ГЛАВА ПЯТАЯ
К тому времени, когда шофер Банкрофта повёз меня обратно в город, небо приняло оттенок старинного серебра. Повсюду в Бей‑Сити начали зажигаться огни. На скорости, значительно превышающей ту, которую я считал благоразумной, мы зашли по дуге со стороны моря, пролетели над древним подвесным мостом ржавого цвета и оказались среди нагроможденных на холмистый полуостров зданий. Шофёр Кертис никак не мог отойти после общения с полицией. Не прошло и двух часов, как его выпустили на свободу, а Банкрофт уже попросил отвезти меня назад в город. Всю дорогу Кертис оставался мрачен и неразговорчив. Это был молодой парень спортивного телосложения, по‑мальчишески симпатичный. Я предположил, что слуги Лоренса Банкрофта не привыкли к тому, чтобы правительственные чиновники мешали выполнять их работу.
Я не жаловался. Мое собственное настроение мало чем отличалось от настроения шофера. Перед глазами ещё стояли картины гибели Сары. Это произошло лишь вчера вечером. Субъективно.
Мы затормозили в небе над широкой улицей. Достаточно резко, чтобы кто‑то близко над нами переслал на комсет лимузина протестующий гудок. Кертис оборвал сигнал, хлопнув ладонью по приборной консоли, недовольно задирая голову и выглядывая в окно на крыше. Опустившись вниз с едва ощутимым толчком, мы влились в поток транспорта и тотчас же свернули налево в узкий переулок. Я начал обращать внимание на происходящее вокруг.
Городская жизнь повсюду одинакова. На всех планетах, где мне довелось побывать, я видел одно и то же: хвастовство и обман, куплю и продажу, своеобразную квинтэссенцию человеческого поведения, просачивающуюся из громыхающей политической машины искусственной надстройки.
Бей‑Сити, город на Земле, древнейшей из цивилизованных планет, не стал исключением. От иллюзорных голографических плакатов, украшавших фасады старинных зданий, до уличных торговцев с коммуникационными устройствами на плече, похожими на механических ястребов или огромные раковые опухоли, все что‑то продавали. У тротуаров останавливались машины, и к ним устремлялись щедрые доступные тела, вальяжно прислоняющиеся к дверям и начинающие торговлю. Так, наверное, происходило с тех самых пор, как появились машины, к дверцам которых можно прислоняться. Над тележками со съестным поднимались струйки дыма и пара. Салон лимузина был изолирован от звука и коммуникационных передач, но даже сквозь стекло чувствовался шум города, пронзительные голоса зазывал и модулированная музыка, насыщенная инфранизкими частотами, воздействующими на подсознание покупателя.
В Корпусе чрезвычайных посланников учат преодолевать человеческую природу. Сначала нужно увидеть сходство, добиться скрытого резонанса, что позволит тебе хоть как‑то сориентироваться на новом месте; ну а потом можно искать отличия, изучая мелкие детали.
На планете Харлан население состоит из потомков славянской и японской рас, хотя при желании и за соответствующую сумму можно получить любую этническую вариацию, выращенную в резервуаре. Здесь же были представлены лица разного цвета кожи и разных генотипов: я встречал высоких, угловатых африканцев, широколицых узкоглазых монголоидов, бледных скандинавов. Один раз даже увидел девушку, похожую на Вирджинию Видауру, но она быстро затерялась в толпе. Все торопились, спешили по своим делам. Неуклюже.
Эта характеристика мелькнула у меня в сознании, словно та девушка в толпе. Нахмурившись, я ухватился за неё и присмотрелся повнимательнее.
На Харлане уличная жизнь обладает каким‑то обнаженным изяществом: бережная экономия движений и жестов кажется непривычному взгляду своеобразной хореографией. Я вырос на Харлане, поэтому вспоминал об этой особенности толпы только на других мирах.
На Земле я не видел ничего подобного. Бурлящая человеческая активность за окнами лимузина чем‑то напоминала пенистую струю, возникающую между двумя близко идущими лодками. Прохожие проталкивались и протискивались вперед, резко замирали на месте и пятились назад, обходя скопления людей, замеченные слишком поздно, когда уже не оставалось времени для маневра. То и дело внутреннее напряжение вырывалось наружу, взлетали вверх подбородки, распрямлялись мускулистые тела. Два или три раза я видел признаки зарождающейся потасовки, правда, мгновенно смываемые непрерывно клокочущим людским потоком. Казалось, на улицы щедро брызнули феромонным[1] раздражающим средством.
