Лиделиум. Пламя Десяти

Кристанская империя. Вторая планета Данлийской звездной системы, резиденция императорской семьи Диспенсеров 4854 год по ЕГС*
(7079 год по земному летоисчислению)

🎵Sinking into Flames – Really Slow Motion

Когда корабль спилотировал на посадку, Данлия уже давно взошла над горизонтом. Время близилось к полудню. Стоя у панорамного окна своего кабинета, Александр Диспенсер наблюдал за тем, как несколько операционок спешат к трапу приземлившегося судна и невольно думал о том, что неплохо бы перекусить. Сегодня он намеренно попросил сдвинуть обед на пару часов в надежде разделить его с гостем.

Однако предвкушения долгожданной трапезы было недостаточно, чтобы скрасить настроение самого гостя. Показавшись из кабины корабля он, завидев операционок, недовольно поморщился и, брезгливо отвернувшись, спешно сбежал со ступеней. Его движения, как всегда, были немного резкими и грубоватыми, шаги, даже несмотря на невысокий рост, широкими, быстрыми и решительными, а выражение лица такое, будто ему уже давно осточертел весь мир.

Манеры Нейка Брея, как любила отмечать Джорджианна, всегда оставались "шершавыми". Будучи человеком крайне нелюдимым, жестким и прямолинейным, истинное изящество он проявлял лишь в одном – красноречивом убийстве оппонентов. И, признаться, Александра даже восхищал этот парадокс:  дерзость, непримиримость, черная ирония, резкость, жесткость, откровенность, авантюризм – ровно за все то, за что в Лиделиуме так осуждали Нейка Брея как человека, его уважали как политика. Александр же за все это ценил его вдвойне – как своего десницу и лучшего друга.

На то, чтобы подняться в его кабинет, Нейку понадобилось около пяти минут. Он ворвался в него как всегда без стука. Распахнув дверь, Брей обвел помещение хмурым взглядом, небрежно отшвырнул плащ в сторону ближайшей операционки и, шумно упав в кресло, наконец, посмотрел на Александра.

– Виски есть?

Губы Диспенсера невольно дрогнули в улыбке. Виски – это хороший знак. Значит, переговоры прошли успешно. Завершись все плохо, Брей бы требовал абсент.

– Думаешь, я не подготовился? – уточнил он, доставая из бара стеклянный графин. – Как все прошло с Палмерами?

Нейк ответил не сразу. Молча наблюдая, как друг разливает алкоголь по бакалам, он на несколько минут ушел в себя.

–  Ты знал, что Рауль Палмер поклонник Шагеля, впрочем как и всей арианской поэзии древнего мира? – уточнил герцог.

Протянув ему бокал, Александр в недоумении вскинул брови. Конечно он не знал, но ему было крайне интересно с чего, по мнению Нейка, его должны волновать старинные стишки и уж тем более словоплеты, что их сочинили.

– Я вот тоже понятия не имел, – хмуро заключил Брей, залпом опустошив стакан и вновь поставив его перед другом. – Я пересек хренову галактику, чтобы больной старик трое суток сливал мне в уши свое рифмоплетское дерьмо будто я сточная канава под его жопой. Часы словоблудия о любимых крылатых фразочках на древнеарианском и ни слова о пограничных пунктах его Калиотской системы, тормозящих наши корабли и задерживающих транспортировку торфа.

– А ты? – терпеливо уточнил Александр. Вновь заполнив бокал, он придвинул его к Нейку и, опустившись в свое кресло за столом, пригубил виски.

– А что я? Пришлось признать, что среди выражений на древнеарианском и у меня есть любимое.

– Это еще какое?

– Берите гребанные деньги!

Вновь осушив стакан, Нейк Брей оглянулся в сторону Александра. Он смотрел на него исподлобья. Темные, с проблесками первой седины брови были сведены к переносице, нос чуть сморщен, а губы сжаты в узкую полоску. Любой другой бы решил, что Нейк Брей в ярости и из последних сил сдерживает раздражение, любой другой уже давно бы запаниковал. Александр же в течение минуты терпеливо смотрел на друга в немом ожидании и вдруг расхохотался. Он смеялся тихо, но искренне и заразительно, наблюдая, как уголки губ Брея медленно ползут вверх.

– Ты же прогнул его не так ли? – уточнил Александр, в очередной раз пополняя бокал друга. – Он согласился снять свои блокпосты?

