Ложное время

Пролог. Планета Топирия. ХХХХ год

Багровый закат, как бордовое пуховое одеяло, окутал собой приближённые опустошённые леса, далёкие скалистые равнины, песчаные пустоши и малочисленные каменные постройки, цепочка которых и создавала видимость обыкновенного города, пускай и разрушенного. Закатные лучи бороздили поверхность единственного мирового океана, постепенно высыхающего у берегов топирианской цивилизации.

Кен Арак плеснул себе в стакан ядрёный напиток, привезённый им из деревни Арсул, и, смотря на очередной уходящий день в окно, выпил его одним глотком. Он поставил кружку на стол, надел свой выходной костюм и отправился на верхний этаж барака.

Кен постучал в металлическую дверь и стал ожидать, когда же она отварится его возлюбленной – прекрасной девушкой Сандией. Ей всего 13, её ждёт длинная и, возможно, счастливая жизнь, если Топирия сможет одержать победу в виде продолжения своей умирающей цивилизации. Он же, будучи мужчиной, приближающимся к возрасту 40 лет, готовился умирать.

Сандия, нарядившаяся в короткое красное платье с резким открытым декольте, открыла дверь и поклонилась Кену Араку. Затем юная дама поцеловала его кисть и пригасила в крохотную гостиную с бедным ремонтом: краска на потолке крошилась мелкими белыми хлопьями, рушились бетонные стены с облицовкой в виде малахитовой выпирающей плесени.

— Вы сегодня поздно, мистер Арак, - девушка принесла с кухни горячий чай, приготовленный на листьях «Куадзе», растущих в тёмном лесу на севере Топирии. Им был присущ горьковатый вкус, однако бодрящие и лечащие свойства особенно ценились топиранцами.

— Да, Сандия, извините за столь поздний визит, но я пришёл проститься. – Он сильно сжал кулаки.

Девушка опешила, и без того её широкие глаза стали ещё больше от неприятной новости. Она опёрлась о стену и молящим взглядом посмотрела на любимого ей Кена.

— Пожалуйста, мистер Арак, не оставляйте меня одну! Не оставляйте! Хотите – я отправлюсь с вами. Не знаю куда именно, но я готова – мне всё равно...

Бедная Сандия упала мистеру Араку в ноги. Схватившись за его мощные икры, она принялась прислоняться к его узким ботинкам головой, кланяясь в честь безразмерной любви и чрезмерного уважения.

— Встань, Сандия, - мистер Арак тяжело вздохнул от поведения молодой девушки, которую он любил всем сердцем.

— Извините.

Кен Арак отошёл к потрескавшемуся окну и поглядел вдаль. Багровый закат сменился восходом чёрного солнца. Теперь в поле видимости остался только яркий фонарь, освещавший район бараков. Вся округа погрузилась в тусклый холод.

— Так куда вы отправляетесь? – Проговорила Сандия, разливая чай в бронзовые кружки. Её руки дрожали, держа нагретый чайник.

— Я не могу тебе рассказать о месте прибытия, однако могу похвалиться полученным назначением. Королева Ала Дарлей выбрала меня будущим спасителем Топирии. В мои руки вручили бремя просветителя нашей цивилизации. Поверь, Сандия, скоро наша планета станет свободной и вновь обретёт утраченное величие.

— Я ничего не понимаю, мистер Арак.

— Ты и не должна, - он взял со стола кружку и отхлебнул чая. – Но ты обязана знать: совсем скоро каждый топирианец получит возможность рождаться в новом дивном мире, люди будут доживать до настоящей старости, а не умирать по достижению 40 лет, мы обретём надежду!

Кен Арак присел на диван, а затем подозвал к себе Сандию. Девушка в момент оказалась на его коленях. Будущий спаситель топирианской цивилизации разглаживал мягкие вьющиеся волосы своей молодой возлюбленной, смотря на её маленький припудренный носик, зелёные глубокие глаза, бордовую лучезарную кожу, вблизи похожую на минерал с красным пигментом.

— Получается, мы больше не увидимся? – Спросила она, всхлипывая на его гордом плече.

— Я верю в обратное, но, рассматривая всевозможные варианты, можно прийти к практически верному умозаключению: по теории вероятности наша очередная встреча близка к нулю.

— Мистер Арак..., - она заплакала, встав с его коленей. Сандия отбежала к белой стене и закрыла лицо шестипалой рукой, чтобы не демонстрировать свои горестные слёзы, хотя, конечно же, Кен отчётливо слышал её рыдание, наполненное болью и разочарованием. Сам он продолжал сверлить её сдержанным взглядом, хранившим в себе спокойствие и рассудительность.

— Поверь, Сандия, я делаю это и ради тебя. Ты получишь шанс на лучшую жизнь. Возможно, найдёшь себе достойного мужа, родишь потомство, а утром, гуляя с детьми, будешь наблюдать за цветением растений, за тёплым ласковым солнцем, за счастливыми людьми, шагающими по не безрассветной пустыни, а по настоящему ГОРОДУ.

Наконец, Кен подошёл к Сандии и, приобняв её за талию, проговорил:

— Я люблю тебя, моя «arel» (любимая, драгоценная).

Сандия не ответила, лишь ещё сильнее заплакала.

***

Из иллюминатора подъёмника виднелась бескрайняя Топирия, населённая бедными людьми, мечтающими о спасении. Кен Арак наблюдал пустые леса, высокие горы, пустоши с чёрными дырами, из которых то и дело вылетали необычные насекомые, до сих пор неисследованные учёными.

Кен прощался со своей родиной, не пытаясь удержать слёзы. Теперь, когда рядом не было Сандии, он мог быть искренним хотя бы с самим собой. У него никогда не будет жены, детей, семьи, обычной человеческой жизни. Тем не менее он может стать народным героем. Выбирая между местом под солнцем и открытием этого самого места – Кен выбрал второй вариант.

Рядом с ним с такой же скоростью, как и у подъёмника, катился космический лифт, переносивший необходимый груз: оружие, боеприпасы, провизию. Смотря на последний в своей жизни топирианский багровый закат, Кен раз и навсегда распрощался с прожитыми годами. Теперь начиналась новая жизнь...

***

— Вы готовы, агент «К»? – Голос Сепеи, начальницы отдела вторжения, отличался мужеподобным властвующим тоном.

— Да, Сепея. Мне кажется, сегодня я определённо настроен приступить к выполнению операции.

— Тогда садись в кресло, а я пока проинструктирую тебя.

— Ты же знаешь, Сепея, в кадетском корпусе мы с ног до головы изучили пространственные внедрения.

— Я в курсе, агент «К», но я также соблюдаю свои профессиональные инструкции. – Кен Арак понимающе кивнул.

Он сел в железное обтянутое кожей кресло, уткнувшись головой в овальную впадину на спинке. Перед ним предстала небольшая чёрная дыра, чьи шероховатые чёрные края походили на тягучий мазут, развивающийся на искусственном ветру. Воссозданная в лаборатории чёрная дыра подключалась к креслу агента «К», а также нагромождением тонких и толстых проводов соединялась с квантовым компьютером, представлявшим собой ряд светящихся серверов, суперкомпьютеров и большим временным кристаллом, расположенным посередине научного центра. К нему как к матке подходили все провода и приборы.

— Агент К, через несколько минут вы будете отправлены на Землю. Место прибытие – Нью-Дели, Индия. Координаты - 28°42′ с. ш. 77°12′ в. д. Прямо сейчас мы разгоним горизонт событий, после чего специальная капсула с вами на борту будет отправлена через сингулярный проход. Незаметно вы окажитесь в пространстве белой дыры, останется лишь найти подходящий путь. В частности, вам нужен – «Земля; Вселенная – 2; 28-42».

— Понятно, Сепея. У меня есть только один вопрос.

— Слушаю, вас, агент К, однако не забывайте – я ещё не закончила.

Мистер Арак кивнул.

— Почему я отправляюсь во Вселенную-2? Разве не логичнее было бы посетить оригинал?

— Я вас понимаю. Но вынуждена сообщить, что наша разведка пришла к печальному выводу: Вселенная-1 самоликвидируется в ближайшие 250-300 лет.

— Продолжайте. – Теперь Кен начинал слышать странные звуки, исходившие из искусственной чёрной дыры. Правда, он не мог понять, что это: то ли рассерженные крики, то ли панические мольбы о спасении.

— Отправившись на эту миссию, вы фактически сотрёте себя с лица топирианской истории. Больше вы не вернётесь; люди вас позабудут, вы останетесь лишь в памяти участников операции, а также в секретных материалах королевства; скорее всего, вы не застанете рассвет Топирии...

— Сандия, - прошептал Кен Арак, подумав о прекрасной молодой девушке, пахнущей сиренью и крыжовником.

— Так вы готовы, агент? – Спросила Сепея, отложившая в сторону инструкционные материалы.

— Да! – Уверенно воскликнул Кен, стерев из головы все воспоминания, старающиеся оставить его здесь – в Топирии.

— Ежедневно заполняйте дневник и отправляй нам информацию с помощью персонального космического лифта! – Крикнула руководительница на прощание.

Сепея как генерал подняла руку вверх, а затем опустила её, словно по велению чёрно-белого флажка начала уличную гонку. Учёные, осевшие в затхлых кабинках, спустили рычаги, приведшие операцию в действие! Горизонт событий разогнался до скорости света, разогрев элементарные частицы. Кресло Кена постепенно превратилось в капсулу из алюминиево-магниевого сплава. В один момент она оторвалась от бетонного корня и сиганула в поглощающую дыру. За миллисекунду до отправления Кен сильно сжал глаза и лишь тактильно чувствовать то, что происходит снаружи – вокруг него.

Он ощущал, как его лицо будто бы разрывается на части, пока внешний мир относительно него методично замедляется. Наконец, бескрайняя чернота и щемящая пустота, захватившая пространство, сменилась белоснежным свечением. Мир белой дыры казался похожим на библейский рай. Вдоль Кена Арака выстроился белый бесконечный коридор с древесными чёрными дверьми по обеим сторонам. Каждая из них была пронумерована и отмечена определёнными координатами. Теперь агенту К оставалось только найти нужный проход и белая дыра перенесёт его в точку назначения.

Вселенная-1. 2061 год. Революция

Лиза Лямкина охотно смотрела на яркое обжигающее солнце, лёжа в солнцезащитных очках на крыше невысокого домика, являющегося частью элитного пригорода в Лазурном побережье. Мимолётом текла жизнь, почти внезапно холодная зима сменилась ранней весной. Маленькая девочка с двумя длинными косичками и бантиками на голове вдыхала тёплый ароматный воздух, однако на земле всё ещё лежал рыхлый снег, ещё не восстала трава, деревья напоминали о былых морозах, представляя собой голые стволы и сухие растопыренные ветки.

Окунаясь в легкомысленность детства, Лиза вспоминает безоблачное голубое небо, зачатки первого тепла, тающую реку, вдоль берегов которой начинают прорастать цветы, зелёная трава, колышущаяся на жарком ветру, густые кустарники; поблизости копошатся насекомые: пчёлы принимаются за работу после зимнего отпуска, снующие муравьи-рабочие подтаскивают к гнезду хвою, черешки листьев и небольшие ветки, возле них мельтешат незначительного размера божьи коровки, гусеницы, жуки. Но эти рисованные масляными красками пейзажи, умиротворение и разнообразие флоры и фауны непосредственно граничат с войной, кровью, жертвами, ожесточённой битвой за власть, постоянными сводками с мест столкновения, чудовищным детским страхом, закрытым за стенкой, новостями, гудящими из телевизора, автоматными очередями, взрывами, слухами, мифами, под корень врастающими в историю.

Будучи ребёнком, готовящимся к итоговым экзаменам в 4 классе, она и не задумывалась о происходящем по ту сторону Лазурного берега, лишь слышала и дорисовывала картину. Родители не поднимали подобные темы, а в школе всё замалчивали, называя противостояние «временщиков» и «антивременщиков» «глубоким политическим сражением во имя СВОБОДЫ». Но тем не менее - что происходит в столице, в Хаусе? Как дела обстоят во всей остальной глобальной империи? И даже, если бы Лиза захотела в действительности осознать политическую и социальную обстановку, то поняла бы она все хитросплетения нового мира, входящего в самый рассвет гражданской войны.