– Кертис, – сказал я, бросив взгляд на бесстрастный профиль водителя. – Вы не могли бы на минуту отключить блокировку коммуникаций?
Посмотрев на меня, он едва заметно скривил губы.
– Разумеется.
Откинувшись назад, я снова сосредоточил взгляд на том, что происходило на улицах.
– Я не турист, Кертис. Наблюдая, я зарабатываю себе на жизнь.
Каталоги уличных торговцев обрушились потоком бредовых галлюцинаций, слегка искаженных отсутствием прямой связи. Они быстро наползали друг на друга по мере того, как мы скользили вперед, но все равно оставались невыносимо настойчивыми и, по меркам Харлана, слишком громкими. Самыми навязчивыми были предложения плотских утех: меняющаяся череда половых актов во всевозможных позах, цифровая корректировка изображений, добавляющая воздушного блеска грудям и мускулатуре. Имена шлюх нашептывались томным голосовым сопровождением вместе с краткими характеристиками: «застенчивая девочка», «властная садистка», «необъезженный жеребец» и другими из совершенно чуждого культурного пласта. В эти сообщения вплетались более скромные списки химических препаратов и заманчивые обещания торговцев наркотиками и имплантатами.
В эти сообщения вплетались более скромные списки химических препаратов и заманчивые обещания торговцев наркотиками и имплантатами. Среди них я уловил пару религиозных обращений – воплощенные образы духовного спокойствия на фоне гор, – но они напоминали тонущих в океане товаров.
Постепенно голоса стали обретать смысл.
– Что значит «из Домов»? – спросил я Кертиса, в третий раз выудив эту фразу из обращений.
Кертис презрительно усмехнулся.
– Своеобразный знак качества. «Дома» – это карусель, высококлассные дорогие публичные дома, разбросанные по побережью. Если девушка «из Домов», она обучена делать то, о чем большинство людей не смеют даже мечтать. – Он кивнул на улицу. – Не покупайтесь на красивые заверения; из этих шлюх никто никогда не работал в «Домах».
– А «труп»?
Кертис пожал плечами.
– Уличный жаргон. Бетатанатин. Подростки применяют его для того, чтобы испытать ощущение смерти. Это гораздо дешевле, чем самоубийство.
– Надо полагать.
– А у вас на Харлане бетатанатина нет?
– Нет.
В Корпусе чрезвычайных посланников я пару раз применял этот препарат, но только за пределами планеты. На Харлане бетатанатин запрещен.
– Зато у нас есть самоубийства, – добавил я. – Вас не затруднит снова включить блокировку?
Нежное прикосновение образов резко оборвалось, и у меня в голове на мгновение воцарилась полная пустота, словно в необставленной комнате. Я подождал, когда это ощущение пройдет.
– Это улица Миссий, – сказал Кертис. – Дальше на протяжении двух кварталов одни отели. Хотите, чтобы я высадил вас здесь?
– Можете что‑нибудь порекомендовать?
– Все зависит от того, что вы хотите.
Я ответил его же фирменным пожатием плечами.
– Что‑нибудь светлое. Просторное. С обслуживанием в номере.
Он задумчиво прищурился.
– Если хотите, попробуйте «Хендрикс». Там есть башня‑пристройка, и шлюхи у них чистые.
Лимузин чуть ускорился, и мы молча проехали два квартала. Я решил не объяснять, что имел в виду обслуживание другого рода. Пусть Кертис думает что хочет.
Вдруг у меня перед глазами непрошено появился застывший образ Мириам Банкрофт с бусинками пота, блестящими в ложбинке на груди.
Лимузин плавно остановился перед ярко освещенным фасадом здания в незнакомом стиле. Выйдя из машины, я уставился на огромное голографическое изображение чернокожего музыканта, с лицом, искаженным в экстазе от музыки, которую он извлекал из гитары, держа её как левша. Изображение было не совсем естественным: судя по всему, его получили из двумерных фотографий, что говорило о возрасте. Надеясь, что следствием этого будет не только дряхлость отеля, но и традиции качественного обслуживания, я поблагодарил Кертиса и, захлопнув за собой дверь, проводил взглядом удаляющийся лимузин. Он практически сразу взмыл вверх, и вскоре я потерял его задние габаритные огни в потоке воздушного транспорта. Я повернулся к дверям из зеркального стекла, и они, дернувшись, раздвинулись, впуская меня внутрь.
