За гранью

Встань и покажи, что умеешь, ты ведь уже знаешь,
Будь откровенным и честным до самого конца,
Так мы и делаем.
Порой тебе захочется сдаться,
Но не прогибайся до конца, выдержи и переверни,
180 градусов, мы ставим всё с ног на голову.

Stray kids - All in.

Часть первая: Охота на лис.

— Вот, твое новое имя!

Она положила небольшой конверт на стойку регистрации, прижала указательным пальцем и повела в мою сторону, растягивая интригу, словно патоку. Я следила за ее движением, чувствуя внутри нарастающее напряжение, будто кто-то натянул между ребер проводки и пустил по ним электрический ток. Пальцы едва заметно подрагивали, поэтому я тут же сжала ими ремень сумки. В этом конверте, о котором меня известили вчера вечером, было мое новое имя на ближайшие три-четыре месяца. Всю ночь я провела в беспокойном сне, уже представляя очередной отказ Департамента с припиской, что я перехожу черту, которая отделяет меня от белоснежной лабораторной комнаты. Поэтому с утра, почистив зубы и расчесав волосы пальцами, натянув первые попавшиеся под руку штаны и толстовку, я кинулась в управление, вместе с шагами считая удары сердца. Температура здесь была ниже, чем на улице, — майский зной поднимался вместе с восходящим солнцем, поэтому меня кидало в дрожь. Хотя, возможно, это было нервное.

Девушка смущенно улыбнулась мне, оставив конверт у кромки стола. Я смотрела на него и не могла отвести взгляда. Белая плотная бумага с грифом конфиденциальности у правого уголка сверху. Подпись снизу: «Из Департамента жизнеобеспечения». Осталось сломать печать, вскрыть его и прочитать сухой текст, наполненный канцеляризмами и обращением на «Вы», за которым скрыто не какое-то уважение, а пренебрежение, припудренное этикетом. Я вяло покрутила его в руках, ощупывая.

— Ну же, открывай, — поторопила меня девушка, торжественно забарабанив пальцами по столу. — Мне нужна будет твоя подпись и новые данные, которые я внесу в реестр.

Я наклеила на лицо дежурную улыбку. Не слишком широкую, без видимых белых зубов, а лишь растянула губы, превратив их в тонкую линию, изогнувшуюся полумесяцем. Перед зеркалом эта улыбка казалась мне ужасающей, но две ямочки на щеках всегда спасали положение — я превращалась в милую девочку-дурнушку, которой можно было запудрить мозги парочкой комплиментов. Однако, в этот момент я могла просчитывать траекторию удара, чтобы не убить, но заставить проваляться в больнице ближайшую неделю. Коротко выдохнув, словно набираясь храбрости, я сломала печать и открыла конверт. Подхватила пальцами белый лист бумаги, сложенный вдвое, и достала его, все еще чувствуя, как все мое тело наэлектризовано страхом. Пробежавшись взглядом по стандартным фразам, которые не несли никакой важной информации, за исключением того, что кратко описывали деятельность Департамента, я наконец дошла до той строки, где начиналась часть, в которой мне отказывали уже пять раз. Капитан Шин  не раз советовал, что мне пора бы уже оставить эту идиотскую затею, но я, как упертая идиотка, вновь и вновь вписывала в графу нового имени то, что очень хотела видеть на карточке паспорта, слышать голосами других и повторять про себя.

Я вчитывалась в каждое слово, пытаясь правильно понять его смысл (Департамент всегда любил мудрить с построением предложений, а мой мозг всегда делил их на короткие, чтобы легче воспринимать получаемую информацию), поэтому, когда дошла до низа письма и увидела «утверждено», даже не сразу осознала, что произошло. Я сделала вдох и вернулась на две строчки вверх, заново перечитав длинное предложение. На мгновение смущение и удивление одолели меня, я потерла щиколотку сапогом и переступила с ноги на ногу. Утверждено было мое новое имя. Имя, на которое я подавала заявку пять раз и пять раз получала отказ без видимых причин, в Департаменте даже отказывались объяснять свой отказ лично. Но теперь что-то изменилось. Либо это ошибка, либо благословение.

— Ну? — пропела девушка, довольно сощурившись. Мне показалось, что ее голубые глаза в свете флуоресцентных ламп странно блеснули. — Как мне тебя теперь называть?

