2
Я перестала считать время, проведённое без VR[1] и без Ди. Кажется, я забросила игру прошлой весной, как раз через некоторое время после активации Образца. А ведь как он вырос... Мозг вдвое больше, чем должен быть у нормального человека, да и сам он гораздо крупнее не по годам. Точнее, не по году.
Всего год... Целый год.
Он вовсю говорил, нас с Горелым допускали обучать его. Шереметьева «отвалилась» полгода назад: кажется, нервы были очень расстроены... А может, был слишком длинный язык и неподходящие жизненные ценности.
Образец говорил, ходил и даже решал довольно сложные головоломки. Будь он как обычный ребёнок, быть может, и стал бы у меня вызывать симпатию: большие карие глазки, курносый нос, смышлёный. Но работал против этого несчастного непропорционального подопытного эффект «зловещей долины», и если он и вызывал что-то положительное, то, пожалуй, лишь научный интерес.
Ещё через полгода у него было сносное представление о науках, он умело выводил иероглифы и обыгрывал компьютер в шахматных партиях. Учёные ликовали. Спонсоры в восхищении. Мы все в восхищении...
Казалось, особенно сильно Образец привязался к нам с Горелым. Мы были кем-то вроде приёмных родителей для лабораторной мышки, хотя Горелого, казалось, это никак не трогало. Кремень...
Нынешняя рутина (если её можно было так назвать) имела странное влияние. С одной стороны, каждый раз приходилось сталкиваться с новым, с другой же — странная прихотливая человеческая природа после работы тянула к противоположному: простому и обыденному, что помогало разрядить обстановку... Например, я бы никогда раньше не подумала, о том, как приятно и успокаивающе действует мытьё посуды. Или пустое, бесцельное гуляние по улицам. Или бездумное листание соцсетей и сортировка иконок на «рабочем столе» телефона... Стоп.
Плывя по течению медитативных занятий, я внезапно наткнулась на барьер. На знакомое, взывающее к воспоминаниям и выводящее из ступора.
Повинуясь чудно́му приступу сентиментальности, я вошла в сеть. Пусто... Немногие помнят эту игру, а те, кто помнят, забыли об игроках. Интересно, что стало с моим Ди за время разлуки? Переехал он в другой город или страну, как мечтал, обзавёлся ли собакой и помирился ли с отцом? Кто знает...
Боссы и персонажи остались всё те же, баги никто не устранил: даже разработчики позабыли о своём детище, оставив его в пустынной интернет-сети...
Я не помню, сколько это заняло у меня времени — наверное, достаточно долго, чтобы опомниться. Я уже собиралась завершить сеанс, когда зашёл он.
«Пришла, Тыковка. А ведь я беспокоился. И скучал».
«Привет, Ди».
«Как поживает наш доктор Борменталь?»
У меня ёкнуло где-то глубоко в груди. Доктор Борменталь... Нет, прочь мысли Преображенском.
«Отлично».
«А Шариков?»
В корень зришь, Ди... Я задумалась. Как может поживать Образец?
«Пока не тявкает».
Я не была ни верующей, ни суеверной. Но, кажется, всё равно сглазила. Потому что этот вопрос до самого последнего момента сидел у меня в голове.
«Зачем я родился?»
Родители дают своим детям разные ответы на такие вопросы. «Чтобы жить и радоваться», «Так Бог захотел», «Родился, потому что мы очень ждали чудесного человечка».
А что ответим ему мы: я и Горелый, остальные учёные, Авторы этой идеи? Родился, ведь мы нам нужна машина получше в этой научной гонке? Родился, потому что биотехнологии позволяют родиться такому, как ты? Ты вовсе не родился — ты просто ГМО?
«Родился, потому что так надо», — ответил Горелый в своей непринуждённой, бесстрастной манере.
«А зачем надо?»
Горелый в поиске подмоги посмотрел на меня, но мне стало интересно, как выкрутится он.
«Просто... Надо, и всё».
Надо, и всё.
«Ди, зачем мы рождаемся?»
«Думаешь, в этом действительно есть смысл?»
«Но он должен быть».
«Нет смысла искать смысл там, где его нет».
«Разве не это цель нашего существования?»
«Это цель жизни. А существовать можно спокойно и без поиска смысла».
«А ты живёшь, или существуешь?»
«ГГ».
Смысла нет! Но ведь быть не может такого, правда?
На этом вопросы Образца не закончились. Они только начинались. Отчего мы не смогли удалить из него это? Ведь он эксперимент, а мы экспериментаторы, верно?
«А куда вы всё время уходите? А есть что-нибудь там, за стеной этих стен? А почему люди в книгах цветные, а вы все белые?»
Почему, зачем, куда. Зачем, куда, почему.
«Зачем я нужен?»
В один момент я не выдержала.
«Ты нужен, потому что ты очень умный».
«Но вы умнее меня».
«Нет, не умнее».
«Почему?»
«Потому что... Мы очень взрослые, и всё равно не знаем, зачем мы нужны».
Эти вопросы всё чаще и чаще выбивали меня из колеи, и я не могла понять, как Горелый остаётся таким хладнокровным. Может, я попала сюда по ошибке? Может, шанс должен был выпасть не мне?
«Что бы ты сделала, если бы Шариков сам захотел назад? В собаку?»
Ох, Ди, если бы ты только знал, как много мне выпало вопросов за последнее время...
«Не знаю. По-моему, гуманнее было бы действительно обратно, в собаку».
«Вот и я так думаю».
«А что?»
