Пролог
- Анна сказала, что вампиры способны отключить человечность и перестать чувствовать боль. - поджав ноги к груди, младший Гилберт говорил буквально из последних сил, ведь каждый новый вдох отзывался невыносимым отчаянием в его груди. - Жизнь перестает быть такой болезненной, когда ты становишься вампиром?
Деймон застыл в дверном проëме, скрестив руки на груди и уже собираясь уходить, но жалость от дрожащего голоса парнишки напротив не позволила.
- Жизнь всегда очень болезненна, на самом деле. - проговорил Деймон, опустив взгляд в пол. Он говорил уже не с Джереми, а скорее с целым небытием собственной боли и разрушенных надежд. - Но если ты вампир, то можешь выбирать: чувствовать это или нет.
Секунды, за которые Деймон спустился на первый этаж и хлопнул входной дверью, для Джереми длились целую вечность. Он чувствовал на кончике языка соль от собственных слез, которые он, как ни старался, так и не сумел сдержать. Юноша отвёл взгляд в сторону, на ту часть кровати, на которой ещё совсем недавно лежала в его крепких объятиях Анна. Ему казалось, что он всё ещё способен вспомнить и почувствовать вкус её губ и трепетную дрожь по всему телу от каждого её мимолетного прикосновения. Но её больше нет. Она мертва и больше никогда не вернётся. Как и Викки. Как и его родители. Как и весь его крохотный мир, за который он так рьяно сражался и пытался уцепиться. Всё разрушено. Как раньше не будет. Как много потерь способно выдержать сердце 15-летнего мальчишки за столь краткий промежуток времени? В тот момент Джереми окончательно понял и признал, что с него хватит. Достаточно. Он больше не может жить с этим. И он знает, что ему больше не придётся.
И стоя напротив зеркала в ванной, держа в руках пузырёк с кровью Анны, он больше не мог узнать человека в отражении. От него уже ничего не осталось. Ничего, что могло бы удержать его здесь, в этом мире. Джереми был бы даже не против исчезнуть навсегда, но интерес взял верх: действительно ли всё изменится, если он обратится? Если ничего не станет лучше, он всегда сможет закончить начатое и уйти уже с концами. Но он решил дать себе шанс. Последний шанс остаться здесь, в мире живых. Пусть даже сам он живым уже больше не будет являться. Залпом опустошив пузырёк, Джереми достал с полки из-под раковины банку с сильным обезболивающим. Ту самую, которую когда-то стащила Викки. Но она мертва. Анна мертва. И Джереми тоже скоро будет. Да, пути назад уже нет. Гилберт начал горстями закидывать таблетки, попутно запивая всё водой из-под крана. Когда не осталось ни одной, юноша закинул пустые пузырёк и баночку себе в карманы и ушёл в комнату.
Чтобы уж наверняка умереть, Джереми достал из заначки за шкафом почти полную бутылку текилы, а все улики из карманов спрятал туда же. К моменту открытия бутылки, сознание парня уже несколько покосилось. Но ему нужно было спешить, пока ещё совсем не потерял контроль над своим телом и разумом. Джереми поднес уже совсем онемевшие губы к горлышку и начал делать большие безостановочные глотки. Он уже не чувствовал ни жжения, ни тошноты от такого огромного количества алкоголя за раз. Он чувствовал лишь теплые ладони Анны на своих щеках, но вновь и вновь твердил про себя, что она мертва. Её больше нет. Опустошив бутылку, Джереми уже едва мог фокусировать зрение на чем-либо, поэтому просто швырнул её в противоположный угол комнаты, что только было сил, после чего подался назад и рухнул в постель. Он не должен был выглядеть мёртвым со стороны. Он не знал, как долго он будет мёртвым. Не знал, успеет ли очнуться до прихода сестры. Из последних сил дрожащими в судорогах руками он накрыл своё стремительно холодеющее тело одеялом по самую шею. Холодный пот градом лился по его лбу, тело больше не слушалось, а взгляд окончательно утратил всякую ясность. Дышать было невероятно тяжело, и казалось, что сердце вот-вот пробьет ребра и вылетит наружу. Джереми не мог уловить ни единой связной мысли в своём отравленном сознании. В одну секунду он видел Анну, в другую же чувствовал запах волос Викки, когда она укладывала голову ему на плечо. Он слышал какие-то фразы, бессвязные отрывки. Держать глаза открытыми было уже невыносимо тяжело. Ноги сковало судорогами, но боли уже не было. Мрак вокруг временами принимал очертания и образы, в которых он видел волнистые тёмные волосы, янтарные глаза. Он не мог сказать ни слова, но думал, что Анна уже совсем к нему близко. Будто бы ещё совсем чуть-чуть, и он сможет ухватиться за её руку, прижать это миниатюрное тело к себе и заключить в самые крепкие и отчаянные объятия. Если бы он только мог... Если бы он только мог с ней попрощаться...
Взгляд Джереми уже не двигался, устремившись куда-то далеко во мрак. Веки непроизвольно сомкнулись, когда грудная клетка резко поднялась в последний раз. Он сделал вдох, последний вдох, в котором он ещё был человеком. Через мгновение лёгкие рефлекторно сжались, выместив из себя все остатки воздуха. Сердце Джереми Гилберта остановилось в одиннадцатом часу вечера. Его тело перестало биться в агонии, все мышцы расслабились, и даже лицо приобрело какое-то счастливое, умиротворенное выражение. Может, всё это время он нуждался именно в этом? Может, ему стоило просто умереть? Комната погрязла в жуткой тишине. И пока на кухне этажом ниже дядя Джон собирался найти себе что-нибудь на ужин, а Кэтрин уже подбиралась к нему, Джереми лежал мёртвый под одеялом в своей кровати. И никому не было до этого ни малейшего дела.
Жалобный вскрик испуганного Джона, приветствие и прощание Кэтрин, звук, с которым лезвие ножа прошло глубоко в его плоть. Поворот ручки входной двери, шаги Елены и параллельные им тревожные вскрики. Девушка бросается на пол, зажимая ладонями кровоточащую рану на животе Джона. Кэтрин стоит поодаль, но исчезает, стоит Елене только попытаться обернуться.
И вдруг, со сдавленными хрипом и судорожным рывком вперёд, Джереми открывает глаза и делает рваный вдох. Свой первый вдох.
И пока взгляд всё ещё немного замутнëн, а конечности в онемении, в голове Гилберта пробегает лишь одна, но безумно чёткая и яркая мысль: он вернулся. И, оглядываясь вокруг себя, Джереми чувствует пульсирующие выстрелы боли в каждом суставе своего тела, параллельно с которыми невыносимо в какой-то агонии сводит челюсть и зубы. Но только когда в полном одиночестве в своей комнате юноша слышит едва различимое дыхание Елены и её шаги по лестнице, он понимает: всё получилось.
Ему удалось.