— Онда, — выдавила я хриплым голосом. Волнение внутри меня билось птицей. — Куанмин Онда.

Она кивнула головой и нажала на «delete», на голубой радужке глаз отражался экран компьютера — мое старое имя исчезало из реестра Департамента, а, значит, этот человек был мертв. Потом она начала быстро ударять пальцами по клавиатуре, внося в графу мое новое имя, при этом пожевывая нижнюю губу. Я переминалась с ноги на ногу, елозила взглядом по серым стенам, по завядшему букету в углу ее рабочей зоны, по светильнику, возле которого собирались мухи. В общем, делала все, чтобы скрыть странный порыв радости, который переполнял меня. Я запихнула письмо в сумку, едва не скомкав его, а затем девушка положила передо мной бланк и ручку.

— Напиши свое новое имя, фамилию, дату рождения. А затем распишись. Только придумай что-нибудь оригинальное, а не одну закорючку.

Я вписала «Куанмин Онда» иероглифами в одну графу, в другую — на английском. Внесла дату рождения, которую мне поставил Департамент — пятнадцатое ноября. Сейчас мне около восемнадцати. А затем поставила свою роспись, заковыристо написав свою фамилию и поставив росчерк в конце.

— Ты сама оригинальность, — пропыхтела девушка, забирая бланк. Я поправила ремешок сумки. — Ну что ж, приятно познакомиться с тобой, Онда. Я не меняю имя так часто, как ты, так что, думаю, мне не за чем представляться заново.

Моя улыбка начала медленно гаснуть. Напряжение вернулось в тело, а птица счастья запуталась в электрических проводках волнения. Я работала в Департаменте уже полтора года, все важные имена я записывала в блокнот, потому что мой мозг был не способен запомнить всё. Капитан Шин говорил, что это из-за того, что со мной произошло: мой мозг деформировался, память стала хуже, зато другие познавательные процессы как, например, ощущение и восприятие возобладали. Мир в одно мгновение сжался для меня до черной точки, а затем разорвался — и я должна была понять, к какой части меня тянет больше. Поэтому, когда девушка склонила голову набок, а в глазах мелькнуло понимание, я резко встрепенулась, словно намокшая кошка, и вскинула голову вверх, делая вид, что перебираю в голове имена.

Я знала ее. Просто ее имя куда-то отсеялось, а записать я его забыла. Я приходила сюда каждые три-четыре месяца, забирала конверт с новым — бесчисленным — именем и одаривала ее улыбкой, которую отрабатывала перед зеркалом. Я видела ее в здании управления, девчонку, бегающую от кабинета к кабинету с кипой бумаг, прижимающую телефон к уху плечом. Я видела ее в столовой в окружении друзей, она всегда сидела только за одни столом — крайний третий у выхода, словно хотела подскочить и сбежать отсюда. Я могла описать ее запах, ее голос, то, как двигается ее тело и как оно отзывается на определенные голоса людей, но ее имени я не помнила.

— Извини, — наконец выдавила я, смущенная собственной оплошностью. Я взглянула на нее из-под ресниц, все еще задирая голову кверху. Ее разочарование расцветало на лице красными пятнами смущения. — О, нет, нет, ты не виновата! Это я должна была записать твое имя и...

— Капитан Шин говорил мне, но я забыла, — сказала она, и я резко замолчала. — Он сказал, что тебе нет надобности запоминать чужие имена. Ты помнишь людей иначе.

В первые две недели работы на Департамент эта фраза казалась мне пощечиной, словно меня больше не считали за человека. Теперь, смирившись с положением дел, я научилась ее игнорировать. Вытащив из сумки небольшой блокнот с потрепанными краями и подхватив ручку с регистрационной стойки, я пожала плечами.

— Давай я запишу твое имя и выучу его. Вот так я запоминаю людей.

Она моргнула, непонимающе взглянув на меня. Я выдавила из себя улыбку. Этот блокнот был ценнее всех жизней, которые в него были вписаны. Положив его на стойку и открыв на нужной странице, я выжидающе посмотрела на нее.

— Лин Гуа, — сказала она, и я начала записывать ее имя. — Извини.

— Все в порядке, — отмахнулась я, аккуратно выводя иероглифы ее имени. — Я привыкла.

Лин благодарно мне улыбнулась. Я закрыла блокнот, положила его обратно в сумку и распихала руки по карманам.

