Эксперимент

Открытие, как это иногда бывает, было сделано случайно. Рыжеволосый, крепкий пятидесятидвухлетний англичанин, убежденный холостяк, вернулся домой довольно поздно. Он засиделся на еженедельном кружке любителей естественной истории, который он аккуратно посещал уже полгода. Ещё бы! Сегодня перед ними выступал сам мистер Чарльз Дарвин!

Все члены кружка находились в радостном возбуждении. Да, они выпили – совсем немножко! И Чарльза угостили!.. Он такой молодец, согласился прийти, и запросил за свое выступление небольшую, приятную сумму! Казначей кружка, которого они тщательно выбрали два месяца назад, остался в весьма удовлетворенном состоянии. Вообще, они сделали правильно, что пригласили Чарли!

Конечно, все члены кружка читали книгу «Происхождение». Но одно дело читать, а другое – слушать автора. К тому же, не высокомерного, чванливого зазнайку, а настоящего джентльмена с хорошей дикцией.

Чарли доходчиво, аргументировано объяснил, какое значение имеют развитие и разнообразие. Развитие рода, разнообразие популяции. Если эти важные факторы отсутствуют, повторил он несколько раз, наследственная линия живых существ может прекратить свое существование. При этих словах по щеке одного из давних членов кружка, нервного отца четырех взрослых дочерей, скатилась скупая мужская слеза. Все любители естественной истории дружно пообещали сделать всё возможное для разнообразия и, особенно, развития…

Погруженный в счастливые мысли о естественной истории, рыжеволосый холостяк, пошатываясь, взбирался по лестнице. Его квартира находилась на последнем этаже четырехэтажного дома. Лестница была крутая и едва освещенная, и это было плохо. Но хорошо было то, что хозяйка дома никогда не поднималась наверх и не беспокоила его. Разумеется, он всегда аккуратно вносил арендную плату. Вот и четвертый этаж. Англичанин с некоторым трудом нашарил в кармане ключ. Он вставил его в замочную скважину, распахнул дверь и вошел в свою квартиру.

Он прошел по коридору и открыл дверь в комнату. Там было темно. Фонарь на улице, который обычно давал необходимый минимум света, не горел уже два дня. Осуждая безобразную работу лондонской мэрии, он выругался, больно ударился о край стола и выругался ещё раз. Нащупав в кармане спички, он достал их и зажег длинную палочку. Прошло несколько неприятных мгновений, пока он, в неверных вспышках горящей спички, нащупал газовый рожок, висевший на стене. Он повернул вентиль, поднес спичку, и в комнате зажегся свет.

Англичанин считал свою квартиру настоящей холостяцкой берлогой. Но по-настоящему он гордился только своей комнатой, своим кабинетом, называя его естественно-испытательной лабораторией. Он даже хвастался ею на заседаниях кружка.

Газовый светильник освещал несколько предметов одежды, в беспорядке разбросанных по дивану и стульям, пару заношенной обуви, неприкаянно стоявшей в углу, а также аккуратно выстроенные на столе и на полках небольшого шкафа склянки и бутылки всевозможных форм, протертые от пыли только с одной стороны. Стеклянные емкости были наполнены мутноватой жидкостью, в коробках, лежащих тут же, хранились камешки, которые он считал ценными минералами, и сухие травы, вне всякого сомнения, лечебные.

Запах в комнате стоял соответствующий. Но не травы были его основным источником. Особое, естественнонаучное благоухание кабинету придавали обитатели клетки, стоявшей на массивном комоде.

Англичанин, как настоящий естествоиспытатель, обязан был иметь в своей лаборатории подопытных животных. Принадлежащий хозяйке дома толстый полосатый кот, который иногда заходил в кабинет, однажды изъявил столь громкий и постыдный протест против участия в научных опытах, что рыжеволосый естествоиспытатель, ругаясь и обрабатывая йодом расцарапанные руки, больше не связывался с этой неразумной тварью.

На задворках рынка ему приходилось приобретать облезлых мышей. Он испытывал при этом некоторое отвращение, но уговаривал себя, что ради науки надо идти и не на такие жертвы. К тому же мыши, которых продавали оборванные мальчишки, стоили очень дешево. С десяток недавно купленных животных и сидело сейчас в клетке.

