ПРОКЛЯТЬЕ ЛАМИИ [LAMIA'S CURSE]

Германия, Ахен, 1885

В 1885 году Ахен насчитывал 111 196 жителей, а вот Ахенский округ — 554 586 жителей. Он состоял из католиков, протестантов и евреев.

Последних всегда обвиняли во всех грехах, заставляли принимать казённую участь. Еврейский народ не ведал здесь громкой справедливости, непоколебимой честности и сердечной доброты. Иной раз жители не скупились на ругань, бывало, что и буханку хлеба не продадут.
Они только и старались выживать среди прожекторов их города. Но кто же ведал, что мир кишит существами мертвого мира? И как уберечься от чудовищ ночи, что терроризировали жителей уже как несколько сотен лет?

Теперь это коснулось и Ахен.

Ещё прабабушки рассказывали своим правнукам историю про то, как их народ не мог совладать с нападениями чудовищ. Не хватало ни припасов, ни оружия, ни людей, ни власти. Ничего не помогало против сильных врагов, которые с каждым разом наступали все сильнее. Власти обращались в столицу, искали поддержку за границей, но все опускали руки и отказывали. Никто не горел желанием бороться с неизвестным. Жители Ахена были бессильны. Пока чужаки не вышли сами на контакт. И как бы это не казалось хорошим прогнозом, но нет — новости были отнюдь неприятными. Чужие поставили условие: они не тронут их город, если будут получать трех людей каждые пять дней.

В какой-то момент все всполошились, понимая, что другого выхода нет. Люди теряли свою человечность за секунды, так как никто не хотел становится жертвоприношением.
Каждый рассчитывал на единое решение и голос властей, которые долго не думали.

— Вы все знаете, что ситуация отнюдь не из лучших. Принимать какое-либо решение для нас сродни невозможного. — медлил самый главный из старшин. Его брови были слишком густыми, морщин стало ещё больше, но его лицо ничего не выражало — сама ответственность и серьезность. Лишь взгляд выдавал то, как трудно мужчине произносить последующие слова.

— Не медлите и просто скажите это! — среди толпы слушающих были и дети, и подростки, и взрослые, и пожилые.

— Да всем уже известно, что они решили. — на столь дерзкое заявление многие развернулись в сторону говорящего. — Ведь так, Адалрик?

Это был парень явно не старше восемнадцати. Но его взгляд и слова доказывали, что этому человеку всегда будет намного старше обычного. Он был довольно высоким и худощавым, но не лишенный мышц. Своеобразная красота, которая подчеркивалась высокой шевелюрой русых растрепанных волос. Его одежда не отличалась от других: белого цвета рубашка со стоячим воротником, которая переняла сероватый цвет поношенности, черные штаны, носки и старые туфли. Так выглядела половина населения с доходом ниже среднего. А учитывая их обстоятельства, дела становились хуже.

Толпа расступилась и каждый теперь видел этого парня во всей красе. Старейшины встали ближе к другу другу, будто собираясь защищать свои интересы и власть.
Как странно, они боятся какого-то мальчишку?

Видимо, он не так прост.

— Ты вообще не имеешь права что-либо говорить, паршивец! Весь твой народ виновен в том, что сейчас происходит! — с отвращением и яростью ответила одна из старейшин, Гертруда. — Это вы перекочевали в наш город, приведя за собой смерть!

Женщина выступила вперёд, как бы показывая силу своих слов. Ее черные длинные волосы от эмоций качались из сторону в сторону, а такие же мрачные глаза испепеляли, когда кто-то не подчинялся им.

— В чем виноваты евреи? В том, что появились на белый свет? В том, что дышат одним воздухом, как и вы? — отвечал все также тот парень, все больше злясь. — Все, — он вышел вперёд из толпы и показал на каждого из стоявших, — абсолютно каждый из вас знает, чего они добиваются! И вам же не плевать! Я не верю, что вы так просто хотите отдать кого-либо этим тварям!? — это был крик беспомощности, который так долго молчал внутри его сердца.

Старейшина Адалрик отчаянно смотрел на парня, который был от части его копией. Но даже учитывая обстоятельства, долг и народ — превыше всего. Тогда мужчина жестом даёт свободу действий своей правой руке, Гертруде — обезвредить того, кто идёт против правил. Скуля сердцем, Адалрик смотрел, как жестоко расправляются с тем юношей, а он сопротивляется. Но этого мало.

