Наши границы

Отец. Почему я никогда не называла его папочкой? Папулей? Папой, в конце концов. Он не был тем, кого называют ласково, вкладывая в обычное слово море любви.

Мы привыкли, что при полной семье, где есть и мама, и папа, воспитанием занимается женщина. В моей семье всё было не так, как заложено в наших головах. С самого рождения я была с ошейником на шее, который в любую секунду мог ударить меня током; и на ошейнике было выцарапано его имя — Вильям. Он учил меня ходить: ставил по середине огромной пустой комнаты и грозился не выпускать, пока я не смогу дойти до него; он учил меня плавать: привязал ко мне верёвку, чтобы я не боялась, кинул в море и неожиданно отпустил её; он учил меня, как получать то, что хочешь. Он был моим учителем. А ещё четвёртым всадником моего ада.

Но, несмотря ни на что, я никогда не представляла в голове то, что когда-нибудь мне придётся похоронить его. Это не укладывалось в моей голове. Когда позвонила мама и сказала, что у него случился инсульт — я бежала. Бежала на рейс в Лондон, потому что я люблю его. Странной любовью, не той, что любят своих родителей другие. Но я любила его, поэтому я наплевала на всех, собрала вещи, села на самолёт и вот — я уже в Лондоне. И как бы это ни было иронично, но завтра уже Рождество. Я клялась, что не под каким предлогом не явлюсь сюда на праздники, но я здесь. Судьба — злая штука, знаете ли.

Минуту назад мне выдали багаж, и я уже бегу из аэропорта, на ходу набирая номер, который поможет добраться мне в резиденцию. Слава богу, что я помню его номер, и телефон мне одолжил один из пассажиров моего рейса, потому что свой я благополучно забыла дома. Я не смогу связаться с Диего, ведь я не помню его номера телефона. От осознания этого мне хотелось разрыдаться. Надеюсь, что по моему возвращению я расскажу ему обо всём, и он всё поймёт. Он всегда понимает меня.

— Алло.

— Джошуа! Как же я рада тебя слышать, — воплю я в трубку и замечаю, как владелица телефона мило улыбается мне. Кажется, она собирается выкинуть этот телефон позже, чтобы не заразиться сумасшествием от меня.

— Мисс Мелтон, — это было больше похоже на вопрос, чем на приветствие.

— Здравствуй, Джошуа. Мне срочно нужно, чтобы ты забрал меня. Я в аэропорту.

Молчание. Лёгкое покашливание. Кажется, мама не думала о том, что я прилечу, когда звонила мне, поэтому наш шофёр обескуражен.

— Вы в Лондоне, мисс? Если нет, то боюсь, что не смогу отвезти вас туда, куда вам надо, — отшутился он.

— Да, я в Лондоне. И, пожалуйста, поскорее. На улице сильная вьюга, практически ночь, и я очень хочу спать.

Тяжелый вздох по ту сторону телефона. Не оторвала ли я его от неприличных занятий? Насколько я знаю, он одинокий мужчина, но может все изменилось.

— Вы можете скинуть мне ваше местоположение?

— Ты забыл, где находится аэропорт?

— Нет, не забыл. Просто я боюсь, что вы шутите надо мной, мисс Мелтон.

— Джошуа, поверь мне, я тоже хотела бы, чтобы это была шутка. Но, увы. Я жду тебя, — и сбрасываю трубку.

Красная машина Джошуа приехала за мной спустя полчаса, и за это время я успела прикинуть все возможные варианты развития событий: мой отец может быть мёртв, при смерти, инвалид и ещё много всего, отчего кровь стынет в жилах.
Джошуа редко поглядывает на меня через водительское стекло в салоне, но я не придаю этому значения.

— Вы решили навсегда вернуться, мисс?

— Нет, Джошуа. Я вернулась на время, чтобы проведать отца.

— А что с мистером Мелтоном? Что-то серьёзное? — нахмурился мужчина. Как можно волноваться за него, когда он периодически кричит на тебя и занижает зарплату?

— А ты не знаешь? У него случился инсульт сегодня рано утром.

— Что? Боже, мисс Мелтон, какой ужас. Я серьёзно не знал об этом. Я только вчера довозил его до работы, а сегодня уже инсульт. Как же жизнь бывает жестока!

