Похитители воспоминаний

Это был плохой день. Мрачный. Свинцовое небо опустилось совсем низко и казалось вот-вот свалится на землю. Ливень не переставал с четырех утра. Эдгар валялся в кровати и даже не думал вставать. Он не страдал от стариковской привычки подскакивать с постели с петухами, а потом по полдня дремать, покачиваясь в кресле или уткнувшись носом в книгу. Он рассматривал узоры из трещин на потолке. Такие же разные как и его жизнь. Вот прямая - простое беззаботное детство, длинная нервная кривая - с юности и до самых седых висков, печальный полукруг - закат.

Закат. Совершенно дурацкое слово в контексте планомерного движения к необратимому концу. Это не то же самое, что поэтичный закат солнца, когда весь мир охватывает тревога, та легкая, смутно ощутимая тревога, которая пробирается под кожу, едва сумерки сползут на город и щекочет нервы до самого первого луча. Закат жизни, он совсем не поэтичен, вместо тревоги приходит тупое смирение, ведь ты знаешь, что за тьмой уже не будет света. Хотя тьма и не пугала Эдгара - он видел и не такие ужасы при свете дня - он жутко злился на предсказуемость финала. Ты умрешь и тебя не станет. Точка. Кто-то говорит о загробной жизни, о каких-то странных переселениях души, о скитаниях разума, но это уже не ты, не тот, который сейчас сидит на диване, поджав ноги, или трясется в душной электричке. Даже если там что-то есть, это что-то будет наблюдать какой-то другой ты. Куда менее привычный. Эдгар подумал, что было бы здорово, если бы смерть была немного разнообразнее, ну например, ты можешь умереть в привычном смысле, а можешь и сжаться до размеров молекулы или прорасти цветами или превратиться в камень. Да масса вариантов. Это, кстати, сыграло бы на руку всяческим продавцам загробной жизни - они бы стряпали инструкции и получили всеобщее обожание, мол, будешь пить, курить и женщин целовать без причины - сдуешься до молекулы и возможно станешь частью какого-нибудь долбанного унитаза с коричневым ободком; если будешь жить средненько - прорастешь в дерево, будешь наслаждаться жизнью и солнцем, думать о своем прежнем поведении; а если совсем уж хорошим будешь - умрешь. Главное камнем не стать, это совсем уж для негодяев. Что-то в этом духе.

Эдгар громко зевнул. Он бы продолжил валяться, но вместе с молодым сном с ним остался и молодой голод. В холодильнике его ждет огромная отбивная и он с радостью зажарит ее с чесноком и кумином. Но прежде надо затопить, вымыть мятое лицо, хотя бы немного отпарить морщины, не без труда отсчитать дюжину блестяшек, отвечающих за холестериновые бляшки, густоту крови, давление, сахар, сосуды, кишечник...

«Все лучше, чем тухнуть в земле», - фыркнул он про себя и высунул пальцы ног из под одеяла. Он сжал и разжал их несколько раз, а потом с криком «фууух» вскочил на ноги. Это вот «фууууух» было отработано у Эдгара годами, и никакие суставы, никакая спина, никакая усталость не могли помешать ему хотя бы на пару секунд в день возвращаться в молодость. В этот фуууух Эдгар частенько успевал смотаться назад в 76-ой, на перила пропахшей щщами пятиэтажки, чтобы снова протереть до дыр синие штаны, или в 66-ой, на крикливый рынок, чтобы стащить пару яблок и краснея, всунуть их старшекласснице с самыми длинными ногами. Еще недавно эти ноги ходили по этому полу, подумал Эдгар. Мягко ступали шершавыми пятками по отполированному паркету, скользили на коньках из мыльных пузырей, когда в доме наступал день большой уборки, пробегали на цыпочках сквозь ледяную бурю, врывавшуюся в дом каждую зиму через щель между полом и дверью. Последние несколько лет, они уже практически не касались дерева, уложенного елочкой, и безразлично покоились на подножии металлического трона со скрипучими колесами.

Эдгар шлепнул себя по щекам, стряхивая боль и пустоту, коварно поджидающих его на поворотах в отчаянье, готовые впрыгнуть в самые кишки и скрутить его как шампанскую проволоку. Эдгар знал это и не собирался так легко сдаваться, тем более в такой паршивый день. Если и умирать от горя то под палящими лучами солнца, чтобы несправедливость жизни ощущалась особенно остро. В бурю умереть может каждый. Что там. Сама природа помогает старой доброй бабке с косой. Она как будто нашептывает, все тщетно. Посмотри на меня, мне ничего не стоит разделаться со всем человечеством, с каждым, даже самым невероятным представителем вашего жалкого вида, игрушки в моем доме из песка и пыли. Если не смету вас смерчами, не выморожу холодами, то задушу меланхолией.

Не сегодня, подумал Эдгар и заскрипел по лестнице вниз, на кухню. Спустя несколько минут на плите скворчала отбивная, шипел кофе, а огонь танцевал свой ритуальный танец. Каждое пламя, вскакивавшее вверх кричало «Прочь», каждый голубой огонек вспыхивал «Уходи». Каждая деревяшка трещала «Вон»! Дом наполнялся запахами и теплом, а там где есть жизнь - никогда нет смерти.

