Между сказкой и страхом

Нет, ничего не забывается.

К такому выводу я пришла, когда практически умирала в Лондоне и жила в полном неведение пять лет. 

Пять лет. 

Этот срок не такой уж и маленький, чтобы продолжать думать о всех несовершённых и совершённых делах, но также это срок слишком большой, чтобы стараться что-то исправить. 

Мучение в Лондонских клиниках к счастью прекратилось, я привыкла к еженедельным процедурам и старалась не спорить с мамой, когда она уезжала в Стокгольм к отцу. Тётушка Вердсон хоть и была строгой в некоторых моментах, но она всё равно старалась следить за мной или братом в полную силу, когда была свободна от бизнеса и других дел. К сожалению время не стоит на месте и всем был известен тот факт, что выросли не только мы с Итеном, но и все, кого я знала раньше. 

Старшему брату исполнилось двадцать один слишком быстро... Он давно уже не пересекался со мной в школе, потому что учился в институте, не маячил перед глазами дома, потому что они с Айви теперь жили вместе, но продолжал видеться со мной и вытягивать мою пятую точку на мероприятия, которые хоть как-то помогали мне не сойти с ума. Айви и Итен: вот кто были моими единственными друзьями в Лондоне. Я так и не смогла влиться в стезю «крутышей» частного учебного заведения, потому что продолжила заниматься скрипкой, много читать, и посещать врача в перерывах между первым и вторым. Единственное, почему я хотела домой в Швецию, было непреодолимое желание обнять свою подругу, которая сходила без меня с ума.

Когда мне было четырнадцать, папа резко сорвался с работы и прилетел в Лондон по первому звонку мамы, из-за того, что меня срочно госпитализировали в клинику. Всё бы прошло гладко и без осложнений, если потом я бы не услышала разговор своих родных, который был к сожалению, не обо мне. Мои уши давно не слышали его имя, я давно не заходила к нему на страницу в социальные сети, и давно не общалась с Эми по приезде в госпиталь. Всё рухнуло в одно мгновение и даже не пробовало восстанавливаться. Я просто не хотела жить после полученного удара судьбы.

Родители разговаривали о злостных нарушениях, шептались о грабежах и разбоях, о том, что Стокгольм потихоньку превращается в нечто ужасное и отвратительное с каждым днём, а потом тихо молились о том, чтобы я поскорее вернулась в прежнюю форму и старалась меньше напрягаться. Тётушка была всегда молчаливой в такие моменты, но я видела, что она была злостно огорчена. У неё везде были глаза и уши с помощью которых женщина могла по щелчку пальцев заказать для себя нужную информацию, или утопить недругов в болоте на другом конце страны. Именно поэтому она всегда оставляла за собой последнее слово. Именно поэтому мой папа хотел, чтобы я продолжила учиться в Лондоне под покровительством тётушки и рядом с братом.

Итен не мог больше смотреть на то, как я с каждым днём становлюсь всё больше похожей на выжитый лимон, который засыхал без тех, кто был мне нужнее всего. Парень понимал меня без слов, читал меня как раскрытую книгу и зеркалил моё поведение, стараясь понять меня ещё больше. И он с лёгкостью это делал. Он и больше никто.

- Мне неприятно об этом говорить, Итен, - где-то в глубине дома слышался взволнованный голос папы. Родственники сидели в большом и просторном кабинете у Амели, а она как обычно наверняка занимала своё место в большом кресле у своего письменного стола.

Вернувшись после прогулки с Арту, доберман быстро и без лая побежал в мою комнату минуя повороты, в то время как я, держа его отцепленный поводок вслушивалась в громкие разговоры на втором этаже дома. Перебирая ногами в кедах, я медленно и слишком тихо поднимаюсь по лестнице, и подхожу к полуоткрытой двери, ведущей в затемнённый от солнца шторами кабинет. Кто-то громко ударил каким-то стеклянным предметом о дубовый стол, что аж от такого характерного звука моё сердце громко ударилось о рёбра.

- Гилберт, ты несносный! - Строго рявкнула тётушка слишком напористым голосом, который заставил моего отца замолчать. Я услышала, как женщина села на своё большое кресло снова, а потом и вовсе устало выдохнула, - Хочешь дальше скрывать от неё всё, что делает этот упырь? Не смеши меня, братец, - женщина громко рассмеялась, не теряя при этом строгости, - глупо думать, что ты справишься с тем что твориться. Просто попроси моей помощи, и я с удовольствием помогу.

- О какой такой помощи ты говоришь, Амели? Я работаю в Шведской службе безопасности, думаешь мне не под силу справиться с какой-то мелкой шайкой? - В голосе папы не было проблеска волнения, он говорил это строго и без лишних эмоций. С ним, и всеми в последнее время твориться что-то неладное...