Если ещё вчера я могла отгрызнуться и сказать, что он заслужил этого. Но сейчас...

— Ты не против, если я закрою перегородку? Я очень хочу спать, и собираюсь вздремнуть, пока мы не приехали, — подавляя зевок, спрашиваю у него, и мужчина энергично кивает.

— Конечно, мисс, Вы, наверное, ужасно устали. Я оповещу Вас, когда мы будем подъезжать к резиденции вашей семьи.

— Благодарю тебя, Джошуа.

Он опускает преграду между его зоной и моей, и я погружаюсь в сон.

Лёгкие, заботливые и едва ощутимые толчки в плечо разбудили меня. Сонно потирая глаза, я разлепила их и наткнулась на Фелицию — нашу домоуправляющую. Ее темные волосы как обычно подстрижены под мальчика, глаза обведены чёрной подводкой, бледная кожа не держит на себе ни грамма тональной основы или пудры, а на губах всё та же красная помада цвета свежей крови.

Когда папа был на работе, а мама пропадала со своими подругами, что, кстати, было практически всегда, со мной сидела прислуга и во главе была Фелиция. Она достаточно требовательна и сурова к работникам, но её отношение ко мне было иным. Она воспитывала меня как собственную дочь, из-за чего я теперь отчасти несу в себе её образ. Такая же резкая и своевольная.

— Когда Джошуа позвонил мне и сказал приготовить тебе комнату, я решила, что он напился и смеётся надо мной, — растянула в улыбке Фелиция, и пригладила мои выпавшие из пучка пряди.

— Когда ты вообще видела меня пьяным?

Она закатила глаза и бросила ему резкий взгляд, несущий простой смысл — заткнись и сделай вид, что тебя нет.

— Я не запоминаю такие «грандиозные» даты.

Метаясь глазами между ними двумя, я заливаюсь хриплым, почти сонным, смехом.

— А вы не изменились, ребята. Все также ворчите друг на друга всё свободное время. Чем-то напоминаете меня и отца.

Фелиция усмехается и притягивает меня в свои объятия. Она достаточно стройная женщина, но выше и шире меня, что позволяет ей накрыть меня своим телом от глаз Джошуа. Тот умиляется нашим нежностям, хватает мой багаж и несёт в дом.

Дом.

Я дома. У моего отца случился инсульт.

Я отталкиваю через неохоту Фелицию с жалким выражением лица.

— В чем дело, Грейс? Ты совсем не соскучилась по тётке Фелиции? — отражение боли на ее лице причиняет мне дискомфорт. Не хочу становиться причиной её недовольства.

— Нет, что Вы. Простите меня, но мне пора бежать. Я приехала сюда с целью навестить отца и убедиться, что он жив и здоров. Но обещаю, что у нас будет ещё время поговорить за чашкой горячего шоколада, ведь я не уеду отсюда до конца этого следующего дня точно.

Фелиция с ярым непониманием моргает, уставившись на меня.

— Подожди секундочку. Почему твой отец должен быть не жив и не здоров?

— Как это почему? У него же инсульт.

— Что?! — она ахает и хватается за сердце. — Какой инсульт, Грейс? Когда? Как же так? Я же только минуту назад...

— Успокойтесь, — прерываю её и хватаю за руку, поглаживая, — мама позвонила мне. И я здесь. Все будет в порядке. Вы же знаете, что он живучий, как таракан.

— Я просто не могу понять, как так вышло...

Она выглядит максимально растеряно. Неужели она не была дома, когда отца встретил недуг? Или это случилось на его работе?

— Мы обо всем поговорим позже, хорошо? Я тоже в таком же шоке, но сейчас я нужна ему и матери.

Она успокаивается и отпускает меня к двери.

— Конечно, Грейс. Беги. Ты нужна ему.

Немедля, я с благодарностью улыбаюсь женщине и бегу к большой парадной двери в этот замок, который по праву можно назвать моим личным адом. Дёргаю за ручку, но дверь оказывается заперта. Громко, вкладывая достаточное количество силы, я стучу в неё и отхожу, ожидая, когда она распахнется, и я смогу рвануть к отцу. Пусть я и ненавижу его, но он всё-таки мой отец.