Пока она безмолвно, лишь с лёгкой улыбкой на устах, впитывала в себя солнечные лучи, в сотнях километров от неё тысячи человек маршировали вокруг Капитолия. Изначально, ещё в 59, они орудовали транспарантами и плакатами, пропагандируя мирные митинги и лоббируя исключительно демократический путь решения всех родившихся проблем и противоречий. Но весной 61 года надписи на картонках сменились ружьями, гранатами, автоматами и плазменными винтовками. Мирный протест яростно ворвался на новый пик – вооружённое столкновение!

Гражданские перемешивались с полицией, Администрацией времени, её агентами, её руководством. Кто-то, наоборот, стремился к сохранению единства, вступая на сторону государства – так называемых консерваторов. В единой агонии, всенародном напалме отсутствовала рациональность, все помешались на одной лишь идеологии и «равноправии». Неолибералы ратовали за новый «опиум для народа» - часы времени, способные переместить обычного смертного на несколько секунд, минут или часов назад либо вперёд. Государственники же планировали прикрыть лавочку, оставив «золотые часы» административным агентам, некоторым избранным чиновникам и анонимной элите.

Лидером сопротивления выступал Ласко Лазович, бывший оператор либеральной газеты «Новое Издание». Он отчаянно стремился легализовать часы времени, которые, по его мнению, были нагло отняты у простого населения. Сюда же относили и Правый корпус, ставящий национальную идентичность выше Глобального государства. Да, мельком их идеи затрагивали свободу часов и право на «времяперемещение и путешествие в пространстве», но это был лишь предлог для присоединения к союзникам по протестам. В реальности Мэтт Элиот и Андрей Рубинин, лидеры корпуса, хотели вернуть Глобальную империю к раздельным национальным государствам с историческими границами.

Власть как единый механизм и безликая структурированная организация с чёткой выстроенной иерархией оборонялась. С одной стороны – «защита населения, территориальная целостность и страх перед часами, которые приносят в мир хаос и вседозволенность. С другой – ясные всем бенефициары в лице Френсиса Холлигейла, желавшего коллекционировать часы и благодаря полноценному запрету поднять их стоимость до вселенских масштабов, а также некоторые силовые структуры, видящие в часах не только элитарность, но и универсальный инструмент для операций и достижения более прогрессивного правопорядка в обществе.

Война длилась долго. Она то затихала на несколько месяцев, сваливаясь в постоянные шествия возле Капитолия и вылизанных лозунгов, то воспламенялась, унося с собой сотни жертв, превращаясь в смертный унисон...

Владимир Лямкин, её отец, в те годы занимал должность советника в Администрации Времени. Стоит отметить, что при этом его высоко котировали в руководстве и даже видели в кресле директора в обозримом будущем. Он не участвовал в боевых действиях, но переживал жуткое давление с обеих сторон.

— Сколько ещё это будет продолжаться? – Спросила его как-то Джулиана, мать Лизы.

Вдвоём они сидели на крыльце вечером. Было уже темно; сигаретный дым уносился далеко-далеко, заслоняя светящийся оранжевым оттенком из-за севшего солнца горизонт. Лиза сидела в соседней комнате и слышала разговор родителей. Голос отца был уставшим, измождённым.

— Не знаю, Джи. Боюсь, всё это затянется. «Временщики» ни за что не отступят от своего. Их кто-то спонсирует со стороны, поэтому они могут десятилетиями воевать, стоя у Белого дома. С другой стороны – государство наверняка не согласится на переговоры. Зачем? Смягчить режим по отношению к часам практически невозможно...

Он выдохнул сигаретный дым и посмотрел на жену, взявшую его за руку. Её глаза блестели во мраке от слёз, готовящихся хлынуть в любую секунду. Лоснящиеся волосы аккуратно касались белого свитера и покачивались на лёгком ветру. Из-под деревянного навеса виднелись яркие звёзды в виде мелких серебряных отметин на небе.

— Что будет, если они выиграют? - Проговорила Джулиана, сжав руку Владимира ещё сильнее. – Что будет с тобой?

Лиза, слушая родительский диалог за стеной, тоже смочила глаза. Материнский рёв терзал её детское сердце, будто инстинктивно заставлял рыдать в такт.

— Смена правительства. Легализация часов. «Демократичное общество с либеральной государственной иерархией. Потенциальные фашисткие настроения, в следствие распад Глобальной империи. В конце концов – трибунал для государства. Для нас. – Лямкин выложил на стол честный прогноз, словно стоял перед Богом или судьёй.

Раскопки. Трансильвания I.2054 год1

Здесь на плато, на высоте порядка 500 метров над уровнем моря, было гораздо прохладнее, чем внизу. При подъёме на равнину Бергст Верхстейн ощущал, будто его спина обливается холодной кусающей водой, находясь под атакой его же собственного пота. Температура на градуснике остановилась на +28 градусах по Цельсию, однако в горах он чувствовал свежесть и лёгкое дуновение прохладного ветра.

При этом воздух оставался сухим, отчего дышать было трудно и даже противно. Археолог Бергст, приехавший в Румынию из Нидерландов, всю свою жизнь мечтал встать на здешний пригорок и с высоты птичьего полёта рассмотреть лежащую под ним великую Трансильванию. Он чувствовал себя истинным орлом, чей глаз как объектив фотокамеры то приближался, то отдался, чтобы тщательнее рассмотреть городок, разнообразными красками расплескавшийся возле подножья. Позади из-за большого расстояния размывались леса и приближенные степи, а с противоположенной стороны красовался прекрасный Клуж-Напока, неофициальная столица региона.

К Бергсту подошёл молодой палеонтолог, ещё недавно окончивший университет. Ранее он проходил практику на Алтае, а также ездил с научной группой в Иран для более подробного изучения культуры персов. У него светились глаза, когда он смотрел вниз на маленькие дома и церквушки.

— Мистер Верхстейн, что прикажите делать? Вся группа устала, поэтому присела на передышку. Но я готов работать! – Его глаза горели энтузиазмом.

— Гриша, посмотри на это. – Бергст пододвинул молодого палеонтолога к пригорку и заставил смотреть вдаль, хотя он и без профессора охотно этим занимался. – Что ты видишь?

— Город, улицы, люди как горошины, а дальше лес, горизонт...

— Верно, но я говорю о совершенно другой сентенции. Так что ты видишь? – Археолог приподнял голову, выровняв острый подбородок.

— Красивый пейзаж, - озадаченно пробубнил он, не понимая наставника. Варианты в его голове подходили к концу.

— Нет же! – Воскликнул Верхстейн. – Ты видишь великое открытие, которое мы можем совершить. Через несколько недель, а может и раньше, ты, я, наши коллеги, прохлаждающиеся у котлована, станем важной частью истории.

— Ох, да, мистер Верхстейн, я уверен в этом. – Гриша отошёл от пригорка и посмотрел на взволнованного профессора. – Давно я не видел вас настолько счастливым.

— Это правда. Сегодня самый важный день в моей жизни. Руководство университета долго водило меня за нос, говоря, что в Трансильвании ничего нет. Они твердили, что всё уже открыто. «Ну, что ты там найдёшь? Мамонта или «Hómo hábilis» (хотя, конечно же, их здесь быть не может)», - проговорил голландец игривым насмешливым тоном, издеваясь над невежеством начальства.

— К слову об этом..., - скромный Пастышев почесал затылок.

— О чём ты, Гриша? – Археолог прищурил глаза.

— О наших исследованиях. Вы так и не проинформировали группу о цели раскопок.

— Ты прав. Настал момент, согласен.

Верхстейн посторонился коллегу, отойдя к центру изучаемой зоны. Он поднял руку вверх и со словами «дорогие товарищи» обратился ко всем присутствующим специалистам. Люди, поедающие овощи и активно пьющие воду, подняли свои заинтересованные глаза на организатора раскопок.

— Вот он момент, когда я могу поделиться с вами информацией о том, что нам предстоит отыскать на этих землях.

Археологи и палеонтологи отложили еду и начали пристально слушать профессора Бергста Верхстейна. Он говорил громко и чётко, расставляя акценты, выделяя каждую фразу и давая необходимые паузы для всеобщего понимания его слов.

— Когда 7 лет назад я ездил в Китай для встречи с коллегами, я обзавёлся мечтой. Да, моя первая мечта зародилась в моём сердце лишь в 42 года. Мой товарищ и теперь уже близкий друг Ян Мао рассказал мне об одной интересной находке, которая была обнаружена китайскими археологами в 2038 году. Проводя раскопки в Урумчи, они нашли интереснейший предмет – часы. Можно подумать, что их опрокинул какой-нибудь «денди» или как, называются их местные «bourgeois»? В ходе исследований и лингвистического анализа (к счастью, рядом находились бамбуковые дощечки) стало известно, что эти часы принадлежали людям периода энеолита. У коллег есть мнение, что некоторые виды предков могли получить их раньше. Заинтересованные китайцы принялись разыскивать похожие «реликты» и в других регионах не только Китая, но и всего мира. Южная Америка, Танзания, Индия, Алтай, Румыния... Везде были найдены часы. Большие, маленькие, механические, электронные! Представляете? Здесь, в Трансильвании, они обнаружены не были, лишь осколки, да заводные механизмы. А полноценных часов – нет. Примечательно, что все они неодинаковые. Есть золотые, серебряные, бронзовые. Существует теория, по которой эти устройства отличаются по мощности и производительности, поэтому каждая находка, в какой-то степени, является уникальной и прорывной. У нас с вами есть возможность оказаться в анналах истории, только вдумайтесь!

— А известно для чего эти часы использовались предками? – Спросил Перри, которого в группе начали называть «пухлым Перри» из-за его перманентно румяных щёк и выпиравшего живота.

— Эта информация засекречена. Даже я не всё знаю. Многие находки были переданы государственным спецслужбам, а мы лишь рабы науки и своих любознательных влечений.

— То есть люди эпохи энеолита пользовались обычными часами?

— Это загадка для всех, Перри.

— Но может оказаться, что ими пользовались и обезьяны? – Спросила высокая девушка с глубокими карими глазами.

— Вряд ли, Анастасия, - профессор усмехнулся. – Есть предположение, что как минимум относительно поздние Кроманьонцы могли располагать в своём арсенале часами, правда, это в настоящее время недоказуемое предположение. Тем более в этих краях такие находки маловероятны.

— Получается, мы ищем обычные часы?

— В каком-то смысле. Но не стоит называть их обычными. Им как минимум более 5 тысяч лет! – Возбуждённо прокричал Бергст оглушительной уверенностью в голосе.

2

Серебристый свет полумесяца, нависшего над горизонтом, поливал плато, приглушая серебристым свечением зелёную траву и группу археологов, уставших за сегодняшний день. Сначала, только спрыгнув с траппа самолёта в Бухаресте, они сразу же отправились в Коложвар. В последствие был тяжёлый восход на равнину, а затем неустанная подготовка к раскопкам.

Молодые археологи распаковывали тяжёлые ручные сумки, доставая археологические ножи, мётлы, кисточки, щётки на ручке, ломы, рулетки, компас, нивелир с рейкой. Бергст Верхстейн выкатил на землю обширную карту местности и несколько скатанных в одну громоздкую книгу документов с грифом «секретно». Она предназначалась только ему, однако и другие участники экспедиции брали её в руки для ознакомления с предстоящими работами.

Профессор и по совместительству глава проекта отошёл к своему любимому пригорку, открывающему завораживающий вид на город. В ночи и леденящем свете полумесяца он был похож на место, где действительно мог обитать граф Дракула. Мрачные узенькие улицы с большой высоты походили на мистические тропы, а Лютеранская церковь, построенная ещё в 30-х годах 19-го века, благородно возвышалась над соседними постройками.

Верхстейн тихо вздохнул и вернулся к молодым археологам. Они уже собрали несколько палаток и готовились отходить ко сну. Молодой палеонтолог Григорий Пастышев, который, по его мнению, наверняка являлся любимчиков знаменитого голландца, обратился к профессору:

— Мистер Верхстейн, вы сегодня практически не ели. Мы с ребятами пожарили картошку и мясо, пока вы сидели у обрыва. – Он протянул профессору пластиковую тарелку.

— Спасибо, - Бергст принял пищу. Еда была ещё теплой, дно пластиковой тарелки нагревалось, обжигая руку археолога.

