь он повернулся к Алене. Она увидела решительный и даже пылающий взгляд темных глаз. В образе этого человека было что-то диковатое, но внушающее доверие. Его внешность обладала кавказскими чертами, точнее — армянскими. Широкие брови, чуть изогнутый нос, гордый профиль и смугловатая кожа. В нем была та самая резкая, горная и пламенная красота. Удивительно, что у его матери этих черт не было совершенно, как и у двух других сыновей. Вероятно, старший сын унаследовал внешность от отца, а братья его были от другого мужчины.

— Спасибо за помощь с мелким, — сказал он, приобняв мать за плечи одной рукой. — Не видел тебя тут раньше. Откуда ты взялась?

Алена сглотнула. Она вернула женщине ребенка и, потупившись, призналась, что нездешняя.

— А тебе кого надо? — поинтересовался молодой человек. — Ты не бойся, говори как есть. Я тебе помогу чем смогу.

— Далеко отсюда до комнаты... — она замолчала, пробуя на вкус имя нужного ей человека и выбирая его вариант. — До комнаты Петра Извекова?

— А, Петьку ищешь? — обрадованно уточнил парень. — Пойдем, провожу. А то как бы местные сладострастники не приняли тебя за проститутку. Уж больно симпатичная. Мам, разбери сумку и врубай нагреватель, — он подтолкнул женщине баул, набитый какими-то вещами, затем указал Алене направление широким приглашающим жестом. — Идем!

Они пошли по помещению, о просторе которого можно было судить лишь по потолку. Квадратные колонны служили раздетилелями территории. У каждого обитателя был свой квадрат, который очерчивался то ширмой, то веревкой, то еще чем. Свободными оставались дороги, перпендикулярные и параллельные друг другу. Здесь стоял странный запах: смесь затхлого, как старые тряпки, и кислого со слабоватой примесью тухлятины. Потоками проносились редкие ароматы приготовленной пищи, сигаретного дыма и бытовой химии.

Осматривая катакомбы серьезным оценивающим взглядом, Алена подумала, что все это помещение не предназначено для жилья. Так почему же сюда поселили людей?

«Издевательство!» — она сжала кулаки, мышцы у носа слегка дернулись.

— Меня звать Сергеем, — представился провожатый. — А тебя?

— Алена.

— С какого ты уровня?

— Я не... я из руин. В Общежитии я впервые и не живу тут, — произнесла Алена почти шепотом.

Брови Сергея прыгнули вверх.

— А как ты сюда попала? — тем же шепотом спросил он.

— По липовому пропуску.

— А не боишься, что тебя вычислят?

— Не боюсь. Я здесь по делу, которое касается лично меня. Мне нужно его решить.

— А что за дело, если не секрет? Может, я могу помочь?

Алена выстрелила в него тем самым взглядом, который обычно заставлял людей идти на попятную и не лезть в ее планы, однако Сергей оказался сильнее и со спокойной уверенностью выдержал зрительный натиск.

Мысленно признав поражение, Алена отвела взгляд и заговорила:

— Одно очень важное дело, которое касается благополучия людей в руинах. И я должна его решить. Либо решу, либо... — она вздохнула, помрачнев. — Либо все было зря, и всему конец.

— Похвально, — одобрительно ухмыльнулся Сергей. — Похвальна твоя смелость. А вот про конец... Мне всегда жаль, когда люди говорят подобным образом. С такой интонацией, как у тебя.

— Почему? — бесцветно произнесла Алена.

— Ну-у, не знаю, — он почесал затылок. — Мне просто кажется, что ты в какой-то степени приговор себе подписала уже заранее. Либо сделаю, либо смерть мне.

Слова зацепили за тщательно скрываемый тайный страх неудачи.

— Ну и что? — фыркнула Алёна, припоминая одного своего приятеля, который буквально на той неделе решил завести с ней подобный разговор.

— Да ничего. Жизнь одна такая, и только ты решаешь, что от нее получить. Но это же не повод пускать её на самотёк после неудачи. Даже если у тебя ничего не выйдет, это не повод отчаиваться.