«Решил перечитать».
Всю ночь я проворочалась без сна. Обратно в собаку... Почему Образец не имеет права жить среди людей? А если и так, было бы это жизнью? Почему он вообще не имеет право на знание о такой возможности? Кто мы такие, чтобы делать Шарикова? Кто определяет, кому и какие права принадлежат? Какова вероятность того, что он бы оказался той или иной личностью? Можно ли назвать его личностью? Или те, кто родился в стенах лаборатории, не имеют такого исхода?
Он уже выполняет сверхточные расчёты, он уже идёт по стопам идей Великих. Но при этом задаёт вопрос, зачем он вообще существует...
Зачем, куда, почему? Какого чёрта?!
«Ди, скажи мне, а как поступил бы ты?»
«Я? Думаю, я бы оставил собаку в покое».
Ну почему, почему мне не читали в детстве «Алису»...
В лаборатории стоял хаос. Сенсация: Образец сошёл с ума и пытался бежать в неизвестном направлении, поранился и теперь лежал под капельницами. Это было смешно, это было ужасно.
«Почему вы держите меня?»
Откуда мог он знать, что мы держим его? Что он вообще знал о существовании внешнего мира из учебников? Я взглянула на Горелого, ища поддержки от того, от кого искать её нельзя. Но он не смотрел на меня. Он вообще никуда не смотрел пустыми, блёкло-серыми глазами...
Менять капельницы первой сменой сегодня должны были мы. Я отослала Горелого подальше, оставшись с Образцом... С Рыбкой наедине.
«Скажи мне, ты хотел бы причинять боль другим?»
«Боль? Как я могу её причинить?»
«Скажем, ты существуешь потому, что должен причинять боль».
«Физическую?»
«И её в том числе».
Образец молчал. Долго, совсем не так, как молчат дети. И смотрел... по-взрослому. Мою спину обдало волной ледяных мурашек.
«Это же вы сделали?»
Теперь пришла пора молчать мне. Ты и правда очень умный, Рыбка, раз получил верный ответ, видя его отсутствие. Но и я без слов прочла в нём вопрос, всё тот же древний, исконный вопрос.
«Зачем?»
«Мы... Мы просто глупые, очень-очень глупые. Но ты... ты не такой. Скажи... Ты бы хотел делать это? Выполнять своё предназначение?»
В руках у меня был пакетик с физраствором, в кармане — шприц с чем-то другим...
— Я... Я не хочу! — крикнул Рыбка.
Крикнул впервые в своей жизни...
— Думаешь, ты имеешь право хотеть?
Я резко, едва не свернув себе шею, обернулась. Горелый. Со шприцем в руке. И он медленно приближался. Лабораторный белоснежный халат, стоящие дыбом чёрные волосы и мешки под глазами... безумный учёный, что вот-вот убьёт кого угодно, покусившегося на научный шедевр.
— Ты... — я замерла на месте. Что же ты делаешь, Горелый... Но внезапно, впервые за всё время его взгляд смягчился. Оттаял и потеплел.
Что происходит?
— Я не хочу! — отчаянно продолжал вопить Рыбка, такой нереальный и всё же самый человечный среди нас, — не хочу...
Кажется, его показатели сильно взлетели, так как за дверью послышались скорые шаги. Мониторы истошно верещали, моргая красными лампочками.
— Я запер дверь, Тыковка, — сказал Горелый, протягивая шприц. — Решайся скорее... у нас есть пара минут.
Какова была вероятность того, что мы встретимся когда-нибудь в жизни? Какова вероятность того, что всё происходящее вообще жизнь? Какова вероятность, что я смогу... Это же не сказка... Не «Алиса»...
— Как давно?..
— Я догадался ещё до его рождения, Тыковка. А дальше лишь больше убеждался. Приступай же...
Наконец маска слетела с его лица. Я узнала это по голосу, который слышала уже давно, погружаясь в другой мир.
— Знаешь, я ведь тоже скучала.
— Скажите им... я понял.
— Что ты понял, Рыбка? — спросила я, обернувшись к нашему подопытному.
— Зачем я... родился.
— И зачем же?
— Не затем, зачем хотел бы.
У меня в горле встал колючий ком.
— Они ведь не смогут заставить меня? Я не хочу выполнять свою цель.
— Ты и не будешь, Рыбка, — сказала я, держа над ним шприц в трясущейся руке. Я могла определить его будущее, будущее очень многих... какова вероятность, что это мой смысл?
Ди подошёл, готовый взять у меня шприц.
— Нет, нельзя... не ты, — я вонзила иглу.
Крик, затем Рыбка обмяк. Странное, чудно́е умиротворение в глазах. Такая же оттепель...
— Спасибо...
Наверное, вот зачем я родилась — чтобы услышать из уст обезображенного экспериментаторами Человека «спасибо». Наверное, ничтожно мала была вероятность того, что я попаду сюда, встречу Ди в жизни и в игре. И должно быть, мала была вероятность, что мы оба решимся. В этой Вселенной, на этой планете, в этот час...
А может, я живу по другой теории... Теории невероятностей?
Ди крепко обнял меня, чтобы мы могли вместе встретить людей, которым не суждено услышать такое «спасибо», увидеть оттепель в глазах родной души, почувствовать необходимое объятие вовремя. Ты свободен, Рыбка... И нам теперь, кажется, пришла пора покинуть игру.
— Спасибо, Ди.
— Спасибо, Тыковка.
ГГ.
Примечания
1. VR — (аббр.) «Виртуальная реальность»