Он уселся возле костра на постеленное одеяло и принялся есть. Гриша сел рядом и, смотря на бушующий огонь, решил поделиться своими мыслями о часах, принадлежавших человеческим предкам.

— В моей голове не укладывается один парадокс, профессор, - начал Пастышев. – Если здешние люди, а также предки в Китае, Южной Америке, Индии и других странах, обладали часами, то почему их цивилизация не сделала невероятный технологический скачок? Раскопки с последующими датировками не предполагают у человека не то, чтобы часов, они не обладают сведениями о каких-либо примитивных технологиях, свойственных нашим.

— Понимаю тебя, Гриша. Я тоже об этом думал и продолжаю думать. В данный момент у нас нет подтверждённой информации. Возможно, это была неизвестная ранее цивилизация, которой улыбнулась удача сделать фантастическое открытие. Может, они быстро вымерли, хотя, обладая подобной технологией, казалось бы, невозможно погибнуть...

— А как вы считаете, профессор, если наша цивилизация получит в руки подобное изобретение, мы сделаем ощутимый шаг вперёд? Я говорю о машине времени, вечном двигателе или какой-нибудь «таблетке бессмертности» ...

— Я не знаю. – Верхстейн задумался. – Возможно, мы бы стали использовать данное изобретение против его изначального замысла. Люди занимаются войной, зарабатыванием денег. Ими движут капитал, разрушительные идеи, пагубные задачи и тлетворные стремления. Тогда какой толк от такого уровня науки и развитости? Названные тобой «мифические изобретения» лишь максимизируют их кровожадность и алчность, а чего получит обычный народ... Ты, я, они?

— Порой мне кажется, вы слишком пессимистичны, мистер Верхстейн!

— Я пессимистичен к частной собственности и монополии власти, Гриша. Все научные блага так или иначе будут поднимать капитализацию Глобальной империи, а мы будем рассуждать о техническом прорыве и экономическом росте, не понимая одну простую истину – мы с этого имеем ровным счётом ничего.

— Может, это и так, профессор...

Археолог, быстро осилив картошку с мясом, отложил пластиковую тарелку в сторону. Костёр согревал и дарил такой необходимый уют вдали от дома. Над ними блестели звёзды, раскиданные по всему небосводу.

— В любом случае мы имеем дело с обилием загадок и вопросов, а ответов практически нет. Я уверен, что постепенно учёные расколдуют настоящее предназначение часов. Надеюсь, это будет при нашей с тобой жизни.

— А что, если это инопланетяне?

— Внеземной разум? – Поинтересовался Бергст, смотря на бушующее пламя.

— Да, именно! – Прокричал Гриша, после чего машинально прикрыл рот ладонью. Ему не хотелось будить коллег, закрывшихся в палатках.

— Предполагаешь, что внеземная раса прилетела на Землю и даровала людям часы, чтобы что?

— Не знаю, но – это можно рассматривать в качестве одного из вариантов.

Профессор задумался, представив, как инопланетный корабль, выжимая все свои мощности из продвинутых двигателей, проникает в орбиту Земли, как нож сквозь масло, и аккуратно приземляется где-нибудь на территории Уругвая. На борту гигантского космического корабля находится полный экипаж инопланетян. Какие они? Глупо полемизировать, что глобальная эволюционная разница между людьми и ими видится даже невооружённым взглядом. Сюда можно отнести классические географические особенности – эндемизм и чисто популяционные, зависимые от прогресса расы, - диморфизм. Возможно, они могут летать или выглядят как какие-нибудь медузы...

Что же видят в таком случае наши предки, только-только познавшие сельскохозяйственное ремесло, одомашнивание животных и медную эпоху? Какой культурный шок пронзает каждого кроманьонца, наблюдающего истинных богов, способных управлять пространством и временем, умеющих проникать сквозь чёрные дыры, маневрируя между космологической сингулярностью и горизонтом событий, в момент оказываясь в той или иной вселенной, вылетая из белых дыр как пробка из бутылки шампанского?

— Кто-то едет! – Выкрикнул Луис Гутерреш, вылезший из своей палатки.

Верхстейн и Пастышев услышали шум от остывающих моторов и скрипящих шин, затормозивших возле подножья. Они оба привстали, но португальский археолог, молодой и юркий парень, бегающий как антилопа, оказался у пригорка раньше. Его узкие глаза в одночасье расширились, как только он опустил взгляд вниз, чуть дальше от зауженных носков своих ботинок.

— Американцы... – Озадаченно проговорил он.

— Что? – Опешил голландский археолог.

Теперь и он наблюдал происходящее возле подножья. Из 4 крупногабаритных джипов повылезали примерно 15 мужчин, одетых в одинаковую форму: широкие штаны цвета хаки, кепки с длинным козырьком и тёмно-синие жилеты с кучей внешних карманов. На крыше каждого джипа красовался американский флаг, виляющий из-за ночного ветра. Они шёпотом переговорили между собой, наблюдая за смотрящими сверху археологами.

— Не могу поверить. Моя экспедиция была совершенно секретной. О ней знал только я, вы и некоторые люди в руководстве – люди, которым я особенно доверял. – Разочарование Бергста Верхстейна не знало границ.

Рукой он причесал уже немного седые взъерошенные волосы, после чего наблюдал постепенный и размеренный подъём американской группы на плато. Собравшись с духом и спрятав собственные разгневанные эмоции, профессор приказал членам группы вернуться в палатки. Сам же он отправился к концу подъёму для «радушной» встречи приехавших гостей. Гриша Пастышев также намеривался отправиться с ним, но получил решительный отказ и по направлению указательного пальца Бергста отправился в свою палатку к старой темноволосой женщине Дженни и её сыну Берту, начинающему археологу.

Орден «Сестёр Милосердия» I. 2072 год1

Шарыпов ответил на утренний звонок. Страстный голос Огнева, который зачастую бывает нудным и монотонным, буквально гудел ему в ухо. Ещё сонный Иван с трудом понимал, что ему говорил главный редактор. Единственное, что зацепило его – это фраза про телевизор и новости. «Срочно включай Первый канал», - приказал начальник.

Не бросая телефон, Иван зашагал голыми ногами по комнате, параллельно пытаясь разминаться из-за болей в спине и шее. Телевизор включился на музыкальном канале, после чего Шарыпов, орудуя телевизионным пультом, переключился на Первый. На экране перед ним предстала женщина средних лет с волосами, собранными в хвостик. По суфлёру она с блестящей дикцией зачитала:

«Сегодня ранним утром ужасная трагедия произошла на пересечение Главной площади и улицы Аврелия в Хаусе. Начальник столичной полиции Гарри Уайзман сообщил, что произошло жестокое столкновение «гражданской и государственной армии». В результате сражения многие представители двух групп оказались в городском госпитале, в данный момент проводится расследование инцидента. Прямо сейчас у нас в прямом эфире политик и член партии «No Global» Френсис Холлигейл.

— Слушай, слушай, - проговорил голос на том конце.

— Я смотрю, Егор Михайлович, - пробубнил Шарыпов, отнеся телефон от уха. Он прибавил громкость на телевизоре, после чего сел в кожаное кресло.

Физиономия Френсиса всегда смешила Шарыпова. В первую очередь, его забавляли костюмы, которые выбирал для своих эфиров политик. На сей раз на нём был чёрный застёгнутый на все пуговицы пиджак, прикрывающий рубашку с вшитым жилетом. Однотонный голубой галстук сдавливал его горло, оттого лицо Холлигейла выдавало напряжённость и раздражённость. Ивану казалось, будто Фрэнк походит на школьника, собранного заботливой мамой в школу.

«Здравствуйте, Энн. Это, безусловно, ужасное и трагичное событие не только для всего города, но и для нашей большой страны. Я знаю, что полиция проводит расследование; знаю, что специальные службы уже были на месте столкновения, но всё это не совладает с глобальной проблемой. Наша власть лечит симптомы, забывая про первопричину! Понимаете, почему? Они боятся.... Они старательно удерживают население, но их руки слабы, как у стариков. К сожалению, приближается неудержимое – то, с чем они не смогут совладать».

— Боже мой, - прошептал Иван. – О чём он говорит?

— Думаю, он как-то связан с этим, и мы должны его поддержать.

— Что? Поддержать? Огнев, да это буквально призыв к...

— Послушай, Ваня, об этом мы поговорим позже. Я уже звонил Лазовичу. Сегодня вы вместе поедете в госпиталь сестёр милосердия и поговорите с Сивяковым. Но сначала заедите в редакцию.

— С лидером «повстанцев»? – Шарыпов усмехнулся, но достаточно тихо, чтобы Огнев на том конце не признал это издевательской шуткой.

— С лидером «гражданской армии», - внёс он необходимую поправку. – Спроси, что случилось, кто всё это начал и так далее. Я вышлю тебе так называемый «таск».

— Хорошо.

— Я сказал ему, чтобы он заехал за тобой. До встречи.

Огнев сбросил звонок. Шарыпов всколыхнул свои блондинистые неугомонные волосы, неподдающиеся гелям, воскам, лакам и другим укладывающим средствам. Ведущая новостей продолжала читать по суфлёру:

«Это был Френсис Холлигейл. Стоит отметить, что полиция в настоящий момент оцепила близлежащие районы...».

Иван встал с кресла и прошёл на кухню. В коридоре было слышно, как в ванной шумит и плескается вода. Стекло на двери запотело. Он понял, что Ванесса находится там давно. Приоткрыв двери кухонной комнаты, Шарыпов наказал роботизированной руке Энни приготовить кофе для него и принимающей душ брюнетки.

Выскочив из неглубокого отсека в потолке, рука принялась исполнять заказ, орудуя взбалтывающей машинкой, компактным нагревателем, кофемолкой и прочими инструментами, попадающимися на её запрограммированном пути. Внутренней отдел нагревания, спрятанный возле пресловутого предплечья, аккуратно выкатил бобы в округлую ёмкость. Электромельница под натиском Энни молниеносно расправилась с кофейными бобами, превратив их в сыпучий песок с ароматным запахом вишнёвого шоколада. Ещё несколько ловких движений и под давлением накопленного горячего пара нагревателя из горлышка кофемашины, похожего на мундштук, потёк горячий напиток. Энни, с математической точностью подождав несколько секунд, выпарила всю жидкость, после чего разлила кофе в две разные чашки. В одну, залитую меньшим количеством воды, она бросила чайную ложку сахара, а в другую добавила 160 миллилитров молока, сболтав кипящую молочную гущу. Шарыпов, смотря на устроенное представление, продолжал удивляться личному роботу-повару, доставшемуся ему почти за бесценок.

«Практически получилось сердечко», - проговорил он, принимая чашку капучино от роботизированной руки на кухне. Затем из второго отсека кофемашины он взял двойной экспрессо. Две чашки, бережно держа их за ручки, чтобы не обжечься, он аккуратно поставил на стол, а затем уселся на барный крутящий стул и затаил дыхание в ожидании Ванессы.

— Однажды у тебя получится исполнить сердце, Энни. – Шарыпов улыбнулся, когда увидел, как роботизированный шеф-повар с недовольным красным индикатором на металлическом запястье уполз обратно в потолочный отсек.

На столе стояли чашки с кофе, пустая старинная ваза, заварочный чайник в роли напоминания о допотопных временах, а также где-то в самом его углу позабыто валялась пачка сигарет «Red Apple». Шарыпов курил редко. Для него курение, скорее, являлось не надоедливой привычкой, а «чайной церемонией», когда можно было успокоить нервы, плеснув в бокал вермута и закурив, отпустив тяжёлый едкий дым в белый потолок.

Длинноволосая брюнетка в неглиже зашла на кухню, прикрытая только бархатным полотенцем. Она легко, почти на цыпочках, прошла по холодной напольной плитке, чтобы ласково поцеловать Шарыпова в лоб и в последствие плюхнуться на барный стул.

— Почти получилось сердце, - проговорил он, указывая пальцем на чашку кофе. Из неё исходил волнистый обжигающий пар.

— Ничего страшного, - твёрдо ответила девушка, поправившая мокрые волосы.

Прикреплённая к потолку роботизированная рука «Энни», служившая Шарыпову уже более 8 лет, в очередной раз прекрасно справилась со своей работой. Что же касается кривоватого сердечка, осевшего в куче молочной гущи, то это была типичная дизайнерская ошибка. Энни прекрасно справлялась со своими прямыми обязанностями, а визуальное исполнение относилось к совершенно иной отрасли. Это являлось её аргументированной и законной отговоркой.