— Слишком медленно, Грейс. Я-то уже думал, что ты не приедешь. Джорджия, с тебя сто баксов, потому что наша дочь всё-таки заявилась.

Моё сердце рухнуло в пятки. Ладони болезненно сжались в кулаки, а внутри меня напоминала целая буря эмоций, начиная от гнева и заканчивая отчаянием. Грёбаный сукин сын стоит передо мной цел и невредим, а я настоящая дура, думающая, что у него случился инсульт.

Идеально уложенные светлые волосы, на которых ни намёка на седину. Аккуратно выглаженный костюм от дорогого бренда. Лакированные туфли. Дизайнерские очки. Если посмотреть на этого мужчину, то никогда не скажешь, что ему больше сорока. Он как всегда идеален, но только снаружи.

— Какого. Блядь. Хрена.

Мерзкая улыбка спадает с лица, звонко рухнув на пол.

— Зайди в дом.

— Нет.

— Что значит, нет? — обманчиво спокойно говорит он, но его глаза говорят сами за него.

— То и значит. Если ты сейчас же не объяснишь мне, какого хрена ты солгал мне, я улечу обратно, и ты меня больше не увидишь.

— Послушай сюда, девчонка. Ты сейчас же заходишь в дом, проходишь со мной в мой кабинета, садишь свою задницу на стул и слушаешь меня внимательно, а иначе я звоню Робу и тебя не выпустят из страны, пока я этого не захочу, а я, поверь мне, не захочу этого очень долго. Так что выбирай, чем всё закончится.

Скрепив руки за спиной, он уходит в дом и исчезает в коридорах.

Что тут сказать? У меня не остаётся выбора и, скрепя зубами, я следую за ним.

Ничего в доме не изменилось. Все те же мраморные полы, стены из Белого камня, на верхушках которых узоры из настоящего золота, белая мебель, стеклянная огромная люстра. Это все тот же красивый замок с гнилью в стенах. Я шумно шагаю к кабинету и распахиваю дверь из настоящего дерева. Здесь также ничего не изменилось. Несмотря ни на то, что я часто бывала в кабинете отца. Здесь он каждый день по вечерам и утрам давал мне указания, как я должна себя вести. И это были самые ненавистные часы в этом доме.

Отец уже сидит за своим кожаным креслом и нахально смотрит на меня. Окинув меня пренебрежительным взглядом, он указывает рукой со стаканом виски на кресло рядом. Я сажусь на него, и он, наконец, заговаривает, хотя лучше бы молчал.

— Выглядишь отвратительно. Надеюсь, тебя никто не видел, — с отвращением произносит он и опрокидывает в себя стакан, а затем наливает ещё, — будешь?

— Ни за что.

Он скучающе закатывает глаза и отпивает виски.

— Ну конечно, давай, солги мне, что ты не пьёшь. Я знаю, чем занимаются девушки твоего возраста.

— Ну и чем же? — неужели этот ублюдок будет говорить мне сейчас все это дерьмо.

— Спят с мужиками, сосут члены, бухают, рожают, делают аборт, выкидывают детей в детдом.

— Хватит. Это бред. Я не занимаюсь ничем таким.

— Ну да. Так я и думал. Мерзкая лгунья — Грейс Мелтон. Позоришь фамилию, девочка, — он зевает и ставит пустой стакан на стеклянный стол, — теперь поговорим о твоей учёбе.

— Нет, — перебиваю его, — мы поговорим о том, что ты не хуже лжец, чем я.

— Да ты что? — наигранно вздыхает он.

— Отец, зачем весь этот цирк?

Нет смысла во всём, что я говорю, ведь он не воспринимает буквально ничего.

— Затем, что завтра Рождество, и я хотел видеть свою дочь. Это же всё-таки праздник. Фу, блядь, я говорю, как один из тех бедных, с которыми ты возишься. Мерзко-то как, — хохочет он и расстегивает рубашку, чтобы вздохнуть полной грудью. Должна сказать, что его тело всегда было на высшем уровне. Он был тем самым отцом, за которыми бегают сотни девушек и крадут из семей.

— Тебя никогда не волновало то, что это праздник. Когда мы вообще отмечали Рождество?

Его глаза смеются.

— Моя дочь. Ты и в самом деле моя дочь.