На почетном месте, в центре стола, лежала тетрадь в кожаном переплете. Это был дневник естествоиспытателя. Англичанин ежедневно записывал, что он сделал для науки.

Винные пары клубились в мозгу и тянули добросовестного ученого к дивану. Но он преодолел соблазн и присел за стол. Он открыл дневник и тупо уставился на последнюю, сделанную им утром запись: «Кормил подопытных животных. Обычный рацион…» Далее следовал перечень всего того, что англичанин сумел запихать в глотки мышам. Они никогда не ели добровольно то, что он подкладывал им в клетки, и ему приходилось, надев старые перчатки, ловить каждую мышку и кормить её индивидуально.

Следует отметить, что мыши в клетках, те, которые ещё не передохли, выглядели неплохо, по крайней мере, они очень быстро двигались, и, чтобы схватить их, надо было приложить немалые усилия.

Англичанин взял перо, обмакнул его в чернильницу и записал: «Присутствовал на заседании кружка. Слушал мистера Ч». Он задумался, надо ли писать имя полностью, и решил, что стоит ограничиться одним инициалом. Он так и сделал, с трудом дописав «Дарвина».

Теперь предстояло покормить мышей. Он устало поднялся и подошел к шкафу. Наугад он выбрал одну из бутылочек и двинулся к комоду. Но привычка к порядку оказалась сильнее, и он вернулся к столу, чтобы переписать в дневник латинское название содержимого бутылки. Она была подписана аптекарем, и убежденный холостяк смутно мечтал, что когда-нибудь и он поймет значение этих заковыристых, красиво звучащих слов.

Мотнув тяжелой головой, он закрыл дневник, взял его подмышку, крепко зажал в руке бутылку и двинулся к комоду. Мыши тонко запищали. «Неблагодарные», – подумал естествоиспытатель. Где-то вдалеке раздалось тихое мяуканье предателя-кота.

Англичанин, кряхтя, откупорил бутылку и поставил её на комод, а на его краешек, подальше от мышей, положил дневник. Здесь все результаты опытов, его нельзя потерять. Мыши пищали и скакали по клетке, как очумелые.

Англичанин надел перчатку, осторожно открыл дверцу клетки и сунул туда руку. Скривив лицо от брезгливости, он поймал одну серую страдалицу, зажал ей голову и влил в мышиную пасть несколько капель из бутылки. В это мгновение газовый рожок мигнул и погас.

Свет тух и раньше, но никогда во время процесса кормления. Непослушные руки пьяного ученого разжались и выпустили мышь, задев при этом клетку. Англичанин ощутил сильное смятение, вернее сказать, он насмерть перепугался, когда почувствовал на своем теле противные мышиные лапки.

Все его дальнейшие движения сопровождались сильным грохотом. Отряхиваясь в темноте, ругаясь и качаясь на заплетающихся ногах, он наткнулся на что-то и потерял равновесие.

На этом история рыжеволосого англичанина заканчивается, потому что, упав, он ударился виском о край стола. Кость хрустнула, и его последней мыслью было «Во всём виноват дерьмовый кот».

Через полторы недели, в присутствии наиболее смелых и наименее брезгливых членов кружка любителей естественной истории, дверь в квартиру была взломана. Хозяйка дома, полисмены и ученые-естествоиспытатели увидели застывшее тело, при этом голова была измазана запекшийся кровью, а на одной из ног погибшего была надета сломанная клетка. Нечего и говорить, что запах в комнате стоял ужасный.

Однако не в первый раз в арендном доме умирали жильцы. Тело было унесено, над ним совершили все положенные обряды и похоронили. Полиция с удовлетворением констатировала несчастный случай. Естествоиспытатели провели грустное и одновременно торжественное собрание, раз и навсегда посчитав своего бывшего коллегу мучеником науки. Двое безработных вымыли комнату, после того как выбросили все коробочки и склянки. Вполне чистая квартира с мебелью стала ждать новых жильцов.

Тогда же случилось одно незначительное происшествие. Когда, после выноса тела и ухода полисменов, хозяйка дома пошевелила клетку ногой, мышь почти не отреагировала. Она только посмотрела тяжелым, как будто разумным взглядом и опустила голову на лапы.

