Код: Возвращение

Казалось, будто музыка никогда не кончится. Несмотря на то, что Джулиет не дотрагивалась до парня, они все равно были одним целым. Между ними просто взрывались снаряды, полные чувств и эмоций. Это заметили и остальные гости. Вскоре почти все взгляды были устремлены на влюбленных. Лица подростков выражали осуждение, непонимание, сочувствие и раздраженность, ведь Алекс и Джуди практически закон нарушают. На их веку еще ни разу не происходило нечто подобное.

Николетт еле уговорила родителей разрешить вечеринку, а на ее празднике эти двое устраивают настоящий цирк. Про остальное празднование забыла даже ее лучшая подруга, изо рта которой сейчас почти капали слюни — так сильно она его открыла.
— Почему все остановились? — воскликнула Никки, хватая за руку парня. Одного из тех, кого ей можно касаться. Да Николетт может трогать на этой вечеринке того, кого захочет. Она единственная, кому еще никогда не приходил отказ. Так почему же все смотрят не на неё, а на Джулиет?

Девушка поправляет свои двухцветные волосы, а затем встает с юношей в самый центр гостиной, закрывая собой жалкую пару влюбленных. Гости следуют ее примеру, начиная танцевать кто как умеет. Ритмичные движения, подходящие под быструю музыку, плавные — под медленную.

Голова Алекса полностью забита мыслями о красоте глаз Джуди. Возможно, про этот случай узнают его родители и тогда запретят им общаться. Но что значат эти мелочи по сравнению с его любовью к темноволосой девчонке, танцующей рядом?

На протяжении трех лет ребята прятались по подвалам, скрывая чувства. Значит и дальше смогут встречаться тайно. Тем более, что ждать осталось совсем недолго. В Вест-Парадайс совершеннолетие наступает в девятнадцать. Сейчас им обоим восемнадцать. Еще совсем чуть-чуть, а потом они убегут за стену. В Яме нет законов и запретов, там можно делать все, что захочет душа и сердце. Все, что захочет тело.
Алекс не знал, как они доберутся до высокого забора и как пересекут границу, но он был уверен, что все получится. Нужно лишь дождаться подходящей ночи, ведь сумки с вещами собраны уже давным-давно. Навязчивая идея побега вертится в голове обоих уже пару лет. Хорошего плана нет, но зато есть надежда. А если есть надежда, то все обязано получиться.

— Ты прекрасна, — шепчет юноша, глядя на маленькие волоски на руках Джулиет. От его пристального взора не ускользают мурашки, которые проявляются на нежной и, наверное, мягкой коже. Алекс хотел бы пересчитать и понять, сколько же их на этом теле, но это невозможно. Поэтому парень тяжело сглатывает и резко выдыхает, чувствуя, как напрягается каждая мышца. У него все под контролем.

Под контролем-контролем-контролем-контролем.

Нет, Киркман не может удержать себя в руках. Первый раз его подвело самообладание, что не может повториться вновь. Ведь тогда обо всем, что он скрывал, узнают. А если тайное станет явным, беды им не миновать. Алекс пытался не думать о том, что происходит в школьных кладовых, ведь подозревал, что их чувства, мысли и физическое состояние считывает какой-нибудь компьютер, который может сообщить о неполадках с сердцебиением или чем-то похуже. Для того, чтобы успокоить пульс, юноше часто приходится отвлекать себя крайне неприятными и скучными мыслями.

В такие моменты он будто выскакивает из реальности, перемещаясь в серую комнату без потолка. Юноша поднимает голову и смотрит на солнечное небо, полное облаков и, почему-то, звезд. А потом проводит по светлым волосам рукой, садится в углу и думает о побеге, об отборе, о сенаторах, придумывающих изощренные планы по ограничению свободы жителей Вест-Парадайс.

— Ты вообще тут? — Чуть резковатый голос Джуди вывел его из заточения в серой комнате. — Алекс?
— Да-да, прости, — ответил тот, оглядываясь по сторонам. Они все еще у Николетт. Почти все подростки неуклюже двигаются под музыку, а он стоит в самой середине. Интересно, на сколько минут он вылетел в этот раз?

— Пожалуй, я пойду, мне не нравится здесь. — Девушка перевела взгляд на черные лаковые ботинки, обутые на ее довольно худые ноги.

Неожиданно Алекс понял, что если отпустит Джун сейчас, то вряд ли скоро увидит.

Если увидит.