— А ты сомневался?

— Не огрызайся.

— Конечно, — закатываю глаза и расстилаюсь на кресле. Сон уже стучит в моё сознание.

Но внезапная серьёзность отца будит меня.

— Это Рождество станет другим. Следующий год станет годом семьи Мелтон. И в главной роли — ты, дорогая.

— О чем ты? — хмурюсь я. Что он задумал?

— Ты всё обо всём узнаёшь, но завтра. А сейчас иди в свою комнату.

— Моя комната в квартире Диего, — недовольно бурчу я.

— Что? — лениво спрашивает отец. Ему наплевать. Это просто шаблонный вопрос.

— Ничего. Я зайду к матери проверить её.

— Она спит. Увидитесь завтра. А теперь иди, я хочу провести время наедине с собой и своими гениальными мыслями.

Так я и делаю. Оставляю его наедине с самим с собой, а сама поднимаюсь в свою бывшую комнату. Но как только открываю злосчастную дверь, то роняю сумку.

Это должно быть шутка. Она не может быть здесь. Я щиплю себя, но эта боль гораздо лучше той, что доставило мне её появление. Она реальна. Её светлые волосы все так же не вьются, в отличие от моих, которые переняли черты отца. Зелёные глаза, словно мои, смотрят на меня с тоской. Она кусает нижнюю губу, как делала всегда, когда нервничала. Она встаёт и медленно приближается ко мне, и я замечаю, насколько она выросла. Она уже не та девушка, которую я видела пять лет назад. Пять лет назад я видела ее последний раз. А сейчас она идёт ко мне.

— Отошла, — шиплю я не своим голосом. Никаких слёз, одна ненависть.

Она дёргается и, слава Богу, останавливается. Я вижу, как пульсирует её артерия, как она дрожит, но ни капли жалости не испытываю к ней. Она не заслуживает этого.

Иви заправляет прядь за ухо, будто пытаясь хоть чём-нибудь занять свои руки. Пусть лучше займёт свои ноги и уйдёт нахрен отсюда.

— Привет, Грейс, — в тон мне хрипит она. Даже её голос дрожит. Но он всё также ласкает мне уши, за что я даю себе мысленно пощечину. Никаких соплей. Никаких. Не из-за этой суки. Не сейчас. Не сегодня. Никогда.

Я игнорирую её.

— Ты должна поговорить со мной. Мы должны, — уговаривает она. Она тянется ко мне рукой, чтобы коснуться, но я бью ее по руке.

— Не трогай, блядь, меня. Никогда не смей трогать меня, — рычу я ей в лицо, когда она становится ещё ближе.

— В чём твоя проблема? Мы не виделись пять лет. Да, я оставила тебя здесь. Но ты ничего не знаешь. Ты не знаешь ничего из того, что мне пришлось пережить. Ты не знаешь причину моего ухода и последствия. Так что прекрати строить из себя обиженную маленькую девчонку.

Ярость распирает меня. Это было последней каплей моей сдержанности.

— Заткнись, ты блядь либо заткнешься, либо я сломаю твою шею, Иви. Это ты ничего не знаешь. А я-то как раз все знаю. Знаю, что ты кинула меня в этом аквариуме с пираньями, а сама смылась с этим ублюдком.

— Не называй его так, — предостерегает она.

Плевать. Я буду называть его так, как хочу.

— Это моя комната и здесь я устанавливаю правила. Так что выметайся. Наш разговор окончен.

— Нет, не окончен.

— Нет, окончен. Блядь, выйди, я сказала.

— Грейс, я не выйду, пока мы не поговорим. Я ошиблась с тем, что не рассказала тебе. Но тебе было всего тринадцать.

— А через два года мне стукнуло шестнадцать. Ровно столько же, сколько было и тебе, когда ты сбежала. Но даже в шестнадцать ты не рассказала мне ни о чём. Ты пропала.

Она вновь дёргается, а на глазах застывают непролитые слёзы. Но я не хочу предотвращать её рыдания.

— Пожалуйста, позволь мне объяснить. У меня не было выбора...

— Выбор у тебя был, Иви. Маленький, но был. Остаться с сестрой или сбежать с этим хреном. Ты выбрала не меня. А значит, теперь я выбираю не тебя. Катись отсюда, сука.