— Мы сегодня увидимся? – Спросила Ванесса. Её строптивый уверенный взгляд упал на опешившего Шарыпова.

Иван моментально убрал глаза в пол, словно упаковал пистолет в кобуру. В его голове начали летать разрозненные мысли, едва связанные между собой. Квадраты, прямоугольники и треугольники, прямо как текст в комиксах, перемешались в едином пространстве. Шарыпов начал собирать их, как пазл, постепенно превращая отстранённые друг от друга предложения в единый слаженный текст.

— Сегодня, значит..., - промямлил он. – Сегодня у меня много работы. Звонил Огнев, мой начальник. В госпиталь поступили либералы и государственники. У них что-то случилось на главной площади: то ли взрыв, то ли массовая перестрелка. Наказали взять интервью.

Ванесса взяла со стола пачку «Red Apple», достала сигарету с тонким фильтром и закурила.

— Это же будет днём, а я говорю про вечер! Моя подруга, Сандра, была недавно в Миннесоте. Привезла хороший виски. Я могла бы забрать его и...

­­­— Прекрасно! Знаешь, я обожаю виски. У меня огромная коллекция: шотландский, французский, ирландский, даже китайский!

Шарыпов вскочил с вращающегося стула и зашагал по комнате. Он продолжал перечислять национальные корни алкоголя, находящегося в его апартаментах. Неожиданно Иван замолчал, напугав своей драматичной паузой Ванессу. Журналист подошёл к ней сзади, схватив её за заострённые голые плечи. Девушка сжалась, как губка, крепко-накрепко схватившись за горячую чашку кофе. Сигарета сомкнулась между её верхними и нижними зубами.

— Но вечером у нас будет собрание. Да, точно – собрание! Огнев собирает всех пишущих журналистов, корреспондентов, операторов и идеологов издания для дальнейшего планирования нашей деятельности.

—Извини, пепельница есть? – Прервала она его речь.

Пройдя через неожиданный ступор, Шарыпов вспомнил о нахождении в его доме пепельницы. Она бесхозно валялась на подоконнике в окружении старых бумаг, ручек и блокнота, куда он ранее записывал идеи для своих будущих так и ненаписанных книг. Она была выполнена в форме лебедя с одним крылом, второе разбилось несколько лет назад во время одной из пьянок.

—Такие дела, милая, - понуро промолвил он, поставив перед Ванессой пепельницу.

— И сколько же это собрание будет длиться? – Девушка усмехнулась и наконец-то расслабилась, когда Шарыпов остудил пыл, отвязавшись от её плеч. Она с облегчением скинула окурок в пепельницу.

- Скорее всего, очень долго. Сама понимаешь, страна пребывает в тяжёлом положении. Увеличивается количество горячих точек, столкновение гражданских перерастает в настоящую бойню. Мы как истинные фанатики своего журналисткого дела или долга, называй как хочешь, обязаны освящать все события круглые сутки.

Шарыпов разочаровано, но при этом благородно сел напротив Ванессы. Он пытался сделать искренний взгляд, состряпать из себя бедную собачку, нагадившую в комнате.

— Понимаю, ты думаешь, что я...

— Подожди. – Прервала она Ивана. – Я знаю, знаю. Ну, хорошо, давай увидимся позже.

— Конечно же, - обрадовался он. – В любое удобное для тебя время.

Девушка, чьи глаза блестели голубым оттенком на фоне полностью белоснежной кухни, встала, чтобы поспешить одеться и покинуть апартаменты Шарыпова. Перед этим она потушила сигарету о керамическое дно пепельницы. В последний раз в своей жизни он увидел её выдающийся ровный бюст и сопутствующие ему горделивые рёбра, выпирающие наружу из-за подходящей её симпатичному личику худобы. Если бы какой-нибудь фоточип был установлен Ивану в глаз, он бы непременно сделал «щёлк», но ему оставалось полагаться лишь на свою память, а в дальнейшем фантазию, которая дорисует всё необходимое.

Ванесса уже стояла в прихожей, ожидая пока маленький робот-рабочий размером с котёнка проведёт идентификацию. Это был милый объект восхищения. Молчаливый, катающийся по полу на колёсиках и делящийся информацией с помощью нечленораздельных звуков.

— Он не выпустит тебя без меня. Его сенсоры реагируют только на хозяина. – Робот затруднённо кивнул металлической головой.

— Получается без тебя отсюда не выйти? Можно запирать здесь заложников. Например, женщин, - она криво улыбнулась.

— Наверное, да, - Ваня тоже усмехнулся, не раскрывая рта, но решил не затягивать этот разговор.

Шарыпов показал роботу мизинец, после чего квартирный идентификатор засветился зелёным цветом. Он несколько раз подмигнул Ивану и открыл дверь для Ванессы. Брюнетка поцеловала Шарыпова в губы и ушла, переступив через миниатюрную копию «Валли».

— До встречи, - Иван учтиво махнул ей рукой, мысленно скрестив пальцы на руке.

После её ухода Шарыпов открыл окна в квартире, чтобы сигаретный запах выветрился. Из окна пахло весной. Он допил кофе, закинул в рот пару слайсов ветчины, накинул серое пальто с тонким белым шарфом и вышел из дома, попрощавшись с роботом, которого он коротко называл X-2 вместо длинного заводского «Robot-life X-model-2», уже привычным жестом. Рабочий моргнул красными невидимыми лампочками и заблокировал апартаменты.

2

Весенний флёр подогревал оставшийся с февраля снег, заставляя оглушённую траву и примитивные прижатые сугробами растения тянуться к Солнцу. Он одевал нагие деревья, пролетал в воздухе, как что-то осязаемое и материальное. Приближение весны затмевало маячащую техногенную катастрофу и работу местных заводов, вырабатывавших фабричный пар, улетающий к небосводу и, очевидно, колющий его, словно тонкое лезвие ножа.

Шарыпов, окрылённый прекрасной погодой, с улыбкой на лице стоял в ожидании Лазовича, который должен был забрать его для дальнейшей совместной поездки в офис. Утро начиналось прекрасно! Да, где-то вдалеке мельтешил силуэт Ванессы, но она не была первой и точно не станет последней. В своём умении врать и уж тем более отвергать женщин, на придумывавших себе всякое, он был мастером экстра-класса.

Наконец, чёрный джип «Птолемей», громоздко и маскулинно смотрящийся на фоне мелких электромобилей, остановился у шлагбаума. Шарыпов лёгкой походкой вышел из двора и сел в машину, хлопнув дверью. 2-х метровый Ласко Лазович, своими габаритами идеально вписывающийся в концепцию «Птолемея», сидел за рулём, покуривая тяжёлые и горькие «Seven».

— Почему так долго? – Спросил Шарыпов. Он размотал шарф на шее и расстегнул несколько пуговиц на пальто. Затем опустил стекло.

— Пробки, что ещё?! До тебя пока доберёшься..., - негодовал оператор.

— Не ворчи, старина, главное ведь, что добрался, верно? - Лазович осмотрел его ненавистными глазами. Он серьёзно запыхался, пока ехал сюда.

— Некоторые дороги перекрыли, пришлось искать объезд. А знаешь, где находится этот грёбанный объезд?

— Неужели в японском квартале? – Усмехнулся Шарыпов.

— Хуже. В маленькой Барселоне.

— Ужас, Лазович, - Иван негодующе покачал головой и пристегнулся.

— Кстати, мы сразу едем в госпиталь.

— Почему же? Огнев говорил сначала надо заехать в офис за «подобными и животворящими инструкциями». Что-то изменилось?

— Изменилось, - ответил Ласко. – Буквально пару минут назад он позвонил и сказал, чтобы мы сразу отправлялись в клинику; сделали всё быстро и чётко. Уже затем поедем в редакцию.

— Понятно. Наш любимый мистер «нестабильность» сегодня бушует.

— Голос у него был действительно взволнованным.

Машина выехала на главное городское шоссе и направилась в сторону администрации, проехав большой торговый центр, по ночам испускающий неоновые лучи в небо, прохожих, марширующих по брусчатым дорожкам, и магазин, продающий алкоголь малолеткам по ночам. Сейчас возле него ошивались представители правопорядка. Шарыпов через окно мельком увидел, как полицейские выводят лавочника, молодого индийца, приехавшего в Хаус на заработки.

— Интересно, что там случилось.

— Продавал наркоту, не иначе. Сейчас у молодёжи популярен «тарекс». Это такая трава. Её с чем-то смешивают, а затем курят. Бодрит как... Да, хрен знает, как, но говорят вставляет похлеще «бруксы» или «снапеха».

— А может он торговал часами? – Спросил Шарыпов, прекрасно понимая, что это попросту невозможно в такое время.

— Тогда бы его уже давно застрелили эти же легавые.

— В этом есть зерно, - Шарыпов задумался об этом лавочнике. Он видел продавца всего несколько раз в жизни, но всё равно испытывал какую-то странную неподдельную жалость.

— Ты его знал? Этого парня.

— Заходил как-то. Магазин поганый, но там продавали неплохое пиво в любое время суток. Он был вежлив и порой даже рекомендовал некоторые сорта, - ухмылка на лице Ивана приобрела змеиную форму.

— Иногда мне кажется, что я тебя совершенно не знаю, - Ласко выкинул сигарету на проезжую часть. – Покупаешь пиво по ночам в каких-то непонятных ларьках, якшаешься с эмигрантами, сегодня весь светишься как люминесцентная лампа.

— А я не так интересен, чтобы меня знать полноценно. Есть ведь люди получше! Тот же Холлигейл, к примеру.

— Этот либеральный фанатик? Дети из-за него скоро начнут вены на руках резать.

— Что прибавит ему популярности. Из-за Кобейна люди дырявили себе головы, из-за Есенина, возможно, вешались на люстре, а из-за Френсиса будут носить дерьмовые костюмчики.

Ласко кивнул Шарыпову в зеркало заднего вида. Он аккуратно ехал, не прибавляя скорости, всматривался на дорогу, практически не откликался, не крутил головой и вёл себя как всегда спокойно. Этот двухметровый худощавый человек всегда олицетворял для Ивана оплот спокойствия и мудрости.

— В любом случае, ты так и не ответил: почему ты сегодня похож на человека, купившего «тарекс»?

— Ласко, у меня была потрясающая ночь. К тому же весна... Я так устал от зимы, что сегодня меня прямо облегчение берёт, такая прекрасная погода! – Шарыпов расслабленно выдохнул, выпучив грудь и живот.

— Дай угадаю: ей не более 25, блондинка, была пьяная. Ах, да, чуть не забыл: обожает читать твои статьи, но при этом не вспомнит ни одной. Верно?

— Ты как всегда в отличной форме, мой сербский друг. Кажется, 27, брюнетка, знакома с моим ремеслом, о статьях ни черта не знает, но в одном ты был прав – мы встретились в баре, что у Администрации.

— Шарыпов, когда всё это закончится? – Ласко цокнул, словно мать, отчитывающая сына за неуспеваемость в школе.

— О чём ты?

— О твоих бесконечных похождениях. Тебе уже практически 40, а ты... Слушай, даже моя мать о тебе беспокоится.

— Миссис Лазович – золотая женщина. – Шарыпов хлопнул его по плечу со всё той же озорной улыбкой на лице. – Пойми, Ласко, имеет ли смысл искать одну-единственную, ставить на кон все свои потенциальные попытки, чтобы один раз обломаться, а затем осыпать голову пеплом? Захочешь ли потом пробовать ещё раз?

— По-твоему, твой путь лучше?

— Мой путь не предполагает ошибок, разочарований и болезненности.

— Я вижу тебя насквозь, Ваня, поэтому знаю, что ты врёшь не мне, а сам себе.

Парковка госпиталя была полностью заставлена электромобилями, летающими машинами и небольшими упрощёнными VTOL. Мест практически не было, поэтому Ласко оставил «Птолемея» у цветочного магазина через дорогу от клиники. Создавалось ощущение, словно сегодня весь город окучивал коридоры и палаты госпиталя сестёр милосердия.