— Последний танец, прошу. — Парень попытался улыбнуться, но получилось чуть-чуть угловато. Кажется, девушка не заметила.

— Хорошо, — ответила Джун, поправляя прическу.
Идея с танцем изначально казалась ей безумием, но все равно уходить она не хотела. Желала лишь проверить, отпустит ли ее юноша. Остальные ребята немного свыклись с несчастными влюбленными и перестали обращать на них внимание, хотя некоторые субъекты все еще косо поглядывали и перешептывались.

Это музыкальное произведение было каким-то особенным. Будто композитор хотел сказать что-то Джуди. Донести то, что постоянно ускользало от ее взгляда. Но девушка не умела понимать музыку, поэтому отправила эти мысли в самый дальний уголок сознания. Туда, где сенаторы даже искать не станут.

Три девушки подбежали к столу с напитками и взяли лимонад. Они смеялись и касались друг друга без опаски. Джулиет знала одну из них — Хенли. Они учились вместе в средней школе, а потом выбрали разные направления. Хенли решила, что ее предназначение — стать учителем, но отдел определил ее к моделям. Джуди же хотела просто закончить обучение, поэтому пошла туда, куда велели. Она не знала, что делать с собственной жизнь после выпуска, будто этой самой жизни никогда и не было. Но отдел распределения решил по-другому. Теперь она должна стать Доносителем.

Доносители обычно следят за нравственными нарушениями, а потом сообщают каждую мелочь отделу. Ужасная профессия, но девушка не обращала на этот факт никакого внимания, ведь через пару месяцев она собиралась исчезнуть за стеной вместе с Алексом.

Вдруг плавные и аккуратные движения танца резко обрываются. Да так неожиданно, что ребята ничего не могут понять. Секунда, а они уже на летят на пол. Музыка становится еще более завораживающей.
Как же приятно касаться его, думает девушка, ладонь которой дотрагивается до руки Алекса. У него такая нежная кожа, покрытая светлыми-светлыми и такими мягкими волосами. По телу проходят разряды тока, да такие огромные, будто бы проходишь лечение в оздоровителе и на секунду умираешь, а потом снова делаешь глоток кислорода, по которому успеваешь соскучиться. Джулиет, будто в забытье, снова и снова проводит указательным пальцем левой руки по широкой кисти юноши. Браслет Самманты отражает тепло-желтый свет ламп. А когда Джуди наконец поднимает глаза, то ловит испуганный взгляд блондина. Он будто кричит ей о чем-то. Темно-голубые глаза мечут молнии в сторону их сплетенных рук.

Сплетенных рук.

Эйфорию сменяет шок, пронзающий страх, затем — ужас. Влюбленные отскакивают друг от друга как от того, что может убить их обоих. Желая быстрее убежать, Джулиет поднимается на ноги, но уйти ей никто не даст.

— Тихо! — кричит Николетт. — Мы не знаем, почему вам нельзя было касаться друг друга! И ты стой!

Джун поворачивает голову в сторону, где стоит не менее испуганная Хенли. Тогда мысли девушки соединяются воедино, что дает понять происходящее: Хенли не смогла пройти аккуратно, толкнув Джулиет, поэтому та и упала на Алекса.

— Вы заявите на нас? — Алекс даже в этот момент не потерял самообладания, хотя внутри у него творился целый ураган. Зачем же он пригласил Джун танцевать? Девушка сейчас сидела бы в своей комнате, поедая салат в честь праздника. После этого случая им не позволят видеться, возможно, что переведут кого-то в другой сектор.

— Мы обязаны. Но вряд ли вас накажут, — произнесла Никки, поправляя волосы. — А вот ее точно накажут. Провокаторша.

В голосе Николетт отчетливо слышалась насмешка, но она была права. За такое наказывают очень строго.

Бедная Хенли, думала Джулиет, выламывая пальцы на руках.

— Я... Я не х...

Договорить девушка не смогла. Рыдания больше не могли оставаться внутри. Хенли Маркс рухнула на пол в доме по улице А, содрогаясь от слез. Она понимала, что ее ждет. Все понимали.

— Так мы можем идти? — раздраженно спросил Алекс, делая вид, будто ему все равно.

— По одному.

Джулиет умоляюще посмотрела на парня, не зная, как быть дальше, но Алекс Киркман ничем не мог помочь. Он указал головой на дверь, одними губами сказав какое-то слово.

«Беги». Юноша просил ее убегать.