– Нет, – брезгливо отмахнулся Брей, – Старый кретин совсем выжил из ума. Я договорился с Марено. Они откроют постоянный транзит для наших кораблей через свои системы в два раза дешевле. Поэтому пришлось задержаться. Я убил три чертовых дня, пытаясь совладать с крепчающим маразмом Палмеров, вместо того, потратив всего час, провести переговоры с Марено.

Александр улыбнулся. Вздохнув, Нейк удобнее разместился в кресле и вновь отхлебнул виски. Алкоголь, наконец, сделал свое дело. Черты Брея расправились и на его лице выступил легкий румянец. Пару минут герцог сидел, погрузившись в свои мысли и машинально взбалтывая темную жидкость на дне стакана. Александр знал, что Нейку нужно дать время. Кажется, впервые за последние дни тот позволил себе расслабиться. 

В такие моменты, Александр чаще обычного вспоминал былые дни. Он любил представлять, будто последних двадцати лет и не было вовсе. Будто он сам пока еще юнец, которому только предстоит познать все тонкости политических интриг, жениться и стать во главе крупнейшей империи в галактике, а Нейк – всего лишь неказистый отпрыск обедневших аристократов и по совместительству его лучший друг. Как и тогда, Брей по-прежнему так же смело и бесцеремонно врывался к нему в кабинет и по паре часов распивал виски, иногда заводя короткий диалог, а иногда, уходя в свои мысли, молча наслаждался уединением в его компании. И все же даже сейчас Александр вновь и вновь возвращался к мысли о том, что за эти годы многое изменилось. Нейк Брей стал его десницей и одним из самых богатых и влиятельных людей в галактике, а он сам – мужем, отцом и, он очень надеялся, не самым бездарным лидером.

– Слышал, что случилось с Крамерами? – поинтересовался Александр спустя пару минут.

Лицо Нейка помрачнело в то же мгновение.

– Да уж, – тихо протянул он. – Чудовищная трагедия, что уж тут скажешь...Эта охота на сайгатов – развлечение для настоящих психов.

Александр не мог не согласится. Охота на гигантских чешуйчатых рептилий на Редизе –7 в Лифонской системе была многовековой семейной традицией Крамеров и одним из излюбленных, поистине кровавых развлечений в Лиделиуме. Лара и Семион Крамеры обычно открывали сезон за три недели до конца года. Чтобы принять участие в охоте, знать стекалась в их Лифонскую систему со всей галактики. В лучшие года число гостей Крамеров достигало несколько сотен. В лучшие года...Александр передернул плечами. После того, как на днях один из чашуйчатых монстров на глазах у половины Лиделиума разорвал на куски Семиона и Лару, желающих продолжать вековую традицию точно станет меньше.

– Похороны завтра, в закрытых гробах, – сообщил Александр, опустив свой бокал на стол.– Говорят, их останки собирали в течение двух дней по всему заповеднику.

– Дети остались? – вяло уточнил Брей.

– Да, сын. Мальчишке едва исполнилось десять.

– И куда его теперь?

– К дяде. У Семиона есть младший брат. Леонид, кажется. Он заберет его к себе.

– Ну, уже что-то, – опрокинув в себя очередную порцию виски, Нейк невольно поморщился от жгучей порции алкоголя. – Хреновые у тебя новости. Есть хоть что-то хорошее? Что-то не связанное с тупоголовыми болванами и кровавыми смертями...– его взгляд скользнул в сторону голограммы, над столом Александра. – Что это там у тебя?

Диспенсер слегка поджал губы, разворачивая голограмму к другу. Она напоминала досье. Молодой человек на изображении не показался Нейку даже отдаленно знакомым. Сильнее сведя брови к переносице, мужчина несколько мгновений изучал данные на голограмме, после чего вновь посмотрел на Александра. Секундный интерес в его глазах погас так же быстро, как и вспыхнул.

– Это еще кто такой? –  спросил он, взбалтывая в стакане почти растаявший кусок льда.

– Рейнир Триведди, космогеолог с Кериота в системе Каас, он сейчас во всех новостях. Не слышал?

Нейк равнодушно качнул головой.

– А должен был?

Александр пожал плечами в знак того, что это упущение было хоть и значительным, но не смертельным.

– Крайне талантливый паренек. Вырос в бедном гетто на отшибе Калиотской системы, потерял семью еще в детстве. Увлекся наукой. За десять лет поднялся до восемнадцатой касты.

– Безродный, но подающий надежды молодой ученый... – безразлично пробубнил под нос Брей.