— Стефан Кенинг, вас приговаривают к немедленному заключению в катакомбы до дальнейших разбирательств. — четко и слажено, будто рассказывая меню на день, говорил ещё один старейшина.

Стефан старался отбиваться от стражи, но он был один против десятка. Никто не решался ему помочь — страх захватил их сердца. Только какая-то женщина кричала и винила себя в произошедшем.

— Мама, не лезь! Вернись домой, и забери сестру... — последнее предложение было уже сказано спокойнее и ласковее из уст Стефана, когда его скрутили.

— Мой мальчик, мой Стефан! Он не виновен! Это всё я! — все не прекращала та, и Гертруде это надоело.

— Берите и ее тоже, разберемся, кто виновен. Хотя уверена, что они оба заслуживают смерти, еврейские отродья. — ядовито говорила и специально громко для толпы женщина, получая от людей одобрение.
Ещё бы они не согласились с ней!

— Нет! Адалрик, я прошу тебя! Со мной делай, что хочешь, но не позволяй им взять мою мать! — взмолился Стефан, когда понял, что смерть оказалась внезапно очень близко.

— Ты совершил преступление, а она... — мужчина запнулся, втягивая тяжко кислород, ему тоже было тяжело. — Она сама виновата. Я не смогу помочь.

И он развернулся, жестом указал увести парня и его мать, а сам решил закончить свою речь.
А толпа становилась все больше и больше. Все хотели посмотреть на Стефана и узнать окончательное решение.
Среди всех затерялся один силуэт, который находился с самого начала. И его голубые глыбы следили молодым юношей.
«Еще один из рода отважных, ну почему у этой семейки не может вырасти эгоист?!» — спрашивал сам себя незнакомец.

— Совет принял решение и никто не в праве его осуждать. Мы стараемся уберечь каждого, но справедливость никто не отменял. — Адалрик запнулся, в горле першило, он понимал, что поступает подло и, возможно, несправедливо. — Учитывая то, что евреи поселились у нас из-за особых обстоятельств и именно после их прихода начались наши беды...

Адалрик осмотрел почти каждого в собравшемся зале. Он замечал знакомых, близких, своих и все никак не мог сказать правду.

— Мы приняли условия чужих. И первыми на очереди для жертвоприношения будут евреи. — все заохали, женщины поразились до глубины души, мужчины выходили из себя. — Каждые пять дней еврейский народ должен будет выдвигать трех людей. Если они сами этого не сделают, то придется применить силу. На этом все, спасибо за внимание.

И с того дня власти выдали указ о том, что идущие против системы и правил люди будут наказаны по всей строгости закона.

И с того дня все пошло наперекосяк.

Наше время, 2018, прошлое воскресенье

Его острые клыки мягко, но уверенно, вреза́лись в бархатную кожу девушки. Но мысли летали где-то далеко в 1885 году. Он вспоминал свою семью, какое было детство: непостоянное, сложное и полное боли. В общем, детства у него не было.

Его разум давным давно запер настоящие чувства своего хозяина под замок. Так глубоко, чтобы даже старуха с косой не имела шанса достать их. Но ведь... Ведь сердце то помнит! Помнит и будет помнить, потому что такая мощь и сила позволена только сломленным. А он является именно таким.

Жертва в его руках тяжко вздыхает и закатывает глаза, падая в беспамятство. Она потеряла много крови, а вампир не собирался останавливаться.

«Лучше бы Селена меня не спасала...» — думал парень, открывая свои глаза, показывая себя прекрасного в облике монстра.
Напротив стояло вытянутое в длину зеркало. Там было видно, какой он сейчас. И даже не смотря на эти красные глаза, заполненные кровью капилляры, тонкие сеточки фиолетовых вен и кровожадную ухмылку с клыками по бокам, он страдал. Истязал себя и что-то внутри, заставляя ненавидеть ещё больше. Его взгляд кричал о том, насколько этот человек — не монстр, не вампир, а человек! — устал и готов бросить вызов смерти. Та хоть сейчас! Он был готов ещё вчера, в субботу, когда неизвестные охотники пытали его, стараясь узнать о вампирах и всех ходячих мертвецов по Берривиллу. И на последнем вздохе, глотая кровь и изнемогая от десятки кинжалов в теле, в здание ворвался другой вампир, посланный Селеной. Эдварду неприятно это осознавать, но она спасла его.
Горе охотники так хотели получить ответы, но вампир ничего не сказал им, на зло молчал и терпел пытки из-за вампирского народа. Своего народа.