Хозяйка арендного дома и не отличалась чуствительностью, но странный мышиный взгляд произвел на неё впечатление. Женщина подняла клетку, отметив, что её вполне возможно починить. При этом мышь и не пыталась сбежать.

Когда хозяйка дома принесла серую пленницу в свою каморку, толстый кот, потенциальный виновник гибели естествоиспытателя, не проявил к ней никакого интереса. Прутья клетки выпрямили и прикрутили проволокой,  и она была поставлена в уголок у камина. Так они и зажили: хозяйка дома, кот и мышь в кривоватой клетке, не доставляя друг другу ни хлопот, ни забот.

Арендный бизнес процветал. Жильцы суетились в поисках дешевого и более-менее приличного жилья. Лихорадило не только жильцов. По всей Европе бродили призраки, предположительно, новой жизни; появлялись они и в Лондоне.

Через некоторое, достаточно долгое время ключ был повернут в замке вполне чистой квартиры, на четверном этаже, с мебелью. Высокий худой студент, сморщив нос, осмотрелся, и то, что он увидел, его нисколько не обрадовало.

С толстым слоем пыли на столе, стульях, массивном комоде и полках шкафа ещё можно было смириться. Но запах! И главное, невозможно было установить, что же так мерзко пахло. Студент понял причину дешевизны квартиры и бегающих глаз старухи – хозяйки дома.

Однако залог был внесен, и это были немалые деньги для молодого безработного поляка, закончившего полтора курса факультета философии. Надо было устраиваться. Молодой человек выпросил у хозяйки дома ведро и тряпку. Он распахнул форточку, побоявшись разрушить сложную конструкцию из гвоздей и фанеры в наглухо забитом окне. Сняв ботинки и закатав штанины, он принялся чертыхаться и драить комнату.

Несколько пушистых потомков старого кота хозяйки дома, успешно уничтожавших полчища водившихся в доме мышей, внимательно прислушивались к доносившимся с четвертого этажа ругательствам и чмокающим звукам мокрой тряпки. Коты не поднимались выше второго этажа: на третьем жило многодетное семейство, малолетние девчонки путали мирных котов с куклами. На четвертом этаже обитало темное научное зло – знание о нём коты получили по генетической линии.

Бывший студент успешно закончил уборку относительно благоустроенного ватерклозета и маленького закутка, заменявшего кухню, затем приступил к мытью комнаты. Через некоторое время ему удалось собрать размазанную по полу грязь в ведро. Стараясь не забрызгать вымытый ватерклозет, он выплеснул всё в отверстие. Сунув мокрые ноги в ботинки, он отправился относить ведро. Коты при звуке его шагов моментально разбежались.

Когда студент вернулся в квартиру, подозрительный запах снова проник в его ноздри… И это несмотря на уборку и открытую форточку! При всём его философском образовании, он не понимал, что может так скверно пахнуть. Очевидно, он поспешил с возвратом ведра.

Он подумал, что предпримет последнюю попытку очистить комнату, а если не получится, поскандалит с хозяйкой и вернет хотя бы часть залога. Приняв решение, он подошел к шкафу и отодвинул его от стены. Шкаф оказался ни в чем не виноват, как раз за ним-то запаха и не было!

Стол и стулья были чисты. Продавленный диван тоже был реабилитирован. Оставался комод. Он, кажется, являлся старожилом дома и всем своим видом показывал, что не потерпит фамильярного отношения.

Худой студент налёг на него, использовал свой небольшой вес. Комод не поддался. Поляк напрягся, комод ответил недовольным скрипом. Но молодые мускулы победили, и приросшие к полу ножки начали двигаться.

И сейчас же из-за упрямой мебели прямо на ноги молодого человека выпал вонючий предмет, который отравлял атмосферу. Это оказалась старая тетрадь в потертом кожаном переплете.

Студент брезгливо пнул её, при этом по комнате распространилась волна специфического запаха.

Тетрадь взлетела, взмахнув пожелтевшими листами как крыльями, и опустилась на пол. Ах, если бы она не при этом не открылась!

Намереваясь как можно скорее выбросить своего зловонного врага, студент наклонился над тетрадью… Надо отметить, что он любил читать. Его глаза тут же зацепились за «Ч. Дарвина», а затем прошлись по описанию оригинального рациона подопытных мышей.

Цепкий ум недоучившегося философа непостижимым образом соединил мышей, описанных в тетради, и толстую мышь, жившую в каморке у старой хозяйки дома.