Больница Ордена отличалась нейтралитетом в гражданской войне между либералами и государственниками. Палаты госпиталя заселялись раненными с двух сторон, сюда приходили их родственники и лидеры противоборствующих движений. Глава Ордена Миссис Монгрейт старалась выдерживать баланс, ублажая как «временщиков», так и «антивременщиков». Она пользовалась большой популярностью среди антивоенного населения, хотевшего закончить конфликт прямо здесь и сейчас, искренне не понимая, что даже с политической точки зрения между этой мечтой и желанием о вечной жизни можно провести прямую линию на геометрической плоскости.

Монгрейт удавалось оставаться чистой посреди противоречий и невозможностей. Главу Ордена почитали в провластных изданиях, а также охотно нахваливали в либеральных СМИ, называя её «доктором войны». В многочисленных интервью Фелисия часто разглагольствовала о жертвах, о материнских чувствах, которые она испытывает к каждому раненному и погибшему, про основные задачи Ордена и его тайный кодекс, доступный лишь сёстрам высшего ранга. Лишь однажды с уст высокой женщины, перманентно облачённой в белый халат с золотистыми узорами, символизирующими занимаемый ей пост, слетело мнение о происходящем. Она заявила, что не видит смысла в конфликте, что ей жаль людей, ломающих собственную жизнь ради победы тех или иных политических сил. Репутация Монгрейт как акции на фондовом рынке потерпели незначительно крушение в радикальных кругах двух группировок.

Но рядовые граждане, встающие с восходом солнца, пьющие по утрам экспрессо и жующие сэндвичи на завтрак, прониклись к ней уважением. Круглые сутки с полярных каналов им пели про негативность одной из сторон, но тут появился человек в белом халате, говорящий то, чего они сами боялись произнести даже на собственной кухне. Стоит отметить, что в последствие Монгрейт «настолько категорично» не высказывалась, а продолжила соблюдать нейтралитет. Со стороны казалось, будто она отыгрывает роль третьего номера в баскетболе, желающего заполучить долгожданный перстень: «пусть первый и второй будут бросать из-за дуги, врываться в краску, лениво волочить ноги в защиту, но я сделаю всё, чтобы победить».

Ласко достал миниатюрную камеру и начал настраивать её, не выходя из машины. Шарыпов, следуя его примеру, взял в руки телефон, чтобы перепроверить информацию об интервьюируемом. Сивяков Антон Владимирович. «Лидер повстанцев», как их называл Иван, хоть на самом деле его должность или позиционирование находились в совершенно иной плоскости.

Сподвижники обращались к нему как к начальнику гражданской армии, а в зеркале он точно наблюдал человека, меняющего привычный правопорядок. Шарыпов ранее видел интервью с ним, смотрел за его митингами и протестами по телевизору, но ещё никогда не встречался с ним вживую. Задача, отданная Огневым, была проста: расспросить Сивякова об инциденте на главной площади, а также узнать о дальнейших планах «гражданской армии».

Персона Сивякова вызывала у Шарыпова страх. Ужас не от его физиономии или действий, а от сомнительной мотивации. Верил ли он в свои идеи на самом деле? Считал ли Антон Владимирович себя освободителем, лидером сплочённого коллектива людей, мечтающих о «буржуазной революции», или на самом деле являлся обычным политиком, филигранно отыгрывающим роль «своего человека» из бедного народа? Эти необъяснимые вещи, данная возможная фальшивость в образе обожаемого многими прогрессивного лидера порой душила Шарыпова кожаным ремнём, от того прохладный и даже безумный взгляд Сивякова, видимый Иваном через монитор, экран, и густой лес из радиоволн, заставлял всячески сомневаться в его истинных намерениях.

— Ты готов? – Спросил Лазович.

— Да, можем идти. – Шарыпов вылез из машины, оставив шарф в салоне. – Так много народа.

— Инфобомба! Первое массовое столкновение противоборствующих классов. К тому же они все лежат в одной больнице – возможно, даже в одних палатах. В этом момент, пожалуй, их антагонизм сплющился.

И вот перед представителями «Нового издания» открылся вид на эпохальную больницу, занесённую в список городских достопримечательностей. Достаточно вытянуть руку, чтобы коснуться крытой галереи, образованной от массивной белоснежной колоннады, отделяющей городскую территорию от стен больницы. Здание, выполненное в античном стиле, таит в себе ностальгические страдания по забытой Анатолии и грёзам эллинской культуры.

Идеально вычерченные пропорции, линии, монументальная статность и дух, пронизывающий округу. Госпиталь сестёр милосердия словно очерчивал границы между столичным технологическим эпатажем и помпезной колыбелью, где отряд верных тайному кодексу сестёр боролся за жизни людей, готовых уничтожить друг друга на поле боя, но только не в этом месте – здесь царил покой и любовь к жизни.

Шарыпов и Лазович прошли через громоздкие арочные вороты больницы, после чего заметили медсестру, сидящую в отделе регистрации. Она быстро печатала на компьютере и практически не обращала внимание на прибывшую прессу. Шарыпов моментально обратил внимание на её строго собранные в хвост белокурые волосы и серьёзное надутое лицо, скрывающее милость и робость.

В холле было не продохнуть. Повсюду маршировали родственники пациентов, журналисты с массивными камерами и микрофонами. Пространство сужалось из-за обилия нагромождений. К примеру, очередных рельефных колонн, симметрично расставленных в четырёх углах отдела регистрации. Поодаль от них то и дело выходила маленькая группировка врачей с раненными на каталках. Они суетливо переговаривались, а затем везли солдат в операционную. На эта указывала мигающая синяя табличка с указательной стрелкой, ведущей наверх по лестнице. Электронное табло и подмигивающая стрелка являлись щепоткой информационного общества в «эллинском государстве».

— Здравствуйте, девушка, - вежливо поприветствовал её Лазович. - Вы могли бы нам помочь?

— Секунду. – Она оторвала взгляд от клавиатуры и посмотрела на Ласко, держащего в руках камеру. – Вы, я так понимаю, журналисты?

Голос молодой девушки был уставшим, запаханным. Шарыпов заметил на её помятом белом халате, украшенном бордовыми линиями, пластиковый бейджик с именем «Кумико». Иван видел в медсестре диковинный цветок, распустившийся в окружении металлических руин после яростной бури.

— Да, «Новое Издание», - Лазович показал удостоверение.

Девушка с тяжестью вздохнула, видимо устав от наплыва СМИ. Она даже не стала рассматривать кучное скопление таблиц в вынутом им документе: ФИО, должность, закреплённое издание, фотография, на которой он с широкой улыбкой и полуоткрытыми глазами красуется в формате 35х45.

— Кто именно вам нужен? – Её малахитовые глаза меркли под ярким освещением плафонов громадной стеклянной люстры, висящей высоко на потолке в виде аляповатой ёлочной игрушки.

— Сивяков Антон Владимирович. – Шарыпов влез в разговор и зачитал для медсестры информацию, полученную им от главного редактора.

— К нему все хотят, - медсестра вздохнула. – Придётся подождать.

— Хорошо.

— Можете посидеть в холле, - девушка указала рукой на несколько стульев, расположенных под информационным табло, возле входной двери. – Или прямо возле палаты.

— Будем ожидать возле палаты, где он лежит?

— Палата №234, это 6 этаж. Там пройдёте по указателям, - проговорила девушка заученную фразу.

Лазович приготовился идти, отступив от стойки, но тут снова из мешка вылез Шарыпов:

— Может, вы нас проводите? Мы можем потеряться или..., - журналист пытался на ходу выдумать вескую причину для их сопровождения.

— Ладно, - она вздохнула, бросив взгляд на оставленный ей компьютер. С самого верха полки сестра взяла бланк, к которому были прикреплены несколько листов, и призвала Ивана с Ласко следовать за ней.

Девушка завернула влево от своего стола и потопала по спиральной лестнице наверх. Втроём они шли быстро, будто на самом деле спешили к пациенту в операционную. Молниеносно пролетев зал отдыха, лаборатории, центр диагностики и обычные палаты, они переступили черту шестого этажа, на котором в основном лежали участники известных событий. В частности, здесь, по информации СМИ и косвенному намёку Ксении, находились лидеры группировок – Сивяков Антон Владимирович и Пантилейкин Александр Петрович.

Отряд журналистов, представлявших государственные каналы («Первый», «Второй», «Рубин-3») слиняли по коридору как зомби, просматривая снятый материал и читая сделанные заметки во время интервью или репортажа. Закончив с этим, они мигрировали к другой палате, в которой лежал Пантилейкин. Последним от Сивякова вышел знакомый Шарыпова и Лазовича – журналист Бредько. Он, по сути, являлся ИП, стрингером по совместительству. Катался по городу и делал всю работу в одиночку, в последствие сливая состряпанные материалы в Сеть.

— Ласко, брат! – Обратился он к Лазовичу, протянув громадную ладонь. – Ваня, - теперь уже Шарыпов попал под его дружеские объятия.

— Привет, Вова.

— Тоже к Сивякову? Что ж... Удачи, «collègues», - прошептал он на французский манер.

— Всё настолько плохо? – Спросил Лазович.

— Я бы сказал сложно.

— Пойдёмте уже, а! – Кумико, уставшая ждать, стояла возле подоконника, со стороны наблюдая за беседой старых приятелей.

Блондинка-медсестра вошла первая. Это была VIP-палата, в которой лежал один Сивяков. Седовласый мужчина, чей возраст уже стремительно приближался к 60, вальяжно разложился на больничной койке около окна, пропускающего пронзительные солнечные лучи, оттого помещение казалось светлым и просторным. Раненный, травмированный, но оптимистичный он лежал подключённым к капельнице и с перебинтованной грудью.

— Как вы себя чувствуете? – Спросила Кумико, лучезарно улыбнувшись в знак приветствия. Зайдя в палату, сестра изменилась в лице, сменив серую расплескавшуюся краску на физиономии на радужную, пестрящую.

— Нормально.

— Вы обедали?

— Повариха приносила суп.

— Здравствуйте. - Шарыпов отодвинул медсестру на задний план. Он встал прямо напротив прямолинейного и грубоватого взгляда Сивякова. – Мы представляем «Новое издание». Хотели бы поговорить с вами о случившемся.

— Снова журналисты? – Риторически спросил он Кумико, перекинув глазами туловище Шарыпова.

— Извините, но...

— Нет, всё отлично, я понимаю. Что вам нужно?

— Небольшое интервью.

Иван махнул рукой Лазовичу, который по отданной команде стал готовиться к съёмке.

— Допустим. Я соглашаюсь с вами разговаривать лишь потому, что лично знаком с Огневым Егором Анатольевичем. Он хороший человек.

Кумико внимательно, используя чуть не инфракрасное зрение, осмотрела палату на соблюдение чистоты, а затем подошла к выходу и тихим голоском спросила:

— Могу ли я идти?

— Мы справимся, идите! – Сивяков махнул рукой, отправив медсестру за дверь.

— Вы даже здесь в роли генерала, - усмехнулся Шарыпов.

— Нет ничего смешного, юноша. – Антон Владимирович сделал жадный глоток воды. Бутылка стояла на тумбочке возле кровати. – Нужно везде быть самим собой. Многие думают, что брутализм – это мой образ, хотя я такой и в жизни.

Сивяков сделал ещё один глоток воды, после чего протёр рот рукой.

— Мы уже записываем, это был первый вопрос?

— Да, секунду. Ты готов? – Спросил он Ласко. Оператор показал большой палец. Съёмка пошла. Шарыпов сглотнул, поправил галстук, проверил микрофон, который держал на некотором расстоянии от травмированного «повстанца» и задал первый вопрос, ещё раз мысленно проговорив его в голове.

— Ужасная трагедия сегодня случилась на площади. Кто первым вступил в это противостояние?

Антон Владимирович Сивяков приподнял подушку и оперся на неё спиной. Он так же, как и Шарыпов сглотнул перед началом беседы.

— Я бы мог сказать, что первыми на нас напали консервативные шавки, но в таком случае я буду считать себя старым лжецом, - начал Сивяков. – Всё было обоюдно. До некоторых пор.

— Извините, до некоторых пор? – Заинтересованно вопросил Шарыпов. Лазович сделал шаг назад для более всеобъемлющей картинки на выходе.

— До этого мы дойдём, - Сивяков попил воды и начал рассказ, прикрыв глаза.