Если по вестибюлю можно о чем‑то судить, то «Хендрикс» определенно удовлетворял моему второму требованию. Кертис мог бы поставить здесь в ряд три или даже четыре лимузина Банкрофта, и все равно осталось бы место для проезда робота‑мойщика. Относительно первого требования у меня такой уверенности не было. Степы и потолок покрывал неровный узор осветительных плиток, чей срок службы несомненно подходил к концу. Их тусклому сиянию удавалось лишь сгрести полумрак в середину помещения. Самым сильным источником освещения был свет, проникающий с улицы.
В вестибюле не было ни одной живой души, но от стойки у противоположной стены исходило слабое голубое сияние.
В вестибюле не было ни одной живой души, но от стойки у противоположной стены исходило слабое голубое сияние. Пройдя мимо невысоких кресел и соскучившихся по полировке столов с металлическими крышками, я обнаружил экран встроенного в стойку монитора.
По экрану неслась снежная пороша отсутствия соединения. В нижнем углу мигала надпись на английском, испанском и японском:
ГОВОРИТЕ
Оглянувшись вокруг, я снова посмотрел на экран.
Никого.
Я кашлянул, прочищая горло.
Надпись погасла и сменилась на новую:
ВЫБЕРИТЕ ЯЗЫК
– Я хочу снять номер, – попробовал я по‑японски, из чистого любопытства.
Экран ожил так неожиданно, что я непроизвольно отступил назад. Блуждающие разноцветные фрагменты быстро сложились в смуглое лицо азиатского типа, темнеющее над чёрной рубашкой и галстуком. Улыбнувшись, лицо преобразовалось в лицо европейской женщины, чуть состарилось, и в конце концов передо мной возникла светловолосая тридцатилетняя женщина в строгом деловом костюме. Выбрав идеальный облик для общения, отель одновременно пришел к выводу, что я все же не умею говорить по‑японски.
– Добрый день, сэр. Добро пожаловать в отель «Хендрикс», основанный в 2087 году и существующий поныне. Чем мы можем вам помочь?
Я повторил просьбу, перейдя на амеранглик.
– Благодарю вас, сэр. Можем предложить несколько номеров, все полностью подключенные к информационной и развлекательной системам города. Будьте добры, укажите ваши пожелания относительно размеров и этажа.
– Мне бы хотелось номер в башне, с окнами на запад. Самую большую комнату, какая у вас только есть.
Лицо удалилось в угол экрана, и его место заняла изометрическая проекция отеля. Быстро пройдясь по номерам, селектор остановился в одном углу, вытащил увеличенное изображение выбранного номера и покрутил его со всех сторон. Сбоку появилась бегущая колонка текста.
– Номер‑люкс в башне, три комнаты, спальня размером тринадцать целых восемьдесят семь сотых метра на…
– Отлично, беру.
Изометрическая проекция исчезла словно по мановению волшебной палочки, и весь экран снова заняло женское лицо.
– Сколько суток вы у нас пробудете, сэр?
– Пока сказать не могу.
– Необходимо внести залоговый депозит, – робко сказал отель. – Для проживания на срок более четырнадцати суток требуется сумма в шестьсот долларов ООН. В случае преждевременного выбытия до истечения вышеуказанного срока соответствующая часть депозита будет возвращена.
– Отлично.
– Благодарю вас, сэр. – По тону голоса я заподозрил, что клиенты, расплачивающиеся за проживание, для отеля «Хендрикс» являются чем‑то диковинным. – В какой форме вы собираетесь платить?
– Код ДНК. Счёт в Первом колониальном банке Калифорнии.
По экрану побежали подробности оплаты счета, и тут я почувствовал холодный металлический кружок, прижатый к моему затылку.
– Это именно то, о чем ты подумал, – произнес тихий голос. – Одно неверное движение – и фараоны будут несколько недель соскребать со стен твои размазанные полушария. Я говорю о настоящей смерти , дружок. Ну‑ка, подними руки повыше.
Я подчинился, чувствуя, как по спине, от того места, где к затылку было приставлено дуло пистолета, разливается непривычный холодок. Мне довольно давно не угрожали настоящей смертью.
– Вот и хорошо, – продолжал тот же тихий голос. – А сейчас моя помощница тебя ощупает. Стой спокойно, и никаких резких движений.