В результате, пойдя на компромисс со своим носом, студент выкинул кожаную обложку и часть пустых страниц, облитых какой-то липкой субстанцией. Уровень запаха уменьшился до почти приемлемого.

Зато планам о нахождении работы и возобновлении учебы пришел конец. Бывший студент, исхудавший до полупрозрачного состояния, проводил дни в расшифровке неразборчивых каракулей. Он подружился с аптекарем, продававшим свои снадобья в соседнем квартале, и узнал состав и назначение записанных латынью препаратов. Он забрасывал письмами с просьбами срочно выслать деньги свою замужнюю, живущую в польской глубинке сестру, уверяя её, что занят настоящей научной деятельностью, которая вскоре принесет славу и доходы.

Деньги худо-бедно поступали, наполеоновские мечты философа-недоучки ширились и крепли. Два раза под незначительными предлогами он разговаривал с хозяйкой дома, при этом бросая алчные взгляды на неподвижную мышь. Старуха, слегка улыбаясь, разглядывала молодого человека и удивлялась про себя, неужели современные студенты изменились и забросили свои пьянки и гулянки.

Её щербатая улыбка исчезла, как только поляк объявил, что намерен заняться научными опытами и для этого приобретает мышей. Она ещё не забыла гибель того рыжеволосого жильца, естествоиспытателя. Однако не в её правилах было интересоваться частной жизнью постояльцев, и она, не споря, за незначительную сумму отдала худому студенту клетку с толстой мышью. Она ведь не была чувствительной, к тому же сумела заработать на клетке. О стоимости животного, заключенного в ней, она даже не обмолвилась – несмотря на почтенный возраст, она находилась в абсолютно здравом уме.

Студент притащил клетку с добычей в свою комнату и поставил её на комод. Основным доказательством того, что это та самая мышь, он посчитал поведение животного. Действительно, очутившись на страшном комоде, мышь как будто ожила, поднялась на лапки и сделала несколько шагов.

Студент наклонился, рассматривая находку. Мышь запищала. Он поднес руку к клетке… Он никогда не забудет выражение глаз, которое появилось у маленького существа. Черные мышиные глазки вспыхнули ненавистью и презрением. И превосходством, почти человеческим, но страшным в своей звериной сущности.

Студент и мышь в упор смотрели друг на друга. Поляк отвел взгляд и на ослабевших ногах отошел от комода. Никогда, ни за какие богатства он больше не посмотрит в эти ужасающие глаза.

Он добросовестно кормил пленницу, впрочем, ела и пила она очень мало. Она успокоилась и почти всё время лежала неподвижно. Зато он стал плохо спать, его замучили кошмары, и приятель-аптекарь сделал ему успокоительные порошки.

Вскоре он возобновил свои студенческие связи, не упоминая, впрочем, о том, чем он занимался столько времени. Несколько вечеринок с приятелями, казалось, подняли его настроение и ещё раз подтвердили мысли старухи – хозяйки дома о том, что люди не меняются.

В воздухе веяло войной. Всех охватила тревога, все стремились сняться с насиженных мест. Худой студент решил уехать к сестре, потом переменил мнение и собрался в Америку. Он покинул четырехэтажный лондонский дом, неся полупустой чемодан, купленный на одолженные деньги, и небольшой саквояж, в котором лежали две завернутые в рубашку тетради и клетка со спящей мышью. Любезная хозяйка арендного дома не расстроилась, а приготовилась ждать новых жильцов.

Никто не знает, доехали студент-философ и его чемодан до Америки или нет. А вот его саквояж почему-то остался в Европе. Через некоторое время и он, и его содержимое оказались у молодого, целеустремленного доктора-добровольца. В юности доктор зачитывался рассказами о Шерлоке Холмсе. Поэтому, обнаружив тетради и поняв, что одна из них написана на английском, а вторая – на польском языке, он с энтузиазмом занялся переводом.

Переведя написанное на русский язык, доктор долго смотрел на клетку и спящую в ней мышь. Его звали делать перевязки, взволнованные медсестры заглядывали в его палатку, но он застыл в изумлении, размышляя, что может принести сделанное случайно открытие этому впавшему в военное безумие миру.

