Хроники Реи

Поезд появился из темноты — грязный, тяжёлый, как будто выбрался из плена вековой пыли. Краска облезла, фонари треснули, на окнах — граффити, отпечатки и грязь.

Эдж зашёл в вагон.
Двери за его спиной захлопнулись с металлическим звуком, как капкан.
Внутри — полумрак, запах дешёвого железа, грязи и гари.
На сиденьях — трое, может, четверо. Никто не смотрел друг на друга. Каждый — в своей броне, в своих мыслях. Кто-то спал, скрючившись на узком металическом кресле, будто надеялся исчезнуть. Кто-то смотрел в никуда, как будто уже давно умер, просто тело всё ещё ехало.

Граффити покрывали стены вагона, как язвы — выведенные злостью, страхом и безысходностью.
“NEORAGE”, “УМРИТЕ В АГОНИИ”, “10 ПОЯС СПАСИ НАС”, “КАСЕРЫ ПРОДАЖНЫЕ СУКИ”, “РОНФИЛ ОТСОСИ” —
кислотные надписи, жирные линии боли.
Это было искусство Поясов. Без купюр. Без цензуры. Честное до крика.

Эдж хмыкнул, бросив взгляд на особо яркий кусок, где кто-то явно оставил пол-литра души.
Он плюхнулся на свободное сиденье в конце вагона, откинулся, закинув голову на спинку, расправил руки — будто на секунду захотел почувствовать себя частью чего-то большего. Пусть даже этой гниющей скорлупы на колёсах.

— Интересно… — произнёс он, глядя в потолок, — а сетраксы в таком же дерьме живут?

Молчание вагона ему не ответило.

Он усмехнулся.

— Не… неееет. Они точно живут лучше.
— Может, тоже стать сетраксом?

Поезд продолжал своё гулкое скольжение по тоннелю. Свет фонарей снаружи мигал, как сигналы умирающего пульса. Эдж слегка кивал головой, вглядываясь в отражение окон — мутное, двоившееся, с тенями пассажиров, неотличимых от призраков.

И вдруг…

Шорох. Сдвиг. Движение на другом конце вагона.

Двое. В чёрных куртках, с выцветшими знаками банды. Маски на лицах — расписанные вручную: зубастые ухмылки, белый икс через один глаз, номер на лбу, будто клеймо — это «Версента». Один из них держал в руке нож, и он отражал свет, как сигарета в темноте.

— Але, мужик, давай по-хорошему, — голос с лёгкой усмешкой, почти доброжелательный.

— Прошу... я… я простой человек… не нужно…

— Тс-с, — наклонился ближе нападавший. — Тебе ж сказали — по-хо-ро-ше-му.

Эдж замер. Всё внутри сжалось. Инстинкт вопил: отдай, отдай — останешься жив.

Словно уловив это, мужчина у стены, не делая резких движений, достал T-lite и протянул вперёд:

— Ладно… вот…

— Ну вот, так бы сразу, — отозвался второй, похлопал напарника по плечу. — Погнали, Дайн, наша остановка.

Громкоговоритель завибрировал и прошипел:

— Станция... 7-й пояс. Йака... 7-й пояс. Йака...

— Ага, — буркнул Дайн, проходя мимо Эджа. Заметив взгляд, замедлился, размахивая ножом:

— Чё уставился, упырь?

Эдж встретил взгляд спокойно. Не с вызовом — с пустотой.

— Нет... Ничего. Я... Просто.

— Ну, але, Дайн! — выкрикнул второй, уже у двери. — Ща дальше поедешь — свежим мясом будешь пахнуть!

— Всё, бегу! — рявкнул Дайн, пятясь. — А ты, упырь, ниче не видел, усёк?

Эдж кивнул. Сухо. Как автомат.

Двери захлопнулись с лязгом, и грабители исчезли, оставив после себя только запах дешёвого аэрозоля и остатки напряжения в воздухе.

