«Когда гаснут Зеркала»

Позади — пусто.

Шлюз не открывается сразу.
Лея прижимает ладонь к треснувшему сканеру ещё и ещё — но красный огонёк снова и снова моргает, словно дразнит.
Она слышит собственное сердцебиение так чётко, как будто под её кожей тоже встроен датчик — только больше никто не считывает его ритм.

А если не пустит?
Если всё — ошибка?
Если Роан просто сломал её голову?

Где-то в глубине тоннеля скребётся ветер — или крысы, или люди, которые давно перестали быть «людьми» в смысле Сети.

Щелчок.
Сканер загорается ровным зелёным. Дверь — медленно, с тихим вздохом — уходит в стену.

«Ты дверь...» — всплывает в голове голос Роана. Она сжимает кулак, ногти впиваются в ладонь.
Заткнись.

Первое, что она чувствует — холод.
Воздух в Архиве другой: неподвижный, сухой, пахнет железом и старой пылью.
Её шаги гулко отзываются под рёбрами старых серверов. Пыль под ногами скрипит — как хруст костей в снежной пустыне.
Когда-то этот зал был стерильным, полированным, утыканным сенсорами. Теперь — он как заброшенный собор.

Вдоль стен громоздятся изуродованные Зеркала — выбитые, выдранные из стен городских подъездов, из кабинетов ЦКЭП.
На некоторых ещё видно полустёртые пиктограммы: «Пульс норм», «Эмоции стабильны». Но стекло мутное, битыми кусками вросло в провода. Будто кто-то выдирал эти Зеркала из плоти города.

Лея чувствует их раньше, чем видит.
Шорох.
Гул дыхания.
И что-то похожее на тихий хохот, который не понять — реальный или это у неё в голове.

Она разворачивается — и видит силуэты. Пять, может шесть. Все стоят молча, почти сливаются с темнотой.
У кого-то лицо закрыто маской. У кого-то — старый капюшон и темные очки, за которыми не видно глаз.
Все смотрят на неё — и не мигают.

— Лея Кассель, — говорит один. Голос странный — будто старый динамик в заброшенной аудитории. Мужчина? Женщина? Сразу оба.
— Ты пришла.

Она делает шаг назад. Ударяется спиной о холодный сервер.

— Я... — голос ломается. Она пытается найти в их лицах что-то человеческое — и не находит. — Я не знаю, зачем я здесь.

Силуэт с маской делает шаг ближе. Лея видит его глаза — блеклые, выгоревшие, но ясные.

— Ты пришла потому что «тишина» тебя позвала. И ты не смогла не услышать.

Выжжённые

Они когда-то были людьми. Самыми обычными — кто-то рабочий на сети связи, кто-то инженер, кто-то студент, кто-то солдат. Когда начался Сбой и Зеркала упали на неделю, правительственные лаборатории в панике искали способ не дать людям «отключиться» снова.

Так родилась программа NEUROHOLD — неофициальная часть ЦКЭП. Её не было в открытых протоколах. Там не использовали браслеты или линзы — они вживляли людям в черепа специальные нейроконтроллеры: крошечные капсулы, припаивающие их «эмоциональную петлю» напрямую к Сети.
Они называли это углублённым привязыванием: человек не мог полностью «выключиться» или «уйти в тишину».
Любой сбой — и Зеркала мгновенно получали сигнал: «отклонение».
Такие люди стали ходячими маяками. Опыты проводили на «добровольцах» — на тех, кого отлавливали за «асоциальное поведение» или «подозрение на психоотклонения».
Им обещали амнистию, если согласятся «помочь системе».
Но вместо амнистии они получали нейропорты — биоконтакты, вживлённые прямо в подкорку.

Многие не выдерживали. Их пульс сгорал, сердце останавливалось от постоянного перегруза сигналов.
А те, кто выжил, — стали Выжжёнными.
Эти устройства нельзя было удалить без смерти носителя. Но со временем старая версия нейропорта разрушалась — и тогда Сеть теряла над ними контроль.
Таких «отключённых маяков» система пыталась уничтожить первой — потому что именно их мозг, оборванный от Зеркал, становился новой трещиной. Выжжённые — это не просто люди без Зеркал. Это люди, у которых часть мозга обуглилась от сигналов — а часть стала «пустой зоной».
Они слышат «тишину» острее других — но не могут толком объяснить, что слышат.
Часть из них почти не говорит. Часть шепчет бессвязные обрывки — как Пациент 11:13.
А часть обретает странную эмпатию: они могут «чувствовать» других Выжженных или тех, у кого начинается сбой.