В дверь постучали, когда Эдгар пытался отмыть сковороду от жира. Сперва он подумал, что это продолжает шалить погода вместе со своей костлявой подружкой и решил не реагировать, не давать лишних поводов. Но стук продолжился. Он был спокойным, но настойчивым. Так обычно стучат люди, которым что-то от нас надо, а не смерть, которой нужны мы сами. Но кто же это мог быть? В дверь Эдгару не стучали уже много лет. Кому взбредет в голову ползти 60 километров по серпантину, чтобы оказаться в глухом лесу и постучать в облезшую дверь? Может, журналист какой, - промелькнуло в голове у Эдгара. Но он сразу отбросил эту мысль, даже журналисты уже перешли на дронов... Те прилетают раз в пару лет, фотографируют его за столом, на кресле, на крыльце, а потом спустя пару месяцев возвращаются с распечатанными из интернета страницами - Самый старый человек в мире отметил свое 126-летие или 135-летие. Эдгар уже сам точно не помнил сколько ему лет, не потому что шалила память, а потому что счет потерял всякий смысл. Да и возраст потерял его. Какая разница, сколько лет ты бродишь по этой планете? Ты всего лишь ты. В 2, в 10, или в 115. Просто чем ты старше, тем больше у тебя воспоминаний и тем меньше ты помнишь.

В дверь затарабанили настойчивей. И Эдгар внезапно вспомнил как стучал камнем по танковому панцирю, чтобы развеселить запуганного до смерти мальчишку.

- Эй, черепаха, а ну выходи. Выходи!!! Сейчас мы ему покажем! - он грозился кулаком, деланно осматривался - искал «самый большой камень», поднимал его и что есть сил колотил по танку.

- Тук-тук, есть кто там?»

Когда из «черепахи» выглядывала коричневая голова его армейского приятеля с глазами сведенными в одну точку и языком выброшенным на плечо, мальчишка заливался смехом. Они проделывали этот фокус снова и снова, пока на смуглом детском лице не высохли все слезы.

- Кто там? - Эдгар осторожно коснулся ручки. Он вживую не встречал человека уже очень давно, а потому сильно разволновался. Кто знает, что медицина и технология могли сотворить с людьми за такой строк? Может там стоит трехметровая машина с идеальным лицом и стальными пальцами.

- Я ищу Эдгара Сихон, - голос был твердым, но Эдгар разглядел за твёрдостью и некоторую нетерпеливость. Еще бы, танцы с сентябрьским ветром никому не шли на пользу.

- И зачем он вам сдался? - Эдгару уже не терпелось открыть дверь и взглянуть на нежданного гостя, не поленившегося разузнать его настоящую фамилию. Тень глубокого прошлого. Обычно она нависала горой над Эдгаром, но за последние пару десятилетий сжалась до побелевшего на солнце камня. И этот камень не имел никакой силы.

- Нам есть о чем потолковать.

Эдгар улыбнулся. Нам есть о чем потолковать. Если кому и было о чем толковать, так не ему. Он свое уже давно оттолковал. Эта молодежь совершенно не умеет налаживать связи. Он с шумом открыл дверь. В конце концов, ему было интересно поглядеть на живого человека. Возможно, незнакомец догадался об этом, а потому и не особо церемонился с Эдгаром, не подбирал слова.

- Добрый день! - Из кармана огромного пальто выползла большая рука и крепко сжала руку Эдгару. По одному рукопожатию Эдгару стало ясно, что этот кто-то просто так не уйдет.

- Приветствую, - Эдгар отошел от двери.

Пальто проплыло внутрь, опустилось на стул с белыми металлическими ножками и немного приоткрыло лицо.

- Садитесь!

- Что? - Эдгар, почти машинально, сел напротив, на небольшой диванчик, с полысевшим подлокотником. Но пришедший как будто был погружен в свой собственный мир, где Эдгар был объектом, предметом. Пальто достало из кармана странный прибор - Эдгар ни разу такой не видел - и щелкнуло прямо перед носом у старика. Вспышка была яркой и болезненной. У Эдгара зачесался нос и заслезились глаза, а губы как-будто склеило. Пальто же, смотрело на маленький экрана прибора и выкатывало глаза на лоб, очевидно, от удивления и некоторого восторга.

- Что это такое?! - Эдгар вскочил с дивана, так же шустро как в утренний «фууух» и выхватил у мужчины странный аппарат. Стариковская немощь благородно отступала в экстремальных ситуациях.

- Осторожнее. Это конпарсер. Очень токсичная штуковина. Вы точно не хотите ее сломать.

Эдгар отшатнулся и Игорь, так звали мужчину в пальто, быстро встал.

- Так вы за этим приехали?

Игорь молча кивнул.

- Я просто так не дамся, - Эдгар засунул конпарсер в карман и с вызовом посмотрел на Игоря.

- Я и не собираюсь принуждать вас.

- В таком случае можете уходить. Это, - Эдгар дважды стукнул указательным пальцем по виску, - вы не получите!.

Повисла небольшая пауза.

- Минск. 41-ый год, - наконец, сказал Игорь, - еврейское гетто. Вам помогал мальчик Рома. Приносил еду.

Игорь выжидающе посмотрел на Эдгара. Тот, ошеломленный, рухнул на диван.

- Рома? - Пробормотал он, - Он жив?

- И да, и нет, - Игорь сел напротив и достал из кармана еще одно устройство. Это была плоская металлическая таблетка, максимум пол сантиметра в диаметре. Он наклонился к Эдгару, а потом спохватился:

- Чипа у вас естественно нет?