– Пару лет назад он открыл несколько геологических школ в системе Каас, – продолжил Александр. – Ему всего двадцать пять, а Лифанские СМИ уже включили его в список самых выдающихся людей столетия. Говорят, еще пару лет и он войдет в Элиту.

Нейк устало посмотрел на друга.

– И с каких пор ты покровительствуешь науке?

– С тех самых, когда узнал, что этот Рейнир начал исследовать черные дыры. Хочу пригласить его в Данлийскую резиденцию и предложить Кристанское гражданство. Что если перед нами будущий гений. Представь, если исследования прославят его на весь мир?

– Великие открытия под покровительством императорского дома Диспенсеров, – заключил Брей. – Красивая история.

Губы Александра изогнулись в одобрительной усмешке. Нейк всегда быстро улавливал суть.

– Это может нам пригодиться. В перспективе.

Нейк что-то удовлетворенно промычал в ответ.

– Но ты, конечно, хочешь поговорить не об этом, – осторожно заметил Александр. – Ты тут уже более пятнадцати минут, и все еще не поинтересовался...

– Как Татьяна? – закончил Брей, откинувшись на спинку кресла и выжидающе посмотрев него. Его голос все еще был сухим и шершавым, и все же от Александра не укрылось, как посветлело лицо друга при упоминании дочери.

Он слабо улыбнулся в ответ.

–  Прекрасно. Она очаровала всю прислугу. Знаю, ты сейчас начнешь ворчать, – поспешил добавить Александр, предостерегающе вскинув руки, – но тебе определенно стоит почаще ее отпускать. Держишь ее на своем Валаате в четырех стенах как пленницу. Ты знаешь, она нуждается в общении со сверстниками.

– Да неужели? – скривился Брей. – И что же я еще знаю?

– Оставляй ее почаще у нас, – продолжил Александр, проигнорировав его язвительный тон. – К тому же они неплохо ладят с Кристианом. Им нравится играть друг с другом.

– Они дети, – пробормотал Нейк. – Им нравится все, пока ты вовремя подтираешь им жопу и не забываешь запихивать в рот еду.

Александр закатил глаза.

– Очень педагогично.

Нейк не ответил. Больше чем о Татьяне он не любил говорить разве что о своих женщинах. О любовных интересах лучшего друга Александру было известно столько же, сколько и остальным. То есть примерно ничего. Двадцать лет назад, когда они только выходили в свет, Нейк был таким же нелюдимым и бестактным как и сейчас, и все же толпы девиц преследовали его по пятам. Он же всегда оставался к ним предельно равнодушным. Обществу это не нравилось. Нейку же не нравилось то, что по всеобщему мнению, ему почему-то должно было быть до этого дело.

В течение долгих лет Александру не было неизвестно ни об одной женщине, которая бы вызвала в Нейке если не симпатию, то хотя бы интерес. Ядовитые языки Лиделиума поносили его друга за скрытность, грубость, цинизм и высокомерие, то и дело приписывая ему десятки абсурдных романов, ни один из которых впрочем так и не подтвердился. Вероятно поэтому, когда однажды Нейк появился на одном из приемов Диспенсеров с двухлетней девочкой на руках, Александр, как и все присутствующие, едва не лишился дара речи.

– Ваша светлость! – кричал ворвавшийся вслед за ним стражник. – Я прошу прощения, но мне нужно...– задыхаясь после бега, он кивнул в сторону малышки, что от испуга сжалась у Брея на руках, – просто необходимо установить личности всех гостей...

Стражник смотрел на Александра и Джорджиану с невысказанным отчаянием, не осмеливаясь даже украдкой взглянуть на разъяренного Брея.

– Мне необходимо установить личности всех гостей...– в очередной раз растерянно повторил он.

– Она моя дочь, – в гневе огрызнулся Брей, окинув хищным взглядом толпу. – Этого будет достаточно?

Александр был вынужден признать, что да. Так Татьяна Брей, в одночасье появившись в их жизни, вскоре стала не просто постоянным и любимым гостем в резиденции Диспенсеров, но и членом их семьи. Нейк Брей так и не рассказал ни о ее происхождении, ни о том, кто ее мать. В Лиделиуме ходили слухи, что Татьяна – плод любовных связей Брея с простолюдинкой. Джорджиана и вовсе считала, что девочка ему даже не родня. Самого же Александра не волновала ни одна из версий. Если малышка и впрямь была дорога его другу – значит, она была важна и для него.