Отойдя от оцепенения, Эдж с грустью прошептал, — К сожалению, я не ты, Клайт... К сожалению... Для всех.

Эдж медленно выдохнул, отступая от оцепенения. Где-то глубоко внутри — будто сквозь трещину в броне — прошепталось:

— К сожалению… я не ты, Клайт. К сожалению… для всех.

Он провёл рукой по лицу и поднялся. Не сразу, словно ноги сопротивлялись. Всё, что он только что увидел, — было мерзко, трусливо, бессмысленно. Но именно таким и стал Метрополис. И от этого становилось хуже.

Эдж двинулся в сторону пострадавшего. Тот сидел неподвижно, точно скульптура, вцепившись в потёртый, пожеванный временем портфель, прижав его к груди. Мужчина был почти пожилой, с редеющими седыми волосами у висков, и не услышал, как Эдж приблизился.

— Дед… эй, дед, ты как? — осторожно коснулся его плеча.

— А?! Что?! Что вам надо?! — испуганно вздрогнул тот, шарахнувшись к окну, прижимая портфель, будто щит.

— Всё в порядке, — поспешно поднял руки Эдж, — они ушли. Я просто хотел убедиться, что с вами всё нормально.

Старик ещё несколько секунд недоверчиво всматривался в лицо Эджа, но затем немного расслабился. Портфель опустился на колени.

Эдж сел рядом, бегло осмотрел руки и лицо мужчины — ран не было. Только испуг. Но как кажется, ему не в первой.

— Раньше… такого не было, — вдруг заговорил старик, глядя в пустоту. — Даже когда Метрополис ломился от беженцев. Когда по улицам шли колонны из Висконсы и Джокартса. Когда еды не хватало, когда трупы не успевали сжигать… — он покачал головой. — Но такого — нет. Чтобы выйти на улицу было страшно… Чтобы за пару дазитов — могли убить.

Эдж молчал. Всё было правдой. Слишком правдой.

— Люди одичали, парень, — старик перевёл взгляд на него. Прямо в глаза. Так, будто пытался добраться до самой души.

— Может, вам помочь? С дазитами, — Эдж поёжился под этим взглядом и отвёл глаза.

— Не надо, — вдруг странно усмехнулся старик. — Они ведь ничего ценного не взяли.

Улыбка на его лице была кривая, будто из другой сцены, из другого мира. Эдж не понял — и не хотел понимать.

— Ну… тогда не буду вас отвлекать. Всего хорошего, — пробормотал он и, словно сбрасывая с себя чужую тяжесть, поднялся и направился обратно к своему месту.

Пару мгновений старик ещё провожал его взглядом. А потом вновь опустил глаза — туда, на портфель, на то, что было под его кожей, в складках, в застёжках, в чём-то, что он хранил сильнее, чем себя.

Эдж плюхнулся на своё сиденье, вытянул ноги и, не поворачивая головы, выдохнул:

— Какой жуткий дед…

Вагон гудел, протискиваясь по ржавым рельсам сквозь нутро умирающего города. Лампы на потолке мигали, отбрасывая на стены рваные пятна света. Там, где когда-то были объявления и инструкции по безопасности, теперь красовались граффити: яркие, злые, брызжущие отчаянием. За окнами мелькали бетонные скелеты зданий, провисающие провода, мосты, уходящие в пустоту — и всё это в обволакивающей сырости ночной стужи.

Эдж смотрел, не мигая. Он винил и тех, и других. И город. И тех, кто допустил его таким стать. Место, где нож в общественном транспорте стал привычнее билета, где страх стал языком, на котором говорили все — даже молча. В груди шли битвы. Между злостью и усталостью. Между болью и тем, что он когда-то называл надеждой.

Он облокотился лбом о холодное стекло. Вагоны трясло. Стены тоннеля проносились за окном как тени воспоминаний. Где-то за ними был когда-то его дом. Его прошлое.