Один из раненых солдат, которого в тот день оперировал разносторонне образованный девятнадцатилетний доктор, был болен молниеносной формой тифа. Доктор заразился и к вечеру скоропостижно скончался, избежав тяжелой участи принять решение о дальнейшей судьбе открытия.

Череда случайностей продолжалась. Саквояж, а с ним и перевод доктора прошли через несколько рук и попались на глаза высокопоставленного военного медика. Он принес всё это домой, так как его супруга увлекалась всякими диковинками и спиритизмом. Экзальтированная женщина передала клетку с мышью и три тетради, одна из которых дурно пахла, известному московскому гуру.

Гуру, умеющий делать деньги из воздуха и замаскированного хода внутри стены, признал мышь реинкарнацией знаменитого египетского фараона, и его доходы возросли ещё больше. В стране, полной слухов, декретов и искалеченных солдат, давно не верили никаким открытиям.

Мышь спокойно спала в своей клетке, тетради лежали на нижней полке шкафа. Гуру и его многочисленные родственники с аппетитом ели ананасы и рябчиков. Где-то далеко стреляли, но к этому уже привыкли. Надежные замки защищали семейство, а в случае тревоги можно было сбежать, воспользовавшись ходом в стене.

Но случай, на этот раз по-настоящему роковой, разрушил мнимое благополучие. Солдаты, матросы и щуплый человек в кожанке, наверняка, впущенные соседями-завистниками, вломились в уютную квартиру сразу с двух сторон. Гуру, полный нерастраченных сил и энергии, возмутился и был тут же застрелен. Богатая квартира была разграблена. Голодных и агрессивных солдат и матросов интересовали еда, оружие, деньги и женщины.

Человек в кожанке, возглавлявший банду, действовал исключительно себе во вред. Рассматривая безделушки, стоявшие в шкафах, и с улыбкой слушая вопли и причитания женщин, он остановился перед клеткой с мышью. Присутствие здесь простого, можно сказать, пролетарского животного, заинтересовало его.

Он посмотрел на мышь. В этот момент глаза мыши открылись, она повернула голову и взглянула на него. За свою жизнь щуплый человек видел многое: гниющую плоть на отягощенных кандалами ногах, одурманенных морфием детей в публичных домах, изрубленные шашками тела мужчин и женщин… Он привык жить в ненависти, знал в ней толк, умел определять её качество и направленность, потому что ненавидел сам и ждал того же от других.

Но никогда он не встречал и более не встретит такого темного ужаса, такого неподвижного, невыразимо презрительного взгляда, проникшего прямо в душу, существование которой он отрицал. По его телу прошла дрожь.

Человек в кожанке закричал, и солдаты притащили плачущую женщину. С трудом удалось добиться от неё, что это реинкарнация какого-то египтянина, и что в книжном шкафу на нижней полке хранятся три тетради с заклинаниями, заставляющими египтянина говорить.

Клетка с мышью и три тетради оказались в секретной лаборатории. К Москве стремились войска Антанты, холод сковал улицы и дома, люди умирали от голода и болезней.

Но сотрудники лаборатории не испытывали недостатка ни в еде, ни в тепле. Более того, любые ресурсы доставлялись по их первому требованию.

Руководитель лаборатории, бодрый седоватый мужчина с усами и бородой, был человеком старой закалки. Это означало, что он получил превосходное образование, российское и европейское, и ему доверили важнейшие разработки. Но у него были твердые убеждения, и поэтому в лаборатории всегда присутствовали охранники.

Седой мужчина и его подчиненные обрабатывали трупы людей снадобьями и составами, при этом сверяясь с толстыми книгами и перебрасываясь совершенно непонятными словами. В банках колыхались заспиртованные пальцы, ступни, собаки. В подвале лаборатории собаки, пока ещё живые, но с рассеченными внутренностями, лаяли, скулили, истекали слюной.

Охранники радовались сытой, безопасной жизни, но опасались даже приближаться к ученым; может быть, им казалось, что на них, как на животных, будут ставить опыты.

Ученые не обращали на неграмотных стражей никакого внимания, общаясь только между собой. Приходившие в лабораторию люди в кожанках, а затем и в длинных мягких пальто, были вынуждены выслушивать неприятные слова «надо подождать», «нельзя торопиться», «требуется доработка».