Снаружи они выглядят как призраки — худые, с рубцами на висках или затылке, с выжженными портами.
Их глаза иногда мутные — не от слепоты, а потому что они больше не носят линзы-трекеры.
Иногда они закрывают эти рубцы бинтами, рваными капюшонами — или таскают старые маски, чтобы не пугать остальных.

Если Выжжённого найдёт ЦКЭП — его забирают без суда.
Официально — для «психокоррекции».
Фактически — их нейропорты извлекают вместе с частями мозга. И всё, что они «слышали» вне Зеркал, Сеть пытается расшифровать и стереть.
Поэтому они — беглецы. Они уходят под землю, в старые тоннели, в заброшенные станции и старые серверные.
Они образуют свои крошечные «гнёзда» — вроде того, куда попала Лея.
Для Смотрящих Выжжённые — связующее звено. Живые антенны, которые могут «поймать» Тишину, когда никто другой не слышит. Их уничтожают или переписывают.
ЦКЭП боится их больше всего — потому что их мозг показывает: Зеркала — не идеальны. Любой может «сгореть», любой может стать пустым местом в Сети.
А если таких станет слишком много — Сеть рассыплется.

Выжжённые — доказательство, что контроль не вечен.

Они ведут её вглубь Архива — медленно, не касаясь, но будто подталкивая воздухом.
Мимо стен, исписанных старыми записями — формулами, нейросхемами, странными символами, похожими на древние руны.

Иногда она читает обрывки: «Резонанс сети», «Коллективная синхронизация», «Окно 5: переходный коридор».

Лея оборачивается к ближайшему Смотрящему — к тому, кто шёл первым. Его глаза — цвета пепла, лицо под маской видно лишь частично.

— Вы... Кто вы? Вы террористы? Секта?

— Мы — остаток памяти, — говорит он. Его голос звучит так, будто с каждым словом рвётся на части. — Когда Сбой случился, мы услышали, что может быть по-другому. Сеть сорвалась — и вдруг все оказались связаны напрямую. Без Зеркал. Без страховки.

Лея дёргается:

— Но тогда же начался хаос! Люди убивали друг друга! Без Зеркал не было порядка!

Её голос звонко отскакивает от железных стен. На миг она снова — сотрудник ЦКЭП, безупречная, правильная, правильный пульс, правильные мысли.

Смотрящий останавливается. Медленно поворачивается к ней.
— Ты правда в это веришь?

Она замирает. Её губы шепчут:
— ...А разве нет?

Он подходит так близко, что она видит сеточку старых шрамов на его коже. Шрамы, похожие на выжженные электроды.

— То, что ты видела в отчётах ЦКЭП — это то, что тебе позволили увидеть. За Сбоем было не только насилие. Были те, кто почувствовал друг друга без экранов. Мы стали сном, который Сеть больше не могла записать. «Тишина» — не пустота. Это голос, который нельзя расшифровать.

Они подводят её к старому терминалу. На нём мигает изломанный знак: круг с разрывом.

Смотрящий достаёт древний диск. Пыльный. На наклейке — выцветшие буквы: СОНОМАТРИЦА: Фаза 1.

— Ты хочешь понять, Лея Кассель? — Он держит диск у её лица, и она видит, как её собственное отражение дрожит в старом пластике. — Тогда смотри на себя.

Он вставляет диск.
Экран оживает — сначала шипит рябью, потом проступает белая комната, кровать, провода.
И — она сама. Младше. Выбритые виски. Под глазами фиолетовые тени. На лбу датчики.

И голос. Её собственный, но холодный, чужой:

«Слушайте. Тишина не пустота. Тишина — это мы без фильтра. Если слышишь её — ты уже не один.»

Лея отступает, едва не сбивая старый сервер.
В горле встает ком — кислый, как ржавчина.
Она.
Она была в этом проекте. Она подписывала согласие. Она легла под эти провода — зачем?

— Зачем?! — вырывается у неё. — Зачем я это сделала?!

Смотрящий наклоняет голову.

— Потому что ты знала, что правда страшнее любого контроля. Ты первая поняла, что Зеркала — это слепота. Но ты испугалась. Ты разрешила им стереть этот страх.

Смотрящий кладёт руку ей на плечо. Ладонь сухая, тёплая, настоящая.

