7 глава
Ночь в полуразрушенном домике была холодной и безмолвной. Лишь где-то за стенами ветви скребли по доскам, словно беспокойные пальцы, выстукивая неровный ритм. Тишина давила, заставляя прислушиваться к каждому шороху, каждому треску старого дерева.
Я сидел на полу, облокотившись о стену, и чувствовал, как ноет сломанное ребро. Каждое движение отзывалось тупой болью, словно кто-то сжимал грудь железными тисками. Обычно мои раны заживали быстро, но теперь, без крови, этот процесс замедлился. Тело требовало больше, чем я мог дать, и жажда, хотя и утихшая, не оставляла меня полностью. Она дремала где-то глубоко внутри, готовая снова захватить меня в самый неподходящий момент.
Дом был маленьким, деревянным, с прогнившей крышей, через которую местами виднелись тусклые звёзды. На полу валялась гнилая солома, а в углу стояла старая печь, давно лишённая дверцы. Я попытался устроиться поудобнее, но боль не давала покоя. Каждый вдох становился испытанием, и я невольно хмурился, проклиная себя за неосторожность.
Глаза устало блуждали по комнате, пока мой взгляд не упал на ворону. Она сидела на полке под потолком, с трудом балансируя на краю. Одно её крыло странно висело, перья были растрёпаны и слиплись от крови. Она тоже была ранена. Наша схожесть показалась мне издевательством судьбы. Я наблюдал за ней, как она, дрожа, пыталась удержаться, перекладывая вес с одной лапы на другую.
— Ты тоже пытаешься выжить? — прошептал я, хотя знал, что она меня не поймёт. Но в тот момент мне было всё равно. Этот маленький комок боли, сжавшийся в углу, вызвал у меня странное чувство жалости. Жалость, которую я уже давно не испытывал ни к себе, ни к другим. Я тихо протянул руку, будто хотел помочь, но ворона испуганно каркнула и чуть не сорвалась вниз. Она верила мне ещё меньше, чем я сам себе.
Я откинулся назад и прикрыл глаза, стараясь не думать о боли. В голове всплыли образы. Эльза... Я вспомнил её улыбку, этот добрый изгиб губ, который запал мне в душу. Мы встретились всего несколько раз, но почему-то мои мысли были заняты этой медсестрой. Её манеры, её тонкий аромат, который напоминал цветущий жасмин. Я не был уверен, что это была влюблённость — скорее, желание. Желание быть ближе, узнать её, раствориться в её присутствии. Но сейчас, вспоминая её, я вдруг понял, что хотел бы испытать нечто большее. Настоящие чувства, которые были бы чистыми, как первый снег. Я хотел бы любить.
Возможно ли для меня, того, кем я стал, сохранить остатки человечности? Я посмотрел на свои руки, сильные, но такие чужие. Они убивали. Они отнимали жизнь, чтобы я мог жить дальше. Но разве это жизнь? Я не был уверен. Человечность не измеряется силой или слабостью. Она измеряется способностью чувствовать. И сейчас, глядя на страдающую ворону со сломанным крылом, я чувствовал жалость. Это значит, я ещё не окончательно потерян.
Где-то вдали раздался звук шагов. Я напрягся, резко распахнув глаза. В темноте послышались приглушённые голоса. Солдаты? Или просто бродяги? Времени разбираться не было. Я скользнул к окну, стараясь не издать ни звука. Боль в боку снова напомнила о себе, но я стиснул зубы. Через щель между досками я увидел двух мужчин. Они приближались к дому, один из них держал лампу, чей тусклый свет плясал по стенам.
Я затаил дыхание. Если они найдут меня, то всё закончится. Но если они зайдут внутрь... быть может, у меня появится шанс получить то, что мне нужно. Кровь. Не много, только чтобы восстановиться. Достаточно, чтобы не умереть здесь, как эта ворона с перебитым крылом.
Мужчины остановились у двери. Один из них толкнул её плечом, и та с грохотом распахнулась. Свет лампы залил комнату. Я прижался к стене, стараясь оставаться в тени, и ждал.
Эти мужчины не выглядели, как обычные бродяги, ищущие крова. Их напряжённые шаги, осторожность и готовность в любой момент достать оружие говорили о другом: солдаты, охотники за дезертирами или просто мародёры, обшаривающие заброшенные дома.
Я старался дышать тише. Боль в боку была невыносимой. Пальцы скользнули по грубой поверхности дерева, нащупывая что-то, что могло бы послужить оружием. Ни ножа, ни палки. Только мой голод и усталость.
— Ты слышал? — один из мужчин остановился в нескольких шагах от двери. Его голос был хриплым, низким, как у курильщика с многолетним стажем.
— Да, какой-то звук, — отозвался второй, моложе, но с той же нотой напряжения в голосе. — Может, зверь. Или...
В темноте они обменялись взглядами, но я мог чувствовать их намерения. Ещё шаги, приближающиеся к двери. Сердце гулко билось, точно барабан в пустой комнате. Я знал, что шансы против меня, но выбора не было. Они не уйдут.
— Ты уверен, что стоит заходить? — нерешительно спросил третий голос, более юный. — Тут всё гнилое. Могло рухнуть.
— А если внутри что-то есть? — возразил первый. — Еда, оружие, черт возьми, хоть что-нибудь.