— Мне пора.

— Удачи, Онда.

Новое имя навевало старые воспоминания. Я выскользнула из отдела и направилась прямо по коридору, собираясь навестить своего товарища. В отличие от меня, ему оставалось недолго. То, чему мы подверглись, брало над ним верх каждую минуту, разъедая тело. Его самым большим страхом была смерть, но я обещала ему, что она будет легкой. Моим самым большим страхом были белые стены лаборатории и доктор Моррисон, потому что он напоминал мне о человеке, который решил поиграть в Бога.

***

Его звали Пак Намджун. А до этого — Гоын Инь. У него было меньше имен, чем у меня, и это было обусловлено тем, что он не покидал лабораторию на протяжении двух лет, с тех самых пор, как нас обоих сюда привели.

Я проскользнула мимо медперсонала, который бросал на меня безразличные взгляды. Я была им неинтересна до тех пор, пока меня нельзя было резать, вскрывать и копаться во внутренностях. Ходячий манекен, который не представлял для них ценности, пока не оказывался на операционном столе, внезапно превращаясь в подопытного кролика с чувствами и эмоциями. Из лаборатории не было возможности выбраться самостоятельно, если о тебе не замолвил кто-то словечко, как, например, капитан Шин обо мне. Но Пак Намджуну не было надобности покидать это место — его тело разлагалось, эмоции атрофировались, а разум помутился. Крысы доктора Моррисона сделали свое дело.

Оказавшись в небольшой комнате, где серые стены сливались с серым полом, я застыла у самой двери. Белая кушетка, на которой лежало тело, была заляпана жирными желтыми пятнами. Медсестра суетливо стирала остатки со своей формы, а когда увидела меня, то шарахнулась назад, словно от прокаженной. Перевернутая металлическая миска валялась на полу, суп вытекал из-под нее пятном, напоминающим кислоту. Рука Пак Намджуна с черными закругленными книзу когтями свисала с кушетки, ремень был порван.

— Принесите еще еды, — сказала я, кивнув медсестре на выход. — И обработайте рану. Он среагировал на кровь.

Девушка ответила кивком головы и кинулась к двери. За ней вилась тонкая цепочка круглых капель крови. Кажется, он ранил ее сильнее, чем я думала. Запах спирта и разлагающегося тела перебивал металлический запах крови. Я вскинула вверх бровь, посмотрев на бледное лицо парня, на тонких губах которого виднелась шальная улыбка. Крупный глаз с округлым черным зрачком посмотрел на меня.

— Пришла, значит, — прохрипел он. Между заостренных зубов, зажимающих нижнюю губу, мелькнул раздвоенный язык.

— Ты мог бы более компетентен со своими коллегами. — Я схватила стул за спинку, протащила его до кушетки и поставила напротив, тут же сев. — Ты сильно ее ранил. Там могут остаться шрамы.

— Мне плевать.

— Эй, она кормит тебя каждый день три раза, у тебя потрясающие условия!

— Она приносит мне суп из морепродуктов, а я каждый раз думаю о том, что было бы неплохо сломать ей позвоночник и разодрать кожу зубами.

— Фу, звучит ужасно. Нельзя есть того, кто заботится о тебе.

— Ее заставляют это делать. Они со мной просто не закончили.

Я улыбнулась. Действительно улыбнулась, но улыбка эта грустная, с дрожащими уголками губ. Изучать меня перестали спустя четыре месяца, а над Пак Намджуном до сих пор проводят опыты, поэтому ему плевать на всех, кто ходит в белых халатах, он хочет их убить не из-за мести, страха или отчаяния, а из-за банального голода. У него берут кровь, ему раскраивают кожу скальпелем без наркоза, ему срезают пласты чешуи с шеи, лица и рук. Вся его грудная клетка усеяна точками-проколами от игл. Его пытались убить несколько раз, но каждый раз чешуя сращивалась, закрывала пробоины, сделанные врачами, и с каждым разом он все больше становился похожим на животное, чья кровь смешалась с его и взяла верх. В Департаменте нас прозвали химерами. Чудовища из греческой мифологии. Несбыточная идея — в переносном смысле.