— И что же ты сам от неё получаешь?

— Все, что могу получить. Я работаю, общаюсь с людьми, помогаю им по мере возможности. Забочусь о близких, помогаю воспитывать братьев. И уже почти накопил на переселение на уровень выше. Меня все знают и здесь, и на седьмом, и на шестом. У меня клевые друзья, и наши стремления тоже клевые. Все можно изменить в своей жизни, если жить, а не делать вид, что живешь. Даже если кажется, что все пропало. А тебе явно кто-то мозги прошил. Если что-то пошло не так, то это вовсе не значит, что все кончено в жизни.

Алена скептически хмыкнула.

— В моем случае — значит, — резко ответила она. — Ты не знаешь ничего о моем деле.

Тот жар, с которым ее новый знакомый говорил о своей жизни, его уверенный голос и горящий взгляд — все это сильно контрастировало с местом, где он находился, а потому выглядело забавно. Будто цветок, проросший среди льда, кричал снегу и вьюге, что еще немного, в вся планета покроется цветами.

Сергей поглядел на нее как-то насмешливо, но бесхитростно, как на ребенка.

— Что ж, ты права, я не в курсе. Но все-таки останусь при своем. Когда кажется, что все пропало, надо помнить, что это только кажется. Мозг все равно увидит возможность, если захочет ее увидеть, — и он с наслаждением потянулся на ходу, подняв руки над головой.

— Сколько тебе лет? — с едва слышной насмешкой спросила Алена, подозревая в речах Сергея обычный юношеский максимализм.

— Двадцать семь, — отозвался Сергей и растрепал густые черные волосы, зачесанные назад. — И я понимаю, что девушкам всегда восемнадцать, но все таки? — он взглянул на нее искоса, и Алена отметила, что он довольно обаятелен.

— Тридцать, — сказала она и решила поскорее перевести тему. — Что там за двери впереди?

— А, это... Ну, это привилегированные комнаты. Для тех, кто может платить повышенный налог. Вон там слева — особые комнаты. Их так прозвали за... ну, понимаешь. Они довольно популярны тут.

— Популярны? — удивилась Алена.

— Да, а что? — Сергей, казалось, был не менее удивлен.

— Да нет, ничего.

— Что ж, а вон там, где коридор, живут люди, которые являются местными сторожами. В следующем коридоре живут ремесленники. Нам, кстати, туда. Их жилища получше будут. У них там все более-менее по человечески: кровать, стол, стулья, ковры. Нормальные, в общем, комнатки. Петька, кстати, как механик, имеет доступ ко всем уровням. Но его не переселят выше.

— Почему же?

— А чтоб место свое не забывал.

— Вот как?

В желтоватом мерцающем свете запыленных ламп они приближались к коридору. Алена то и дело слышала стоны, ругань, причитания. Дверь комнаты сладких грез вдруг распахнулась, и оттуда вывалились в обнимку пузатый мужчина с хохочущей девицей. Их смех, кажется, разбудил чьего-то ребенка, но того быстро успокоили.

С Сергеем поминутно здоровались, он улыбался и приветственно махал рукой. Алена же, следуя за ним, интуитивно жалась к нему, поддаваясь ощущению безопасности, которое он создавал одним своим присутствием. И не зря он вызвался проводить ее. Из-за ширм и обрезков ткани на гостью поглядывали голодные красноватые глаза.

Когда оба ступили в узкие стены коридора, Алена слегка расслабилась и предпочла не оборачиваться.

— Ну, пришли, — Сергей остановился и уверенно постучал по двери в тупике коридора. — Эй, Извеков!

Спустя пару секунд дверь открылась, и высунулась взлохмаченная русая голова.

— А? О, Авунджян, здорова!

— Эта девчонка тебя искала, — Сергей кивнул на свою спутницу.

— Алена! Заходи скорее, — радостно воскликнул Петя и поглядел на Сергея, отворил дверь шире и протянул ему руку. — Спасибо, что проводил. А то я уже волноваться начал.

— Рад помочь! — он повернулся прочь и, отойдя на пару шагов, глянул на Алену через плечо и с очаровательной улыбкой подмигнул ей.