- Генри – ты глупец, - снова вступила тётушка, едко выговаривая каждое слово, - отправил детей в Лондон не просто так, заботишься обо всём, чтобы и твоя жена была здесь дольше положенного, - Амели немного притормозила в словах, - ты же не хочешь, чтобы Роуз возвращалась назад. Я правильно понимаю?

- Амели, может не стоит сейчас об этом говорить? - Почтительно задаёт вопрос мама, чтобы немного утихомирить женщину, которая не собиралась останавливаться. Она наверняка сейчас стоит рядом с отцом и держит его за руку, чтобы он не сорвался и не утратил перед младшей сестрой, сыном и женой свою правоту в глазах семьи.

- Скажи ты это уже наконец, Генри. Расскажи ей всю правду о том, что стало с Брагсами, и почему ты не хочешь, чтобы твой младший ребёнок возвращался в Стокгольм. Роуз семнадцать, она всё поймёт.

- Нет, Амели. У тебя нет детей, ты не знаешь, что такое ответственность, ты никогда не понимала чувство, которое испытываю сейчас я. Амели, я не просил у тебя ничего серьёзного, никогда. Потому что ты моя младшая сестра, которая совсем ничего не понимала. И я не собираюсь делать то что ты с Итеном говорили мне двадцать минут назад.

- Грубить перестань мне, - холодно бросив слова в ответ моему отцу, тётушка встала на ноги (я услышала, как её каблуки медленно прошлись по полу, а потом остановились где-то у двери). Я замерла в оцепенении, потому что боялась, что меня раскроют. И к сожалению, так всё и было. Через секунду после того, как я подумала о том, что сейчас встречусь с холодным взглядом Амели Вердсон – женщина уже стояла возле меня и наклонив голову смотрела как я, медленно открывая сожмуренные глаза и натягиваю виноватую улыбку на лицо, - и говорить ничего не нужно. Иди сюда.

Положа руку мне на плечо, тётушка легонько толкнула меня в кабинет к родителям и брату. Итен недовольно закатил глаза и рухнул на диван хватаясь за голову, папа резко отвернулся от мамы, которая удивлённо смотрела на меня, а потом бросил на меня осуждающий взгляд, мол «Я тебя не так воспитывал».

- Она вернётся в Лондон, потому что Роуз устала рыдать каждую ночь, - заключив меня в кокон отрезвляющих слов, тётушка лёгонько обняла меня за плечи и продолжила, - она ваша дочь, которая умеет чувствовать и любить друзей которые остались там. Может ты и толстокожий, непробиваемый дуралей, Генри, который не видит то, как Роуз здесь не нравиться, то ты, Элизабет должна это понимать, как мать! Женщины чувствуют это на подсознательном уровне. Я это поняла ещё пять лет назад, когда увидела Роуз.

Я не могла ничего сказать в ответ на чёткие слова своей тётушки. Она знала всё с самого начала и просто ждала этого дня, когда же мой отец сам взбаламутит воду в тихой речке, и станет просить у неё помощи. Вот какой она была и есть.

- Думаете, я сама не рыдала, когда наш горячо-любимый папочка отправил меня замуж за этого Ричарда? - Амели фыркнула, роняя на брата тяжёлый взгляд, - Я взяла новую фамилию и развелась с ним не просто так, милый Генри. Тупые, совершенно идиотские правила всегда будут убивать женщину, пока мужчины не поймут то, что за их спинами мы всегда будем дожидаться нужного момента, чтобы выстрелить туда, куда нам нужно. И всё почему? Потому что у каждого есть точка невозврата. И у твоей дочери тоже.

- Не говори при ней таких слов, Амели. Я уважаю твою позицию и люблю тебя, потому что ты моя родная сестра, но Роуз – моя дочь, которой я желаю только добра.

- Вот именно, Генри! Приди в себя наконец и открой ясный взгляд на всё происходящее. Её подруга - в Швеции, её школа - в Швеции, её родители - тоже в Швеции. Роуз росла там, у неё там всё; бабушки, дедушки, кровь, статус, титул – всё в этой грёбаной Швеции. Она сама должна вершить свою жизнь, тем более, когда сейчас её сердце в полном порядке, а душа – нет. Хочешь, чтобы она продолжала рвать саму себя внутри, потому что не нашла тут точку опоры? Дуралей.

Я никогда не забуду слова Амели Вердсон, которая до последнего стояла в яростной стычке с моим каменным отцом, который наблюдал то за мной, то за тем как его младшая сестра всеми силами старается доказать ему то, что моя жизнь – это моя жизнь. Тётушка не отпускала мою руку до последнего, она чувствовала, как я дрожала, чувствовала, как обдумываю все слова, сказанные ранее. И я увидела, что она боролась не только за меня. Она боролась и за себя тоже. Амели Вердсон никогда не плакала, но сейчас её глаза блестели от обиды и злости на свою семью.