Эдгар мотнул головой. Он сделал это непроизвольно. Он даже не слышал вопроса. Одно лишь имя и одно лишь лицо занимало все его существо. Рома? Неужели? Как такое возможно? Что они оба до сих пор живы? Они оба, познакомившиеся со смертью еще маленькими детьми. Может она ошиблась тогда? Решила, что забрала их себе и вычеркнула из расстрельного списка? К горлу подкатил ком, грудную клетку сдавило, а на глазах выступили слезы. Да, давненько он не плакал. С того самого дня, как самые длинные ноги отправились в свое последнее путешествие, нырнув в залитую солнцем дыру.

- Эдгар, вы готовы? - сквозь гул воспоминаний до него долетел голос Игоря.

- Готов? - непонимающе пробормотал Эдгар.

Игорь снисходительно улыбнулся.

- Смотрите сюда. - Он поставил перед Эдгаром небольшой проектор и вставил в него металлическую таблетку.

- Сфокусируйтесь, луч поймает вашу сетчатку, и дальше можно быть более свободным в движениях.

Эдгар машинально повиновался Игорю и посмотрел в око проектора. Тот в ответ ударил ему в глаза зеленым светом. Это произошло очень быстро, Эдгар почувствовал легкое покалывание, но длилось оно не более секунды, а вероятнее и того меньше.

- Отлично»!- донеся до него голос Игоря и в тот же мгновение что-то огромное, мощное и страшное обрушилось на него. Эдгара прижало к дивану.

Страх. Первое, что пришибло Эдгара. Иного бы этот страх, в одном из своих самых страшных проявления, полностью дезориентировал и он не смог бы разобрать сопутствующие чувства - панику, ужас, обиду, стыд. Но не Эдгара. Вель он был знаком со всеми оттенками страха - от легкого испуга до животного инстинкта, лишающего тебя разума. Эдгар вспомнил, что Рома сопротивлялся. Маленький, с белобрысыми волосами. Каждый второй день, вместе с матерью он подходил к баракам, проскальзывал за колючую проволоку, пока часовой устало брел вперед, и скребся в их дверь. Он приносил еду, медикаменты. То, чего были лишены Эдгар, его семья и остальные заложники гетто. Мама называла Рому ангелом хранителем и плакала в молитвах о его матери, когда Рома уходил.

Вот он, Вера, его мать, целует его. Страшно, очень страшно. Она сама давно уже без сердца и Рома это знает. А потому улыбается и лезет за ограждение. Его папа скоро вернётся и он расскажет ему, какой он храбрый. При виде солдата Рома сжимается. Все внутри становится как-будто слишком тяжелым для его маленького тельца и единственное, что он хочет, это с криками спрятаться в маминой юбке. Но он идет вперед. Эдгар болен, вспоминает он слова матери, Эдгару нужно лекарство. Его ногти впиваются в шершавую дверь барака. Он протягивает руку вниз и прикусывает губу от боли - заноза впилась под самый ноготь. Шорох сзади - он испуганно оглядывается - вдруг это немец?! - и радостно прыгает за дверь, когда ее, наконец, открывают... Мама, мамочка! Рома хочет убраться оттуда как можно скорее, он снова хочет домой. Дома тепло. И есть чай. А еще мама обязательно сыграет с ними, с ним и его младшей сестрой, в карты. Она будет курить сигареты и шлепать по рукам, если Изочка решит вдруг залезть в ее пачку.

Эдгар видит себя. Маленький усталый мальчик с синяками вместо глаз. Мама сует ему в рот таблетки и обещает, что ему станет лучше. Мама неделю пыталась их достать, думает Рома и его переполняет гордость. Он смотрит на Эдгара с жалостью и даже некоторой брезгливостью, как будто от него можно заразиться злой судьбой. Он ужасно хочет уйти. Мама долго держит его в объятиях. Роме не нравится это. Он не любит, когда его обнимают. Она подводит его к двери, но отец дает команду стоять... Мама и Рома бросаются к окну... Страшно. Очень страшно. Из соседних бараков выгоняют людей. Раздаются громкие команды. Но Рома не разбирает слов. Они все на немецком.

«Рома! - слышит Эдгар голос своей матери, - Верочка, Верочка, ну как же так».

Слезы жгут лицо. Рома протирает их кулаками. Он мальчик. И не должен плакать. В дверь стучат. С каждой секундой все настойчивей. Все громче и громче. А потом...

Уютный рокот эдгаровского дома. Мягкий гул техники, завывание ветра за окном, шум ливня, он хлещет по крыше и ломится в окна. Удобный диван, гораздо удобнее койки на которой лежал 5-летний он, и глаза незнакомца, вцепившиеся в него со всей страстью.

- Ну как вам? - Игорь прикусил губу и поддался вперед, уткнув локти в широко расставленные колени. В глазах его горели огоньки, ему не терпелось услышать Эдгара.

Старик сглотнул и дрожащим голосом спросил:

- Так он жив?

- Часть его точно жива. Та часть, которую вы только что наблюдали. Первая серия. Вы то знаете, что было дальше, а вот другие - многое готовы отдать, чтобы узнать!

- И что они отдают? - глухо спросил Эдгар.

- Деньги. Что же еще еще? - улыбнулся Игорь.