У Алены от его жеста что-то екнуло в груди.

Когда она переступила порог комнаты, освещенной наполовину желтой, наполовину синей лампой, Петя закрыл дверь и распахнул объятия.

— Иди сюда, Аленка! Две недели тебя не видел!

— Привет, Персик! — радостно протянула его подруга, отвечая на объятия.

Персиком она назвала его на следующий день после знакомства. Петр Сергеевич Извеков стал первым более-менее близким ей человеком спустя долгое время, и с тех самых пор они оставались неразлучны. Почти неразлучны. Их встречи зависели от выпуска, то есть от дня, когда ворота Общежития открывались, и люди могли на какое-то время выйти наружу. Иногда перерывы между выпусками длились неделю, иногда — по два-четыре дня. В этот раз с последней их встречи прошло две недели, за которые Алена порядком потрепала себе нервы, а последние сутки вовсе не спала от внутренней тревоги, которую держала в себе, как бешеную собаку на цепи.

Прекратив объятия, Петя взглянул на подругу пораженно и восхищенно.

— Ну, как впечатления от катакомб? Четыре года ты готовилась сюда пробраться. И вот...

— ... не прошло и пяти лет, как я тут. Унылое местечко, — Алёна оценивающе обернулась на дверь.

— Ты присаживайся. Устала? Будешь чай? — Петя по-хозяйски усадил ее на кровать, а сам занял кресло. — А я тут волонтерское сообщество организовал. Кстати, Серега мне помог в этом. Он славный парень.

— Ты помогаешь людям? — уточнила Алена.

— Да. Я подумал и решил, что это просто необходимо в наших-то условиях. Ведь по сути мы уже лет восемьдесят в беде, а беда на всех общая. Так если она общая, значит, помогая другим, я помогаю и себе. Ведь я прав?

— Ты говоришь прямо как мой отец когда-то, — со светлой грустью сказала Алена, потерев озябшие руки.

— А ведь это ты меня вдохновила, — уже тише и трогательно сказал ей Петя, протягивая чашку чая. — Твоя решимость, твое стремление помогать и вообще... вся ты. В тебе есть что-то такое крепкое, нерушимое. И я подумал, что если ты можешь, то и я могу.

— Помогая мне, ты уже делаешь многое для людей, — сказала Алена и поняла что от усталости слова ее звучат безразлично. — Слушай, я почти сутки на ногах, — и она зевнула.

— А, да, конечно. Ты ложись пока, а завтра все обсудим. А я пока к соседу схожу переговорить. Надо будет завтра помочь одному человеку. Кстати, я в катакомбах человек известный теперь. Если кто тебя обидеть попытается, ты скажи, что со мной, и от тебя отстанут. Со мной тут не ссорятся.

— Угу, — сонно кивнула Алена, подумав, что, пожалуй, никогда ничего подобного не скажет, не то еще примут их за парочку.

Петя спешно поднялся, суетливо поискал по карманам, взял какую-то сумку и покинул комнату.

Алена лишь улыбнулась ему вслед. Она отпила немного горячего чая из кружки и, когда почувствовала тепло внутри, поставила ее на тумбочку у кровати, а сама, сбросив обувь, забралась под плед.

Над кроватью у Пети висели фотографии и всякие старые картинки. Некоторые Алена видела раньше: друг показывал. Он любил коллекционировать фотографии из мира прошлого. При случае вырезал их из журналов, выменивал на всякую ерунду, даже просто находил. Среди картинок висела фотография, которую сделал друг Пети — Вадим. Алена, рядом Петя стоит, осклабившись и приобняв ее за плечи, а позади — потрепанная легковушка, на которой они преодолели ледяную пустыню и глохли. наверное, раза четыре. Фото сделано в день, когда их троица только-только прибыла к руинам близ Общежития. На заднем плане виднелось снежное насыпное кольцо и заросшие сосульками одноэтажные домишки.

С Петей они встретились по чистой случайности.