— Выбирай выражения, Мелтон.

Что? Что, простите?

— А ты значит теперь не Мелтон? — спрашиваю я, боясь услышать ответ. Если она не Мелтон, то я ещё в большей заднице.

И она это понимает, поэтому отпускает глаза в пол от стыда.

— Да... Ноа сделал мне предложение сразу же. Прости, мне так жаль...

— Ну конечно, тебе жаль, — в агонии кричу я. Ещё чуть—чуть и нас придут разнимать, — да пошла ты на хрен, слышишь? Лучше бы тебя вообще не было.

Я жалею о сказанном. Правда. Но она заслужила это.

— Грейс, ты грёбаная эгоистка! Ты не можешь порадоваться за сестру?

— Я эгоистка? Я? Да ты, сука, именно ты настоящая эгоистка. Ты оставила меня с ними. Ты подписала своим уходом мне смертный приговор. Знаешь, что здесь творилось? А я расскажу тебе. Мать начала принимать наркотики, а папе было плевать, он был занят тем, что оформлял кучу документов, чтобы я стала наследницей всего. А потом у матери случилась передозировка, и тогда он отвёз ее в клинику. Пока она была там, этот ублюдок водил сюда разных шлюх и рассказывал им про то, какие его дочери тупые мрази. А знаешь, что было дальше? А дальше он начал меня бить, блядь. И только потом, когда маму выписали, мы сходили к семейному психологу, и отец понял, что он хочет. Он начал делать из меня свою личную куклу. Я жила в клетке, пока ты была свободна. Свободна от всего. И ты даже не позвонила. Ни разу, Иви. Ни единого раза. Скажи мне, кто из нас эгоистка?

Не замечаю, как слёзы стекают по моим щекам. Иви падает на колени, утыкаясь лицом мне в живот, и обнимает меня руками. Я стаю статуей, не испытывая ничего. Потому что я, наконец, сказала всё то, что накопилось во мне.

— Прости меня. Боже, прости меня. Грейс, если бы я только знала...

— Ты не знала, — без чувств чеканю я и отдергиваю её от себя, — а теперь забирай всё своё дерьмо и проваливай.

— Грейс, пожалуйста...

Она тянется ко мне ещё раз, но я грубо толкаю её.

— Я прямо сейчас вызову охрану, если ты не выкатишься отсюда. Считаю до трёх. Один.

— Они не вышвырнут меня, — с сомнением шепчет она.

— Ну да, конечно. Тебе пора понять, что после твоего ухода многое изменилось. И, как ты думаешь, они послушают наследницу или бывшую наследницу?

— Ты не сделаешь этого. Мы ещё не поговорили. Мне так много нужно сказать тебе.

— Пошла. Вон.

— Грейс, не делай этого. Не разрушай последнее, — просит она.

Но моё сердце даже не дрогнуло.

— Уходи. Живо.

Она встаёт, но не делает и шага к двери.

— Я обещаю, мы ещё поговорим об этом. Не одна ты страдала, сестра.

— Никогда, слышишь, никогда не называй меня так. Ты потеряла это право давно. А теперь проваливай, я достаточно сказала.

Иви всё-таки идёт к двери, но напоследок задерживает на мне свой взгляд.

Она уже не та Иви, что была когда-то, а я уже не та малышка Грейс. Мы изменились. И все благодаря ей.

— Ты стала похожей на него, — в отчаяние шепчет она, потирая щеки в слезах.

— И ты виновата в этом.

— Я не могла иначе, ты должна понимать...

Но я больше не могу слышать её. Ещё чуть-чуть и я, в самом деле умру.

— Пошла. Вон. Сейчас же.

Дверь захлопывается, и я падаю на пол, утопая в океане боли. Меня режут изнутри, но я терплю, ведь я всегда терпела. Я чертовски скучала по ней. Каждую секунду моей жизни в этой темнице, я жила в мыслях рядом с ней. Она была моим примером даже тогда, когда сбежала. И я ждала её. Ждала, когда она вернётся и заберёт меня с собой. И только спустя полтора года я поняла, что этого не произойдёт. Я ей не нужна.
Истошные рыдания вырываются из меня, и я погружаюсь в темноту.