Рассказ Сивякова

Я собрал парней, с которыми мы преодолели долгий путь. До этого сражались на подступи к Хаусу, где удалось совершить разгром. В последствие «государственники» попросту бежали с поля боя, не оглядываясь назад. Теперь мы приближались к главной площади. Мой знакомый, Миша Хрусталёв, работает в Капитолии. Он-то и сообщил мне, что консерваторы рассчитывают поймать нас прямо на пересечение улицы Аврелия и площади, чтобы мы не смогли дойти до Белого дома для штурма или вооружённого митинга, по их мнению.

Я расставил группу в шеренгу и доложил о поджидающей опасности впереди, о фатализме, движимым нами. Орава солдат прекрасно это понимала, поэтому они не корчили физиономии и не брыкались, когда я повествовал о небезопасном продолжении пути. Мы были готовы к бою ради своих идеалов и принципов. Я приказал Джуду запустить разведывательный дрон.

Пухлый чернокожий парень присел на корточки и принялся заниматься дроном. Он ввёл необходимые координаты, снарядил аппарат плазменной пушкой, после чего отправил его как птицу в небо. Он взлетел и проанализировал местность, дальновидным глазом просканировав все объекты на площади и на ближайших улицах: кофейной, административной, алмазной, проспекте мира и так далее.

Пока наш «ястреб» возвращался на землю, глазами я узрел гражданский дрон. Зачастую консерваторы использовали «Бьюинг-1» или «Робокоптер», который, в частности, применяем и мы. Тут же была модель попроще, подешевле. Явно отсутствовала даже маломальская пушка, размах крыльев небольшой, уверен, что и сканнер не видит дальше собственного клюва. Поэтому я приказал Валере в экстренном порядке снять его. К несчастью, человек, управлявший «птичкой», сгинул раньше.

— Ладно, забей на неё. – Валерий буднично и без лишних эмоций отложил РПГ, взявшись за свой любимый пистолет «T-17» с оптическим прицелом и объёмным магазином.

— Что там, Джуд? Что принёс «Ястреб»?

Дрон «Ястреб» аккуратно приземлился возле наших ног, всколотив асфальт. Джуд присел и вынул из его корпуса планшет. Несколько плавных нажатий по сенсорному экрану и вот на дисплее уже аналитическая картинка всего происходящего. Сколько человек в том или ином доме, где ближайший штаб «государственников» и прочая полезная ерунда.

Я присмотрелся к одному месту, обозначенному на дисплее красным цветом, и попросил Джуда приблизить. Двумя пальцами он расширил дисплей, максимизировав бордовое помеченное место.

— Видимо, здесь находятся государственники либо обычные бандиты.

— Нынешние бандиты – это государственники, Джуд!

Я хлопнул в ладоши, чтобы мои солдаты позабыли об этих «ястребах» и красных точках. Наша цель – государственники. Наша цель – выкинуть из головы всю ненужную хрень, чтобы наступать на врага без лишней информации в башке.

— Вы готовы сегодня изменить мир?

— Готовы, сэр! – Прокричали порядка 60 человек, выстроившихся в одну шеренгу.

— Значит, прямо сейчас мы отправляемся туда, куда должны были двигаться ещё с самого начала войны. Надерём задницу душным шавкам!

— Да, есть, сэр! – Выкрикнул Сэм.

— Есть, сэр! – Поддержал его Виктор.

— Так точно! – Продолжил Сяо Мин.

- Надерём им задницу как следует! – Луис воодушевлённо вдарил себя по груди, прислонив сжатый кулак к сердцу.

Вся группа в едином потоке уверенных голосов прокричала о своём настрое небу и самим себе.

Я указал своей группе на переулок, через который можно было быстрее дойти до площади, сократить путь. Ребята быстро и даже машинально пособирали свои оружия, накрутили прицелы, кто-то взял лазерное оружие, кто-то поджигательные гранаты. Я, выбирая из обширного арсенала, остановился на классической винтовке «Zero» с диоптрическим прицелом, хотя, как оказалось, всё это было бесполезно...

Мы шли по переулку, шныряясь в достаточно узком пространстве. Серж услыхал тяжёлые шаги впереди, ступающие по стёклам и пинающие камни. Я приказал некоторым парням спрятаться за выступами домов и контейнерами с мусором. Остальные же, в том числе и я, приготовились, направив ружья в тот самый закоулок, из которого должны были выйти государственники.

— Работаем по плану, верно? – Вопросил меня Сяо Мин.

— Да, выжидаем, главное – тихо. Как только услышим подступы врага, готовимся стрелять. Помните – всё нужно сделать быстро и без особых потерь. Сегодня мы все обязаны вернутся домой в качестве победителей.

— Отлично, господин Сивяков. – Сяо Мин кивнул мне и заряжено вцепился в свою винтовку, не спуская глаз с ближайшего закоулка.

Опытным намётанным глазом я увидел берцы одного из «антивременщиков». Затаил дыхание, подвёл оружие чуть ближе к подбородку и приготовился к стрельбе.

— ...Три! – Прокричал я для своих, и мы начали вести огонь.

Жёлто-красные волны огня смешивались с точечными лазерными зелёными выстрелами. Интерференция волнового огня сливалась в один сплошной пласт. Казалось, те, кто вышел, должны были разорваться, за несколько секунд превратившись в фарш. Конечно же, они также знали и о нашем расположении, но точно не были готовы к такой стремительной и даже безрассудной атаке.

Я не убирал палец с курка, не спуская глаз с огня, вылетавшего из дула винтовки, не пропуская из вида гильзы, падающие возле моих ног. Ребята также пытались пробить соперника. Шум, крики, запах усталости, намерение уничтожить противника прямо здесь и сейчас... Я помню! Но всё было без толку. Когда настал момент перезарядиться, я сиганул за один из домовых выступов, чтобы заодно перевести дух. Казалось, задыхаюсь; ощущал, как лёгкие выворачиваются!

Вот я перезаряжаюсь и уже готовлюсь продолжить стрелять, чтобы добить всех оставшихся уродов. Но что я вижу: массивный прозрачный щит, перекрывающий собой не только вражескую армию, но и сильно выступающие вперёд балконы двух домов, смотрящих друг на друга. Государственники словно и не почувствовали всех наших усилий. Щит спас их от всех выпущенных нами пуль. Вдалеке виднелся, кажется, один консерватор, схватившийся за плечо. Видимо, щит не был идеален, поэтому один точный выстрел достиг своей цели, но лишь косвенно. В этот момент я понял – нужно бежать. Патроны на исходе, мы выдохлись. А они практически не пострадали, к тому же – даже не стреляли. Да, я заподозрил это лишь тогда. Всё это время я и не замечал, что консерваторы попросту стоят, очевидно смеясь над нашими потугами. Им не хватало только сунуть сигарету в рот и прохлаждаться.

«Отступаем», - приказал я парням. Когда плазменный щит спал, оголив вражеские фигуры и их оружие, к нам прилетел второй подарок – граната. Думал, обычная, поэтому мы постарались сделать плавный откат, пока она не детонирует, но это была не поджигательная или осколочная граната, а гравитационная.

Мы поднялись в воздух, тело казалось невесомым. В «рядовой день» можно было бы летать как на космическом корабле, однако данный экземпляр не просто отбросил нас в воздух, но и приковал невидимыми цепями к земле как воздушные шарики, привязанные к входной двери. Почудилось, будто сейчас будет произведён окончательный расстрел. Мы в воздухе, мы недееспособны, нам конец...

Лёгкими шажками с большеглазой улыбкой оппоненты потопали в нашу сторону, крутя в руках лазерные автоматы. Впереди планеты всей шёл глава консервативного движения Пантилейкин, ехидно смеясь и демонстрируя собственную мощь. По правую руку от него неторопливо щеголял Роберт Бах, его верный помощник и прихвостень.

— Что, Сивяков, нравится левитация? – Он рассмеялся. Хотелось плюнуть ему в лицо.

— Думаешь, твои высранные плазмо-штуки остановят сопротивление?

— Я не думаю, я это наблюдаю, придурок! – Пантилейкин подошёл ко мне и пристально обвёл меня своим тупорылым взглядом. – Скажи, вы ведь думали, что мы не видели вашего дрона или не засекли вас тепловизором?

Ответа я не дал, ведь он был прав. Оставалось только молчать и ждать смерти. Ещё никогда за столь долгое время нашего противостояния Пантилейкин не был так близок к победе. Да, позади нас, в генеральном штабе, были тысячи человек, но без меня... Без предводителя!

— Бах, что мы будем с ними делать?

Роберт – человек, низкого роста и плохого зрения, оттого носившего очки с округлыми стёклами и плотной толстой оправой, достал из чёрного кейса документ, состоящий из сотни листов. Он протянул документ Пантилейкину, а сам сделал робкий шаг назад для освобождения пространства собственному лидеру.

Пантилейкин, продолжая улыбаться, листал документ, бегло читая приведённую в нём информацию или какие-либо секретные данные. В один момент документ в его руках захлопнулся, а сам он, радостно выдохнув, вновь обратил взгляд на моё витающее в воздухе тело.

— Вы согласны сдаться, коллега? – Слово «коллега» он извратил до невозможности. Это было пренебрежение, смешанное с ненавистью. Справедливости ради, моё мнение о нём было идентичным.

— Лучше расстреляй нас нахрен! – Прокричал я, выдавив из себя последние силы. Из-за отсутствия гравитации и левитации в воздухе кружилась голова и двоилась в глазах.

— Ну, а вы что скажете? – Обратился он к моим сослуживцам.

Солдаты, левитирующие в воздухе после детонирования гравитационной гранаты, переглядывались между собой, видимо, обдумывая предложения Пантилейка, строившего из себя бизнесмена – человека, демонстрировавшего открытость к диалогу и потенциальной сделке. Не знаю о чём они думали, но я был готов умереть. Уж лучше самолично вынести себе мозги, чем вступать в переговоры с провластной служанкой.

Вдруг краешком глаза я увидал тот самый гражданский дрон, насевший над переулком. Его небольшая камера, выступающая из металлического брюха, снимала происходящее, медленно передвигая вытянутый трубчатый зрачок вперёд-назад. Пантилейкин, услышав скрежет крыльев в воздухе, обвернулся и приподнял голову. Заметив летающий объект, глава консерваторов дал приказ группе ликвидировать дрон.

Началась пальба по «птичке», но дрон ловко уворачивался от выстрелов, продолжая снимать действия на земле. Внезапно я почувствовал, как появляется гравитация, как моё тело начинает оживать, а невидимые цепи, впившиеся в ноги и руки, ослабевают. К сожалению, падение не было плавным. Я ударился грудью о жёсткий асфальт, также поранив левую руку.

Мои солдаты тоже сиганули вниз, получив повреждения от плотного удара. Мы будто плюхнулись в воду с высоты! Поймав момент неожиданности, я окрикнул ребят, чтобы начать стрельбу по соперникам. Приподняв с земли «Zero», даже не целясь, я выстрелил в Пантилейкина, но из-за плывучести в глазах и внутренней слабости, попал ему только в ногу. Вскричав от боли, он, хромая, перегруппировался и перекатился за контейнер. Теперь уже он пользовался моим нахождением в присядке. Ведя огонь из-за укрытия, он прострелил мне плечо.

Я откатился за другой контейнер, стоявший под наседающими окнами. Кровь плескалась из плеча, струилась спокойным фонтанчиком. «Бордовая» стекала по зеленной военной форме. Я прижал рану рукой и старался отдышаться, зажав язык с зубами от адской боли, пронзившей всё тело. На глазах умирали мои парни. Они вскрикивали от точечных выстрелов в голову или грудь, падая навзничь. Из рук выпадали автоматы, винтовки, плазменные ружья и из них выходил дух, улетучиваясь к небу, к дрону, парящему в воздухе подобно богу.

Пули так и свистели над головой. Я старательно вёл огонь из-за укрытия, но при этом опасался получить второе ранение и отправиться на тот свет. Всё это длилось пару минут, не знаю... Перестрелку прекратил вертолёт, разогнавший не только дрон, но и вояк, переставших стрелять. Присмотревшись получше, я увидел вычурный красный крест на боковой части вертушки. Он сел прямо возле входа в переулок, подняв в воздух пыль и грязь.

