Черный чемодан.
Проведя рукой по волосам, я ощутила холодный пот. Каждое утро я просыпалась с чувством страха, но сегодня сердце колотилось намного сильнее и быстрее. Светит солнце, которое каким-то образом пробивалось сквозь облака газа, исходящие от заводов на окраине города, будто давая надежду на то, что даже в такой темный период есть место для счастья. Но даже эта, как казалось, спокойная обстановка не давала мне покоя, потому что сегодня мне предстоит покинуть свою семью и я никогда больше их не увижу. Я облокотилась на подоконник и, тяжело вздохнув выглянула в маленькое окошко, которое находилось чуть выше уровня моих глаз, и увидела, как все готовятся к Церемонии Арен. В центре города стояло большое пирамидообразное здание без окон, будто бы нависая над всем остальным городом. Всем своим видом оно напоминало о том, кто тут главный. На здание вешали 11 флагов: 5 женских дистриктов, 5 мужских и 1 главный по центру. Красный флаг с единственной звездочкой в центре, который приковывал все внимание к себе, будто бы мешая людям видеть весь хаос вокруг. Буду честной - это помогало. Не успела я встать, как зазвенел утренний колокол, который все так же напоминал нам о том, что мы просто скот, загнанный в угол, который ест по расписанию. Сегодня довенье, последний день недели, раньше этот день, кажется, назывался воскресеньем, в честь воскрешения Иисуса. Раньше в этот день все отдыхали, ходили по паркам и смеялись, но все изменилось. Сейчас все, что было до Нового Святого Дня запрещено. Но что бы хранители не делали, я еще помню кусками то, что было. Потому что если я забуду все, что было раньше, я не буду той, кем являюсь сейчас. Прошлое делает нас теми, кем мы являемся в настоящем.
Я встала с кровати и медленно, не торопясь, подошла к старой раковине. Сколько бы я ее не чистила, на ней все еще остается грязь, которая будто бы вцепилась и не хочет отпускать ее. В целях экономии использовать воду больше трех минут запрещено, так что я быстро почистила зубы старой зубной щеткой и умыла лицо. В день Церемонии прилагается ванна, я воспользовалась этим случаем - нельзя отказываться от того, что тебе предлагают, как говорил мой отец. Я робко скинула с себя ночную сорочку и набрав воды зашла в ванную. Блаженство. На минуту я даже позабыла о моем долге, который они мне навязали, теперь я уже под водой. Все время я думаю, почему бы мне просто не убить себя, обрести покой. В нашей стране даже мысль об этом считается грехом и нарушением закона. Но все время меня удерживает что-то на этой земле, что-то, что называлось надеждой. То, чего боится Федерация Р. Она боится надежды. Если бы я рассказала об этом кому-нибудь, меня бы убили. Посреди ночи приехала бы воронка, черная машина, в которую бы без слов меня запихнули двое мужчин. Не знаю, что пугает меня больше: неизвестность или пытки, которые они будут устраивать. Я начала задыхаться и рефлекторно вышла из под воды. Блаженству пришел конец
Расческа, которой я сейчас пользуюсь, вроде бы не значит ничего, но в то же время, она значит многое лично для меня. Каждый выпавший волос с моей головы напоминает мне о том, кем я была раньше. Смелой, веселой, свободной, бесстрашной. Каждый волосок напоминает мне о том, кого и чего я лишилась. Каждый день, каждое утро я вспоминаю это снова и снова и во мне растет дыра, которая поглощает все вокруг, оставляя лишь злобу, которая готова разнести все вокруг, но я сдерживаюсь. Поэтому и сжимаю расческу настолько сильно, что натираю на ладонях мозоль. Гордость в нашей стране не приветствуется, всех смелых и инакомыслящих убили во время Великой Чистки.
Остался последний штрих — наряд. Он достался мне от старшей сестры, которая покинула наш дом четыре года назад, а год назад я узнала о том, что ее забрала воронка. Хоть мы и сестры, мы очень разные. Она была смелее чем я, ценила свободу, за что и поплатилась. Но одно я знаю точно, она умерла достойно. Сделав то, что всегда мечтала сделать, с огнем в глазах, без страха. Я распахнула старый платяной шкаф и мой взгляд сразу упал на черный чемодан. Именно в нем хранился наряд для Церемонии. Я взяла его и, поставив на пол, со вздохом открыла. В нем лежало черное платье, сарафан и красный галстук. Я не хочу его надевать, но меня даже не спрашивают. Я обязана это сделать.
