Глава 64 «Когда даже боль молчит»
Боль стала привычкой. Не вспышкой, не актом отчаяния, а рутиной. Даня резал себя без истерики, без надрыва, как кто-то чистит зубы — каждый вечер. Острые лезвия прятались в разных местах: под подушкой, в кармане куртки, в тетрадке за обложкой. Он знал, как делать это бесшумно. Как не плакать. Как стереть кровь с пола до того, как она застынет.
Но каждую ночь он уходил всё глубже. Порезы становились шире, длиннее, краснее. Его тело напоминало старую карту: шрамы, свежие раны, тонкие линии. Он перестал бояться боли. Он стал её частью.
А потом наступил вечер, который навсегда остался в памяти Лёши.
⸻
Была гроза. Сильная. Воздух пропитан электричеством и влажным мраком. Лёша вышел на улицу — не знал, зачем. Его тянуло куда-то. Душа тревожилась, сердце билось неровно. Он свернул с дороги и подошёл к старому сараю за домом Дани. Его никто не видел здесь раньше. Но дверь была приоткрыта.
Он толкнул её — медленно, бесшумно — и вошёл.
То, что он увидел, заставило его тело замереть. Холод мгновенно прошёлся по позвоночнику. Волосы на затылке встали дыбом.
На полу, среди пятен крови и разбросанных бинтов, сидел Даня. Обнажённый по пояс, весь в порезах. Его грудь, руки, живот, даже бёдра — всё было в иссечённых линиях. Свежие раны сочились алым, стекали вниз. В уголке губ была капля крови. Даня не плакал. Он сидел, как каменная статуя, глаза стеклянные, как будто души внутри уже нет.
Рядом лежал нож, тёмный от запёкшейся крови.
Лёша не дышал. Ни секунды. Сердце сжалось так, что стало трудно стоять.
Это я сделал с ним... Это всё я...
Он не издал ни звука. Не подошёл сразу. Просто смотрел — и видел в этом теле, в этих ранах, в этой тишине всю ту боль, которую сам же распустил по деревне, как яд.
Слова, что он говорил друзьям. Насмешки. Слухи. Предательство. Это всё было здесь — в шрамах на теле Дани.
Лёша опустился на колени.
— Господи... — выдохнул он. — Что я сделал?
Даня с трудом повернул голову, будто заметил его не сразу. Глаза пустые, уставшие, но в них мелькнула искра узнавания. Он не кричал. Не ругался. Только произнёс:
— Теперь ты видишь?
И Лёша понял.
Больше ни слова. Больше ни лжи. Ни шуточек. Ни даже мысли...
Он не скажет больше ничего плохого про Дану. Никогда.
Потому что с того дня он понял: некоторые шрамы — это не крики о помощи. Это надгробия надежде.