Из вертолёта выбежали девушки в белоснежной форме, украшенной красным крестом и золотистыми прямыми линиями, идущими от приподнятого воротника и доходившими до самого окончания халата у икр. Они бежали с компактными чемоданчиками в центр событий. К этому времени уже закончилась стрельба. Все раненные в ожидании медицинской помощи валялись на земле в луже крови, а выжившие старательно бежали с поля боя.

Одна из девушек, шедшая позади всех остальных с начальницей «Сестёр Милосердия» Миссис Монгрейт, остановилась возле меня, но не с целью помочь, а, чтобы установить поблизости маленький флагшток, который в одну секунду трансформировался в развивающейся флаг сестринского ордена. Это был красный крест на пустом белом фоне.

Ко мне же подошла Миссис Монгрейт. Её халат отличал её от остальных сестёр. Вместо золотистых линий, на её костюме были изображены узоры. Женщина с длинными рыжеватыми волосами, приплющенным носом, бледными маленькими губами, но заведёнными глазами. За её прозрачными стёклами в очках буквально бушевал огонь.

— Скоро мы вам поможем, - проговорила она, пригнувшись, чтобы быть со мной на одном уровне.

— Спасибо вам. – Пробубнил я, сдерживая боль.

Она действительно спасла. Они спасли нас от неминуемой смерти.

3

— Кто-нибудь из вас курит? Я очень хочу покурить. – Сивяков старался отдышаться. Он устал говорить, поэтому теперь его речь звучала медленно и хрипловато.

Лазович вынул из кармана тёмного пиджака пачку сигарет. Это были те же самые «Seven». Он протянул сигарету Сивякову, а затем передал ему электронную зажигалку. Как только кончик бумаги коснулся чёткого чувствительного сенсора, сигарета в момент подожглась. Дым выходил изо рта лидера повстанцев, аккурат проходя через открытое окно на улицу.

— То есть государственники использовали гравитационное оружие и плазменный щит?

— Именно.

Шарыпов сделал пометку в блокноте.

— Откуда у них может быть такое оружие? Мне казалось, что армии используют примитивный арсенал.

— Мы тоже так думали. Война проходила с применением стандартных винтовок, лазеров, плазменных пушек, бог с ними, гранатами и дронами. Но такие щиты... Даже при особом желании мы не сможем их использовать.

— Почему? – Спросил Шарыпов, но вместо первоначального ответа услышал уставший вздох.

— Вы знаете, сколько стоит подобное вооружение? Мы сопротивление, а не галактический флот. Журналист..., - протянул Сивяков.

— Ясно. Значит, всех спасли сёстры?

— Если бы не Орден... Думаю, я сейчас бы не курил и не отвечал на ваши идиотские вопросы. Они герои этой войны!

Шарыпов вновь что-то записал в блокнот и подчеркнул цветным маркером.

— Ещё вопросы? – Спросил раненный солдат.

— Насчёт самого наступления... Я не эксперт в данном вопросе, поэтому достаточно далёк от военного ремесла, однако кое-что не укладывается у меня в голове. Вы решили сражаться в узком коридоре, верно? – Антон Владимирович кивнул, внимательно слушая интервьюера. – Мне кажется, борьба в узком переулке – это невероятно сложно занятие, в котором вероятность победы одной из сторон наверняка снижается до 50 процентов.

— Клонишь к промаху опытного вояки? – В голосе Сивякова слышалась обида. Не простодушная детская горечь, а напыщенная злоба. – Тогда говори прямо!

Шарыпов посмотрел в глаза офицера, прикованного к постели. Мог бы он встать с койки, чтобы навалять ему как следует? Скорее всего, подобное развитие событий стоило рассматривать с высокой долей вероятности.

— Антон Владимирович, вы, безусловно, преувеличиваете, но в каком-то смысле ваши слова имеют право на существование. Действительно, драка в скомканном пространстве – это огромный риск не только для солдат, но и для всей операции.

— Хорошо, - Сивяков сжал кулаки. – Я же ещё в самом начале говорил о риске этой баталии, о, казалось бы, безрассудности придуманного плана. При этом мной были изложены задуманные хитрости, которые мы решились применить. Знаете ли вы о принципе неожиданности? Группе удалось поймать консерваторов в капкан, мы начали вести стрельбу и, если бы...

— У них не имелось аналогичного плана, а также плазменного щита по совместительству? - Иронично продолжил слова офицера Иван Шарыпов, крутя в руках блокнот.

— Верно, - превозмогая гордость и упёртость, Антон Владимирович кивнул головой. – Они переиграли нас... Пантилейкин победил меня в этом бою. Это ты хотел услышать?

— Читателям и зрителям было бы интересно услышать мнение командующего либеральной армией, вот и всё.

— Надеюсь, на этом мы закончим, я уже устал.

— Извините, Антон Владимирович, осталось ещё несколько вопросов, но мы можем перейти к наиболее интересному и волнующему. В любом случае главное событие мы уже подробно обсудили.

— Валяй! – Сивяков потушил сигарету.

— Я хотел поинтересоваться у вас касательно дальнейших планов сопротивления?

— Захватить Капитолий!

Антон Владимирович засмеялся. Впервые за интервью офицеру удалось выпустить эмоции, пускай и положительные. Его задористый смех, прорывавшийся далеко за стены 234 палаты, наверняка слышал даже лидер консервативной армии Пантилейкин. Наконец, Сивяков успокоился и вытер немногочисленные слёзы, скопившиеся из-за смеха на объёмных морщинах.

— Думаете, лидер «временщиков» будет на полном серьёзе диктовать на камеру свои следующие действия? Я похож на идиота?! – Продолжил офицер.

— Я понимаю, Антон Владимирович, - Шарыпов всё ещё не мог опомниться после насмешливой бравады собеседника. – Я не прошу вас упоминать определённые точки, назначения или раскрывать тайны военной разведки. Мне хочется услышать хотя бы ориентировочные цели. Если уж не с точки зрения противостояния с государственниками, то хотя бы относительно политического курса.

Иван поправил взъерошенные волосы. В глубине души он понимал, что зашёл не на ту территорию. Этот человек, лежащий напротив, пахнущий кровью и дорогими сигарами, не обладающий чувством сострадания и вежливостью, съел его с потрохами. Интервью можно было смело заканчивать.

— Я это уже озвучивал, могли бы подготовиться, - ехидная улыбка так и не выветрилась с его лица. – Позиция и политические планы либералов звучали не только из моих уст. Идеология была чётко озвучена более грамотным и подкованным человеком, чем я – Холлигейлом. До этого я выступал перед общественностью, говоря о намерениях армии. А ещё ранее приглашал на дебаты Ростовича (спикера глобальной партии), также проговаривая основные политические и военные принципы.

Тут Сивяков окончательно выдохся. С его лица исчезла ухмылка, он быстро дышал и чувствовал, как ещё не зализанные раны изнуряют его тело. Шарыпов, пренебрегая накопившимся злом, постарался деликатно закончить интервьюирование офицера.

— Вы не будете отвечать на этот вопрос, я правильно понимаю? – Спросил Шарыпов, пристально посмотрев Сивякову в глаза. Там, в бездне безумия и дичайшей самоуверенности, он видел отсутствие какого-либо интереса или уважения.

— Кажется, я ответил. Вы же из либеральной газеты, верно? Неужели представители либеральной газеты не знают о планах и финальных целях сопротивления? Это либо некомпетентность, либо бестактность по отношению к лидеру «свободной армии». Разве вы так не считаете?

— Моё дело задавать вопросы. – Иван убрал блокнот в костюм пиджака. В этот момент Лазович, осознав, куда идёт ситуация, выключил камеру.

— А моё право на них не отвечать, да? Лучше я поговорю с Холлигейлом, когда он приедет. Он – наш человек, прекрасно знакомый с делами и этой ситуацией.

— Я вас понял, Антон Владимирович.

— Всё, уходите?

— Да, интервью окончено.

— Славно.

— Спасибо за информативную беседу. – Покрасневший Шарыпов пытался сыронизировать, но истинная неприязнь слетела с его уст.

— Да, не за что, парни. Приходите ещё! – Он помахал им в след.

Лазович вышел из палаты и прижался к чистому подоконнику. Окна в коридоре выходили на обширный двор, где в данный момент гуляли пенсионеры с приехавшими родственниками.

— У тебя ещё были вопросы, - подметил Ласко, грозно посмотрев на друга.

— Знаю, но разговаривать я с ним не хотел. Такие люди меня бесят.

— Какие, нахрен, люди, Шарыпов?

— Ты видел, как он вёл себя в конце? Он сам не хотел отвечать на мои грёбанные вопросы. Это он испоганил контент! Твою мать, ты же это видел, Ласко...

— Нужно ставить себя выше, не вестись на провокации. Мне казалось, что как раз-таки журналисты провоцируют таких людей.

— Да, все они нахалы, считающие, что они лучше остальных. Разве мы ему грубили? – Шарыпов облокотился на подоконник. – Нет, я спокойно задавал вопросы... «Могли бы подготовиться...».

— Ладно, перестань. Что мы скажем Огневу? Вояка поведал только о столкновении и «странном оружии».

- Всё брехня, чёрт возьми! – Воскликнул Шарыпов. – Ну, а цели Огнев пусть придумывает сам. Ты веришь в эти щиты и гранаты?

— Почему бы и нет?

— Не знаю, я вижу в нём элитарного лжеца. Всё брехня: от дронов до щитов! Их просто разгромили, а ему стыдно рассказать реальную историю своей боевой некомпетентности.

— Ваня, успокойся, прошу тебя.

Кумико находилась в другом конце коридора. Запыхавшаяся девушка подбежала к журналистам и проговорила:

— Всё прошло хорошо? Меня вызвал Сивяков.

— Великолепно, - ответил ей Шарыпов. - Скажите, Кумико, неужели вам приятно обслуживать этого кретина?

Иван снова посмотрел на её бейджик и в очередной раз удивился красоте медсестры. На нём она смотрелось более живо и свежо; шикарные белокурые волосы развевались в разные стороны, а глаза заворожённо своей красотой окутывали смотрящего.

— Извините, - строго проговорила она. – Это моя работа. Вам приятно бегать по больницам с камерами и дурацкими вопросами? Нравится ли вам раздражать людей, увидевших чёткую границу между жизнью и смертью? Ещё утром они молили бога о спасении, а уже днём отвечают на глупые вопросы.

Шарыпов слушал её и молчал, соглашаясь с каждым словом. Он осознал, что вспылил; понял, что поступил неправильно, упрекнув медсестру в её благородной деятельности. Влюблённый взгляд Ивана сопроводил Кумико к палате Сивякова. Она попыталась успокоиться, поправила волосы и халат, а затем приоткрыла дверь в закуренную комнату.

— Мы идём? – Спросил Ласко. Он убрал камеру в подмышку.

— Да, да, идём.

По крутой лестнице они спустились на первый этаж. На столе регистрации Кумико теперь подменяла девушка постарше. Она перебирала бланки и следила за обстановкой. Загорелые рабочие в оранжевых жилетах складировали коробки с медикаментами, доставая их из больших газелей на улице. Сотрудники больницы всё также суетились, а в самом дальнем конце громоздкого помещения в шеренге по стойке смирно стояли сёстры милосердия в белых халатах с красным крестом и золотистыми линиями, как их и описывал Сивяков.

Перед ними возвышалась Миссис Монгрейт. Женщина ходила взад-вперёд перед сосредоточенными медсёстрами, вдыхавшими смысл каждого её слова и действия.

— Сегодняшним утром вы здорово поработали, но нам нельзя расслабляться, ведь общество раздроблено на мелкие кусочки. Каждый день возникают всё более ужасные и кровожадные события, которые именно мы обязаны предотвращать для соблюдения порядка в городе.

Сёстры синхронно как по команде закачали головами в знак согласия с генеральным секретарём ордена.

— Алтуфьева, Син Мао, Родригес, вы остаётесь здесь и смотрите за порядком. Все остальные вместе со мной летят в смотровой пункт. Понятно?

Идентичное действие. Когда Монгрейт развернулась, то сёстры выдохнули и расслабленно пошагали выполнять приказ. Три первые названные девушки разбежались по больнице, а остальные направились к вертолёту, припаркованному возле госпиталя.

Шарыпов и Лазович вернулись в салон «Птолемея». Ласко уселся за руль, завёл автомобиль. Иван на заднем сидении задумчиво смотрел в сторону городского госпиталя, думая о сёстрах.