— Лея Кассель. Ты хочешь уйти — уходи. Тебя ещё вернут в Сеть. Обнулят. Заставят смотреть.

Он смотрит ей прямо в глаза.

— Или ты можешь остаться и услышать всё.

Лея сжимает руки в кулаки. Её пульс скачет — она почти слышит, как где-то наверху, в ЦКЭП, мигают красные маркеры тревоги.

Она делает шаг вперёд.

Шёпот становится громче.

Когда шёпот стихают, Лея остаётся одна среди Зеркал и старых серверов.
Смотрящие уходят вглубь — оставляют её с записью, с рваным комом мыслей в голове.

Она прислоняется к холодной стойке. В горле сухо, руки трясутся.
А если это всё не правда?
Если это просто сбой — вирус — новый штамм?
Вдруг «тишина» — это заразно?

Она достаёт свой браслет — старый, но всё ещё активный. Подносит к ладони — пытается сканировать себя, как в кабинете ЦКЭП.
Браслет моргает, жужжит, и на пару секунд на тусклом экранчике проступает:

ЭМОЦИИ: ПЕРЕГРУЗКА
СИГНАЛ: НЕСТАБИЛЕН
РЕКОМЕНДАЦИЯ: ОБРАТИТЬСЯ В КЛИНИКУ ЦКЭП

Лея сжимает зубы так, что скулы сводит судорогой.
Они всё ещё могут меня починить. Мне просто нужно вернуться. Они вырежут это. Они спасут меня от... от...

Она не знает, как назвать то, что гудит внутри черепа. Ни страх, ни покой — что-то третье, как дрожь в костях.

Вдруг гул серверов перебивает другой звук — шаги, скрежет металла, резкие крики.
Смотрящие выбегают из-за стоек — кто-то шипит «Зачистка!», кто-то отталкивает её к боковому коридору.

— Лея, слушай! Слушай меня! — Это та же фигура в маске хватает её за плечи. — Ты должна уйти! Они идут за всеми!

— Кто?! — вырывается у неё. Сердце бьётся о рёбра, как зверёк в клетке.

— ЦКЭП! Они нашли нас! Они не будут различать — ни тебя, ни нас!

Из-за стен слышны глухие хлопки — не то оружие, не то глушители для огнестрела. Вдалеке крик — тонкий, детский, и тут же срывается в глухой хрип.

Лея видит Выжженных — кто-то срывается с места, кто-то прячется за стойками, кто-то тащит за руку совсем маленькую девочку с выбритым затылком и выжженным портом.
Дети... тут были дети...

Кто-то хватает её за руку — молодая женщина, худощавая, с выцветшими татуировками на шее.

— Сюда! Быстро! Тоннель под вентиляцией — старый дренаж, Зеркала туда не видят!

Лея вырывается на миг — оборачивается, как будто ждёт, что кто-то из Смотрящих её остановит, прикажет остаться. Но маски исчезают в дыму — кто-то заколачивает дверь изнутри, пытается задержать зачистку хоть на секунду.

Она ныряет за женщиной в узкий тоннель. Спина бьётся о ржавые трубы, колени скользят по сырому бетону. За стеной слышно треск электричества — они глушат старые серверы, стирают всё подчистую.
Лея слышит последние крики — или это только в голове? — неважно.

Она вырывается наружу через люк — мокрая, руки в грязи и пыли. Над головой серое небо — вечернее, будто вымытое кислотой.
Город гудит ровно — как будто ничего не произошло под его кожей.

Лея бежит улицами — в мокром пальто, с заляпанными сапогами. Вокруг — люди, лица в линзах, экраны в воротниках, встроенные Зеркала в стенах следят за ней.
Она не смотрит ни на кого. Только слышит писк в кармане — браслет активен снова.

На стекле ближайшего Зеркала мерцает строка:

ВНИМАНИЕ: ПСИХООТКЛОНЕНИЕ. РЕКОМЕНДУЕТСЯ НЕМЕДЛЕННО ОБРАТИТЬСЯ В БЛИЖАЙШУЮ КЛИНИКУ ЦКЭП.

Он мигает и мигает, как маяк. Как клеймо.

Лея вбегает домой. Закрывает дверь на все замки, падает на холодный пол.
Сжимает браслет в кулаке — так сильно, что кровь проступает между пальцами.

«Они починят меня... починят...»
Шёпот в голове всё ещё там. Но снаружи — ровный свет Зеркал за стеной.
И Лея впервые не знает, чего боится больше: их света или этой новой тишины под кожей.