- Понятно .

Эдгар встал и прошел на кухню. Достал с верхней полки стеклянный графин со светло-коричневым содержимым и плеснув в фужер на тонкой ножке, залпом выпил. Легче не стало, только легкие обожгло. В конце концов, возраст. В 20 Эдгар мог выпить канистру горючего и не моргнуть и глазом. Это при том, что он был тощим, если не сказать дистрофичным, и постоянно болел. Он выпил еще и повернулся, почувствовав что на него смотрят.

Игорь как-будто читая его мысли спокойно сказал:

- Не хочу, чтобы вы натворили глупости.

- Вам лучше уйти. - через короткую паузу проговорил Эдгар, - Я знаю, чего вы хотите, но вы этого не получите.

Игорь склонил голову набок.

- Вы не хотите знать, что было дальше?

- Я знаю, что было дальше! - резко ответил Эдгар.

- Я имею ввиду, после того, как вы спрятали Романа.

- Я знаю, что было дальше.

С вами - да. А с Ромой?

- Не имеет значения. Главное -он спасся. Одно удивляет, как он попался в руки такому мерзавцу как вы. - Эдгар пристально посмотрел в глаза Игорю. Тот в ответ ухмыльнулся и ответил таким же взглядом в самую душу.

- Я вижу вас Эдгар. Вы заслуживаете большего, чем безвестность. Я чувствую таких как вы за версту. У меня нюх на это дело - он поморщил нос и потянул воздух. - Я еще ни разу не ошибался.

- Мне ничего не нужно. Я прожил долгую жизнь. И большую ее часть - был счастлив. Так что оставьте эти разговоры о лучшей доле какому-нибудь болвану. Я уже слишком стар для всего этого.

- Эдгар, Эдгар! - с жаром воскликнул Игорь, - Да что же вы такое говорите. Старость - старость это обратимый процесс. Все можно поменять. И когда вы узнаете, что такое хорошая жизнь, а если вы отдадитесь мне, вы это узнаете очень скоро, вы и думать забудете о старости. Вам откроются самые прекрасные, самые невероятные возможности этого мира. Эдгар бы вставил слово, но Игорь продолжил, еще громче, и жарче - то, что сперва показалось твердостью оказалось страстью. И судя по всему эта страсть была неподдельна. - Когда я выпустил пилот Ромы, это была бомба. Просто чертова бомба. Я продал ее миллиону пользователей в первый же месяц. А дальше, дальше больше. Роман обеспечил несколько поколений своей семьи. В первый же год. А знаете, о чем чаще всего спрашивают пользователи? А выжил ли Эдгар? Да-да. Им интересно, удалось ли спастись тому бледному еврейскому мальчику, чьи родители предпочли спрятать чужого мальчишку, а не собственного сына? Это ведь не просто какая-то развлекательная история, это, это... - он замолчал на долю секунды в поисках нужного слова, - это этическая дилемма. Философия в чистом виде. И я стал искать. Роман уже умер, а я искал. Искал того мальчишку, который шатаясь встал с кровати, у него на штанах, на попе, была дырка. Да? Это из второй серии, в которой Рома уже в подвале, наблюдает в тонкую щель, как вас выводят, вывозят, эти ботинки. Черт! Так все реалистично. Эдгар, вы меня слышите?

Эдгар стоял у окна. Смотрел на непогоду. Слова Игоря, они проникали ему в уши, он понимал все что говорит этот человек и даже проникся симпатией к его страсти, амбициям, желанию сделать деньги. Это же сколько всего надо было перекопать, чтобы отыскать его, старика, за чьим морщинистым телом до сих пор живет маленький мальчик Эдгар Сихон. Сердце заныло, впервые за долгое время. Эдгар машинально посмотрел на часы на стене, но до второго приема таблеток было еще далеко.

- Эдгар? - повторил Игорь. Старик, наконец, взглянул на него, но на этот раз испытал чувство брезгливости. Но не к Игорю, к себе самому. К тому, что его, его чувства, его боль, его страхи, демонов, терзающих его, хотят превратить в развлечение, отдать на потеху публике, а его самого вырядить в разноцветные тряпки и заменить его собственный нос на клоунский. Неужели он все? Средневековая безделушка в мире технократии? Любопытный артефакт, сенсационная находка? Все, что угодно только не личность, имеющая право быть в этом мире. Самый старый человек. Конечно, они хотели знать все. Это же такая возможность. Прикоснуться к живому свидетелю давно забытых дней. Задокументировать его, а потом искромсать на множество развлекательных частей и оставить от него все то, что оставляет история от исторических событий? Миф и морализаторство.

- Мы с женой, - неожиданно начал он, возвращаясь в гостиную и жестом приглашая с собой Игоря - купили этот дом более чем полвека назад. За бесценок. Хотя его реальная цена была и того меньше. Четыре шатающиеся стены и дырявая крыша. А ей так понравилось это место, что она все подбегала, подпрыгивала на своих кузнечьих ножках и спрашивала не сильно ли мало мы платим. Я знал, что мы переплачиваем. А даже если бы не знал наверняка, то догадался бы по довольной улыбке нашего продавца. Этот дом достался ему от какой-то родственницы, которую он никогда даже не видел. Впрочем, это неудивительно, сюда не каждый рискнет приехать. А отсюда и подавно выезжать не захочется. Это вы узнаете, когда покатитесь вниз. Серпантин на спуске особо противный. А в дождь - и вовсе невыносимый. А жене это нравилось. Говорит, сбежим ото всех, будем жить в тишине. Наслаждаться. - Эдгар ненадолго замолчал, как будто вспоминая что-то.