В этих нескольких буквах было больше любви, чем на всем белом свете. Именно поэтому Джулиет побежала, не желая оглядываться на того, кого больше никогда не увидит. По крайней мере, она узнала, что это значит — касаться того, в кого влюблена каждой клеточной тела.

И это было прекраснее всего, что когда-либо происходило с Джулиет.

Слезы мешали разглядеть дорогу. Девушка не имела понятия о том, сколько сейчас времени. Она просто бродила по небольшим улицам, потому что домой в таком виде возвращаться не стоило. Родители сразу начнут задавать вопросы, а если узнают правду, то сами доложат на дочь. Джудс провела рукой по пальцам ладони, которая все еще помнила тепло другого человека. Будь с ней Сэм, они бы со всем справились. Сестра бы точно придумала выход.

Но Джун была одна.

Во всем Вест-Парадайс она одна.

Нет ни одной живой души, кто правда желал бы Джуди счастья. Нет никого, кому она была бы нужна.

Только Самманте.

Сэм больше нет.

— ЗАЧЕМ? ЗАЧЕМ ВЫ ЕЕ ЗАБРАЛИ?

Джулиет поступила очень глупо, закричав на весь город. Теперь-то ее точно будут долго и упорно лечить от всего. Даже от себя самой.

Но сейчас ее не волновали такие мелочи. Только таким образом девушка могла выпустить весь гнев, чтобы родители не стали донимать её вопросами. Из когда-то красивой прически вылезли неаккуратные пряди, блуза испачкалась. Если повезет, их оправдают, а потом запрут на пару месяцев или переведут в другие районы. А если не повезет, то ребят ждет суд по всей строгости. Жизнь в ужасной изоляции, пытки или очищение. Фильтрация мыслей, а затем постоянный контроль до самой смерти.

Неожиданно становится очень холодно. Будто кто-то резко понизил температуру, мечтая загнать Джулиет домой. Что же, у них получилось. Девушка прибавила скорость, сворачивая на улицу C.

— Джулиет Фиджи Коннор! — кричит разъяренная Сомния. Она ждала дочь три часа назад. Гости не хотели уходить, мечтая познакомиться с единственной дочерью Конноров. — Где ты была? Ты знала, что если бы не праздник, тебя бы давно поймали за нарушение комендантского часа?

— Но его сегодня нет, мам. — Неопределенно отмахнулась девушка, снимая обувь с одной ноги пальцами другой.

— Мы ждали тебя очень долго, — привела второй аргумент мать.

— Мамочка, я извиняюсь. — Джулиет состроила гримасу раскаяния и опустила голову. — Но мне что-то нехорошо. Я пойду отосплюсь.

— Но ты можешь сбегать до оздоровителя, милая. — Сомния уже забыла о злости, ведь ее чадо плохо себя чувствовало.

Жить недалеко от оздоровителя считалось престижным. Конноры жили прямо напротив. Один из многих показателей богатства, выделяющий их семью из многих других.
— Нет. Это лишнее, — спокойно и довольно медленно произнесла Джулиет, поднимаясь по лестнице. — Сон поможет. Прошу, не беспокойте меня без веских причин.

В ответ Сомния пробормотала что-то невнятное, а потом вернулась за стол. Гостям она объяснила, что у дочери всего лишь переутомление, ведь над Джуди бы стали смеяться, расскажи она про неприязнь девушки к оздоровителям.

Захлопнув за собой дверь, девчонка распустила волосы, бросила на пол одежду и упала на мягкий матрац. Слезы бесшумно текли по щекам, падая на подушку, а когда крик стало совсем тяжело сдерживать, Джулиет уткнулась в одеяло, которое заглушало все рыдания.

Нельзя, чтобы это слышала хоть одна живая душа. Тогда ей конец.

И Алексу тоже.

***

В помещении сидело три человека. На ночное дежурство почти никто не ходил, но сегодня День Благополучия, а это значит, что могут произойти разные события. Когда прозвучал сигнал, Элизабет клевала носом в экран, Итан крутился на стуле, а Сэйнж пила обжигающе-горячий кофе без сахара.
— Не спать! — закричала она, подбегая к главному экрану. — Что-то произошло!

Элиза поправила белый пиджак, на котором красовалось только три слова.

Отдел по Совместимости.

— Судя по всему, запрещенное касание. — Итан прошелся по комнате, полной компьютеров, чтобы размять затекшие ноги. — Не волнуйтесь, подробная информация придет чуть позже.

— Какие-то Алекс Киркман и Джулиет Коннор, — хмыкнула Лиззи. Девушка работала здесь вторую неделю. Ей только-только исполнилось двадцать.