Он не заметил, как начал клевать носом. Задремал.

— …6 пояс Герта… 6 пояс. Герта… 6 пояс. Герта… — монотонный голос пробился сквозь туман сна, как выстрел.

Эдж резко распахнул глаза.

— Твою же… — сдавленно выдохнул он и метнулся к двери.

Успел. Проскочил в последний момент, прежде чем створки сомкнулись с характерным щелчком.

Он выпрямился, зевнул и, потянувшись, пробормотал:

— Фу-ух... Надо же, успел…

Станция «Герта» шестого пояса выглядела прилично. Чистая платформа, рабочие огни, рекламные панели, что не моргали в конвульсиях, а спокойно перелистывались.
Дома выше, стекло чище, неон — не крикливый, а будто выдохнувший. Здешние улицы были как будто аккуратнее(местные механы уборщики постарались) и воздух не вонял распадом.
Но всё это вызывало в Эдже лишь тупую, вязкую пустоту. Словно кто-то натянул маску "нормальности" на всё, что он видел.

Он вышел с поезда, не оборачиваясь. Шаги были тяжёлыми — от того, что внутри продолжало грызть.
В вагоне он мог умереть. Просто так. И не сделал ничего. Ни слова, ни жеста.
Теперь этот уютный пояс, где люди живут как будто по-настоящему, давил сильнее, чем мрак девятого.

Всё слишком ровно.
Слишком правильно.
Словно весь этот порядок — просто другая форма гнили. Только та, что притворяется цивилизацией.

Эдж сунул руки в карманы и направился в сторону сектора Сиксайд. 

И всё это — чертовски, до зубной боли, знакомо.

Путь вёл его через надземный переходной мост, перекинутый над трассой, по которой всё ещё гудели энербусы, гнались энкары и скользили капли с мигающих билбордов. Бетон, холодный на ощупь, казался почти живым от накопленного тепла дня и тяжести людских шагов.

Дождь уже закончился, лишь отдалённые капли ещё падали с нависающих рекламных коробов и верхних этажей. Город дышал влагой, искажённый отражениями светящихся вывесок и ровным гулом ночных маршрутов. На часах было 23:40.

Эдж дошёл до центра моста и остановился. Облокотился на влажные перила и посмотрел вниз — на поток машин, мерцающих фар, на спешащих домой людей, на витрины с теплом и кофе, на эту дешевую, нарочито уютную картину жизни. Всё выглядело так, будто кто-то пытался убедить его, что всё в порядке. Что мир по-прежнему жив. Что всё идёт по плану.

Как будто эта театральная мишура могла заслонить истину.

Но Эдж знал, что происходит у стен. Он видел то, от чего здесь старательно отводят глаза.

За иллюзией порядка и комфорта пряталась гниль. За вывесками — страх. За каждым улыбчивым прохожим — мертвая тишина тех, кого больше нет.

Как будто весь город был дурацким мюзиклом, поставленным на фоне выжженного края. Танец на костях.

Невольно, сам с собой завел монолог.

— Банды. Мафия. Прогнившая верхушка. Фанатики.

— Этот поехавший город трещит по швам, как та облезлая кожаная куртка, которую уже не залатать — только сжечь.
— Мы стоим на краю, на пороге полного уничтожения, но вместо того чтобы, чёрт побери, хотя бы попытаться выжить вместе — разбились на кучки, забились по углам, как испуганные твари, и шипим друг на друга, как крысы в вонючих баках.
— Каждый грызёт другого, потому что думает, что это и есть сила. Потому что проще обвинить, чем понять. Проще кричать лозунги, чем поднять голову и сделать хоть что-то.

Невольно задумываешься...
Безопасность? Да это грёбаная иллюзия. Единственный по-настоящему безопасный человек — это уже мёртвый человек. У него хотя бы нет иллюзий.

Эдж сделал глубокий вдох, поднимая взгляд в небо, чтобы сквозь копоть, смог и выхлопы рассмотреть кусочек бледной луны, пробивающейся из-за облаков. И выдохнул. Резко.