- Романтика... Отлично! - Игорь уже фантазировал во всю. Он не стал слушать дальше. Он вскочил на ноги и размахивая руками и ногами стал демонстрировать Эдгару всю мощь будущего эмоционинга. Он не узнал, что тишину они тогда забыли на долгих полтора года, пока гремел парк аттракционов «Большая стройка». В тире заколачивали гвозди, на русских горках возводили леса, ныряли под землю с семью гномами, чтобы добыть драгоценности, принадлежащие прежней владелице этого царства - красный от ржавчины половник, роскошные и облезлые золотые кольца, некогда гремевшие в молодых ушах, жестяная банка с Москвой с почерневшими от времени куполами. Гарцевали в окнах с цветастыми знаменами, предназначавшимися для защиты внутреннего уклада от пытливых взглядов склоненных под тяжестью лет стволов, крутили огненные шашки, пытаясь разжечь обледенелый очаг, ведь без него дом будет как без сердца.

Движения Игоря были хаотичны и Эдгар вспомнил как они с женой сели у камина, усталые, она еще по локоть в саже, он уже наполовину пьян. Они глядели на языки пламени и друг на друга. Уже немолодые, но с целой жизнью впереди, с неторопливыми завтраками, скукой, от которой моментами можно одуреть, глупыми ссорами, на которые так не хватало времени в предыдущие 20 лет, со всей этой бессмысленностью и праздностью, от которой так часто пытаются избавиться люди, но без которой жизнь совершенно невозможно почувствовать. Прошагать, протарабанить, проработать - да, но возможно ли в этом темпе оставить себе хоть что-то? Города и лица проносятся мимо, если не повернуться к ним и не попытаться их ощутить. Самые лучшие чувства остаются незамеченными в суете, они стираются с лиц и сердец и попадают под жернова огромного механизма, собравшего самого себя из всех преступлений против жизни. Тикающие бомбы заменяют страсти и желания, сборщики податей вытесняют любовь и сострадание, стальная рукоятка выковыривает привязанности, а холодные экраны ослепляет и забираются в глазницы.

- Я так рада, что мы сбежали от всего этого, - самые длинные ноги юркнули под колючий свитер Эдгара, к теплой мягкой коже.

- Я тоже, - Эдгар отпил еще вина и закрыл глаза, - это лучшее, что мы могли придумать.

-Ну? - раздался голос Игоря, - что скажете?

Эдгар ничего не ответил.

- Я не хочу давить, - продолжил Игорь, - вы мне нравитесь Эдгар, правда. Я сразу понял, что вы мне понравитесь, когда встретился с вами в истории Романа.

-Угу - с недоверием хмыкнул Эдгар. Он не понимал, зачем он слушает Игоря. Зачем вообще играть в эти поддавки. Он не согласится и точка. Но в Игоре было что-то гипнотизирующее. Какая-то нездоровая харизма. Он вызывал отвращение и чувство тревоги и в тоже время ему было чертовски сложно отказаться. Известный типаж. Как минимум уже третью тысячу лет. Нащупав в кармане сигареты, Эдгар осторожно выудил одну, чиркнул спичками и закурил. Он курит почти 100 лет и не собирается бросать. Сигареты теперь тяжело достать, практически невозможно, но он успел запастись багажником парламента буквально за неделю до того, как филип морис отрезали себе яйца и перепрофилировались под выпуск благовоний.

- Все верно, - улыбнулся Игорь, - такое надо перекурить!

Эдгар молча протянул ему пачку, но Игорь запротестовал.

- Нет-нет, я эту гадость не употребляю. Но ваше поколение просто сходило с ума по сигаретам. Их вроде запретили, нет?

Эдгар молча кивнул. Он сидел на диване, жевал сигарету и смотрел перед собой. Реликвия. Доисторическая диковинка. Живой представитель давно погибшего мира, когда любовники были безумны в своей страсти, войны чудовищны в своей жестокости, люди беспощадны в своем стремлении выбиться вперед. Когда алкоголь лился рекой, а рюмочных было больше закусочных... Когда человек был слабым, безвольным, подчинённым телу и гормонам животным. Когда от счастья или печали можно было сойти с ума, когда от отдыха требовался отдых, а по утрам болела голова и ныло тело. Когда чувства были несовершенными и хрупкими, а ночь достаточно длинной, для того, чтобы влюбиться на всю жизнь и с первыми лучами солнца расстаться навсегда.

«А они, - он с грустью взглянул на Игоря - роботы. Нет, конкретно в Игоре, еще есть искра. Что-то движет им. А остальные... Как они еще не уничтожили этот мир?»

- Ты знаешь, о чем я вспоминаю всякий раз, когда закуриваю?

- Нет, но я тут, чтобы узнать. Узнать все, что происходит в вашей бесценной коробке.