С того самого момента Нейк Брей почти никогда не разлучился с дочерью. Он крайне редко выбирался в люди, но когда это происходило, неизменно брал ее с собой – не важно, будь то праздничный прием в День Десяти или деловые переговоры. Исключение составляли лишь редкие отъезды Брея в далекие регионы. Тогда он оставлял Татьяну с многочисленной прислугой в своей резиденции на Валаате или же, как сейчас, у Диспенсеров. Александр знал, что дальние путешествия даются другу очень непросто – к его собственному удивлению, малышке удалось пробудить в Нейке такую глубокую привязанность, на которую, как он думал до недавнего времени, тот и вовсе был не способен.

– Как Кристиан? – поинтересовался Брей, с явным разочарованием опустив на стол пустой стакан. Хороший виски всегда заканчивался слишком быстро. – Ему стало лучше? Новая методика этого вашего...– Брей замялся.– Квавал...Кларал...Тьфу черт его дери Кралар...

– Кларксона, – помог Александр.

– Да, его, – с облегчением кивнул Брей. – Она работает?

По лицу Александра прошла тень.

– Нет, – он покачал головой, – не работает. Пока...пока еще нет.

И по правде говоря, все становится только хуже – хотел добавить он, но почему-то промолчал. Кошмары, что вот уже два года мучали его семилетнего сына не только не прекращались ни на одну ночь, но и усугублялись. Из раза в раз, как по часам, Кристиан просыпался весь мокрый в истерике срывая голос и задыхаясь от ужаса. Жуткие крики, доносящиеся из его комнаты по всему северному крылу сводили с ума всю прислугу. При одном воспоминании последней ночи у Александра по телу прошла холодная дрожь. Сегодня он с Джорджианой не мог разбудить сына около двадцати минут. Кристиан метался в агонии. Когда он наконец, пришел в себя, то едва мог говорить.

– Они погибли, они все погибли, я не мог ничего сделать, - бормотал он высохшими, потрескавшимися губами. - Я пытался. Я правда пытался, но они все погибли. Все до единого.

– Кто погиб, сынок? - спрашивал Александр, гладя Кристиана по мокрым волосам, пока Джорджиана трясущимися руками наливала ему воды.

– Все, кто там был.

– И кто это с ними сделал? Из-за чего они погибли?

Джорджиана протянула сыну стакан, но тот этого даже не заметил. Подняв на отца покрасневшие от слез глаза, он посмотрел на него так, будто уже давно не был ребенком.

– Я, - еле слышно ответил Кристиан.- Кажется, это сделал я. Я убил их всех.

Александр залпом осушил свой бокал и вскочил на ноги. Безумие, что с каждым днем все больше поглощало его сына и с которым он как ни старался, не мог ничего сделать, пугало и сводило его с ума. Нейк Брей не знал и десятой части всех ужасов. Как истошно кричал Кристиан и как они с Джорджианой переживали каждую ночь, пытаясь привести его в сознание. И хорошо, думал Александр. Никто не должен был этого знать.

– Он хоть сказал, в чем может быть дело? - спросил Нейк, отвлекая его от мыслей. Он говорил о докторе Кларксоне.

– Психосоматика, - выдохнул Александр, сам не веря в собственному заключению.

Очередной сюр. Доктор Кларксон и вправду говорил, что дело в психосоматике. Доктор Таяль полагал, что во всем виноваты неизвестно откуда взявшиеся травмирующие воспоминания. Доктор Лофинский считал, что причиной всему скрытое психическое расстройство, а доктор Килси убеждал всех, что дело в стрессе. Откуда у семилетнего ребенка мог взяться этот самый стресс, он, разумеется, не уточнял. Во всем этом параде абсурда Александр Диспенсер наверняка был уверен только в одном – ни один из этих ученых недоумков не был способен помочь его сыну.

– Значит, ты полагаешь...– начал Брей, но так и не договорил. Двери кабинета распахнулись и на пороге показалась одна из операционок. Брей покраснел от гнева, но так и не успел вставить и слово.

– Ваше величество, – сходу обратилась к Александру машина, – вам стоит пройти в северный холл.

– Сейчас? – в недоумении нахмурился мужчина.

– Это касается вашего сына. Ему не очень хорошо...

Александр вылетел из кабинета быстрее, чем Нейк успел среагировать. Он слышал как, выругавшись, тот все же поднялся и поспешил вслед за ним. Они добрались до северного холла меньше чем за пару минут, но это время показалось Александру вечностью. Когда дело касалось Кристиана, все остальное моментально меркло в его глазах. 