Руководитель лаборатории тянул время, как только мог; заинтересованные в результатах его работы лица были крайне недовольны. Поэтому в один далеко не прекрасный день прозвучал вопрос. Он касался клетки с мышью, стоящей в отдельной комнате. Туда заходил только один сотрудник, и только раз в неделю, для кормления. Седой мужчина с жалостью относился к подопытным животным, однако мечтал уничтожить толстую мышь. К его огромному сожалению, этого нельзя было сделать – тетради, доставленные вместе с ней, были прочитаны «наверху», многократно скопированы и помещены в архивы с грифом «сверхсекретно». Мышь стала строжайшей государственной тайной.

Расстрела руководитель не боялся, но у него была семья; семьи были и у его коллег… Тоскуя и ужасаясь, он сделал состав, как было записано в самой первой, до сих пор воняющей тетради, на английском языке.

Утром из подвала принесли маленькую розовоглазую мышь. В присутствии задавшего вопрос представителя «верхов» в её глотку были впрыснуты капли состава. Взамен седой мужчина выторговал свободу для половины своих коллег. Накануне вечером сотрудники лаборатории тянули жребий. Если бы руководитель отрезанной от внешнего мира лаборатории знал, что сразу после ухода их расстреляют, а их семьи отправят в далекие сибирские деревни, он бы не выполнял никаких приказов.

На следующий день мышь издохла. Ученые перекрестились. «Верхи» чертыхнулись. Все направления работы лаборатории были свернуты, кроме одного.

Мыши начали дохнуть в невероятных количествах. «Наверх» поступило сообщение, что работа займет несколько лет.

Но «верхи» не желали руководствоваться здравым смыслом. Два месяца, не больше. Испытывайте сыворотку на себе, если не получается с мышами.

Еще часть сотрудников покинула лабораторию. Их дальнейшая судьба осталась неизвестной.

У оставшихся ученых тряслись руки, у мужчин клочками выпадали волосы. Украдкой переписываясь на латыни, они изъявили желание немедленно прекратить работу над ужасной сывороткой.

Седой руководитель спускался в подвал, гладил собак, а те лизали ему руки. Он поднимал глаза к темному потолку, просил сил перенести напасти.

Однажды, в разгар крещенских морозов, в лабораторию вошел плотный низкорослый человек с усами, в длинной кавалерийской шинели. Говоря с сильным акцентом, он объявил, что участвовать в разработке сыворотки отныне будут только преданные ему лично люди. Строжайшая государственная тайна отныне становилась его личной тайной. Охранники тотчас же вывели большую часть ученых. Взамен руководитель лаборатории и несколько оставшихся мужчин получили в ассистенты коротко стриженую женщину со стальным взглядом.

Работа продолжилась; седой ученый присматривался к женщине. Надо отдать ей должное, стриженая обладала научным складом ума. Она быстро разобралась в том, что скрывали непокорные ученые мужи, имевшие, вместе со своим руководителем, твердые убеждения: компоненты сыворотки надо было не смешивать, а давать их отдельно. Была воспроизведена последовательность, описанная в английском дневнике.

Мыши, подвергнутые отвратительному эксперименту, прожили несколько недель. Их живость угасла, аппетит пропал – казалось, нужный эффект был достигнут. Стриженая не скрывала ликования. Седой руководитель размышлял о том, что начавшийся год, судя по всему, будет очень тяжелым.

В конце января стриженую вдруг охватила неудержимая жажда деятельности, она, поблескивая пристальными глазами, изготовила компоненты сыворотки в большом количестве, сложила их в чемодан и покинула помещение лаборатории. Руководитель и его коллеги, тихо посовещавшись, решили, что во внешнем мире что-то произошло.

Действительно, вскоре «сверху» позвонили. Седой руководитель, как лауреат всемирно известной премии, был вызван в качестве врача для одного из членов... для одного очень, очень больного человека.

Автомобиль быстро проехал по заснеженному городу, потом выехал в пригород. Путешествие было долгим, но ученый не спал, задумчиво теребя седую бородку. Через некоторое время  показалась цель поездки – бывший когда-то белым особняк, построенный в классическом стиле. Руководитель секретной лаборатории вошел в дом, а его конвоиры остались на обледеневших ступеньках крыльца.