- Я - 10-летний хулиган, с ворованной у воспитателя сигаретой в зубах прохожу мимо старшеклассницы, в которую ужасно влюблен. До сих пор помню ее брошку, - такая зеленовато-желтая, в форме какого-то цветочка. Я затягиваюсь, чтобы произвести впечатление, а потом захожусь в ужасном кашле, чуть сквозь землю не провалился. А она подбегает ко мне. Сует мне кружку воды. До сих пор помню как она улыбалась, особенно глазами, они как-будто искрились. Мы с ней потом прожили всю жизнь, и я всегда мог угадать счастлива она или притворяется по ее глазам, просто возвращаясь в том миг из прошлого... Это одно из самых прекрасных воспоминаний...Черт!, - вдруг вскрикнул он, как будто скинув с себя сразу полвека, - видел бы ты как искрились ее глаза! Фантастика!.

- Мы сделаем так, чтобы все увидели. Все узнают какой прекрасной она была!

- А потом к нам завалились три семнадцатилетних мальчишки. Чтобы забрать то, ради чего пришел ты. Ее хватил инсульт. 102 года. Умерла через несколько дней. А мальчишки погибли на месте. Я их предупреждал. Но кто будет слушать старика?

- Наша технология контролирует интенсивность эмоционинга, ни один мальчишка не пострадает, - рассмеялся Игорь.

- И потом я подумал, - продолжал Эдгар, не слушая Игоря, - а что собственно заставило 3-х мальчишек прийти к нам, древним и старым, в это забытое богом место? Что привело 3-х парней, им бы сейчас под юбки заглядывать и от водки кашлять, в наше царство мертвых? Сперва я думал, дело в деньгах. Но потом решил, что деньги это лишь видимость - под ней пустота.

Игорь молча кивнул. Так обычно кивают тем, кого не воспринимают всерьез, кому нет желания что-то доказать или объяснить, кому разрешают выговориться, чтобы потом уболтать на свое.

- Вы все пустые, - продолжил Эдгар, - вот ты, ты любил когда-нибудь?

- Конечно, я любил сотни раз! - горячо ответил Игорь.

- Значит не любил... - Эдгар вновь затянулся.

- Если смотреть на вещи так,. то да, не любил. Но я хочу узнать ,что значит любить. Хочу почувствовать это. Я и миллионы других людей. Помогите же нам!

- Я просто все не могу понять..,зачем..?

- Что зачем?

- Зачем эти чужие чувства? Я еще понимаю кино - художественное преувеличение, драматургия, оно обтачивает неуклюжесть жизни, срезает лишнее и оставляет - важное, но вот этот ваш эмоционинг. В чем кайф?

- Чувства - лишь одно из состояний, который передает эмоционат. Помимо этого - воспоминания, эмоции, полную физикохимическую картину. О! Это не сравнить ни с одним фильмом, ни с одним даже самым прекрасным предметом искусства. Эмоционинг - это новое искусство. Это доступ к сокровенному. Это самый чистый кайф. Да и потом, у нас есть драматургия. Мы тоже вырезаем все лишнее, если вы беспокоитесь о темпе повествования.

- А почему бы не наслаждаться своей историей? Что мешает самим влюбляться, сражаться, страдать, плакать, смеяться, что мешает самим строить этот дивный мир чувств и чувствований?

- Чужой опыт расширяет сознание.

Эдгар зашелся смехом.

- Мы в мою молодость предпочитали другие вещи для этих целей.

- Ну это не серьезно. Я - продавец счастья, а не смерти. Мы в новом мире смерть не продаем. Ее и так было чертовски много. Слишком много. Настолько много, что и вы сбежали от нее в эту глушь. Разве нет? Раньше вы глушили боль смертью, а теперь если тебе плохо - посмотри первое свидание Данные Карстен и Алексея Вяткина и все! Тебе будет хорошо. Очень хорошо. Вы ведь знаете, что эмоцининг прописывают при депрессивных состояниях? Эдгар, вы будете спасать людей!

- Я достаточно спасал в своей жизни!

- Но делали ли вы людей счастливыми?

- Об это не мне судить.

- А здесь - гарантированного сделаете.

- Игорь, хватит со мной нянчится как с тупым идиотом, все что делают ваши эмоционинги - доза эндорфинов. Так, пощекотать нервы. Мы сперва заменили дружбу суррогатом, потом заменили суррогатам подлинность, потом заменили суррогатом правду, а теперь дошли до того, что заменили и свою жизнь. В век коротких заголовков люди разленились читать, а в век доступных эмоций люди разленились чувствовать. Ты хоть знаешь, как это прекрасно?

- Я то знаю Эдгар, я прожил столько жизней, что легче сказать, чего я не знаю, чего я не чувствовал, чего я не видел...

- Своими глазами? Своими руками? Губами? Затылком?

- Жизнь конечна. Зачем тратить годы на то, что можно прочувствовать за час? Если что-то можно купить - покупай. Опыт, чувства - это такой же товар. Раньше мы полжизни тратили на выращивание пшеницы, чтобы было что поесть, сейчас же мы просто покупаем готовую пачку макарон. Самый ценный ресурс - это время. И только оно подлинно.;

Эдгар ничего не ответил. Молчал. Игорь тоже замолчал. Он уже все решил. А другого варианта и нет. Если он ничего не притащит хорошего - ему крышка. Эдгар - жемчужина его коллекции. Он уже вложился в рекламу и выкупил на два года самого Найро Кобечи, пока его не зацапал никто другой. Лучшая музыка для лучшего эмоционинга.