Когда он ворвался внутрь, Кристиан стоял недалеко от входа, тяжело дыша и в отчаянии прожигая глазами старинную вазу, осколки которой были раскиданы по полу в метре от стола. Его опухшие серые глаза, были сухими и все же Александр заметил, как дрожали руки сына, когда он, наконец, заметил их с Бреем и поднял на него испуганный взгляд.

– Это Кристиан! – послышался тонкий, немного писклявый голос Татьяны Брей с противоположной стороны стола. – Это он разбил ее!

На лице Александра мелькнуло заметное облегчение. Операционка ворвалась в кабинет так резко, что он уже было поверил, что произошло что-то и впрямь плохое. Переведя выжидающий взгляд на Кристиана, он постарался придать ему всю серьезность.

– Кристиан?

– Это ложь! – в ярости подорвался мальчик, отчего Александр невольно опешил. Он еще никогда не видел сына в таком гневе. – Татьяна врет. Я даже не притронулся к вазе! Я стоял здесь.

–  Но она разбилась! – не унималась Татьяна. – Она разбилась из-за тебя!

Лицо Кристиана в миг стало красным.

– Я ее не трогал! Она разбилась сама!

– Кристиан, – сдержанно, но холодно заметил Александр,– вещи не ломаются сами по себе. Это всего лишь ваза. Я не злюсь на тебя за то, что ты скинул ее по неосторожности. Но я злюсь из-за того, что ты отказываешься проявить смелость и честно в этом признаться.

– Я же сказал, –сжав кулаки, яростно прошипел Кристиан сквозь зубы, – я ее даже не трогал!

Мысленно сосчитав до пяти, Александр медленно выдохнул. Иногда воспитание детей требовало куда больше терпения и выдержки, чем он предполагал. Упертость и откровенное вранье сына начинало всерьез его раздражать. Мальчик вел себя так, будто он и впрямь должен был ему поверить.

– Кристиан, – как можно спокойнее начал Александр, – я тебя не узнаю. Вранье – худший из путей. Его выбирают только трусы, а ты, мы оба знаем, не такой. Скажи как все было на...

– Александр! – хрипло перебил его Брей. Диспенсер не договорил. Обернувшись на голос друга, он бросил мимолетный взгляд в сторону консоли в противоположном конце зала и замер от ужаса. Все немногочисленные предметы декора, что лежали на ней мгновение назад, теперь же парили в невесомости в двух метрах над поверхностью. Наблюдая за этим, Татьяна тряслась как лист на ветру. Лицо самого же Нейка Брея вытянулось в невысказанном изумлении.

Александр едва мог дышать. Происходящего не заметил один лишь Кристиан, что, как и прежде, смотрел на него в яростном отчаянии.

– Я не лжец! – закричал он, из последних сил сдерживая слезы, что жгли глаза от обиды. Он мог выдержать ябедничество Татьяны, мог смириться с гневом отца за разбитую вазу, но недоверие и то глубинное разочарование, с каким Александр произнес последние слова, ранили его сильнее, чем самое суровое наказание.  – Я говорю тебе правду! Ты слышишь?! Я говорю правду!

Уже позже, десятки раз засыпая по ночам, Александр снова и снова возвращался мыслями к тому самому дню, представлял красные, опухшие глаза сына и задавался вопросом: могло ли все сложиться иначе? Возможно, если бы он проявил большее понимание и доверился Кристиану, все бы обошлось. Тьма, что пробудилась в его сыне, не успела бы взять над ними вверх. Кристиан бы не утратил контроль, страх бы не парализовал Татьяну, а то, с какой силой раскачивается гигантская двухтонная люстра над их головами он успел бы заметить на несколько мгновений ранее. Три секунды, если быть точнее. Ровно столько понадобилось Нейку на то, чтобы, осознав происходящее, броситься к Кристиану и со всей силы оттолкнуть его как можно дальше к стене. Три секунды, снова и снова думал Александр, содрагаясь от ужаса. Этого хватило, чтобы Брей спас его сына, но оказалось недостаточно, чтобы он добрался до собственной дочери.

Представляя белое, безжизненное лицо Татьяны с замеревшими стеклянными зрачками, Александр всегда думал о собственной позорной беспомощности и об истинной цене человеческой жизни. Теперь он знал ее наверняка.

Три чертовы секунды.