«Мой народ... Ха! Он погиб ещё в 1885 году, когда я не смог их спасти!» — громко подумал вампир, резко остановившись кормиться. Кровь девушки маленькими струйками пошла вниз по ее шее, достигая выреза на груди и упала на его руки.

Злость. Ненависть. Снова злость. Вина. Сожаление. Он никогда не забудет того, что было в прошлом. В этом есть спасение, и его погибель.

С силой появившихся эмоций, вампир яростно поднимается на ноги, держа на руках почти неживую девушку. Ему противно! До одури противно, будто вместо крови внутри него полилось вязкое и гадкое вещество.
Он рычит и сжимает зубы, отрывается от человеческой шеи и откидывает тело на сколько позволяют силы. Вампир даже не заметил, как откусил кусок мяса, тут же его выплюнул и вытер одним движением рот от крови. Не помогло и все размазалось по лицу.

— Селена! Чтобы ты сдохла! И Адриана с собой забирай! — внезапно стал кричать он, ничего не понимая.

Почему именно сейчас? Почему Адриан вернулся? Какого черта делает Селена? Почему эти двое появились здесь? Почему?!

Он почти все забыл, почти пришел в себя, почти простил, почти свыкся! Так нет, они решили и сюда заявиться! Как же все достало!

С приоткрытой двери были слышны стуки каблуков. Явно Селена. Только у этой вампирши походка говорит сама за себя.

Парень прекрасно осознавал, что она вот-вот тут появиться. И сейчас, в эту секунду, нужно было действовать. Потому на скорости вампира он открывает шторы, напрочь их срывает, чтобы не смогли вновь задвинуть. Солнце сразу обняло тело парня, желая согреть. Но как могло согреть, так было способно и сжечь.

Вампиру стало трудно дышать, он выкрикивал и сжимал зубы. Его тело покрывалось волдырями и некоторые участки кожи медленно загорались с кусками одежды. Запахло гарью, светлые лучи жизни убивали оболочку монстра. Какая ирония!

Парень расставил в стороны руки и, пусть начинал сильнее кричать от боли, то хотел этого. Он принимал свою участь. Он сдается и больше не желает бороться. С него хватит, его ничто не держит здесь.

— Ну и что ты творишь, Эдвард? — вяло спрашивала появившаяся вампирша. Даже сгорая, Эдвард ощущал ее появление, как она оперлась о белую стену правым плечом и подняла идеальную бровь в вопросе.

— Хочу свалить отсюда! — злобно выплюнул тот в ответ.

И снова закричал от огня, который пожирал его. Селена все также стояла и смотрела на своеобразного мазохиста. Она не спешила его остановить, ей было по правде плевать. Но — всегда есть "но" — ей был нужен Эдвард. Игра ещё не окончена, она лишь началась и избавляться от хорошего игрока на поле сейчас, ой, как не хочется.

— Зачем же так резко? Ты все обдумал? — с интересом спросила девушка, ступая вперёд. — Я зря тратила на тебя свои силы, чтобы спасти из лап охотников?

— Я хочу, чтобы вы оба сдохли! — Эдвард не имел больше сил терпеть боль сожжения, потому выкрикивал непроизвольно, смешивая вопли со сквернословием. Запах горевшей плоти заставил сморщить нос Селену, которая оказалась совсем близко с парнем.

— Мы — это кто? — играюще, будто совсем ничего не понимая, спрашивала вампирша.

И в ответ получила недовольный рык и снова ругань.

— Иди к черту, Селена! Дай мне уйти хотя бы спокойно! — он не хотел ничего слышать, потому как знал, что Селена умелая манипуляторша. Она знает, на что надавить, чтобы заставить кого угодно делать то, что ей нужно. Она играет на чувствах других. Она — сущее зло, которое ад выплюнул из-за несносного характера.

— Я скажу всего три слова, а потом делай, что хочешь. Мне будет плевать. — Эдвард ничего не ответил, будь то из-за боли или нежелания слушать всякий бред.

Реймонд хватило сделать пару широких шагов, чтобы достигнуть губами уха вампира.

— Твоя мать жива. — прошептала специально медленно и выделяя каждое слово Селена, ухмыляясь. Эдвард Мур невольно раскрыл глаза и обернулся в ее сторону. Он не верил. Или наоборот?..

Взгляд Селены был слишком язвительным и...поглощающим. Сердце Эдварда стукнуло как в первый раз. Оно пропустило такой живой удар, что казалось вампир обращается в ребенка. Даже горевшая плоть уже не так цепляла его, как эти слова.