Его рука потянулась к двери. Скрип петель разорвал тишину, словно гром в ночи. В ту же секунду, как первый мужчина переступил порог, я рванулся из тени. Боль пронзила бок, но я заглушил её усилием воли. Всё, что сейчас имело значение, — это выжить.
Я ударил первым — толчок в плечо заставил первого мужчину пошатнуться и с глухим стуком упасть на одно колено. Второй, молодой, вскрикнул и бросился ко мне с дубинкой. Я метнулся к нему, схватил за запястье, вцепившись так, что пальцы затекли. Его удар был силён, но не рассчитан. С рывком я вывернул его руку, выбивая дубинку на пол, и оттолкнул его в сторону.
Тем временем третий — низкий и коренастый, с револьвером в руках, — медленно поднял оружие, направив его на меня.
— На месте! — гаркнул он, его голос срывался от напряжения. — Стоять, иначе пристрелю!
Я почувствовал, как отчаяние толкает меня на предельные меры. Резким движением я подтолкнул первого мужчину, сбивая его вперёд, словно живым щитом, и рванулся к третьему. Прежде чем он успел среагировать, мои пальцы сомкнулись на револьвере. Мы сцепились в короткой схватке, револьвер трещал в наших руках, но в конечном итоге моя сила взяла верх. С рывком я вырвал оружие и оттолкнул его прочь.
Не теряя времени, я навёл дуло на первого мужчину, который уже пытался подняться. Выстрел разнёс ночную тишину, и он рухнул обратно, не успев даже вскрикнуть.
Второй, молодой, в ужасе метнулся к двери, но я выстрелил снова, попадая ему в грудь. Его шаги замерли, и он беззвучно упал, оставляя за собой кровавый след на дощатом полу.
Остался третий. Его лицо исказилось от паники, но он стоял неподвижно, подняв руки в жесте молчаливого подчинения.
— Уходи! — выкрикнул я, тяжело дыша, моя рука дрожала, пальцы судорожно сжимали рукоять. — Уходи, или я...
Тот не заставил себя уговаривать. Он, не раздумывая, развернулся и выбежал прочь, оставляя позади звук своих торопливых шагов.
Я остался наедине с двумя телами. Первый мужчина корчился на полу, сжимая бок, из которого сочилась кровь. Его глаза метались от страха, и в них читалась молчаливая мольба о помощи. Второй лежал неподвижно, дубинка всё ещё валялась рядом с его окровавленной рукой.
Дыхание сбилось, мир перед глазами плыл. Я смотрел на револьвер в своей руке — тяжёлый, тёплый от недавних выстрелов. Боль в боку вернулась, заставив меня опереться на стену, но я не мог отвести взгляда от мужчин, которых едва не уничтожил окончательно.
Жажда крови, тёмная и жуткая, поднялась во мне новой волной. Сломленные тела передо мной были не просто жертвами, а источником силы, которая могла вернуть меня к жизни.
Я остался в этом доме ещё на несколько дней. Тела мужчин я спрятал в сарае позади дома, наскоро засыпав их опавшими листьями и землёй. Их кровь, тёплая и насыщенная страхом, помогла мне восстановиться. Обычно мне хватало одной жертвы, чтобы залечить раны, но в этот раз моё тело требовало большего. Возможно, сказались рана в боку и общее изнеможение. Я ощущал, как жизнь медленно возвращается в мои вены.
Дни тянулись лениво. Я проводил их, лёжа на полу, где меньше дуло от разбитых окон. Через щели в крыше пробивался свет, озаряя пыльные балки и покосившиеся стены. Я слушал, как скрипят доски под лапами крыс, как ветер завывает между деревьев, и это странным образом успокаивало.
Я думал о том, что делать дальше. Возвращаться в госпиталь было бы безумием. Там уже, наверняка, подняли тревогу, и я стал призраком, блуждающим в чужих воспоминаниях. Но оставаться здесь тоже было невозможно. Война шла вокруг, сжирая деревни, леса и тех, кто в них прятался.
В один вечер, лежа на полу и глядя на закатные лучи, я понял, что единственный путь — это фронт. На войне жестокость была естественным состоянием. Каждый день смерть смотрела людям в глаза. Моя вампирская сущность не будет выделяться среди артиллерийского грохота, криков умирающих и запаха крови, который пропитал всё вокруг. Я мог стать одним из многих, раствориться в этой мясорубке.
И Герт. Я думал о нём. Если кто-то сможет помочь мне затеряться, то это он. Герт был человеком, который держал своё слово, даже когда оно шло вразрез с логикой. Я был уверен, что он не станет задавать лишних вопросов, а если и задаст, то мне удастся дать ответы, которые его удовлетворят.
План сложился просто. Я вернусь в лагерь, скажу, что был в госпитале. Может быть, немного подкорректирую детали — затуманенное сознание от ранения, долгий путь. В хаосе войны никто не станет проверять, тем более, если я продолжу воевать, как и прежде.
На третью ночь я почувствовал себя достаточно сильным, чтобы идти. Подготовка заняла немного времени: я нашёл брошенный мешок, в который сложил немного припасов, что оставались в доме. Ножны для револьвера пристегнул к поясу, а сам револьвер — мой трофей — стал чем-то вроде оберега. Теперь я знал, что он может спасти мне жизнь.
Когда ночь окончательно поглотила лес, я покинул убежище.
Каждый шаг отзывался болью в боку, но я двигался вперёд, на фронт, туда, где мой зверь мог быть скрыт под маской солдата.