— Хм, что-то знакомое. Поднимите файлы, девочки.

Итан был главным в эту смену, поэтому Сэйнж и Элизабет приходилось не сладко.

Послушавшись, они поднялись в архив. Единственное, что не хранилось в компьютерах — файлы с касаниями. Это секретная информация, а сервер возможно взломать, чего не скажешь о сканере сетчатки глаза и тройной кодовой защите, написанной на Старом языке.

— Нашла! — воскликнула Лиз, открывая довольно старую папку. Первый запрос был отправлен почти три года назад.

— Что там?

Но девушка будто потеряла да речи. Она смогла лишь положить бумаги на большой темный стол. Коллеги уставились на единственное слово, написанное на белом листе.

«ГИБЕЛЬ».

Чья смерть? Почему? Сэйнж никогда прежде не видела такого заключения сканирования, хотя работала здесь очень давно.

— Ребята, это серьезно. — Итан уже стоял около экрана, читая о случившемся двадцать пятого августа событии. Мужчина выложил все в подробностях.

— Нужно что-то делать. Распределять их по разным секторам. Отправлять в изоляторы. Очищать память... Кто-то из них может умереть. Мы не можем такого допустить. — Элизабет не могла даже представить, что обычные дети умрут только потому, что физически несовместимы. Тем более, они соприкоснулись не по своей воле. Тут вообще нет виноватых, но смерти не избежать, если срочно не принять меры.

— Боюсь, что умрет кто-то другой, — выдохнул Итан, проводя рукой по лицу и слегка задевая щетину.

Мужчина догадался, что Лиз не обдумывала такой вариант развития событий.

На часах два и часа двадцать минут ночи, а они пытаются понять, что делать дальше. На каждом экране в этом небольшом помещении со стеклянной дверью теперь красуется предупреждение об опасности.

— Надо рассказать Мадам Фостер, — решительно говорит молодая сотрудница, правда думая, что это поможет. — И нужно понять, кого ждет смерть, если мы подоспеем слишком поздно.

Сэйнж хотела начать злиться, но Итан смерил ее строгим взглядом, означающим, что Элиза права. Сотрудники скачивают все файлы и собирают папки, а затем бредут к серебряному лифту. Кнопка тринадцать загорается, и лифт с пассажирами начинает подниматься вверх.

— Зачем покинули свой пост? — властно спрашивает темноволосая женщина лет сорока. На ее лице проявляются первые морщины, но она все еще поддерживает себя в форме.
— У нас проблема, Эдлин. — Итан имеет право обращаться к ней по имени. Своего рода привилегия. — Читайте.

Мужчина протягивает сенатору все документы, на что та удивленно поднимает брови. Но все же Эдлин Фостер вникает в каждое слово, определяя серьезность сложившейся ситуации. В ее кабинете светло как днем. Черное платье-карандаш, опускающееся чуть ниже колен женщины, сильно выделяется на фоне белоснежной мебели.

Мадам Фостер качает головой, обводя взглядом каждого из сотрудников Отдела. Взгляда холодных глаз не выдерживает только Лиз, не готовая к такому напору. Девушка опускает лицо, рассматривая большую царапину на идеальном полу.

— И что же вы предлагаете?

— Мадам, их срочно нужно забирать в изоляторы на разных концах Государства. Это опасно. Кто-то может погибнуть из-за этих двоих. — Сэйнж будто готовила речь заранее, так уверено она звучала.

— Но это же дети! А вы собираетесь такое делать с ними! — Элизабет еще не потеряла последней капли человечности, поэтому переживала за тех, кого никогда в жизни не видела и не знала. Может, эти ребята были негодяями и врунами, но Лиз все равно не могла позволить потрошить их мысли и тела.

— Молчать, — оборвала ее Фостер. — Хочу послушать.

— Я предлагаю уничтожить обоих, — Итан прокашлялся, — нужно удалить проблему с корнем, мало ли, если они встретятся и так же дотронутся друг до друга потом, в будущем.

Эдлин обошла помещение и села на такой же белый, как и все остальное, кожаный стул. Было видно, что Фостер придумала что-то гениальное. Что-то, что будет намного проще и интереснее. Она провела рукой с аккуратным маникюром по каштановым волосам, а затем опустила ее на огромный темный стол.

— Нет-нет, у меня есть идея получше, — улыбнулась своим мыслям женщина, складывая бумаги. — Только время еще не пришло. Придется подождать.