- Ваша дочь была для вас подарком после сына, а теперь, ты хочешь запереть её в стране где она никому не будет нужна? Генри, ты глупец.

- Но Швеция не встретит её с распростёртыми объятиями спустя пять лет тоже. Ты же знаешь, что стало с её другом, и то, что этот друг сделал Стокгольму. Они – опасные люди, к которым я не хочу подпускать её.

- Опасность влечёт сильнее никотина, - медленно прошептала я, поднимая взгляд на папу, который непонимающе вскинул бровь и выставил руку вперёд чтобы мама не упала после сказанных мною слов, - вы никогда не разрешали мне говорить серьёзных вещей, но я действительно страдаю здесь, потому что в школе являюсь изгоем. Быть в первых скрипках, много читать, гулять с братом – приносило мне всегда чувство умиротворения, но я устала от всего этого. Я плачу потому что моя подруга осталась одна наедине со своими проблемами, которые приносят не только ей дискомфорт, я хочу домой потому что давно не виделась с бабушкой и дедушкой, потому что я соскучилась по... - Я замолкла, опуская голову, и закрывая глаза. Да, я слышала все эти истории и знаю, что в Стокгольме стало не так тихо, как было до этого, но я хочу знать больше. Мой мир рухнул в одночасье, но я хочу его восстановить и попытаться всё исправить, - Разве жизнь дана нам для того, чтобы вечно сидеть взаперти? Я хочу вернуться домой... Потому что больше я не выдержу этой муки в Лондоне. И врачей я больше не вынесу...

- Да плевать! - Громко выругавшись и поднимаясь на ноги, Итен подошёл к родителям и встал по-середине комнаты, гневно размахивая руками и мельтеша на месте, - Вы разве не понимаете, что её здесь ничего не удержит? Я устал видеть её слёзы, устал чувствовать, что рядом со мной стоит не моя сестра, а безжизненная амёба из куска пластмассы. Мам, ты же сама из-за этого переживаешь, сама хочешь вернуть Роуз домой и вернуться домой самой, потому что тебе тоже тяжело здесь. Мне двадцать один год, и у меня есть невеста, друзья и работа, я живу в Лондоне, потому что меня здесь держит всё важное, а она, - брат указал рукой в мою сторону, - тётушка права отец, она свободный человек.

- Послушай своего сына, Генри. Разве ты не также защищал меня перед нашим с тобой отцом, когда он выдавал меня замуж? - Амели посмотрела на брата теперь более спокойнее, и он это заметил. Плечи папы опустились, он поджал свои губы медленно наклоняя голову к маме, которая продолжала стоять на месте и держать папу за руку. Он думал, она думала. Все ждали только их вердикта.

- Я хочу домой не потому что не боюсь проблем, я просто хочу семью. Здесь здорово, - я с любовью в глазах посмотрела на тётушку даря ей свою улыбку, - но дом – есть дом. А мой дом — это Швеция, где было моё детство и мои друзья, которые не могут без меня больше.

«Потому что и я без них тоже не могу»

- А если снова что-то случиться с тобой? - Обеспокоенно произнесла мама, подходя ко мне и внимательно заглядывая в мои глаза.

- Стокгольм не настолько плохой, чтобы ему не иметь хорошую медицину.

«Ох, мама, перестань смотреть в мои заплаканные глаза, я же не смогу сдержать слёз снова»

Женщина посмотрела на Амели, которая всё ещё стояла рядом со мной выпрямив спину и наблюдая за своим братом, который обдумывал всю полученную информацию.

- Милая, я видела, как тебе было плохо, но, наверное, я старалась сохранить больше твой покой и здоровье, нежели вечно докучать тебе рассказами о том, как сейчас всё изменилось. Ты уверенна что делаешь верный выбор, родная? Я боюсь за тебя.

- Просто расскажите всё как есть... - Прошептала я, умоляюще смотря то на маму, то на отца, который махнув рукой уселся на кресло, подпирая голову пальцами, - Мне важно знать всё, что происходит с... ним.

- Блейк Брагсам – настоящая машина для убийств, милая. Он не тот, кого ты знала раньше, не тот миленький мальчик, который дарил тебе цветы и ночевал рядом с тобой. После твоего переезда – Блейка больше не стало. Потому что вместо него теперь на свободе настоящий хищный зверь. И я боюсь не только за ваши отношения.

- Отношения? - Выпалила я полушёпотом, - Они исчезли.

- Если хочешь домой, тогда поехали. Но, я не знаю зачем тебе это?

«Вот и я не знаю папа зачем, я просто хочу его увидеть. Хочу увидеть Блейка Брагсама, каким бы он не стал. Я просто так хочу»