- Я не просто делец, Эдгар, если вы вот так обо мне думаете, - начал Игорь, распаляясь слово за словом - я не какие-нибудь «Инфинит филингс», которые просто клепают контент, бит за битом, продают всякую ерунду типа ощущений от просмотра чемпионата мира по футболу из вип ложи и тут же толкают историю Кеннета Фроста, который за декаду прикончил как минимум сотню человек. Понимаете? Если вы не выйдете под моим лейблом, то затеряетесь среди этой пошлятины. Они куда наглее меня и не знают слова нет. Если вы не поедете со мной, то поедете с ними и не по своей воле! - выпалив это, Игорь, выжидающе посмотрел на Эдгара.

Тот закурил еще одну сигарету.

- Да чтоб тебя! - подскочил Игорь, - Я не шучу, надо ехать.

Это был один из самых действенных сценариев Игоря. Кто не велся на уговоры, обязательно велся на это представление. Несколько раз Игорь пытался сходу начинать с него, но эффект был хуже - в реальной жизни люди куда менее охотно верят незнакомцам, которые врываются в их жилище с криками «бежим, иначе вам сделают плохо». Сперва нужно установить доверие. Симпатию. Обозначить выгоду. Но с этим стариком все не так! Чертов упрямец. Что ему еще надо!

Игорь нервно посмотрел на часы. Времени много. Погода обещает стать еще паршивее и последнее, что он хотел бы - так это застрять в этой глуши до завтра.

- Эдгар, - в голосе Игоря задребезжала сталь, - нам надо уезжать. Наденьте что-нибудь и сейчас же выходите, - Игорь нырнул в свое пальто и вновь оно сделало его больше и страшнее, - у вас нет другой опции.

Эдгар посмотрел в окно - небо опустилось ниже, царапнуло дорогу молнией и сдавило верхушки деревьев. Погода и правда будет еще паршивее. Будет сильно хуже. Гораздо хуже чем раньше. Он чувствовал. Знал. С самого утра. Эдгар посмотрел на Игоря. На его пальто, которое не обещало ничего хорошего. Он вдруг вспомнил, как брел по ночному Ленинграду, за душой ни гроша, сердце как якорь, не дает ни утонуть, ни пойти дальше. Жизнь кажется самым идиотским предприятием в этой вселенной, а его собственная и вовсе чьей-то злой шуткой. Крыши домов глядят на него даже не с сожалением, с брезгливостью, улицы вытянутые, холодные, мрачные, каждая тень - как чудовище, выпивающее из жизни краски, каждый стук, шум - привет из подземелья, полного кошмаров. Он сам - жалкое подобие человека, монстр, чьи руки убивали, терзали, обнимали сталь и ласкали металл. В его ушах все еще гудит, в груди - свербит пустота, она плотная, тяжелая, подступает к горлу. Ему не спрятаться, не отыскать убежище, ведь вокруг одни руины и крики детей, он выходит на проспект, может там ему кто-то поможет - но машины и те, с отвращением объезжают его, он кидается к воде, но и она не хочет его. Он вытягивается на холодной скамье, смотрит на небо, едва тронутое рассветом. И оно прекрасное - прекрасно низкое, прекрасно серое, северное. Он смотрит в него, пока солнце не разгоняет серость, чтобы забраться повыше, пока щеки и нос не рдеют, смущенные его лучами, пока красота этого мира не исцеляет его уродство.

Он все еще хранил пистолет в кармане своей куртки. Пистолет был маленьким, но хорошим, особенно в умелых руках. А руки Эдгара знали оружие лучше, чем собственное тело.

Куртка висела у входной двери. Пестрая как бразильский карнавал. Эдгар купил ее на Кубе, почти век назад, тогда она была по плечам и топорщилась на спине, а сейчас висит мешком, но до чего же приятный этот мешок. По нему все еще скользит прибой, а в складки забился песок. Капсула времени, которая увезет к соленой воде и стонущим в штиле металлическим вывескам, за которыми скрывались судьбы застывшие в безвременье. Возможно, Эдгар до сих пор там. Согнулся над барной стойкой и улыбается беззубому старику с вагоном историй, каждая с весом в галактику. Как он вообще их носит в себе?

Эдгар накинул на себя куртку и нащупав пистолет в кармане, развернулся к Игорю. Тот уже совершенно по-хозяйски осматривал дом, спешил растащить его на фрик шоу, выжать до жмыха и переработать в фаст-фил - новую форма быстрой переработки жизни.

- Убирайся немедленно из моего дома. - Эдгар целился Игорю в живот. Он знает как сделать так, чтобы второго выстрела не потребовалось.

Игорь сперва дернулся, а потом расхохотался. Эдгар выглядел безобидно, нет более точное слово - жалко - в этой повисший на нем куртке, лицо сухое и мятое, пальцы едва заметно тряслись.

- Хватит вам, Эдгар. Все ведь так хорошо идет. Ну зачем ломать эту комедию? - он сделал шаг вперед, - Какого года эта штуковина? Выглядит невероятно!

Он достал паралайзер и снова сделал шаг вперед. Параллайзер работает на расстоянии. Мощность минимальная. Не должно серьезно навредить старику. Черт, зачем же все так усложнять? Бабахнул гром. Как-будто рядом разорвался снаряд. Все, хватит нянчится, решил Игорь и попытался нажать на кнопку паралайзера, но ничего не вышло. Пальцы не послушались, внутри что-то скрутило и расползлось по брюшине. Игорь посмотрел на алеющее пятно на животе и рухнул на пол.