Ученый, на ходу надевая халат, прошел по анфиладе полупустых холодных комнат и вошел в хорошо освещенный зал. Его встретила женщина, скромно одетая, полная, с нездорово выпученными глазами, несомненно, ей тоже требовалась врачебная помощь. Но женщина, видимо, давно привыкшая не обращать на себя внимания, суетливо провела его за ширму, где он увидел своего пациента. Лысый пожилой мужчина лежал неподвижно, на его желтом лице выделялись монгольские скулы, чахлая бородка торчала вверх. Рот был приоткрыт, грудь не вздымалась.

Ученый пригляделся: пациент казался мертвым. Женщина скромно всхлипнула. Сзади послышался скрип двери, раздались тяжелые шаги. Ученый и женщина обернулись.

Они увидели плотного низкорослого мужчину в кавалерийской шинели и стриженую женщину за его спиной. Стриженая кривовато усмехалась, выражение лица мужчины вызывало в памяти изображение Наполеона, захватившего Москву.

Ученый незаметно вздохнул. Придется тщательно осматривать пациента, вероятно, провести вскрытие. Однако тело может быть тяжелым, понадобится помощь… Взглянув на мужчину в шинели и улыбающуюся стриженую, ученый понял, что всё придется делать самому.

Женщина с выпученными глазами принесла тазик с теплой водой и полотенце. Ученый вымыл руки. Даже с умершим пациентом он не собирался нарушать врачебный кодекс.

Он подошел к кровати, наклонился и взял мужчину за желтушную руку. Пульса не было, как он и ожидал. Но… вот, пульс есть! А теперь… опять нет! Что это такое?

Встретившись с торжествующими глазами стриженой, седой ученый вспомнил толстую мышь. Вот что это такое! Но эксперимент… на человеке? На этом человеке? Да кто бы он ни был, что бы он не сделал для России, для всего мира, нельзя же так! Или… можно?

Мужчина в шинели морщил лицо, посмеиваясь в висячие усы. Стриженая широко улыбалась. Седой ученый медленно выпрямился. Никакие приказы, никакой шантаж не заставят его участвовать в этом безобразном деле.

Ученый подошел к держащей тазик и полотенце женщине, несчастной полужене-полувдове, и опять вымыл руки. Не оглядываясь на мерзкого усатого и стриженую, он вышел из зала. Быстро пройдя через ряд комнат, он вышел на мороз и уселся в ожидающий его автомобиль. Конвоиры пристроились рядом, машина тронулась в обратный путь. Ученый знал, что эту тайну ему придется хранить до смерти. Он понимал, для чего был поставлен ужасный эксперимент. Только одни вопрос волновал его – может ли он сделать что-нибудь для несчастной страны, недавний захватчик которой был пойман в ловушку и превращался в живого мертвеца.

Руководитель вернулся в лабораторию. Там он увидел своих взволнованных коллег, собравшихся перед клетками с мышами. Ученый бросился к ним… Одна из белых мышей издохла и уже начала разлагаться. Разложение идет слишком быстрыми темпами, вслух отметил седой ученый, по привычке фиксируя факты. Он уже поднял руку, намереваясь позвонить по телефону «наверх», но не сделал этого. Пусть всё идет своим чередом, решил он, поднимая глаза к темному потолку. Из подвала донесся протяжный вой собак…

Что стало со стриженой женщиной, неизвестно. А усатый мужчина сменил кавалерийскую шинель на военный китель без знаков отличия и с энтузиазмом прокладывал дорогу к вершинам власти. Вполне вероятно, что издохшие подопытные животные отвратили его от мысли попробовать сыворотку бессмертия. Однако его мечта о вечной жизни отчасти осуществилась – он остался в истории благодаря своей невероятной жестокости и фанатичной целеустремленности.

Также неизвестно, куда делась толстая мышь, единственный выживший результат случайного открытия, и три тетради, исписанные на английском, польском и русском языках.

Седой ученый хранил государственную тайну, с твердой надеждой, что когда-нибудь разложившееся тело мечтательного революционера распадется окончательно, и несуразное здание в центре Москвы опустеет. Он возглавил институт в Питере и до конца своих дней изучал закономерности полноценной, здоровой, пусть и не очень долгой человеческой жизни. Несмотря на все страшные эксперименты, он упорно верил в счастливое будущее своей многострадальной родины.