— Слушай, медсестра, которая присматривала за Сивяковым, очевидно тоже пребывает в составе ордена, верно?

— Пожалуй, да, - коротко ответил Ласко.

— Но на ней не было их уникальной формы. Она выглядела как обычная медсестра в больнице; не стояла по стойке смирно и не была похожа на солдата в медицинском халате.

— Вижу, она тебе действительно понравилась. – Лазович улыбнулся, нажав на педаль.

— Дело не в этом друг. Мне интересно, почему она не была в их форме. Ранее я слышал о сёстрах, но не видел их в действие или хотя бы вживую... Всё это странно.

— Всё просто, Шарыпов. Твоя эта Кумико ещё только стажируется или что-то в этом роде, поэтому и не стоит вместе с ними, смотря в рот этой рыжей женщине. У них это всё как секта что ли. Разные уровни, должности, обязанности. Понимаешь?

Шарыпов не спускал глаз с госпиталя. Теперь он видел, как из арочных ворот больницы стали выходить медсёстры ордена, маршируя к вертолёту, постепенно начинавшему взлёт.

Ложное Время I.2071 год1

Лиза подъехала к контрольному пункту. Горизонтально перед ней выстроился длинный ряд, состоящий из десятка пропускных будок. Перед ней как слева, так и справа, неподвижно стояла длинная вереница автомобилей – от самых бюджетных, типа «Ikarus», до крайне дорогостоящих, как «Птолемей».

Время летело долго. Часовая стрелка на циферблате лобового дисплея перемещалась со скоростью травмированной черепахи. Лямкина достала сигарету и прикурила. В салоне позади от неё в кожаном кресле лежал Лерой – пёс, которому тяжело далась это затяжная поездка. Последние несколько дней он только спал, лишь изредка вставал, чтобы поесть бекон или выскочить из машины в уборную – в кусты или к придорожному подлеску.

Рядом с ним сидел старенький «Зуберт» - робот, чьи лучшие времена были уже позади, однако Лиза считала его своим другом. Старость давала о себе знать и проявлялась в неуклюжих «несмазанных» движениях, замедленной речи и проблемах с оперативной памятью. Это была более продвинутая версия роботов «Robot-life X-model-2». X-3 отличался умение вести диалог, анализировать обстановку, обучаться, а также, по словам разработчиков, испытывать эмпатию.

Подобной экстравагантной компанией практически две недели назад они выехали из отчего дома на Лазурном побережье и отправились в Хаус, столицу Глобальной Империи.

— Ещё чуть-чуть, Зуберт, - Лиза подкурила очередную сигарету.

— Лиза, к нам идут, - роботизированный голос доносился из скрипучего металлического рта.

От неожиданности Лямкина закашлялась, подавившись едким дымом сигареты. Она протёрла запотевшее стекло и действительно увидела идущего в их направлении офицера полиции или правильнее сказать – сотрудника службы безопасности пограничной государственной системы.

Мужчина средних лет снял с головы фуражку, украшенную красными лентами и золотистой звездой, после чего, наклонившись к приоткрытому стеклу прошептал:

— Выйдите из машины и пройдите в главный пункт. Он по самому центру.

Лямкина волнительно кивнула головой. Её сердце забилось как отбойный молоток, стучащий по бетону. Пульс молодой девушки улетел куда-то в космос из-за стресса и страха перед группой офицеров, сидящих в этой самой будке, способных запросто разоблачить её побег из родительского дома и в лучшем случае вернуть обратно.

«Почему именно меня они решили вызволить без очереди?» - Подумала Лямкина, смотря в зеркало заднего вида на безэмоционального Зуберта и сопящего Лероя, ласкавшего своей шерстяной головой погрызенное им же кресло.

Несмотря на чрезмерное волнение, Лиза всё же решилась выйти из автомобиля. Перед этим она посмотрелась в зеркальце. Поправила тёмные короткие волосы, ранее доходившие у неё до самого копчика; припудрила нос лёгкими касаниями пышной кисти и, сильно-сильно сжав кулаки, отправилась в центральный пункт, обходя вереницы автомобилей и связанных в единую змеиную верёвку водителей, покинувших свои машины.

Лиза постучалась. Через мгновение дверь отворилась усилиями молодого лейтенанта, посмотревшего на Лизу глазами ещё неопытного влюблённого мальчишки. Для Лямкиной взгляд юного сотрудника не таил притяжения или таинства оттого, что подобные романтичные воззрения она начала ловить на себе ещё в юношестве, когда её отличительные женские черты начали расти как на дрожжах под воздействием подростковых гормонов.

— Присаживайтесь, - лейтенант Алёхин робко указал на стул.

Лиза осторожно присела прямо напротив главного офицера. Он находился прямо напротив неё и своим хмурым лицом вызывал лёгкий флёр ужаса в этой замкнутой в безоконной коморке, освещённой одной выдохшейся лампочкой.

— Елизавета Лямкина? - Спросил главный. Он вытер потный лоб влажной салфеткой.

— Да, почему меня высадили? – Лиза хотела эмоционально повысить голос, но сумела сдержаться. В такой ситуации необходимо было соблюдать спокойствие и рациональность мышления.

Молодой лейтенант сел в углу комнатки и наблюдал за диалогом старшего офицера и молодой девушки, которая теперь, находясь на небольшом расстоянии от него, казалась ему ещё прекраснее. Её глаза пестрили жизнью в отличие от его – потухших и умирающих от скуки. Длинные заострённые ресницы, выпирающие скулы, пышные губы – всё присущее в Лизе вызывало в нём восторг.

— Не волнуйтесь, - начал мужчина. – Понимаете, «идентификаторная» камера, которая находится перед пропускным пунктом производит съёмку автомобилей в прямом эфире. Она фиксирует номер машины, а также сканирует лицо человека, находящегося за рулём. Причём делает это с сумасшедшей скоростью. Искусственный интеллект! – Офицер усмехнулся.

Он посмотрел на бумажку, лежащую на столе, и продолжил:

— Мы сразу же выяснили, что к нам едет настоящая звезда. Верно, Алёхин? – Он подмигнул молодому лейтенанту, едва не подавившемуся от стыда. – Получается, ко мне, к обычному представителю закона, рядовому пограничному проверяющему, приехала сама Елизавета Лямкина! Дочь того самого...

— Вы хотели сказать Виктора Лямкина?

— Именно так, да, - кивнул офицер, после чего закурил.

«Почему он так отзывается о моём отце?» - Подумала Елизавета. Папа пользуется большим авторитетом в Администрации, его продолжают видеть в кресле директора, но спустя 15 лет работы в структуре он всё ещё остаётся советником. Многие ли члены Совета так широко известны за пределами бюрократического центра?

— И к чему всё это?

— Всё просто, Лиза. Мы подумали с Алёхиным, а знает ли её отец, что девочка собирается въехать в Хаус на его машине. В смысле, разрешил ли он ей это? Или это подростковая попытка сбежать из дома, чтобы... Да, в принципе неважно, чтобы что.

— Мой отец знает, что я здесь. Он лично дал мне машину для поездки в столицу. Виктор Михайлович приболел, поэтому за его дела в городе буду отвечать я. – Лиза говорила твёрдо и чётко, внутренне успокаивая бьющееся сердце.

— И что же это за такие дела, за которые отвечает молодая девчонка?

— Думаю, ваш статус не настолько высок, чтобы быть в курсе дел Владимира Лямкина. Вы уверены, что ваш статус хотя бы близок к этому?

Старший офицер выдохнул сигаретный дым, заполонившей всё пространство миниатюрной коморки. Он улыбнулся и проговорил:

— Вы правы! Но я ведь могу позвонить господину Лямкину? Могу, а? – Он снова ехидно подмигнул подчинённому.

Молодой полицейский заёрзал на стуле, не сводя глаза с Лизы.

— Можете. У вас есть его номер? – Лиза огляделась по сторонам, подтвердив свои опасения. Возможности убежать или миновать разоблачения у неё не было.

— Само собой, номера такого человека в моей телефонной книжки нет! – Пограничник потушил сигарету. – Но у меня есть возможность связаться с Администрацией и попросить соединить меня с директором. Тем более повод невероятно весомый – в моём маленьком кабинетике сидит его дочурка. Она приехала сюда, к контрольному пропускному пункту, на его авто. Как думаешь, Виктор Михайлович согласится переговорить со мной?

Лиза испугалась, хоть и не показывала щемящий страх, рвущийся из глубин её тела, на лице. Начальник контрольного пункта назвал её отца директором Администрации времени? Это точно не галлюцинация, точно не аудиальная иллюзия! «Неужели он сошёл с ума? С другой стороны – лейтенант Алёхин сидит поблизости и не поправляет его. Следовательно, они искренне верят своим словам, видимо, воспринимая это как данность, словно неопровержимый факт того, что Земля вращается вокруг своей оси, Солнце – важнейший источник энергии для нашей планеты, предки вышли из Африки, а Владимир Лямкин – директор Администрации времени».

Но почему ещё несколько минут назад она пребывала в той плоскости, где все вышеперечисленные течения, безусловно, являются фактически доказанными за исключением одной, противоречащий по крайне мере её действительности. 14 суток назад Владимир Михайлович отправлялся на работу в статусе советника и даже не заикался о долгожданном повышении. Может, что-то изменилось? В любом случае Елизавета не могла нащупать истинную реальность.

«Кто из нас прав: эти два офицера, собирающиеся позвонить в Администрацию и в следствие вызволить моего отца к телефону или я, считающая их заблуждающимися людьми». Как бы там ни было, они всё равно смогут дозвониться до её отца и не имеет значение, какой пост закреплён за Владимиром Лямкиным. Скоро он ответит на телефон и узнает, куда именно сбежала его дочка, забрав одну из машин, собаку и старого робота.

При этом Алёхин, продолжавший пристально следить за девушкой, бодрящий его глаза и душу, начал и сам волноваться. Его воля - Лиза бы уже давно находилась в своей машине в ожидании проезда через исполинский шлагбаум, разъединяющий Хаус и пригород. Его бы воля, они бы ехали вместе, попивая латте и говоря о прекрасном совместном будущем. Но он был бессилен перед начальством и трусостью ему возразить.

Офицер набрал номер и прислонил телефон к правому уху. Его рука машинально подожгла очередную сигарету. Лиза, не виляя головой, аккуратно, отогнула рукав пиджака, оголив худое запястье, украшенное золотистыми механическими часами. «22:45».

— Здравствуйте. Это Администрация? Отлично. Вас беспокоит старший офицер пропускного пункта Александр Семёнов. Можно мне связаться с директором, Виктором Михайловичем Лямкиным. Это срочное дело. У меня в пункте контроля сидит его дочь – Елизавета.

Офицер кивнул головой невидимому секретарю на линии и принялся ждать. В трубке раздались продолжительные монотонные гудки.

Лиза не спускала глаз с офицера, продолжая елозить рукой по мелким кнопочкам, расположенным на боковом корпусе часов. Она придавила большую кнопку, а затем несколько раз прокрутила маленькую, отвечающую за минутную стрелку. Кнопка размером с гранулу вдавилась в золотистый корпус и в одночасье мир, окружающий Лямкину, застыл. Она молниеносно мотала головой, а предметы и люди поблизости казались обездвиженными.

Когда её рука плавно отлипла от кнопок на корпусе, глазами она заметила такого неприметного и тихого Алёхина, сидящего в стороне от неё. Она поняла, что всё это время лейтенант прекрасно видел, как она орудует руками, творя настоящую магию с наручными механическими часами, но молчал! Молчал, понимая все последствия и опасность данной ситуации.

Она бы поблагодарила его, но уже было поздно. Замедленный мир стремительно ожил, ускорившись в тысячу раз. Закрыв глаза, Лиза почувствовала, как искусственный ветер обдувает её короткие волосы, обжигает её лицо и словно ураганом уносит назад. Ощущение полёта закончилось плотным ударом об автомобильное кресло. Она вновь оказалась в салоне. На циферблате часов – 22:30. Лерой спит на заднем кресле; Зуберт медлительно обводит её широкими зрачками.

— У меня не получилось, Зуберт. Я не знаю, что делать...

— Нужно объехать.

— Со всех сторон стоят пункты, это бессмысленно. Холлигейл снова победил, но я не сдамся.

— Что случилось в этот раз?

— Мне помог лейтенант! Но, помимо этого, случилось кое-что странное...