Окна задрожали от очередного раската грома и это было последнее, что увидел он увидел.

***

В одно окно стало заливать. Потом во второе. Небо почернело и обрушилось на крышу автомобиля, на которой приехал Игорь. Он был прав в одном - надо уезжать. Скоро от этого места ни черта не останется. Ливень подмоет почву и на этот раз этого будет достаточно, чтобы дом, наконец, издох. Если поторопиться - удастся уехать до того как и дороги станут непроходимыми.

Но Эдгар никуда не спешил. Он медленно прошел в гостиную и закрыл Игорю глаза, глупый мальчишка, а потом выудил аппарат из кармана пальто и направился в выходу. Дом затанцевал и Эдгар едва ухватился за дверь. Сопротивляясь ветру вытащил себя на порог и там застыл.

Он закрыл глаза и нырнул в прошлое. Вот он поворачивается и смотрит на самые длинные ноги, плавно движущиеся впереди него. На них ласты - розовые в горошек. Такая детская шалость. Говорят, воды черного моря до сих пор хранят слезы Медеи, предавшей собственных отца и брата. И эти слезы отравят каждого, кто помыслит подобное.

«Они никогда не отравят нас с тобой» - улыбнулись самые длинные ноги и нырнули глубже. Когда они выплыли, солнце уже обожгло горизонт и мягко утекало, оставляя причудливые краски всех оттенков пурпура. Песок уже не жег ступни, но все еще сохранял тепло недавнего дня. Эдгар плюхнулся лицом вниз, распластался всем телом. Было тепло и хорошо. Самые длинные ноги плюхнулись рядом. С носа и волос течет вода. Коленки - острые и колючие, глаза искрятся. Эдгар подумал, что возможно, они и рождены то были, чтобы отыскать друг друга. И ни для чего иного. Кто-то рожден делать музыку, кто-то пишет стихи, третий движет прогресс вперед. Им же не нужно было делать ничего, лишь всматриваться друг другу в лица и понимать, что там, за горизонтом этой формы существования - есть первичная субстанция, связавшая их атомные структуры навсегда. Нет, наоборот. Они это всегда знали. И то состояние - было первичным. А настоящее, мягкое, улыбающееся, страстное, живое - подарок от вечности за верность и неизменность.

- Мы всегда будем вместе. - пробормотал Эдгар.

- Мы всегда были вместе. - прощебетали коленки.

Ветер уже снес крышу и ворвался в дом. Покружил в спальне, расстелил постель, прошелся по ящикам в поисках сокровищ, но какие сокровища в доме без королевы? Свалил шкаф и следом за ним ринулся вниз, в гостиную, вспорол диван, растрепал его посеревшую набивку, вымел сор и погасил костер. Еще чуть чуть и он доберется до Эдгара. Самого старого человека в мире. Деревья глазели на него сверху вниз. Бесстыдно и без сожаления. Они бы и сами не прочь отправиться в путешествия по звездной пыли. Эдгар понимающе кивнул. Дом качнулся и сел ниже. Не осталось прежнего подземного царства, коричневая жижа спешила к дому. Подмывала его, миллиметр за миллиметром. И словно подгоняя ее, танцевали молнии.

Эдгар обернулся, чтобы посмотреть на Игоря. Забился в угол, бесформенная оболочка. Сам во всем виноват. Но это уже не имело значение. Значение имело лишь то, что Эдгару, даже тут, в этой долбанной глуши так и не удалось сбежать от себя. Он подумал, что солнце и тогда не простило его. Лишь рассмеялось над ним, чтобы вот так напомнить о своей обиде спустя полвека. Этот дом - дурацкая игрушка, и сам он - полнейший дурак, лишь только одно настоящее и невыдуманное было в его жизни, но и оно уже ушло. Скоро и дом сползет как десятки других в этой местности. Удивительно как он вообще так долго простоял. Реликт как и его хозяин. Картонная декорация, пустышка. Все суть подделка. Такой же суррогат как и весь этот мир.

- Я ни за что бы с тобой не поехал, - пробормотал он себе под нос.

Эдгар достал конпарсер. Раньше, он всегда отгонял от себя мысли о Роме. Ему не хотелось знать, что с ним случилось. Как дальше развивалась его жизнь. Ведь там в том маленьком подвальчике родилась и его история - его убежище, его параллельная вселенная, другой Эдгар, которому не придется молить небо о прощении и бежать от себя и своих демонов. Тот Эдгар был настолько реальным, насколько нереальным был Рома и его жизнь. Эдгар всячески выдавливал Рому из памяти, вытравливал из сердца, выбивал из снов и наблюдал за тем, как он сам, прячется в этом подвальчике и как он сам живет другой, нормальной жизнью. Но сейчас, после того как его иссушенный палец в последний раз выжал курок, Эдгар понял, что не было никакой истории, не было никакого другого Эдгара, не было параллельной вселенной. Был лишь он - пленник и захватчик. Истязаемый и истязатель. Ребенок и убийца.

Эдгар навел аппарат на сетчатку глаз. И включил вторую серию.

Рома сидит в подвале. У Эдгара дырка на попе. И он чертовски боится. Тогда. И сейчас. Но совсем скоро перестанет. И это будет уже навсегда.