Четыре года назад у Алены наконец-то закончился тяжелый для нее жизненный этап, когда она лишилась и смысла своей жизни, и своего дома. Потеряв все, что было ей дорого, она впала в депрессию, из которой была спасена своей же деятельной натурой. Алена четко усвоила: что бы ни случилось, нельзя сдаваться. Поэтому, выплакав все, что можно, накопив энергию и силы, она утерла слезы, сжала кулаки и отправилась «не сдаваться».

Без карты местности и знания большого числа заледеневших территорий ей, всю жизнь прожившей в узком кругу научной общины, «не сдаваться» было трудно, и Алена вновь приуныла. Без припасов приуныла еще больше. Скитания по ледяной пустыне грозили ей верной гибелью, а пугающие истории о том, что лед с годами будет только прибывать, заставляли ее содрогаться совсем не от холода. Кроме того, смертоносные бури, которые иной раз бывали опасными даже для автомобилей, заставляли ее напрячься. Ей пока везло. Ясные дни держались долго.

Наступала ночь. Алена, у которой осталось всего две спички, так как прочее горючее она уже давно израсходовала, не спавшая двое суток, упала на колени на обширной пустой территории без единого бугорка на горизонте. Нет, бугорки были — снежные барханы. Но они вздымались где-то вдали, будто волны, которые замерли навеки.

Алена уже начала мерзло дремать, так и сидя на коленях среди белой бескрайности, как вдруг ей почудилось, что она слышит звук мотора. Подняв голову, она увидела вдалеке свет, который резанул ее по глазам в непроглядной тьме. Свет приближался, и рядом с ней остановился самый настоящий автомобиль. Из окна переднего сидения высунулась чья-то голова.

— Эй, голубка, ты как тут очутилась-то? — спросил удивленный и слегка обеспокоенный мужской голос.

— Пришла, — слабо выдохнула Алена.

От усталости перед глазами все плыло, и пятно света от фар время от времени становился просто ярким размытым пятном на сине-сером фоне. К тому же, она слишком замерзла, чтобы тратить силы на какие-то эмоции, да и пальцы ног начинали потихоньку неметь.

— Слышишь меня? — тот самый парень уже сидел рядом на корточках и махал рукой перед ее лицом.

Пока путница соображала, он обернулся и сказал кому-то:

— Кажись, беда.

— Еще бы, — усмехнулся голос пониже. — Она небось продрогла до костей. У нее ресницы побелели. Того и гляди, сейчас в обморок грохнется.

Алена, собрав в кулак остаток сил, подняла голову и сказала настолько твердо, насколько могла.

— Все нормально.

Картина стала четче: перед Аленой стояла легковушка, из которой наполовину высовывался молодой человек лет двадцати восьми-тридцати, а на корточках около нее сидел другой, чуть моложе на вид: он поднял очки и снял с лица шарф, рассматривая Алену светлыми и внимательными глазами.

— Встать сможешь? — спросил он.

— Да, — коротко ответила Алёна.

С его помощью она поднялась на ноги и шатающейся походкой забралась в машину на заднее сидение. Тот человек, что выходил к ней, сел рядом.

— На-ка, — он протянул ей что-то в пластиковом стакане.

Не спрашивая, Алена выпила и тут же скривилась и закашлялась.

— Что это? — проговорила она с трудом, закрывая рот рукой.

— Водка, — пожал плечами сосед. — Не то, чтоб сильно тебя согреет, но хоть немного жару в кровь даст. Так что глотни еще разок.

— Куда направляешься-то? — полюбопытствовал второй, повернувшись с водительского сидения.

— Не знаю, — простонала Алена, не имея сил объяснять цель своего путешествия.

— Тогда давай с нами!

— А вы куда?

— В Общежитие.

Алена, услышав это слово, вопреки своим же ожиданиям отреагировала равнодушием.

— Ну поехали.

— А тебя звать как? — спросил светлоглазый парень.

— Алена.

— А я Петька. А это мой друг Вадик.

На том веки ее сомкнулись, и она провалилась в глубокий сон.

И сейчас, воскресив в памяти ту ночь, Алена улыбнулась, взглянула на часы, где красовалась цифра 20:03, и провалилась в сон.