– Пожалуйста, введите свой код ДНК с помощью клавиатуры под экраном.
Отель связался с базой данных Первого колониального банка. Я терпеливо ждал, пока стройная женщина в чёрном, с лицом, скрытым горнолыжными очками, обходила меня со всех сторон, ощупывая с ног до головы ворчащим серым сканером.
Пистолет, приставленный к затылку, не шелохнулся. Дуло уже не было холодным. Тепло моего тела нагрело его до более интимной температуры.
– Он чист. – Другой резкий, профессиональный голос. – Основы нейрохимии, но пока не действуют. Железа нет.
– Вот как? Значит, путешествуешь налегке, Ковач?
Моё сердце, сорвавшись из груди, рухнуло куда‑то в район желудка. До этих слов я надеялся, что имею дело с обыкновенными грабителями.
– Я вас не знаю, – осторожно промолвил я, поворачивая голову на пару миллиметров.
Пистолет дернулся, и я замер.
– Точно, не знаешь. А теперь слушай, что будет дальше. Мы выйдем на улицу…
– Время ожидания запроса кредита истечет через тридцать секунд, – терпеливо сказал отель. – Пожалуйста, введите свой код ДНК.
– Мистеру Ковачу не понадобится забронированный номер, – сказал стоявший за спиной мужчина. Он положил руку мне на плечо. – Пошли, Ковач, мы тебя прокатим.
– Без внесения депозита я не могу разместить вас в отеле, – произнесла женщина с экрана.
Я уже начал разворачиваться, но что‑то в её голосе меня остановило. Поддавшись внезапному порыву, я разразился хриплым кашлем.
– Какого…
Нагнувшись вперед в приступе кашля, я поднес руку ко рту и облизал большой палец.
– Какого черта ты задумал, Ковач?
Резко распрямившись, я хлопнул ладонью по клавиатуре. На матово‑чёрном приемнике появились брызги свежей слюны. Через долю секунды ребро мозолистой ладони врезалось слева в мой череп, и я свалился на четвереньки. Получив ботинком в лицо, я сполз на пол.
– Благодарю вас, сэр, – сквозь звон в ушах услышал я голос отеля. – Ваш запрос обрабатывается.
Я попытался встать, но получил второй удар ногой – на этот раз по ребрам. Расплата за причиненное беспокойство. Кровь из носа брызнула на ковер. В затылок снова упёрлось дуло пистолета.
– Зря ты решил умничать, Ковач. – Голос прозвучал чуть менее спокойно. – Если надеешься, что полиция выследит, куда мы тебя отвезем, значит, оцифровка стёрла твои мозги. А теперь вставай, живо!
Он попытался поднять меня на ноги, как вдруг началось светопреставление.
Почему кто‑то счёл нужным оснастить систему безопасности «Хендрикса» двадцатимиллиметровыми автоматическими пушками, осталось выше моего понимания, но работа была выполнена с убийственной тщательностью. Краем глаза я успел увидеть спускающуюся змеей из‑под потолка сдвоенную автоустановку, и тут же первый из нападавших получил трехсекундную очередь. Достаточная огневая мощь, чтобы сбить небольшой самолет. Грохот выстрелов оглушал.
Женщина в очках бросилась к двери. Не обращая внимания на гул в ушах, я поднял взгляд, убеждаясь, что установка поворачивается вслед за ней. Женщина успела пробежать шагов десять, прежде чем полумрак вестибюля озарился ярко‑красным лучом лазера, упавшим ей на спину. Замкнутое помещение снова огласилось громом канонады. Я стоял на коленях, зажимая руками уши, и смотрел, как снаряды разрывают тело женщины. Она рухнула на пол бесформенной грудой плоти.
Огонь прекратился.
В наступившей тишине, пропитанной запахом пороха, ничего не двигалось. Автоустановка снова задремала, опустив стволы орудий вниз. Из дул тонкими струйками вился дымок. Опустив руки, я поднялся и осторожно ощупал лицо и нос, проверяя характер полученных повреждений. Похоже, кровотечение остановилось, и во рту я не смог найти ни одного расшатанного зуба. В том месте, куда пришелся второй удар ногой, болели ребра, но, кажется, все они были целы. А посмотрев на ближайший труп, я тотчас пожалел о брошенном взгляде. Пол придется долго отмывать.
Слева от меня с тихим звоном открылись двери лифта.
– Ваш номер готов, сэр, – сказал отель.