Молча я надела его и медленными шагами подошла к зеркалу. В нем вместо набожной патриотки я увидела униженную крысу, которую надели в убогое платье для развлечения зрителей. Прозвенел второй колокол, завтрак готов. Я в последний раз со злобой оглядела себя и направилась в сторону кухни. За столом уже сидела вся семья: мать, отец и младший брат. Мама, увидев меня, с нетерпением встала и, схватившись за лоб, быстрым шагом удалилась из комнаты. Отец же безмолвно продолжал есть омлет. "Хвала. Федерация Р заботится о нас, да Благословит же Бог нашу страну. Спасибо им за яйца", - сказал отец, будто бы с усмешкой. Младший брат, Александр, так его звали, ответил отцу: "Хвала". Каждое довенье Федерация дает людям подачки, будто бы голодной собаке, чтобы та не напала. Я не хочу яйца, я хочу кричать. Сегодня яйца, на прошлой неделе бутылка молока. Просто так эти продукты не достать. Я села за стол и отец сказал мне: "Отлично выглядишь, доченька". Голос у него дрожал, он будто всеми своими силами пытался не заплакать. "Спасибо", ответила я и осторожно положила свою руку на его. "Сестренка, ты сегодня уйдешь из дома?" - спросил Саша. - "Да, мне придется. Я буду по тебе скучать, милый", - я с натяжкой улыбнулась, еле сдерживаясь. "Ты будешь ко мне приходить и играться со мной? Мама уже не хочет". В этот момент я приклыла ладонью рот и была готова разрыдаться. Вдох, выдох, я должна ответить, ради него. "Да, солнышко", - я улыбнулась. Отец же все так же безмолвно смотрел на меня, а мама уже стояла в дверном проеме. Нам нельзя обниматься, это запрещено. Но моя мама просто подошла и робко обняла меня и поцеловала в лоб. Я почувствовала ее слезы на моей коже. Блондинка с морщинистой кожей в неопрятном старом платье, которым можно умывать полы - это моя мать. Она была раньше редактором местной газеты, но после того, как к власти пришли радикалы, ее и всех остальных женщин уволили. А мой отец, который сидел напротив меня, наоборот, выглядел не на свой возраст: брюнет, неаккуратная щетина и старые очки.
После завтрака, не успела я поднять Сашу, зазвенела очень громкая сирена. Церемония начнется через час. Я посмотрела на маму, а она на меня, видимо, она думала о том же, что и я. Она снова подошла ко мне и крепко обняла. Мы вышли из дома, по улице уже шли куча подростков, одетые абсолютно одинаково. Все они устремили свои взоры на землю, некоторые плакали, некоторые смотрели на хранителей, которые с винтовками стояли почти на каждом шагу. Я вышла из дома и поняла, что это не шутки и я все ближе и ближе к тому моменту, когда нас разлучат. У меня дрожали ноги и руки, будто я разучилась ходить и готова была упасть. Внезапно я забыла как дышать и перестала слышать, все вокруг потемнело, и вдруг отец положил свою руку на мое плечо. Я без слов сразу же обняла его на виду у хранителя, но тот даже не посмотрел в нашу сторону.
— Не плачь, не надо. Оставайся сильным, ты обязан оставаться сильным ради мамы и Саши. Я вернусь и заберу вас. Обещаю.
— Хорошо, я понял.
— Ты не можешь. Не смей замыкаться в себе. Не имеешь права. Не дай им умереть с голоду. У нее и Саши больше тебя никого.
— Не буду.
— Не плачь, - я его снова обняла.
Сирена зазвенела ещё раз, я оглянулась на свой дом и медленным шагом направилась за толпой. Надо запомнить его вид, возможно, я вижу его в последний раз. Надо запомнить запах отца, взгляд матери и улыбку Саши. Надо запомнить все до мелочей, все, что делает меня живой, что делает меня Анной, а не рабыней, что помогает мне бороться. Я услышала, как за мной бежит Саша и просит вернуться, а за ним вышла мама и заносит его обратно домой, но я не оборачиваюсь. Я должна, обязана быть сильной ради них, обязана вернуться и обязана отомстить Федерации за все их проступки, за всех невинных, кровь которых пролилась на этих улицах. Меня зовут Анна. Анна Теремникова. И мое имя будет последним, которое вы услышите в своей жизни. Да Благословит Бог Федерацию Р, суки.