— Бессмыслица... Нелепая, отвратительная бессмыслица...

Он зарычал себе под нос, затем, не сдерживаясь, сорвался:

— МОЖЕТ, ВСЁ ТАК И ДОЛЖНО БЫТЬ!? — крикнул он в пустоту улиц.

Но его никто не услышал.
Только неоновые билборды вспыхнули на секунду ярче, только вода из водостоков продолжила хлестать в лужи, только мусор зашуршал где-то в подворотне, и чьи-то тени молча скользнули в тёмных проёмах между домами.

Осознав, что его никто не слышит, он хмыкнул, развернулся и ушёл в сторону спуска, буркнув себе под нос.

— Для чего это всё... — кинул впереди себя, не ища ответа.

Мост за спиной постепенно растворялся в плотной застройке шестого пояса — девятиэтажных плавно переливались с другими домами чуть пониже, создавая волну на крышах домов, где кирпичи, дерево и стекло впитывал в себя жизнь 6-го пояса. Впереди раскинулся Миксайд — узкие улицы, тесно переплетённые тротуары, а уличные фонари мягко освещали дома, энкары и витрины. Мокрый асфальт отражал огни, создавая спокойную, но хрупкую атмосферу.

Визоры здесь блюдут порядок — тихие стражи, которые следят, чтобы всё оставалось под контролем, вмешиваясь только тогда, когда это действительно нужно. Камеры наблюдают спокойно и внимательно, предупреждая своим присутствием.

По улицам доносились приглушённые голоса, шаги, этот спальный район, словно островок спокойствия  — всё шептало о жизни, которая продолжается, несмотря на жестокость реальности и мелкие трещины в фасадах. В этом районе секторе всё ощущалось домашним, для Эджа.

Скайт Тавер #10 возвышается над жилым районом Иксайд в 6-м поясе Дейтласа — здание средней этажности, но с яркой геометрией, выделяющей его среди остальных конструкций. Архитектура выполнена по спиральной схеме: каждый этаж повернут относительно предыдущего на 90° влево. Благодаря этому фасад закручивается вокруг своей оси, словно медленно растущий техноцветок из стекла и бетона.

Форма создаёт ощущение движения даже в статике. Вдоль спирали проходят непрерывные линии светодиодных трасс — по ночам они мягко подсвечивают структуру, превращая здание в вращающуюся ленту огней.

Фасад покрыт плитами белого биобетона и полупрозрачного техностекла. Белизна сохранилась лишь в закрытых и недоступных участках —  вдоль карнизов и на потолках балконов. Всё остальное покрылось слоями городского налёта — серо-пыльный, местами почти металлический оттенок подчёркивает возраст здания и дыхание мегаполиса.

Каждый этаж оборудован индивидуальной террасой — с био-травяным ковром, бассейном с автофильтрацией и складной перголой, реагирующей на уровень солнечного света. Углы балконов скруглены, что визуально смягчает общую техноструктуру. Панорамные стеклянные панели охватывают большинство стен, а встроенные автошторы мгновенно реагируют на шум и уровень освещения за пределами квартиры.

На вершине башни — коммуникационные мачты, ветротурбины и дрон-платформа, встроенная в купольную крышу. Питание дома поддерживается через независимый энергоконтур с распределением по потреблению.

У входной группы встроен модуль идентификации — биометрия, распознавание лица. Всё интегрировано в гладкие плоскости, без внешних панелей или кнопок.

Скайт Тавер S20 — символ стабильного, но не роскошного уровня. Здесь живут специалисты с доступом к чистым данным, надёжной водой и видом на Метрополис через Брут-Пролив. Люди, которые зацепились за жизнь выше 7–9 поясов, но ещё не оторвались от земли.

Он устало потянул руки вверх и пробормотал себе под нос:
— Ну вот, я дома.