Подавшись вперед, я взяла его за руку. Пальцы с когтями дрогнули, на секунду в моем сознании мелькнула мысль, что он может убить меня, полоснув этими когтями по шее. Готова ли я буду добровольно подставиться под удар или страх одержит верх, и я успею отскочить? Но Пак Намджун меня не тронет, пока в нем есть хоть капля человечности. Даже если он ведет себя как чудовище, он очень хочет остаться человеком чуть больше, чем ему отведено. Поэтому сжав его руку в своих, я прижалась лбом к тыльной стороне его ладони. Мой нос чувствовал запах разложения уже тогда, когда я вошла в лабораторию, а вытяжки там не соединены с этой комнатой. От Намджуна пахнет гноем, мочой и древесиной.

— Они говорят, что я умру на следующей неделе.

— Я могу попросить капитана Шина о...

— О чем? Эй, Шин, выведи его на свежий воздух, пусть он последний раз подышит чем-то еще, нежели собственным запахом и спиртом? Только без поводка, окей? Я ручаюсь — он никого не сожрет. Не будь идиоткой, мне это не нужно. Я просто хочу сдохнуть человеком, а не этой... тварью.

Спустя месяц нахождения Пак Намджуна в лаборатории, доктор Моррисон сказал, в него влили кровь варана. Удивительно, что он вообще остался живым, сказал доктор Моррисон. Про меня он говорил то же самое. Я не оторвалась от руки Намджуна, наоборот, сжала ее сильнее. Не сказать, что мы друзья или близкие друг другу люди. Я начала узнавать его спустя год, когда о нем впервые заговорили в Департаменте, тогда я уже работала ищейкой. Один из капитанов сказал Байлету, что химера №2 разорвала в клочья личную ассистентку доктора Моррисона. Я была в восхищении. Луиза Трант была помешанной на химерах, именно с ее инициативы нам не вводили наркоз — она наслаждалась всей агонией, которую мы испытывали. Она называла нас животными, существами, чудовищами. Никогда — людьми. Для нее мы уже были совершенно другим звеном в пищевой цепи, новым витком эволюции. Поэтому мне хотелось посмотреть на того, кто сделал это с ней. Я пробралась в лабораторию перед закрытием, открыла дверь стащенной у медсестры картой и проникла внутрь. Он был похож на комок вещей, сгрудившихся в углу. Чешуя покрывала всю его спину. Длинные загнутые когти скребли стену, оставляя борозды на металле. Кровавые пятна тянулись за ним с кушетки. Я сказала ему спасибо, надеясь, что он поймет меня. Думаю, каждый слышал мои вопли, когда Луиза Трант приходила в мою комнату. Пак Намджун ответил, что он просто хотел есть. Я была ему благодарна.

— Я могу чаще навещать тебя.

— У тебя есть работа, — сказал он и закашлял. Бурая кровь проступила в уголке его губ. — Как тебя теперь зовут?

— Онда, — пробормотала я сдавленно.

— Все-таки добилась своего.

— Я упертая идиотка, ты же знаешь.

— Знаю.

Я подумала, что теперь я точно останусь одна. У меня была работа и товарищи, но из таких, как я, я знала только Пак Намджуна. Мы были в одной лодке, а теперь он собирался выпасть за ее борт. «Я хочу умереть человеком». Я догадывалась, что значат эти его слова. Мне вдруг стало нестерпимо больно.

— Иди, — сказал он и вытащил руку из моей крепкой хватки. — У тебя много дел.

— Они могут подождать.

— Иди, — повторил он, раздвоенный язык вновь мелькнул между зубов.

Я встала с места и на ватных ногах направилась к двери. Мне хотелось сказать ему, что он больше человек, нежели животное. Что его вылечат. С ним все будет хорошо. Но доктор Моррисон не лечил, он — изучал. Ему не будет больно от потери Пак Намджуна, ему будет больно и плохо от потери объекта, потому что он знает, что меня ему трогать больше нельзя. По крайней мере, пока жив Байлет, а я должна позаботиться о его безопасности.

— Ты хороший человек, — пробормотала я наспех, прежде чем открыть дверь.

— Встретимся в другой жизни, Онда. Береги себя.

И я закрыла дверь. Убежала из лаборатории, как трусливое животное. Мое сердце билось в горле. Мои слезы обжигали глаза. Он верил, что все мы переродимся. Я верила, что пока жив тот, кто с нами это сделал, мне нельзя умирать.